| в) Изыскание и правильное расходование средств для все возраставшего числа духовных учебных заведений зависели от личного отношения к ним епархиальных архиереев и от понимания ими пользы школ. Этот фактор стал решающим, после того как, согласно «Духовному регламенту», учреждение школ и наблюдение за ними были предоставлены епархиальным архиереям и их администрации. Если бы к началу XVIII в. такое понимание необходимости и пользы школ было в достаточной степени распространено в кругах церковной иерархии, то, вероятно, Петру I и Феофану Прокоповичу не было бы нужды помещать в «Духовном регламенте» пространные рассуждения о пользе образования вообще и для духовенства — в частности. Как законодательной акт, закладывавший основы церковного управления, «Регламент» был задуман прежде всего в качестве инструкции для епархиальных архиереев. Из приведенного выше доклада 1727 г. явствовало, что организация духовных учебных заведений в первые годы после опубликования «Духовного регламента» шла очень медленно. Наиболее энергичными оказались епископы малороссийского происхождения, в особенности же выпускники Киевской коллегии, которая в 1701 г. была преобразована в академию. Будучи более образованными, чем великорусские, они гораздо лучше представляли себе необходимость обучения духовенства. Из стен Киевской Академии вышла и значительная часть преподавательского корпуса страны, окончивших ее можно было встретить в качестве учителей в самых отдаленных местностях империи . Среди епископов отдельного упоминания заслуживают: Белгородский и Харьковский Епифаний Тихорский, Иркутский Иннокентий Кульчицкий, Псковский (позднее митрополит Киевский) Рафаил Заборовский, Казанский Иларион Рогалевский и Тверской Феофилакт Лопатинский. Во 2–й половине XVIII в. следует особо отметить Арсения Могилянского в Киеве и Самуила Миславского в Харькове, а затем в Киеве; из великорусских же епископов — прежде всего Московского митрополита Платона, Новгородского и Петербургского митрополита Гавриила Петрова, а также Нижегородского епископа Дамаскина Семенова–Руднева . Всем им приходилось на каждом шагу преодолевать большие трудности в изыскании необходимых материальных средств. |
| Автор тщательно собрал печатные и рукописные данные для этого периода жизни и деятельности Арсения Могилянского и значительно восполнил, а инде исправил обращающиеся в литературе об этом сведения. Наибольшую ценность имеют сведения, относящиеся ко времени настоятельства Арсения в Троице-Сергиевой лавре. Но историческое освещение некоторых фактов (событий) из жизни Арсения Могилянского может быть иное, чем какое дается о. Шпачинским. Остановимся на самом главном в жизни Арсения за указанное время. Это главное – необычно быстрая его карьера. Отец Шпачинский объясняет возвышение Арсения вниманием к нему императрицы Елизаветы Петровны, как к „весьма красноречивому проповеднику“, каковых проповедников „императрица весьма любила и отличала“. Но Арсения Могилянского нельзя назвать выдающимся проповедником, как это можно видеть даже из тех образцов его витийствования, которые приводятся нашим автором (стр. 22–28). Это первое. А затем, как бы не преувеличивать „проповеднические дарования и ораторские приемы“ Арсения Могилянского, едва ли они могут быть поставлены в какой-либо уровень с теми милостями, какими осыпаем был императрицею проповедник. Для наглядности сгруппируем во едино некоторые из этих милостей, сведения о которых рассеяны отцом Шпачинским по разным местам его сочинения. 10 октября 1742 года Елизавета Петровна приказала иеродиакона Арсения Могилянского «произвести 17 октября в придворной церкви в иеромонахи; около этого времени он назначен был и придворным проповедником. 11 января 1744 года Арсений назначен был ректором Троицкой семинарии и архимандритом Троице-Сергиеваго монастыря, в каковой сан он и был посвящен 29 числа того же месяца. 8 февраля того же года императрица назначила Арсения членом Св. Синода. 8 июня того же 1744 года она приказала посвятить его в сан архиепископа Переславля Залесского, для чего восстановлена была эта считавшаяся уже упраздненною епархия. При этом Троицкий Сергиев монастырь оставлен был в ведении Арсения и тогда же переименован в Троице-Сергиеву лавру. |
| Имея свою прекрасную панагию, лично ему государынею подаренную, для чего Арсению нужно было входить в означенную сделку с лаврою (на что, разумеется, требовалось разрешение и свыше)? Желая подарить свою панагию лавре, почему Арсений, заявив об этом кому надлежало, не оставил ее во временном своем пользовании? Последнее представляется тем более странным, что панагия имела, как мы сказали, на задней стороне ее подвески портрет Елизаветы Петровны, чем Арсений должен был очень дорожить, ибо в одном из писем, благодаря государыню за денежный подарок – червонцы, он заявляет, что ценит подарок не по его стоимости (так как, благодаря щедротам государыни, не имеет недостатка в средствах), а потому, что па нем находится ее изображение, которое он благоговейно созерцает.... Эти для чего и почему, в связи с вышеуказанными данными, дают основание для иного освещения трактуемых вопросов, чем какое находится у нашего автора. Сведений о пребывании Арсения Могилянского в отдаленном от Петербурга Новгород-Северском монастыре не. сохранилось никаких, или почти никаких. Время это было для Арсения, по словам отца Шпачинского, „отдыхом перед другим важным делом служения на древне православной и великой кафедре Киевской“. Назначение Арсения на эту кафедру состоялось 22 октября 1757 года, причем бывший дотоле киевским митрополитом Тимофей Щербацкий, перемещен был на праздную кафедру Московскую, каковое перемещение предположено было еще в 1754 году. Последнее обстоятельство дает повод нашему автору к догадке, что Елизавета Петровна еще тогда (т. е. в 1754 году) решила предоставить Арсению Могилянскому киевскую митрополию и только ожидала того времени, когда он оправится от своих немощей. Вообще о. Шпачинский не сомневается в слабости здоровья Арсения Могилянского (для чего, впрочем, если иметь в виду последние годы жизни сего иерарха, имеет основание), хотя сильно сомневается в искренности заявлений Тимофея Щербацкаго, просившегося на покой в Выдубицкий монастырь по такой же слабости здоровья. Но все это догадки. Несомненно же то, что Арсений Могилянский очень тяготился своим покоем и потому очень обрадован был своим назначением на киевскую кафедру, что и выразил в своих письмах к наследнику престола, синодальному обер-прокурору и другим лицам. |
| После возвращения в Киев И. преподавал в Киево-Могилянской коллегии, в 1645-1647 гг. читал курс философии, сохранившийся в рукописи («Opus totius philosophiae» - НБУВ ИР. Мел. М./п. 127-128). По сообщению П. М. Строева , в 1645-1646 гг. И. являлся игуменом Спасо-Преображенского мон-ря в мест. Дятловичи (ныне деревня в Брестской обл., Белоруссия) ( Строев. Списки иерархов. Стб. 542). В июне 1646 г. И. участвовал в 3-дневном диспуте в Киево-Могилянской коллегии с польск. иезуитом М. Чиховским, приехавшим в Киев для устройства коллегии Об-ва Иисуса. Основной темой диспута был вопрос об исхождении Св. Духа. Свою версию диспута, содержащую подробное изложение аргументов обеих сторон, Чиховский опубликовал в 1649 г. в Кракове («Colloquium Kioviense»). В 1646 г. И. стал игуменом киевского Братского в честь Богоявления мужского монастыря . В числе др. представителей киевского духовенства участвовал в избрании на Киевскую кафедру Сильвестра (Косова) после кончины митр. Петра († 31 дек. 1646), к-рый считал И. одним из возможных своих преемников, назвав его перед смертью «благодетелем и покровителем киевских школ». Выполняя в 1646-1650 гг. обязанности ректора Киево-Могилянской коллегии, И. пригласил туда для преподавания Лазаря (Барановича). При нем коллегию окончили Иоанникий (Галятовский), Епифаний (Славинецкий) , Арсений Сатановский (Корецкий) , вероятно, также Симеон Полоцкий . Когда в мае 1649 г. царь Алексей Михайлович обратился к митр. Сильвестру (Косову) с просьбой прислать людей, знающих греч. и лат. языки, для исправления церковнослав. Библии по греч. тексту, И. содействовал отправлению в Москву старцев Братского мон-ря Епифания (Славинецкого) и Арсения Сатановского, к-рые привезли в Москву вместе с др. посланиями царю письмо от И. с просьбой о милостыне. В ответ были отправлены 200 р. и царская жалованная грамота с позволением монахам Братского монастыря приезжать в Москву за милостыней раз в 5 лет. 30 авг. следующего года взамен этой грамоты царь дал другую, по к-рой монахам Братского мон-ря разрешалось приезжать в Москву раз в 3 года. В нач. 1650 г. И. стал игуменом киевского во имя св. Кирилла муж. мон-ря, в 1652 г.- игуменом киевского Пустынного Свято-Николаевского на Печерске мон-ря, с 1656 г. до кончины являлся архимандритом Киево-Печерского мон-ря. |
| После этих общих рассуждений, навеянных отчасти книгою отца Шпачинского, обращаемся к ознакомлению с нею. Книга начинается небольшим предисловием. Здесь указывается задача труда автора – обозреть жизнь и деятельность митрополита Арсения Могилянского до поступления его на киевскую митрополию и исследовать, в каком состоянии находилась эта митрополия (в XVIII веке являющаяся с характером института епархии) во время управления ею сего иерарха, – а именно показать, каковы были пределы и границы митрополии, ее организация, устройство церквей, в каком положении находились монастыри, приходское духовенство, академия; какие заявления о своих нуждах представлены были киевскою епархиею в комиссию Уложения; в каких отношениях к киевской митрополии находились в данное время монастыри заграничные и т. п. – Затем перечисляются источники и пособия, которыми пользовался автор. О них следовало бы сказать подробнее, чем делается о. Шпачинским. – Предисловие заканчивается странною до наивности просьбою к читателям „быть снисходительными к обилию цитат и ссылок в сочинении“. Читатели обычно сетуют на недостаток цитат, требуемых сущностию дела, – а отнюдь не на их изобилие. Иногда (и притом не редко) они будут сетовать и на нашего автора, так как некоторые места его книги (см., наприм., обширное примечание на стр. 132–133, стр. 207 и др.) очень нуждаются в ссылках на документы. Самое исследование состоит из десяти глав. В первой главе трактуется о жизни и деятельности Арсения Могилянского до назначения его на киевскую кафедру, – именно, говорится об его происхождении и первоначальном воспитании; поступлении в Киевскую академию; переходе в Харьковский коллегиум; вызове, по окончании здесь курса, для преподавания в Тверскую семинарию; переходе на службу в Московскую академию; пострижении в монашество и переходе в Троицкую семинарию; о назначении придворным проповедником и быстрой служебной карьере Арсения – возведении в звание архимандрита Троицко-Сергиевой лавры, назначении членом Св. Синода и посвящении в сан архиепископа Переславля Залесского, с сохранением настоятельства в лавре; об его деятельности в это время; наконец, увольнении на покой и переезде в назначенный для пребывания Новгород-Северский монастырь. |
| Мы позволим себе осветить дело с иной стороны. Мы видели, что некоторые, благоволительные к Арсению распоряжения государыни делались по словесному его ей докладу в Зимнем дворце и сообщались Св. Синоду изустным указом, т. е., уповательно, через самого же докладчика. В данном же случае дело обстояло так. Государыня через своего духовника, протоиерея Дубянского, повелела, чтобы Арсений „за болезнию успокоил себя от занятий в Синоде, по епархии и от домовых дел на 6 месяцев“. Отдых Арсения продолжался с мая по декабрь 1751 года. В конце сего года он снова принялся за дела; но весною 1752 года государыня совсем уже уволила и архиепископа Арсения и архимандрита Троицкой лавры, по его прошению, за болезнию, от присутствия в св. Синоде и управления епархией и лаврой и определила ему для пребывания Новгород-Северский монастырь, причем кроме сего монастыря, Арсению предписано было не вмешиваться ни в какия сторонния дела. По мнению о. Шпачинского отъезд Арсения Могилянского из Троицкой лавры был обставлен очень почетно. Ему дозволено было взять архиерейскую ризницу и все потребное для поездки (на сумму до 6000 руб.), подарено около 3000 рублей денег, взятых Арсением в прежние годы из монастырских сумм, и т. п. Все это так; но главное, обращающее на себя внимание при означенном отъезде, заключается в том, что знаменитую панагию, подаренную Елизаветою Петровною лично Арсению Могилянскому, он должен был оставит в лавре. Отец Шпачинский, основываясь на официальном документе, видит в этом подарок лавре со стороны Арсения: он просил государыню дозволить ему отдать в лавру на вечные времена панагию и получил на это разрешение. Но иное в документах (подобно тому, как и в Св. Писании) может быть понимаемо буквально, а иное нуждается в комментариях. Последние не излишни и в данном случае. Отец Шпачинский пишет, что Арсений при отбытии из Троицкой лавры взял с собою из ее ризницы две панагии – одну алмазную, звездой, на золотой цепи, пожалованную императрицей Анной Иоанновной архимандриту Варлааму, и другую, тоже алмазную, с образом Спасителя в терновом венце. Относительно этих панагий дано им письменное обязательство, что они будут находиться во временном пользовании и после его смерти непременно будут возвращены в лавру. |
| В XVIII веке выходцы из Киево-Могилянской академии оказали огромное влияние на церковную жизнь в пределах современной России. Большинство архиерейских кафедр в Русской Церкви в первой половине XVIII века занимали воспитанники Киевской школы. Они сумели создать особый тип архиерея, который считался образцом для всего синодального периода. Образцовый архиерей того времени — это человек высокообразованный, владеющий иностранными языками, умеющий синтезировать лучшие достижения западной науки с отечественными церковными традициями. Он обязательно должен был содействовать развитию образования, заниматься миссионерством. В этом заключалась тогда особая «киевская школа». Казалось бы, в ней нет ничего экстраординарного. И потому некоторые исследователи вслед за Георгием Федотовым называют эту святость «казенной». Но именно эти «казенные» святые оказали решающее влияние на развитие Русской Церкви в синодальную эпоху и были окружены глубоким народным почитанием как при жизни, так и особенно после смерти. Кроме того, нельзя забывать, что отличительной чертой киевских воспитанников была готовность принципиально защищать интересы Церкви. Вспомним, например, митрополита Ростовского и Ярославского Арсения (Мацеевича; 1697–1772), который выступил против секуляризации церковных земель, за что и пострадал — умер в заточении. На рубеже XVIII-XIX веков выпускники Киевской академии имели непосредственное отношение и к возрождению традиции старчества. Стоявший у истоков этого возрождения преподобный Паисий (Величковский) начинал свой путь в стенах Киево-Могилянской академии. Выпускником академии был и святитель Антоний (Смирницкий), епископ Воронежский, которого преподобный Серафим Саровский называл своим «старшим братом». Одним из наиболее авторитетных аскетических писателей XIX века был также выпускник КДА святитель Феофан Затворник. На иконе изображены и почитаемые святители XIX века Иннокентий Херсонский (Борисов) и Мелетий Харьковский (Леонтович). Оба они были ректорами Киевской академии. На иконе можно также заметить святителя Филарета (Амфитеатрова). Этот известный иерарх хотя и не был выпускником Киевской духовной академии, однако в течение двух десятилетий (с 1837 по 1858 год) служил на Киевской кафедре и как киевский митрополит был главным покровителем Киевских духовных школ. |
| Иоакима Савелова, 17) Ивана Самойловича, 18) Лазаря Барановича, 19) Феодосия Углицкого, 20) Варлаама Ясинского, 21) Ивана Мазепы, 22) св. Димитрия Ростовского , 23) Афанасия Миславского, 24) Иоанна Максимовича 25) Иоасафа Краковского, 26) Варлаама Косовского, 27) Стефана Яворского , 28) Петра I, 29) Филофея Лещинского, 30) Андрея Денисова, 31) Епифания Тихорского, 32) св. Иннокентия Кульчицкого (Иркутского), 33) Феофана Прокоповича , 34) Иродиона Жураковского, 35) Варлаама Леницкого, 36) Илариона Рогалевского, 37) Лаврентия Горки, 38) Антония Стаховского, 39) Феофилакта Лопатинского, 40) Арсения Берло, 41) Антония Юшкевича, 42) Рафаила Заборовского, 43) Варлаама Ванатовича, 44) Никодима Среоницкого, 45) Симона Тодорского, 46) Иоасафа Горленко, 47) Луки Конашевича, 48) Сильвестра Гловатского, 49) Гедеона Вишневского, 50) Сильвестра Кулябки, –51) Ирашя Комаровскаго 52) имп. Елизаветы Петровны, 53) М. В. Ломоносова, 54) Тимофея Щербацкого, 55) Геннадия Андреевского, 56) Дамаскина Аскаронского, 57) Кирилла Ляшевецкого, 58) Павла Конюскевича, 59) Арсения Могилянского, 60) Амвросия Зертисъ–Каменского, 61) Арсения Мацеевича , 62) Варлаама Лящевского, 63) Вениамина Пуцек–Григоровича, 64) Гаврила Кременецкого, 65) Тихона Якубовского, 66) Феофила Игнатовича, 67) Григория Савича Сковороды, 68) Георгия Конисекого, 69) Самуила Миславского, 70) имп. Екатерины 2–й, 71) Авраамия Флорянского, 72) Илариона Кондратовича, 73) князя А. Безбородко, 74) Иерофеа Маликого, 75) Варлаама Петрова Лавровского, 76; Виктора Садковского, 77) архим. Иоанна Раича, 78) Димитрия Устиновича, 79) Сильвестра Лебединского , 80) Мелхиседека Звачко–Яворского, 81) Платона Любарского, 82) графа Л. А. Завадовского, 83) Феофана Шиянова, 84) Н. Н. Бактыш–Каменского, 85) прот. Ив. В. Леванды, 86) Феоктиста Могульского, 87) Иоанникия Никифоровича Полонского, 88) Иринея Фальковского, 89) Серапиона Александровского, 90) Амвросия Келембета, 91) имп. Александра 1–го, 92) Н. П. Румянцева, 93) Виктора Черняева, 94) Моисея Антипова, 95) Евгения Болховитинова , 96) Даниила Велланского, 97) Автония Смирницкого, 98) Ф. |
| Речами о назначении Арсения Могилянского киевским митрополитом и о первых его распоряжениях до переезда в Киев, а затем по переезде – и начинается II глава книги о. Шпачинского; после чего идут краткие сведения о пределах киевской митрополии, числе в ней протопопий, церквей и монастырей; глава оканчивается изложением попыток Арсения иметь себе помощника в лице викария, каковые попытки не увенчались успехом по вине самого Арсения, не желавшего видеть в лице викария человека энергичного, каковым был предназначенный для этого места архимандрит и ректор Заиконо-спасского монастыря Гедеон Слонимский 1 . Эта небольшая глава (87–114 стр.) составлена с привнесением нового материала. Резким диссонансом в ней являются не раз повторяемые речи о давних ставропигиальных правах Киево-печерской лавры на основании преслоутой грамоты Андрея Боголюбского 1159 года. Но уже давно подложность этой грамоты признается всеми. В I томе своего сочинения: « Петр Могила и его сподвижники» (стр. 254–255) нами отмечен любопытный факт, что означенная грамота очень обстоятельно была разобрана и достоверность ее была опровергнута еще в 50-х годах XVIII столетия одним из ученых, принадлежавших к киевской академической корпорации. Это опровержение под заглавием: „Показание вин коих ради данная будто 6667 года от князя якобы киевского Андрея Китая Киево-печерской лавре грамота признается за измышленную“, – находится в архиве Киево-Выдубицкаго монастыря. В III главе (115–180 стр.) трактуется об управлении Киевской епархии. Органы этого управления подразделялись на главные и второстепенные. Первые находились при самой кафедре, это были: а) Киевская кафедральная контора и б) Киевская Консистория. Вторые представляли из себя поместные учреждения, стоявшие во главе отдельного округа, большого или меньшого объема, в зависимости от того, какая компетенция управления и суда им принадлежала. При этом поместными органами в одних местах являлись отдельные лица, в других – корпорации, стоявшие во главе управления, – именно, в первом случае: 1) митрополичьи наместники, 2) протопопы, 3) окружные наместники; во втором: 1) монастырские правления, 2) протопопские или духовные правления. |
| Как историк интересен по «Словарю еретиков и раскольников». Архиеп. Филарет, давая этот отзыв, считает о. Петра большим интриганом, занимавшимся доносами, в частности на митр. Платона. Упоминавшийся выше владыка Мефодий (Смирнов) , известен также своим трудом «Священное богословие, основанное преимущественно на Св. Писании», написанное им в бытность ректором лаврской школы. Архиеп. Филарет отмечает, что в первой книге есть история богословия, чего не было ни у Феофана, ни у Феофилакта. Во всей системе Мефодия больше связности и отчетливости, чем у Феофилакта. Когда Мефодий переведен был из лавры ректором в московскую академию, то большая часть учеников вслед за ним перешла в Москву. Это показывает, до какой степени лекции Мефодия увлекали собою молодых слушателей его. Известен он также как историк, педагог и филолог. С конца XVIII в. начали являться труды известного историка и археолога, владыки Евгения (Болховитинова) , будущего митрополита киевского, о котором будет говориться в следующем отделе. Как на выдающихся проповедников, архиеп. Филарет указывает на владык: Феофана (Прокоповича) , Гедеона (Криновского), Георгия (Конисского) , Анастасия (Братановского), в конце XVIII в. епископа белорусского, потом архиепископа астраханского, митр. Платона (Левшина) , которого по дару слова ставит выше других. Отмечая, что он не был свободен от латинского строя речи архиеп. Филарет говорит, что проповеди его дышали простотой и силой благочестия. Он оставил по себе более 600 слов и речей, говоря часто и изустно. Проповедниками менее крупными владыка Филарет считает иерархов: Амвросия (Юшкевича), Гавриила (Бужинского) – архиепископов новгородских, митр. киевского Арсения (Могилянского), Арсения (Мацеевича) , Иоасафа (Заболотского) архиеп. тверского, Тихона (Малинина) архиеп. астраханского, Иннокентия (Нечаева) архиеп. псковского, митр. Гавриила (Петрова), Симона (Лагова), еп. рязанского. Выдающимся проповедником был владыка Мефодий (Смирнов) . О нем архиеп. Филарет пишет: «Отличие проповеди его – пастырская простота, не заботливая о пышном уборе слов, но умная по мыслям; слог его для времени очень легок. |
|
|
