| Как и в городах азиатской Финикии, в Карфагене высшим правительственным учреждением был совет старейшин (рабов), который греки называют герусией, синклитом, βουλη, синедрием, а римляне – сенатом. Возможно, что первоначально он состоял из 100 пожизненных членов, а затем (в IV–III в.) – из 300, среди которых сначала 10, а потом 30, вероятно, выбиравшихся ежегодно, ближайшим образом заправляли делами. Вероятно, эта коллегия имеется в виду в Марсельской и др. надписях, в которых после имен и генеалогий двух суффетов сказано: «и их товарищей». В некрополе «у св. Моники» Деляттр нашел кладбище рабов с надгробными надписями и оссуариями; на одном оссуарии изображен «раб» Баалсиллек, лежащим на подушках под головами. Другая сенатская коллегия – ста четырех, ordo iudicum римских писателей, сравнивается Аристотелем с эфоратом, а новыми учеными с советом десяти в Венеции. Подобно эфорату, эта коллегия возникла уже путем развития конституции, в половине V в., в противовес всесильной магоновой «familia imperatorum», сделавшейся gravis liberae civitati (Just. XIX, 2). Как контролирующий орган, она, подобно эфорату, получала все большее и большее значение, и уже ко времени Аристотеля дошла до положения μεγιστη αρχη в государстве. К концу III в., по Ливию (со слов Поливия), члены этой коллегии были уже несменяемы; «в их руках находились имущество, честь, жизнь всех граждан». Едва ли кто превзошел этих судей в жестокости по отношению к суффетам, и особенно полководцам. Выборы их были совершенно изъяты из компетенции народа и переданы особым «пентархиям». Чем объясняется многочисленность и число 104 – сказать трудно; первая, может быть, являлась гарантией неподкупности и безопасности от влияний отдельных лиц и родов, а также обусловливала равновесие партий и открывала простор избирательной борьбе. Конец полновластию коллегии этих «эфоров» положил, как известно, великий Аннибал, подобно своему старшему современнику Клеомену III. Путем обращения к народу, охотно оказывавшему ему поддержку для сокрушения оплота олигархии, он в свое суффетство (195) провел закон, «чтобы судьи избирались на один год и никто не был судьей два года под ряд». |
| Проповедь сделалась, если можно так выразиться, дополнительною частью богослужения, своего рода литургическою роскошью, и не входила в круг существенных условий культа 68 . Были, правда, попытки поднять значение церковной проповеди и ввести в более широких размерах дидактический элемент в самое богослужение, но эти попытки были слишком слабы для того, чтобы улучшить положение, вызванное историческим ходом дел. Не будучи в состоянии изменить самого основания, из которого неизбежно выходил упадок проповеди, попытки эти пустили в ход чисто-механические средства и, разумеется, не привели ни к чему. Например, епископы обязывались не только сами проповедывать, но и приготовлять к проповедничеству тех, которые назначались для служения в клире. Лица столь высокого богословского образования, как Кирилл Александрийский и Сальвиан, пресвитер Марсельский, писали проповеди для неопытных клириков и заставляли заучивать их и произносить во время службы, а надобно заметить, что эта странная мера находила себе одобрение в замечательных церковных представителях того времени. Августин, например, считал произнесение чужих проповедей делом очень хорошим и находил, что этим путем неопытные проповедники могут выработать проповеднические дарования, влиянием их будут предупреждены разделения и религиозные разногласия и все будут держаться одного чистого учения веры. Для поддержания проповедничества вменили в обязанность проповедывать диаконам, решили подвергать строгому испытанию вступающих в клир, чтобы принимать знающих и учительных, издавали сборники проповедей для церковного употребления, но все было напрасно. Учреждение, отрешившееся от своего исторического корня и потерявшее свою первоначальную почву, должно было неминуемо падать, несмотря на искусственные подпорки, которыми хотели поддержать его. В таком состоянии застала церковную проповедь реформация. Реформаторы взглянули на дело практичнее и, желая обезпечить успех проповеди, принялись за реформу богослужения. Для уяснения дела было бы, конечно, необходимо представить очерк литургии того времени на востоке и западе и из ее состава выяснить те условия, которые неблагоприятно действовали на развитие церковной проповеди, но, не желая повторяться, мы на этот раз ограничимся лишь общим замечанием, что в составе тогдашней литургии внешний богослужебный символизм был преобладающим элементом. |
| 20. Col. 404A; р. п.: C. 188) превращаются у него в «неисчислимые сочинения» (Hieron. De vir. illustr., 33//PL. 23. Col. 647B; р. п.: C. 282 112 ). Отсюда ясно, как надо смотреть на мелкие сочинения или прибавки блж. Иеронима к Евсевию. Раньше думали, что прибавки эти основаны на самостоятельном изучении древнецерковной литературы и придавали им научно-важное значение. Но несомненная поспешность и поверхностность работы Иеронима и полная зависимость от Евсевия привела учёных к убеждению, что все такого рода прибавки сделаны по общим соображениям и что, следовательно, они всегда нуждаются в проверке; [откуда выяснилось, что] все они большею частью ошибочны. Что касается до труда Иеронима в целом, то по содержанию своему он слишком сжат и сух, часто даёт только имена авторов и номенклатуру – список сочинений, не указывая их содержание; мало того, иногда Иероним не даёт и списка творений ([например, ] Тертуллиана в 53 гл. и Киприана в 67 гл.), ссылаясь на то, что они известны очень многим или что они «светлее солнца», равным образом и группировка авторов [оказывается] внешне хронологической, без распределения их в определённые группы по языку и без принятия во внимание их взаимной литературной связи и отношения их к общецерковной жизни. При всем том блж. Иерониму принадлежит заслуга составления первого опыта патрологии. В древности это сочинение пользовалось большим уважением и [ещё при его жизни было переведено] Софронием на греческий язык. Иероним нашёл себе подражателей. Все они видели в Иерониме образец совершенства, не выходили из указанных им узких рамок обработки историко-литературных вопросов, их принято называть номенклаторами. Лучшим из подражателей блж. Иеронима является Геннадий, пресвитер Массильский (Марсельский) († 480). Он написал (ок. 467–479 гг.) [одноименный труд] под заглавием De viris illustribus [в] продолжение Иеронимова труда, обнимающий писателей V века в 91 главах. [В этом произведении содержится] собственно 101 глава, но главы 30, 87, 93, 95–101 считаются подложными. |
| Справедливости ради следует отметить, что посмертную славу Геннадию снискали по не совсем понятным причинам только два его труда – «О знаменитых мужах» и «Книга о церковных догматах». Авторы позднейших биобиблиографических сочинений упоминают, как правило, именно о них. Возможно, что причиной достаточно сдержанного отношения к Геннадию стала убежденность некоторых средневековых ученых в том, что он принадлежал к еретическому течению – полупелагианству Подобная точка зрения основывалась на факте критики Геннадием блаж. Августина и Проспера Аквитанского. Между тем в начале XVIII века считалось, что в двух старейших кодексах – Веронском и Луккском, а также в Корвейской рукописи наиболее резкие полупелагианские пассажи отсутствуют , а следовательно, вопрос о еретических склонностях марсельского пресвитера оставался открытым . Считается, что свой труд «О знаменитых мужах» Геннадий написал около 480 года, хотя ряд исследователей относит его создание к 492 или 495 году . Таким образом, от произведения Иеронима его отделяет целое столетие. Известный немецкий историк средневековой латинской литературы А. Эберт вслед за бенедиктинцами, издававшими труды Иеронима (и Геннадия), высказывался в пользу первой даты. Он полагал, что за это утверждение говорит тот факт, что сам Геннадий сообщает о Тимофее Элуре (LVIII, см. также прим. 14 к тексту) как о живущем на момент составления этого «справочника» человеке. Между тем известно, что этот духовный писатель и церковный деятель скончался в 477 году . Вопрос о датировке произведения напрямую увязан и с вопросом о его первоначальном составе. При чтении текста Геннадия неизбежно напрашивается вывод о том, что его сочинение в первом варианте было несколько короче и позднее дописывалось, возможно, даже и не им самим, что в практике средневековой литературы, особенно такого «справочного» плана, встречалось нередко . Анализ рукописей сочинения Геннадия позволяет предположить, что сам автор, скорее всего, окончил свой труд на главе об Иоанне Антиохийском (XCIII). При этом не лишена оснований и гипотеза о том, что до 500 года это сочинение претерпело троекратную редакцию, две из которых наверняка были выполнены самим Геннадием, дописывавшим последние главы . Однако, судя по всему, в основных чертах создание этого труда было завершено все-таки не позднее 480 года (а может быть, и середины 70-х годов). Именно к этому моменту автор написал первые 90 глав, хронологическая преемственность между которыми очевидна. Затем в изложении биографий церковных писателей следует разрыв примерно в 20 лет, с 471 по 490 год, после чего повествование возобновляется. Э. Ричардсон предполагает, что последние 10 глав были добавлены самим Геннадием, либо, что вероятнее, двумя другими людьми . |
| Стоит только обратить внимание на слова Амалера, и легко убедиться, что он никогда не восставал против реального присутствия тела Иисуса Христа в Евхаристии. Напротив, он говорит об этом догмате самым ясным образом. 79 Преимущественно его третья книга о Церковных службах, 80 наполнена положительными доказательствами в пользу католического верования. В своем письме к Гюнтару, Амалер выражается не менее ясно. Этот молодой человек упрекал его в слишком частом причащении и в скором после причащения харкании. В ответ на второй упрек Амалер говорит, что обладает лимфатическим темпераментом и чувствует необходимость часто харкать. Вот почему, присовокупляет он, если вопреки своим предосторожностям, он и изхаркает некоторую частицу евхаристии, то Бог не вменить ему этого в вину; да наконец, существенное в данном случае состоит в том, чтобы принимать тело Иисуса Христа с чистым сердцем. Что же касается первого упрека, то Амалер отвечает Гюнтару, что древние правила приказывали причащаться каждый раз, когда присутствовали при жертвоприношении, или объявлять причину, по которой воздерживались от этого. «Вы следуете, говорит он, 81 совету Геннадия Марсельского, который увещевает верующих причащаться каждое воскресенье, по-видимому, потому, что сам не имел обыкновения причащаться каждый день. Но преимущественно необходимо следовать совету блаж. Августина. Этот святой учитель, говоря о причащающихся каждый день и о тех, которые думали, что не могут этого делать каждый день, заявляет, что одни не должны осуждать других». Амалер нисколько не сомневался (и это было справедливо) в подлинных мыслях блаж. Августина о реальном присутствии. Но не так думал молодой монах Фрудегард, для которого некоторые выражения блаженного учителя служили поводом к смущению и беспокойству. Фрудегард был учеником Пасхазия-Ратберта 82 ; и он написал к нему письмо с изложением текстов блаж. Августина, которые представлялись ему противоречащими реальному присутствию. Корвейский аббат очень умно ответил ему, что для того, чтобы понять эти темные тексты блаж. Августина, необходимо сопоставить их с теми, в которых он выражается более ясно, и этим путем можно скоро прийти к убеждению, что блаженный учитель действительно признавал реальное присутствие. В частности он цитировал следующие слова, заимствованные из бесед Августина. «В евхаристическом хлебе принимай то, что было повешено на кресте, и в чаше то, что истекло из бока Иисуса Христа». К этому письму Пасхазий-Ратберт присоединил извлечение из своего толкования на св. Матфея, где он тоже рассуждал о евхаристии. |
| Я опасался потерять всех учеников, но произошло обратное. Детей стали набирать не из одного квартала, как прежде, но со всего Парижа и даже из пригородов. Шесть лет спустя меня назначили в школу Боссюэ заведовать младшими классами: от приготовишек до семиклассников. Это называлось начальной или младшей школой, все равно. Бегбедер: Прекрасно помню твое появление. Мы сразу учуяли, что от тебя веет маем 68-го. Отчаянным революционером ты не был, зато был новатором в методике. Я еще застал телесные наказания, порки – иногда по голому заду – и учителей, похожих на генералов, которые строят детскую армию по стойке «смирно» для смотра. Там, где руководил ты, атмосфера скоро стала намного более современной и терпимой. Видимо, школа Боссюэ несколько отставала от либерализации общества, хотя это была не самая ужасная из школ. Когда нас собрали, чтобы тебя представить, первое, о чем мы подумали: «Он хоть молодой – уже неплохо!» К тому же из-за марсельского акцента ты казался менее официальным. Отсюда, возможно, и те проблемы, с которыми ты столкнулся позже, – обвинения, вызванные, несомненно, новаторской педагогикой, сокращавшей дистанцию между начальником, учителями и учениками. После 1968 года о проблемах школы задумались всерьез, не остались в стороне от реформ и католические коллежи. Необходимо было уменьшить зависимость ученика от всемогущего преподавателя, чтобы дети могли рассуждать, дискутировать, не рискуя схлопотать порку. Кстати, дверь твоего кабинета всегда была открыта. Ты стремился быть доступным для всех. Я отнюдь не намерен тебе льстить – так что приготовься к худшему, – но должен признать, что ты взялся за настоящую реформу, в результате которой обрел не только друзей. Для меня второй радикальной переменой был переход в лицей Монтеня, главное, из-за того, что там вместе учились мальчики и девочки, а значит, начались вечеринки, поцелуи и т. д. Ди Фалько: В младших классах школы Боссюэ, когда я туда пришел, совместное обучение уже началось, то есть девочки уже присутствовали, но, видимо, ты еще был в том возрасте, когда они не вызывали у тебя интереса. |
| — Стало быть, вам угодно, сэр? — подхватил Рэгг. — Прикажете передать ему об этом, когда я буду проходить через караульню? Да? Благодарю за честь. Мое почтение, сэр. И он вышел из комнаты с глубоко оскорбленным видом. Сообщение о джентльмене с обличием военного едва задело сознание Артура, всегда теперь словно окутанное какой-то темной пеленой, и он уже успел почти позабыть о нем, как вдруг чьи-то шаги по лестнице вернули его к действительности. Шаги были не слишком торопливы, но в них чувствовалось нахальное стремление произвести как можно больше шума и грохота. Когда эти шаги на мгновение задержались у двери, Кленнэму вдруг смутно почудилось в них что-то знакомое, но что именно, он не мог сообразить. Впрочем, соображать было некогда. Дверь тотчас же распахнулась от удара ногой — и он увидел перед собой пропавшего Бландуа, причину стольких волнений. — Salve , приятель арестант! — сказал неожиданный посетитель. — Вот и я! Говорят, вы желали меня видеть. Прежде чем Артур успел дать волю своему изумлению и негодованию, в дверях показался Кавалетто, а за ним — Панкс. Ни тот, ни другой ни разу еще не навещали Кленнэма в его заключении. Мистер Панкс, отдуваясь, пробрался к окошку, поставил свою шляпу на пол и тотчас же запустил все десять пальцев в волосы; после, чего сложил руки на груди, как человек, собравшийся, наконец, отдохнуть после тяжких дневных трудов. Мистер Баптист, не спуская глаз с бывшего товарища по заключению, внушавшего ему такой страх, уселся на полу, прислонясь спиной к двери и обхватив щиколотки руками, в той самой позе (только сейчас она была более настороженной), в какой он сидел перед этим самым человеком однажды жарким летним утром в еще более мрачной марсельской тюрьме. — По словам этих двух полоумных, — сказал мсье Бландуа, он же Ланье, он же Риго, — я вам зачем-то понадобился. К вашим услугам, братец-арестант! Презрительно глянув на кровать, откинутую на день к стене, он небрежно привалился к ней, не сняв даже шляпы и вызывающе засунув руки в карманы. |
| «Недавно до нас дошел слух, – пишет папа Григорий Великий (6 в.) к Серену, епископу марсельскому, – что вы, возлюбленный брат, видя, что некоторые покланяются иконам (imaginum adoratores), сломали эти иконы и выбросили их из церкви. Хвалим вас за ревность о том, чтобы не воздавали (божеского) поклонения ничему сделанному (человеческими) руками, 95 но объявляем вам, что иконы ломать не следовало. Изображения поставляются в церкви для того, чтобы и неграмотные, по крайней мере смотря на стены, узнавали о том, о чем они не могут читать в книгах. Ты должен был поэтому и иконы оставить (в церковном употреблении) и народу воспретить воздавать им (божеское) поклонение, чтобы и неграмотные могли научиться (священной) истории и народ не грешил, воздавая изображениям (божеское) поклонение». И в другом письме (от 601 г.) Григорий предписывает Серену восстановить иконы в церквах и заявить при этом, что он был возмущен только ненадлежащим поклонением иконам 96 , но ничего не имеет против них, как средства назидания 97 . В VII веке мы находим даже целое сочинение об иконах Леонтия, епископа Неаполя (Никоноля) Еипрского. Оно начинается так: «Теперь мы составим апологию честных икон, чтобы загородить уста говорящим неправду; так как предание об иконах есть законное предание». Леонтий вооружается здесь против отождествляющих иконопочитание с идолослужением. «Если бы я прославлял и почитал деревья, как богов, то каким образом стал бы почитать и прославлять мучеников, разрушавших деревянных истуванов?» 98 . Из приведенных нами памятников борьбы с иконоборцами мы ясно видим, что эти последние совершенно не понимали тот смысл и значение, какой истинные иконопочитатели соединяли с иконами и обвиняли их в том, в чем они совершенно не были виновны. Истинные иконопочитатели вполне были согласны со своими обвинителями, что почитание и поклонение иконам, как иконам, т. е. дереву и краскам, есть идолослужение и недостойно христианина. Они почитание свое относили не к этим бездушным веществам, а к лицу, которое видели пред собою изображенным на иконе. |
| Не менее важны и разительные сходства в мысли между Кассианом и Кириллом, которые я отмечал по ходу обсуждений в 5-й и 6-й главах. Оба приписывают одинаковое первенство Божьему действию в спасении, оба подчеркивают, что благодать – это общение с Богом, оба проводят различение между природным Сыном и приемными сыновьями. Они одинаково подчеркивают, что Логос является личностным субъектом Христа, одинаково настаивают на том, что рожденный от Отца также родился от Марии, одинаково утверждают, что Бог-Логос пострадал, умер и был погребен. В творениях Кирилла все эти мысли выражены как нельзя более ясно и великолепно; тем не менее у Кассиана они тоже занимают главное место, так что мы можем рассматривать Кассиана как Западного представителя Кирилловой мысли. Он, конечно, не развил должным образом эту мысль, и, наверное, правы те ученые, которые утверждают, что он не оказал положительного влияния на развитие христологии в Церкви. Однако важно ведь не только то, кто формулирует доктрины; я считаю, что мысль Кассиана значима как раз потому, что в ней представлено наличие очень похожих с Кириллом доктрин о Христе, благодати и спасении, там, где мы меньше всего ожидали бы их встретить у него. Если данные доктрины составляют первостепенную важность для этого монаха, то нам не следует пренебрегать взаимосвязью между Кириллом и Кассианом. Конечно, между ними не было никаких прямых личностных связей: когда Кассиан покинул Египет (ок. 400 г.), должен был миновать не один десяток лет прежде, чем Кирилл стал александрийским епископом. Не было, наверное, между ними и существенной литературной связи, поскольку единственный документ Кирилла, который Кассиан вообще мог видеть, – это его послание к египетским монахам 346 . Можно ли предположить, что на марсельского монаха повлияло больше всего не египетское наследие Оригена , поданное через призму Евагриева толкования, а усвоенное им наследие александрийской мысли, начатой Афанасием и позднее выразительно завершенной Кириллом? Или же «Кириллова» мысль у Кассиана на самом деле и не нуждалась в прямой взаимосвязи с Кириллом или Афанасием? Что если эта мысль была не просто египетской или даже Восточной, а представляла собой консенсус всей ранней Церкви? В завершение моего исследования я попытаюсь обратиться к данному вопросу и рассмотреть, к каким общим выводам он приводит. Глава 7. Учение о благодати и двойном рождении Логоса в ранней Церкви |
| Пойдем в сторону техники. Следователь – француз, с благословения марсельского прокурора и при участии ФБР, делает заявление менее, чем через 48 часов после крушения самолета. Давайте рассуждать по аналогии, уважаемые радио- и теле- слушатели. Я пытаюсь не отходить от того, что вы можете знать, не веря мне и просто доверяя своему собственному инстинкту и знанию того, что собственно происходит в мире. Вспомните, когда упал самолет в украинских степях? Я про Боинг 777, сбитый в июле прошлого года. Только спустя 1,5 месяца, после начала расследования, появилась первая, предварительная гипотеза, которая позволяла сделать заключение, что самолет был сбит. Казалось бы очевидно, что он не сам по себе упал, но тем не менее. А существуют еще очень четкие правила, запрещающие немедленную официальную фиксацию версии события, которое произошло, мало ли что нам с вами показалось. Показаться нам с вами может все что угодно. Когда Вы сказали свое слово, тем более, если вы официальное лицо, считайте, что вы уже обвинили. А здесь? А здесь прошло менее 48 часов! И опять-таки, внимательно смотрим, что было заявлено. Заявлено было следующее: «Командир воздушного судна вышел за пределы кабины, он не вернулся в кабину, диспетчер на земле услышал ровное и спокойное дыхание пилота, не отвечавшего на запросы командира воздушного судна, который пытался разблокировать дверь, пока самолет не столкнулся с землей». Но а теперь давайте уже обратимся к профессиональной подкладке того, что мы услышали. Я не буду доверять своему собственному инстинкту, хотя отработал в авиации 17 лет, в данном случае я сошлюсь на главу комиссии по авиационной безопасности Франции, т.е. зоны, где и произошло вот это самое происшествие, которого зовут Жерар Арну и который опубликовал совершенно официальное, не только от своего собственного лица, он отлетал более 1500 часов за штурвалом аэрбаса 320, это человек, которому сейчас 60 лет, от лица своей уважаемой комиссии, менее недели назад опубликовал свое мнение. И я сейчас просто его процитирую по ряду технических соображений и вопросов: «Невозможно услышать ровное и спокойное дыхание пилота в кабине аэрбаса А320-200 по той простой причине, что самолет узко фюзеляжный, снабженный двумя мощными турбинами, региональный, и гул там стоит такой, что мы, пилоты аэрбас 320, заказываем бируши для того, чтобы просто не оглохнуть». Каким образом можно слышать дыхание?! Жерар Арно сказал, что если бы даже астматик умирал бы от приступа за штурвалом, никто бы ничего на земле не услышал. |
|
|
