| Да. Это именно так. И притом – в прямом и буквальном смысле. Подумаем, в самом деле, с надлежащим углублением, хотя бы о том одном, что может статься с Россией, если победит – допустим невероятную вещь – Япония. —676— Несомненно, что, какими бы гарантиями мира ни была обставлена ближайшая „соседская“ жизнь обеих держав, но, рано или поздно, России, при условии победы со стороны Японии, пришлось бы выдержать на себе, – прежде всего, как и в эпоху монгольского владычества, на одной себе, – первую грозу страшного нашествия на Европу желтолицей расы. Ведь победа Японии над Россией означала бы, что в руки первой фактически поступает владычество над Кореей, Китаем, Манчжурией, Монголией, то есть приблизительно над 500–600 миллионов желтолицей расы, из которых „победители“, с своей, хорошо обученной, армией шпионов-инструкторов, легко могли бы навербовать десяток миллионов воинов и, пожалуй, даже не один. Ну, и куда же „победительница“, прежде всего, двинула бы их?.. Правда, властолюбивые планы японцев не ограничиваются одной Россией: им хотелось бы – такова японская империалистическая идея – дать Монголам, под гегемонией Японии, владычество над всем миром, вырвав его из рук ненавистной им белой расы, с западно-европейскими государствами во главе. Но „весь мир“ велик и обширен, а Западная Европа, как ни как, от Японии всё же очень далека. Остаётся, значит, многострадальная Россия... Не даром же воинственные гимны Японцев уже и теперь призывают их „на Урал, на Волгу, в Москву!“ Обо всём этом стоит очень и очень подумать, чтобы, уже по мотивам исторического самосохранения, единодушно и всеми силами, желать победы над врагом, которая привела бы нас к твёрдому и окончательному утверждению на Дальне-Восточной окраине. Но вот дальнейший вопрос, лежащий в линии уже не внешних, но внутренних, нравственно-телеологических соображений: какая же именно нравственная, то есть оправдывающая и налагающая характер обязательности, цель открывается в том историческом инстинкте, о котором мы только что говорили и какой можно усматривать во всей этой сопринадлежащей группе стремлений к открытому океану, и к расширению, через него, перспектив и горизонтов, высший смысл, – в чём, говоря иначе, их идея? |
| За то здешняя природа с каждым днем более и более привлекает меня. В то время, когда вы кутались от тридцатиградусного морозу, я свободно и легко дышал при нескольких градусах тепла. И зимою здесь воздух навевает весеннею свежестью, а в моих комнатах вы уже нашли бы лето. Душистый нарцисс, как жасмин, разливал вокруг себя самое приятное благовоние; цветной персик, цзюй-хуа, белая душистая сирень, – южные розы придавали моим скромным комнатам такую красу, какою в это время никто не наслаждается у нас на севере. Цветы теперь доставляют мне единственное наслаждение… Теперь уже наступает весенняя пора – время для садовых работ. Я уже посеял в ящиках и горшках несколько семян и уже некоторые семена стали пускать ростки: если Бог благословит мои труды, если все семена хорошо примутся; то у меня будет более 200 сортов цветов, не говоря о Китайских. Мои комнаты на будущий год превратятся в оранжерею. Как я жалею, что в России не имел средств ознакомиться с Ботаникою!… Ботаника имеет весьма много увлекательного; и занятия этой наукою, при условиях нашей жизни, доставляют весьма много полезного и приятного развлечения. Нынешнею весною я думаю отправиться в Горы – верст за 30, 60 и может быть далее от Пекина. Хочется умножить свой Гербарий, которому положено начало в Монголии. Начинаю лепетать по-китайски и ломать свой язык по всем правилам здешней тонистики. С нового году приступил к книжному языку. Между разговорным и книжным языком такая же разница, как между небом и землею, а бестолковые знаки беспрестанно путаются в голове. Каждый день бывает у меня Китайский или Мань- —204— чжурский учитель поочередно, и от 9 до 12 я с ними провожу свое время, исключая хао-жи-цзы, т. е. праздников. По-маньчжурски у меня теперь под рукою Сисян (и даже занимаюсь ею), – одна из известных здешних драм: «Западный флигель». Не знаю, почему Европейцы так хлопочут об ней. Жульень, тот самый, что перевел во Франции Лао-цзы, нарочно просил чрез наше министерство этого сочинения, и ему высылается один экземпляр; у меня также есть собственный и, кажется, лучший экземпляр, хотя и письменный. |
| Много философствовали и в так называемую Эпоху Возрождения, но и в этом философствовании толку было немного, потому что, хотя атмосфера для развития и процветания философии тогда и была благоприятной, но почва только-что начинала образовываться. Вера в знание, любовь к нему, спокойное наслаждение чистым мышлением, не смущающееся церковным авторитетом (род интеллектуального эпикурейства) – всё это вместе образовало в высшей степени благоприятные условия для философии; но успехи положительных наук были ещё сравнительно невелики, для молодой философии они не могли ещё дать богатой пищи. Нарождались мировоззрения стройные, изящные, симпатичные, жизнерадостные; но им сильно недоставало того —81— элемента серьёзности и, так сказать, научной солидности, который обеспечивает прочный и длительный успех философским системам. Совершенно наоборот обстоит дело у нас в России. Учёных сил у нас много, научная работоспособность наша выше всякого сомнения, по научной продуктивности те из наших учёных, которые не поставлены в особенно неблагоприятные условия, не уступают европейским, последние результаты научных исследований широко распространены в образованных классах общества. Конфликт научного мировоззрения с традиционным у нас налицо и, притом, он имеет более острую и радикальную форму, чем где-либо ещё. Казалось бы, более благоприятной почвы для процветания философии и желать не надо. А между тем – что же мы дали ценного и самостоятельного в философии? – немногим более, чем ничего. И это не потому, чтобы мы мало философствовали или не были расположены к философии. Напротив, философию мы очень любим и занимаемся ею много; об этом свидетельствуют и рост специально-философской литературы, и обилие популярных изданий научно-философского характера, и нередкая, а в последнее время даже обильная примесь философского элемента к специально-научным работам, и, наконец, сравнительное многолюдство философских аудиторий в высших учебных заведениях. Тем не менее дальше чисто-исторических, критических, компилятивных, подражательных и продолжительных работ по философии мы почти не пошли. Вполне оригинальных систем, так сказать, первого ранга у нас нет. Кого мы могли бы, хотя приблизительно, поставить в ряд с Декартом, Локком, Юмом, Кантом, Гегелем или даже с Гербартом, Фехнером и т. п.? Почти все наши философы без труда распределяются по рубрикам западноевропейских направлений, – к кому-либо „примыкают“, кого-либо „перерабатывают“, „продолжают“ и т. д. Где причина этого печального явления? Можно не колеблясь утверждать, что виной здесь – та, тяжёлая атмосфера, в какой приходится жить и работать нашим философам. Главные питомники философской мысли, – университеты и академии, – лишены у нас той „академической свободы“, какой без- |
| —135— характеристику нашей библейско-исторической литературы. «Несамостоятельная в отношении научной разработки библейско-исторических вопросов, благодаря зависимости от исследований западных учёных, – наша русская литература (говорит он), однако, не усвоила себе крайностей их взглядов, но выработала твёрдость и ортодоксальность воззрений. Общий тон её критическо-апологетический». В общем сочинение г. Веретенникова может быть названо довольно толковым и содержательным. Отечественную библейско-историческую литературу он обозрел довольно полно и обстоятельно, и только журнальные статьи (из коих немало есть не уступающих по капитальности отдельным трудам) у него почти совсем не подвергнуты разбору и обозрению. Впрочем, и требовать этого едва ли можно, в виду значительного количества этих статей, их крайней разбросанности, и главное – после того, что им уже сделано, заняв лучшую и большую часть времени, бывшего в его распоряжении для данной работы. Можно бы пожелать автору побольше смелости и строгости в суждениях о некоторых из обозреваемых им трудов, хваля которые, он – по своей доброте – иногда не прочь «пересолить», увлечься, переусердствовать, хватить «через-край». Этим может быть объяснена и его чересчур благосклонная характеристика 80-х годов прошлого века, которые, по его мнению, можно «вполне верно назвать золотым веком русской библейско-исторической литературы, и сочинение Лопухина является кульминационной точкой, до которой достигло развитие Библейской истории за это десятилетие». Десятилетие – и век! – слишком мало соизмеримого, не говоря уже о том, что Библейско-историческая наука в России далеко ещё не сказала своего последнего слова, чтобы искать и находить в ней золотые века! Нельзя оставить также без упрёка автору следующий промах его сочинения. Критикуя сочинение Мибихова, он вдруг делает в нем следующую совершенно излишнюю подчёрку: «кроме того, в этой книге мы заметили, говорит он, непростительные исторические ошибки в хронологии. На стр. 200 автор заявляет, что Ирод Великий умер в 4 году до Рожд. Хр., тогда как теперь уже точно |
| ской критики стоят в центре всего и кладут соответствующий отпечаток на весь курс. И это, повторяем, следует сказать не только про труды протестантского богословия, с его рационалистическими тенденциями, но и про труды католических ученых, которых мы не имеем права упрекнуть в недостатке апологетического усердия. Но во имя этой-то апологии дорогих твердынь положительного богословия все современные западные защитники библейского авторитета считают безусловно необходимым для себя как полемику с выводами библейской критики, так и твердую опору в данных ориентологии. Достаточно в этом отношении указать хотя бы на многочисленные и солидные работы почтенного французского аббата Vigouroux, который выпустил даже две особых серии трудов по этим назревшим вопросам времени: один четырехтомный труд посвящен специальной полемике с библейским рационализмом – «Les livres saints et la critique rationaliste» I–IV; нам известен он уже в 3-ем издании 1890–2 г. Другой, не менее обширный труд того-же автора посвящен специальному обзору и апологетической обработке данных ориентологии, это – ценное его сочинение «La Bible et les découvertes modernes en Palestine, en Égypte et en Assyrie» I–IV, известно нам уже в шестом издании 1895–96. В тесной связи с ними по общему характеру и духу стоит и другой монументальный труд, начатый под главной редакцией Vigouroux и теперь продолжаемый в том же направлении его ближайшими сотрудниками – это многотомный «Dictionnaire de la Bible» – лучший из современных библейских словарей, по полноте собранного материала и научной широте его освещения, при полной верности основным началам ортодоксии. Приблизительно в том же направлении написаны и новейшие библейские труды английских и американских богословов, как, напр., шеститомный труд Geikie «Hours withs the Bible» I–IV и целая серия библейско-апологетических работ, объединенная под общим заголовком «Men of the Bible» I–IV в. У нас в России наиболее полным и типичным выражением этого нового библейско-ориенталистического направления является капитальный труд покойного профессора А. П. Лопухина «Библейская история при свете новейших исследований и от- |
| В британских архивах было найдено письмо от Ивана Грозного Елизавете I, где он её назвал «пошлой девицей» в ответ на притязания английской королевы на Сибирь. «Пошлыми людьми» я назову тех, кто, пребывая в слепоте псевдонациональной гордыни, станет отрицать необходимость того, о чём здесь поведано, и продолжит делить на поместные угодья нашу общую память и гордость. Давно минули все времена войн и расколов – мы живём рядом, мы живём вместе. Христиане и мусульмане – это те, кто, прежде всего, умеет прощать и не вспоминать обиды. Мир всем. Аркадий Елфимов , Председатель президиума, основатель общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска» В день, когда пишутся эти строки, голосование по поправкам к Конституции РФ ещё не состоялось, но сомнений в том, что они будут приняты, не наблюдается, по большому счёту, даже у самых стойких противников. Тычинских З.А. Татарские казачьи головы Кульмаметевы (XVII–XIX века)//Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2007. Т. 6. Вып. 1. С. 136. Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири (1032–1882 гг.). Иркутск, 1883. С. 58; Никитин Н. И. Соратники Ермака после «Сибирского взятья»//Проблемы истории России. Екатеринбург, 2001. Вып. 4: Евразийское пограничье. С. 62–63. Бахрушин С.В. Сибирские служилые татары в XVII в.//Науч. труды. Т. III. Ч. II. М., 1955. С. 153–175. Томилов Н.А. Тюркоязычное население Западно-Сибирской равнины в конце XVI — первой четверти XIX вв. Томск, 1981. С. 69. Самигулов Г.Х., Тычинских З.А. Новые источники по истории мурз Кульмаметовых//Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2018. 1 (40). С. 103 (Сн. 5). Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть Сообщение для редакции Закрыть Закрыть Фермер из Чечни лишил жизни юную студентку-отличницу: жестоко ... Стало известно что станет с тарифами за ЖКХ СМИ: В Москве в общежитии РУДН произошел взрыв Девушка из Петербурга и её голый прыжок остались без штрафа |
| Мир Божий. 1892. 11. Отд. 2. С. 22–23. Еще к миссионерскому съезду в Казани. Вопрос об отбирании детей у сектантов. Мир Божий. 1897. 10. Отд. 2. С. 13–17. Миссионерский съезд в Казани (август 1897 г.). Вопрос о сектантстве. Мир Божий. 1898. 3. Отд. 2. С. 14–15. Курьезный проект. О проекте Брянского уездного собрания создать особые должности миссионеров. Прения по этому вопросу в Орловской губернии земском собрании. Мир Божий. 1901. 4. Отд. 2. С. 17–19. Баптизм и штунда. «Донская речь» по поводу разбора дела крестьян-баптистов пос. Б. Кащинки в Новочеркасском съезде мировых судей. Мир Божий. Внутреннее обозрение. 1905. 5. Отд. 2. С. 20–43. Указ 17 апреля 1905 г. о веротерпимости. М. Н. На предвыборных собраниях//Современный мир. 1909. 10. Отд. 2. С. 65–76. О выборах в III Думу. Модест, епископ Нижегородский и Арзамасский. Холмская православная епархия//Холмско-Варшавский епархиальный вестник. Варшава, 1886. Морозов П. Русское дело в Литовской Руси//Русский вестник. 1883. Т. 166. Июль. С. 5–73. Статья не окончена. Очерк управления Северо-Западным краем М. Н. Муравьева, К. П. фон Кауфмана и Э. Т. Баранова, 1863–1868 гт. Морошкин М. Иезуиты в России. Т. I–II. СПб., 1888. М. Р. Свобода совести и Закон 17 апреля 1905 г.//Русское богатство. 1905. 5. С. 135–163. Разбор положения до издания закона и рассмотрение указа. Муравьев М. Н. Из переписки относительно религиозных и церковно-обрядовых вопросов Северо-Западного края 1863–1864 гг. Сообщил А. Миловидов//Русский архив. 1914. Вып. 12. С. 546–565. Муравьев Н. Четвертая Дума и наше великодержавное будущее. СПб., 1912. Муханов А. А., Набоков В. Д. Первая Государственная Дума. Сборник статей. Вып. I–III. СПб., 1907. Мякотин В. По поводу статей «Права» о проекте церковной реформы//Русское богатство. 1905. 5. С. 186–192. Критика статьи Трубецкого, приветствующего церковную автономию, обеспечивающую, по мнению Мякотина, вмешательство в светскую жизнь. Наблюдатель. Националистические и национальные течения в III Думе//Русская мысль. 1912. Кн. 8. Отд. 2. С. 11–37. |
| —364— Можно было бы устранить еще одно неудобство, которое особенно чувствуется в главах сочинения г. Каптерева, излагающих «политическую службу Досифея России» Патриарху Досифею по его положению дипломатического посредника в сношениях России с православным востоком приходилось участвовать в чрезвычайно важных движениях, какие происходили в юго-восточной Европе конца XVII и начала XVIII в. и из которых слагался тогда восточный вопрос. Вступление России в священный союз против Турции, надежды на освобождение от турецкого ига, воскресшие среди христианского населения Балканского полуострова, осложнения, какие вносила в восточные дела международная политика западной Европы – все ото оказывало сильное влияние на политический и церковные дела православного востока и на те отношении к нему России, в которых приходилось принимать участие патриарху Досифею. Потому обзор политического и церковного положения стран православного востока с соответственным очерком влиявших на него западно – европейских международных отношений, кажется, мог бы послужить хорошим комментарием к переписке Досифея с московским правительством, без чего многие данные, заключающиеся в этой переписке, будучи лишены своей исторической обстановки, теряют надлежащее освещение и значительную долю своего интереса, как исторический материал, иные суждения патриарха, в церковных политических делах и иногда самый тон его писем становится недостаточно понятны. «Указанные пробелы в труде г. Каптерева объясняются и даже частью оправдываются свойством его источников. Основной материал, которым пользовался автор, почти весь состоит из неизданных документов, скрывающихся в архивах, дипломатических дел и статейных списков, грамот и писем. Известно, какие затруднения приходится побороть исследователю, имеющему дело с архивными источниками, прежде чем он дойдет до скрытых в них исторических фактов. Г. Каптерев победил эти затруднения тем, что осторожно и обдуманно провел в своей диссертации два приема: умелую выборку материала и разборчивую выдержку из него. В источниках, |
| —234— нениями Киреева, мог бы получить не лишённое, интереса продолжение. Правда, это не требовалось необходимо темой. Но раз автор счёл нужным говорить о Ю. Самарине, Хомякове, Аксаковых, К. и Ив., то почему было не упомянуть и о Кирееве, который, непосредственно за ними, вёл славянофильскую линию дальше?.. Как труд серьёзный, основанный на внимательном изучении литературы предмета, обстоятельный и ясный, хотя и не без недосмотров, сочинение ст. Грацинского Ивана может быть признано достаточным для присуждения автору степени кандидата богословия“. 13) О сочинении студента Даниловского Александра на тему: „История преподавания философских наук в духовно-учебных заведениях России“. а) И. д. доцента священника И.А. Флоренского: „Заслуги духовной школы в распространении по России философских знаний и, отчасти, в творчестве философских идей весьма велики, – во всяком случае, неизмеримо больше, нежели какого угодно другого учебного или учёного учреждения в России. Можно сказать и более того: русское философское просвещение, либо непосредственно, либо посредственно, через воспитанников духовной школы, обязано всецело своим существованием именно духовной школе, и лишь самый конец XIX-ro века ознаменован появлением философии иначе распространившейся. Если же вспомнить, сколько борьбы вела духовная школа, отстаивая против противников философии своё достояние быть оплотом философского знания, – то, как бы ни пытались бессильно протестовать против высокой оценки её заслуг некоторые голоса, станет ясным, что история преподавания философских наук в духовно-учебных заведениях России должна быть признана за основную нить истории русской философии вообще, разумея в данном случае под „русской философией“ совокупность всех философских течений, возбуждавших русское общество. Но, неся на себе высокую культурную задачу философского просвещения России, духовная школа никогда не бывала лишь механической передатчицей западной мысли. На всех представителях —235— духовной школы лежит особый отпечаток, характерный именно для русской мысли, и, если история преподавания философских наук есть основная нить истории русской философии, в широком смысле, то эта последняя всегда теснейшим образом сплетается с историей русской философии, в узком смысле философии самородно русской. И потому, едва ли может подлежать оспариванию та мысль, что обойти тему разбираемого сочинения для историка русской мысли было бы равносильно обречению себя на непонимание своего предмета. |
| —174— ное, быть может, Рутским, по мнению Стебельского, – в котором доказывалось, что православные и их новые архиереи очень виновны, ибо на посвящение этих архиереев не было предварительно испрошено согласия короля. 885 За этой возгоревшейся полемикой мы следить не будем, так как она очень хорошо известна и обследована в исторической литературе, но обратим внимание на другое сочинение, написанное около 1621 года знаменитыми Киевским иеромонахом Захарием Копыстенским (ставшим после смерти Елисея Плетенецкого архимандритом Киево-Печерской лавры), в ответ на вызов, сделанный Виленским униатским архимандритом Львом Кревзою в его сочинении «Оборона унии» (Obrona jednosci), вышедшим в 1617 году в Вильне. В этом сочинении Кревза проводит ту, не имеющую под собой исторической почвы, мысль, что уния всегда существовала в западной России, и что она введена законно и добросовестно. 886 Сочинение Копыстенского под названием «Палинодия», или книга обороны кафолической хотя и оставалась в рукописи, но была известна тогдашним православным де- —175— ятелям, и будет всегда почитаться лучшим памятником православной богословской литературы начала XVII века. 887 В настоящем очерке мы и вкратце не беремся познакомить читателей с красотами этой книги, и можем лишь указать, что автор в ней обнаружил прекрасное знание св. писания, свято-отеческой литературы и истории церкви христианской, как восточной, так и западной, в особенности-же истории вселенских и поместных соборов, и этими знаниями засвидетельствовал о том широком богословском образовании, которое уже тогда можно было получать у православных. Мы оставим также в стороне ученую полемику автора против основоположений латинских богословов, и скажем лишь, что в этой полемике Захарий Копыстенский положительно щеголяет своим знанием греческих и латинских учителей церкви, тонкими филологическими замечаниями, указывающими на превосходное знание автором греческого и латинского языков; 888 кроме того, автор обнаружил множество подтасовок текста св. писания, сочинений отцов церкви и постановлений соборов, намеренно допущенных в полемических произведениях униатских и латинских писателей. Также не станем касаться, проведенного автором с большой эрудицией, положения о том, что схизму в церкви вселенской внесли своими новшествами римские папы и латинские богословы, которые в духовных, важнейших, дарах терпят недостаток и своим учением о папском главенстве нарушают ту свободу духа, к которой призваны христиане. 889 Самое важное в этом сочинении, – правдивом по признанию самого автора, 890 – это то, что в нём всего полнее выразилось понятие тогдашних православных о вере Христовой, созревшее после долгой |
|
|
.jpg)
