| Остается добавить, что, по учению Юнга, транс – состояние болезненное; а попытки вступить в сообщение с духами или предсказывать будущее подобным путем – чрезвычайно опасны и греховны (предложения 23, 24); и что он предостерегает своих читателей от полного доверия к изречениям сомнамбул. Но преемники Юнга обращали мало внимания на эти предостережения, и в течение последующих тридцати лет речи и деяния многих «чрезвычайно замечательных» сомнамбул были описаны в поразительно пространной форме. Одною из первых обратила на себя внимание (едва ли заслуженное характером ее явлений) некая девица Августа Мюллер из Карльсруэ, история которой, сохраненная для нас доктором Мейером 131 , может по справедливости считаться типичною. В трансе эта молодая женщина могла обычным путем определять свои собственные болезни и болезни других лиц и прописывать для них лекарства. В трансе она говорила, что может видеть не только тела людей, но также их мысли и характеры; но доказательств этой способности не представлено. Она утверждала, что беседовала с духом своей умершей матери. Она сказала также, что может навестить брата в Вене, но отвергла предложение доктора Мейера громко заговорить, из боязни напугать его. О ней рассказывается, что она могла с закрытыми глазами читать театральные билеты и песни в книге с нотами, но подробностей не приводится. Всего ближе подходит к доказательному опыту следующий случай. Однажды вечером Мейер спросил ее, может ли она сказать ему, что в его семье недавно случилось замечательного; и в ответ на это ясновидящая сообщила ему о смерти его тестя в городе, отстоявшем на пятнадцать миль. Мейер получил известие об этом событии утром того же дня, но был уверен – хотя мы этой уверенности разделить не можем – что сомнамбула о том ничего не знала. Можно упомянуть еще о другом случае. Приятельница Августы, некая Катерина, страдала зубною болью и сказала сомнамбуле, что, вероятно, не будет в состоянии навестить ее, по обыкновению, на следующий день. Августа ответила: «Тогда я навещу Вас сегодня ночью». В эту ночь Катерина, как говорят, увидела, что к ней в комнату вошла Августа, одетая в ночную рубашку. Фигура ее, носившаяся над полом, подошла к Катерине и легла рядом с нею в постель. Проснувшись утром, Катерина нашла, что зубная боль у нее прошла, и с большим удивлением узнала, что Августа не покидала своей постели за всю ночь. Мейер считает этот инцидент явным доказательством существования психического тела. Как уже было упомянуто, Кизер, рассматривая этот случай в Archiv " e, приводит его, как поразительный пример воздействия на расстоянии, обусловленного существовавшим между обеими молодыми женщинами гаррогт’ом. Быть может, читатель предпочтет еще более простую гипотезу. |
| Город был в напряженном, тревожном, но бодром настроении. Все ждали чего-то необычайного и бросили всякие занятия. Перед вечером – еще не смеркалось – я наклал в большую корзину корнеплодов, спустив их пышную ботву снаружи: вышел внушительный букет, который предназначался в презент моему старому приятелю-еврею за то, что тот изредка покупал мне в Петербурге спирт. Да, надо сознаться, все мы пили в ту пору контрабандой, хотя запретное винокурение и грозило страшными карами, до расстрела включительно. Да и кто бы решился укорить нас? Великий поэт и мудрец Соломон недаром приводит в своих притчах наставление царю Лемуилу, преподанное ему его матерью: «Не царям, Лемуил, не царям пить вино, и не князьям сикеру» . «Дайте сикеру погибающему и вино – огорченному душою» . «Пусть он выпьет и забудет бедность свою, и не вспомнит больше о своем страдании» . Когда я пришел к нему на Николаевскую, все домашние сидели за чайным столом. Хозяина уже третий день не было дома, он завертелся по делам в Питере. Но его стул на привычном патриаршем месте, по старинному обычаю, оставался во все время его отсутствия незанятым: на него никому не позволяли садиться. (Впрочем, и в крепких старинных русских семьях кое-где хранится этот хороший завет.) Был там какой-то дальний родственник, приехавший две недели назад из глухой провинции – седой, худой, панический человек. Он все хватался за голову, утомляя всех своими жалобами и страхами, ныл, как зубная боль, распространяя вокруг себя кислоту и уныние. Был еще немного знакомый мне мальчик, Яша Файнштейн. Он носил мне тетрадки своих стихов на просмотр и оценку. Муза его была жалка, совсем безграмотна, беспомощна, ровно ничего не обещала в будущем, питалась гражданскими мотивами. Но в самом мальчике была внутренняя деликатность и какая-то сердечная порывистость. Он блуждал по комнате, низко склонив голову и глубоко засунув руки в брючные карманы. Разговор, по-видимому, иссяк еще до меня и теперь не клеился. Через полчаса притащился очень усталый хозяин… Увидев мою свадебную корзину, он слегка улыбнулся, кивнул мне головою и сказал: |
| – Мне же что? – спрашивает он судьбу. – Все получили по подарку, а мне хоть бы что. Это свинство с твоей стороны! – Все разобрали, ничего не осталось… Остался, впрочем, один кукиш с маслом… Хочешь? – Не нужно. Мне и так уж надоели эти кукиши с маслом. Кассы некоторых московских редакций полнехоньки этого добра. Нет ли чего посущественнее? – Возьми эти рамки… – У меня они уже есть… – Вот уздечка, вожжи… Вот красный крест, если хочешь… Зубная боль… Ежовые рукавицы… Месяц тюрьмы за диффамации… – Все это у меня уже есть… – Оловянный солдатик, ежели хочешь… Карта Севера… Юморист машет рукой и уходит восвояси с надеждой на елку будущего года… Тапер. Александр Куприн Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где ее старшие сестры одевались с помощью двух горничных к сегодняшнему вечеру. Взволнованная, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу, вся розовая от быстрого бега, она была в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку. – Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот говорит – мне не приказывали, тот говорит – это не мое дело… У нас постоянно, постоянно так, – горячилась Тиночка, топая каблуком о пол. – Всегда что-нибудь перепутают, забудут и потом начинают сваливать друг на друга… Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трюмо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза, закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума и относилась к «мелюзге» с холодным и вежливым презрением. Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудовольствием: – Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, – сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшедшая, в комнаты. Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голубой юбки, и затараторила: – Ну, понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кроме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда я говорю. Танечка, пойдем, пожалуйста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать… |
| Излишне кажется упоминать здесь, что заговор ружья или пистолета фигляров состоит в том, что они искусно подменивают оружие, или вынимают из него заряд. Есть также поверье, что от пули, облепленной воском, никто заговориться не может. Заговор и нашептывание употребительны при вывихах, переломах и многих болезнях. Тут также доселе еще вовсе ничего не исследовано, в каких случаях это только обман с одной стороны, а легковерное воображение с другой, и в каких случаях кроется что-нибудь более: т. е. действительное влияние физических или животных сил. Это такое дело, которое уже явно смешивается с народным врачеванием и потому только косвенно касается нашего предмета. Но весьма нередко мы находим, под видом и названием заговора от болезни, врачебные средства, коим народ охотнее верит под таинственной личиной заговора: например, от криков младенцев должно вытряхнуть из маковки все зерна, налить туда теплой воды, взять ребенка, отнести его на чердак, под насест, где сидят куры, нашептать заговор, перевернуть ребенка через голову, воротиться и дать выпить воду. Явно, что здесь ребенку дается легонький сонный напиток; а чтобы он не перестоялся и не сделался слишком крепким, то придумали определить время прогулкой на чердак, под насест и обратно. Собственно от вывихов и переломов конечно подобные штуки представляют самую ненадежную помощь — и если с заговором не соединяется работа костоправа, что нередко бывает — то нашептывания эти приносят конечно много вреда, оставляя людей без помощи или устраняя всякое разумное пособие. Заговоры от зубной боли принадлежат к числу весьма распространенных и находят много заступников, кои, по словам их, столько раз на себе испытали силу их, что готовы положить за правду эту голову на плаху. Скажем то же, что о так называемых симпатических средствах вообще: если тут кроется что-нибудь, то ученые наши объяснят это со временем, причислив сие явления к животному магнетизму. Я бывал свидетелем тому, как заговоренная бумажка, или нашептывание, или наложение руки на щеку мгновенно укрощали боль; но собственно на меня это не действовало и жестокая зубная боль продолжалась. |
| Сидя второй год без следствия и суда, он по-прежнему жил только последними партийными директивами и по-прежнему боготворил Мудрого Вождя. Мамурин так открывался Рубину, что не тюремная баланда страшна (ему, кстати, готовили отдельно) и не разлука с семьей (его, между прочим, один раз в месяц тайком возили на собственную квартиру с ночевкой), вообще – не примитивные животные потребности, – горько лишиться доверия Иосифа Виссарионовича, больно чувствовать себя не полковником, а разжалованным и опороченным. Вот почему им, коммунистам, неизмеримо тяжелей переносить заключение, чем окружающей беспринципной сволочи. Рубин был коммунист. Но услышав откровенности своего как будто единомышленника и почитав его стихи, Рубин откинулся от такой находки, стал избегать Мамурина, даже прятаться от него, – все же свое время проводил среди людей, несправедливо на него нападающих, но делящих с ним равную участь. А Мамурина стегало безутишное, как зубная боль, стремление – оправдаться перед партией и правительством. Увы, все знакомство со связью его, начальника связи, кончалось держанием в руках телефонной трубки. Поэтому работать он, собственно, не мог, мог только руководить. Но и руководство, если б это было руководство делом заведомо гиблым, не могло вернуть ему расположения Лучшего Друга Связистов. Руководить надо было делом заведомо надежным. К этому времени в Марфинском институте проступило два таких обнадеживающих дела: Вокодер и Семерка. По какому-то глубинному импульсу, рвущему плети логических доводов, люди сходятся или не сходятся с первого взгляда. Яконов и его заместитель Ройтман не сошлись. Что ни месяц, они становились невыносимее друг для друга и лишь, впряженные более тяжелой рукой в одну колесницу, не могли из нее вырваться, а только тянули в разные стороны. Когда секретная телефония начала осуществляться пробными параллельными разработками, Ройтман, кого мог, стянул в Акустическую для разработки системы «вокодер», что значило по-английски voice coder (кодированный голос), а по-русски было окрещено «аппарат искусственной речи», но это не привилось. |
| По ходу действия выяснились кое-какие любопытные обстоятельства. Так, покойный король Дании, видимо, сильно кашлял в день своей кончины и не только унес этот недуг с собой в могилу, но и принес обратно в мир живых. Далее, жезл августейшего духа был обернут некиим потусторонним манускриптом, к которому он время от времени обращался, выказывая при этом изрядное беспокойство и то и дело теряя нужное место, совсем как обыкновенный смертный. Этим, вероятно, и был вызван раздавшийся с галерки совет: «Погляди на обороте!», который его очень обидел. Следует также упомянуть, что при своем появлении властительная тень всякий раз делала вид, будто отсутствовала очень долго и пришла невесть откуда, хотя не трудно было убедиться, что она вылезает из отверстия в стене. Поэтому в публике она вызывала не столько ужас, сколько смех. Королева же Дании, миловидная толстушка, хотя, в согласии с исторической правдой, несомненно, бесстыдная, — по мнению публики, не в меру разукрасила себя медью: широкая полоса этого металла, соединяясь с диадемой, поддерживала ее подбородок (словно ее мучила монаршая зубная боль); такая же полоса обхватывала ее талию, и такие же браслеты сверкали на руках. За это ее во всеуслышание прозвали «литаврой». Родовитый юноша в дедовских сапогах слишком часто менял обличье, изображая чуть ли не одновременно странствующего актера, могильщика, священника, матроса и того незаменимого человека на придворных поединках, которому опытный глаз и глубокое знание дела позволяют безошибочно судить о самых спорных ударах. Все это в конце концов вывело публику из терпения, и когда он, переодевшись духовным лицом, отказался отпевать покойницу, общее возмущение разразилось целым градом орехов. Офелия же теряла рассудок так медленно и под такую тягучую музыку, что, когда она наконец сняла свой белый кисейный шарф, сложила его и закопала в землю, какой-то раздражительный мужчина в первом ряду галерки, уже давно студивший нос о железный столбик, угрюмо проворчал: «Ну, слава богу, ребеночка уложили спать, теперь можно и поужинать!» — замечание по меньшей мере неуместное. |
| Темъ же, которые смеялись надъ ней, онъ заметилъ, что въ этихъ индюшкахъ вся ея жизнь. После сделалось известнымъ, что индюшки у бабы уже не колели. Что касается исцеленш, имъ не было числа и перечислить ихъ въ этомъ, краткомъ очерке невозможно. Эти исцелешя Старецъ всячески прикрывалъ. Посылалъ больныхъ въ Пустынь къ преп. Тихону Калужскому, где былъ источникъ. До старца Амвроая въ этой Пустыни не было слышно объ исцеленныхъ. Можно думать, что преп. Тихонъ сталъ исцелять по молитве Старца. Иногда о. Амвросш посылалъ больныхъ къ свят. Митрофану Воронежскому. Бывало, что исцелялись на пути туда и возвращались назадъ благодарить Старца. Иногда онъ, какъ бы въ шутку, стукнетъ рукой по голове и болезнь проходить. Однажды чтецъ, читавшш молитвы, страдалъ сильной зубной болью. Вдругъ старецъ ударилъ его. Присутствуюгще усмехнулись, думая, что чтецъ, верно, сдЬлалъ ошибку въ чтеши. На деле же у него прекратилась зубная боль. Зная такую повадку Старца, некоторыя бабы обращались къ нему: «Батюшка Абросимъ! Побей меня, у меня голова болитъ.». Люди исцелялись не только отъ немощей, но и отъ неисцЬльныхъ болезней. Приведемъ лишь одинъ случай. Разсказывала Монахиня Шамординской общины Агриппина. «Весной 1882 года на Пасху заболело у меня горло, — образовалась въ немъ рана, и я не могла ни есть, ни пить. Докторъ объявилъ, что у меня горловая чахотка, и я должна ожидать смерти. Отправилась къ Батюшке. Онъ и говорить мне: «изъ колодезя, что за скитомъ, бери въ ротъ воды, и ежедневно полощи горло до трехъ разъ». Черезъ три дня онъ самъ позвалъ меня къ себе. Доставь изъ подъ подушки три яйца и скушавъ желтки, вложи ль белки одинъ въ другой. Потомъ благословилъ о. iocuфy, келейнику, принести воды изъ колодезя. Благословивъ воду, онъ велелъ ею растереться, вернувшись къ себе въ keллiю, а яичные белки съесть. «По приходе въ keллiю, меня растерли водой, и дали мне яичные белки, которые я проглотила безъ боли. После этого я спала целые сутки и, проснувшись, почувствовала, что болезнь моя прошла, и я совершенно выздоровела. |
| Да, забыл ещё про одно событие. В середине лета заболел у меня зуб, и так сильно, что невмоготу. Маялся я с ним, думая, куда податься. До станции около двадцати километров, потом до Окуловки или Вишеры нужно было ехать, а где ещё ночевать? Словом, катастрофа. А всё от мёда. Что делать-то? Нюхалка, увидев беду мою, спустилась в подпол, достала оттуда старую, чёрно-зелёную литровую бутыль, а мне приказала из хлебного мякиша слепить лепёшку. Из бутыли плеснула на лепёшку немного густой тёмно-зелёной жидкости, затем велела сделать из неё пельмешку с начинкой из зелья и прикусить больным зубом эту кулинарию. Скажу вам, что вяжущий вкус всего этого был отвратительным: смесь болотной горечи с крепкой сивухой. Но минут через сорок по Нюхалкиному велению и моему терпению зубная боль стала стихать, а потом совсем прошла и, как полагается, быстро забылась. Уже глубокой осенью, в городе, после лечения другого зуба я, вспомнив летнее моё боление, попросил врача взглянуть на беспокоивший меня зуб. Вскрытие его показало, что нерв не чувствителен, то есть убит. Вот вам и Нюхалкино зелье. А врачи мои хорошие по лёгочным делам, обещавшие мне астму и туберкулёз, сделав новые снимки, удивлены были до испуга. На месте пятен остались едва заметные рубцы. И с тех пор, дай Бог не сглазить, я забыл, что такое лёгкие. Спустя некоторое время, лишившись козы, Нюхалка умерла в полном одиночестве, по своей глубокой старости, унеся в лучший мир всю свою травную энциклопедию, и нам ничего не оставила, кроме благодарных воспоминаний. Жители Заречья, похоронив Нюхалку как положено, разобрали старый её сруб на дрова, и окончательно исчезли и заросли следы староселья за бывшей рекой, а ныне — ручьём. Бобыль Продувной Накануне Ивана Купалы деревенская лекарка Нюхалка послала меня с бидоном времён царя Александра Миролюбца за мёдом-первачом в далекую деревню Запуковье к бобылю по прозвищу Продувной. Мёд можно было купить и ближе, но «продувной мёд», со слов её, был искуснее для моей грудной болезни. И вот я, отшагав пятнадцать растяжных новгородских вёрст, пришёл к Запукам, как обзывали местные эту деревню, и у загороды, перед выгоном, встретил двоих мужиков навеселе, оказавшихся соседями Продувного. Один с левой, а другой — с правой стороны его усадьбы. На мой вопрос, почему его так прозывают и кто он такой есть, мужик с левой стороны, с подбитым глазом, ответил: |
| «В лето 1485 года, говорить летописец, – с осени паль снег на талую землю, и потом были морозы, и зима вся бяше тала, и по мхам и по болотам грязи люты, и под снегом подпрел корень ржаной, и по велице дни (после Пасхи) было вёдро и солнечно, а потом студёно и мокро, слякоть с морозом, и померз вышедший ржаной корень, и бысть черна земля, и потом не бысть дождя до Петрова заговенья» 114 . Как же народу земледельческому не дорого было знать все эти метеорологические условия русской земли? От них приходилось общим числом по 14 больших неурожаев на каждое столетие, считая лишь только записанные в летописях неурожаи. А тёмный народ, между тем, не знал этих метеорологических тайн природы, – и вот ему нужны были ведуны, знахари, которые обманом своим заменяли для него научное знание и морочили его предсказанием тех или других, важных в земледельческом отношении, атмосферных перемен – дождя, засухи, града, раннего или позднего инея, урожая или неурожая хлеба и т. п. Во-вторых, народу крайне нужно было знание природы человеческой, знание условий здоровья и болезней. Практически, жизненно необходимы были все существенные знания физиологические, анатомические, гигиенические, медицинские и прочие, потому что его часто одолевали, мучили и губили разные болезни. Моровые поветрия, эпидемии страшно опустошали уезды и волости: из 200 дворов совершенно вымирали жители 90 и 100 дворов. Часто страдал народ от болезней геморроидальных, упоминаемых в старину под разными наименованиями: головной боли, течения крови, запоров, боли в спине и т. п. Нередки были нервные болезни – эпилептические, каталептические, истерические припадки, которые приписывались большею частью порче и влиянию таинственных сил, и носили разные народный имена, как например: камчюг, френьчуг, болезнь умом, беснование, расслабление, трясение, икота и т. п. Как особенные болезненные случаи упоминаются в старину: каменная болезнь, отека, сухотка, грыжа, зубная боль, глухота, немота, слепота, шелуди и проч. 115 Как же, опять, народу не дорого было знание свойств всех этих болезней, способов их лечения, знание силы трав, кореньев и других лекарственных произведений природы, которыми бы он мог излечиваться от своих губительных недугов. |
| В лагере у людей стали рождаться дети. И их прооперировать, соответственно, было уже нельзя. Хотя взрослые и гордились своими пластмассовыми животами, те не приносили им счастья. И часто, без всякой видимой причины отказывали, что влекло за собой мгновенную смерть. Иногда, какой-нибудь взрослый умирал в то самое время, когда с довольной улыбкой, потирая живот, расхваливал перед всеми достоинства новейших технологий. Дети не имели пластмассовых животов и хотели есть. За неимением лучшего они, как было сказано, ели ядовитые грибы и умирали. Плюс ко всему, дети мучились еще и от жажды. Чтобы подумать о том, как их спасти, взрослые собрались на совет. Обсуждались различные методики, планы, варианты. Один профессор предлагал ввести детей в состояние гипноза и внушить им, что есть вообще не нужно. Другой предлагал выжечь лазером определенный участок мозга, чтобы у детей вообще отпало бы всякое желание есть (лазерную установку взрослым удалось вывезти из города). Следом выступил докладчик, предложивший повсеместное введение трехразовых занятий аутотренингом. Во время этих занятий дети внушали бы себе, что едят жареное мясо и пьют лимонад. Обсуждались также проекты, основанные на техническом арсенале групповой психотерапии. Не секрет, что когда человек вступает в интересное общение с кем-либо, то он на время забывает о своих проблемах. Даже зубная боль становится терпимой, если человек чем-то увлечен. «Ладно, - сказал один из взрослых. Давайте уж смиримся, что дети умирают. Предлагаю остановиться на том, чтобы снизить вред, происходящий от высокого травматизма. Дети, путешествуя по лесу, падают в овраги и ломают ноги. Пусть профессионально-обученная группа взрослых собирает ядовитые грибы и выдает их детям на кухне». И тут решил взять слово таинственный господин, сидевший вдали от костра. Его план состоял в том, чтобы убедить детей в иллюзорности всего: и кухни, и грибов и взрослых. Все трудности существования в условиях леса, согласно концепции господина, - не более чем сонное видение. Для того, чтобы эта мысль закрепилась в умах детей, он обещался научить их технике работы с сознанием. Господин говорил, что если дети будут слушаться его советов, то смогут полностью отрешиться от своего голодного тела. |
|
|
