| – Ну что, готово? Можно трогать? – спросил кучер. Мать Вероника вся выпрямилась, на минуту чуть запрокинула голову, точно ей вдруг стало трудно дышать. – С Богом, трогай, – сказала она и в последний раз протянула Криницыну руку. Он прижал ее к своим губам, потом к глазам, в которых стояли слезы. Лошадь дернула, и телега затарахтела вниз по склону Голгофской горы. Мать Вероника, как окаменелая, смотрела им вслед. Вот телега миновала деревянную церковку на месте явления Божией Матери. Мать Вероника видела, как он перекрестился на ее чешуйчатый купол. Вот они уже спустились до подножия горы, проехали околицу – и телега покатила лесом по ровному шоссе на Анзер. Мать Вероника поднесла к глазам правую руку. Сама она не плакала. Ей казалось, что она умерла. Она не в состоянии была двигаться, что-либо делать, говорить, вообще жить. Как хотела бы она лежать в одной из этих траншей. Машинально, не отдавая себе отчета, куда и зачем, она побрела между траншеями и одиночными могилами к западному склону горы. Сама не помнила, как очутилась у могилы Мэри. Только тут она точно очнулась от своего оцепенения: опустилась на колени и припала лицом к пестревшему незабудками холму. Это было все, что ей теперь осталось от Криницына: безмолвная могила его сестры. Потянулись мучительные своей монотонностью, пустые, одинокие дни. Одни больные умирали, прибывали другие, но и они сменялись новыми. Эпидемия сыпняка сменялась эпидемией дизентерии, работы было много, очень много, и мать Вероника делала ее так же добросовестно, как и всегда, но все, чем бы она теперь ни занималась, она делала автоматически, не участвуя душой в работе, не радуясь за выздоравливающих, не скорбя об умиравших. Она не переставала испытывать холодное сознание того, что жизнь ее оборвалась внезапно и свет погас для нее, казалось, навсегда. Легче всего она чувствовала себя, когда урывала минуту побыть у Мэри. Без слов, без мыслей, которые можно было бы облечь в слова, она стояла, прислонясь к стволу старой плакучей березы, слушала птиц, уже собиравшихся в отлет, следила за плывущими в небе облаками, за медленно и тихо опадавшими золотыми листьями, которые яркими бликами горели на могилках среди отцветавших уже незабудок, и, казалось, ничего не чувствовала. Вдали, синея, сверкало на солнце море, отделявшее ее от всего необъятно широкого мира, куда увезли Владимира. Она уже не могла мысленно называть его по фамилии. Душа ее рвалась за ним в далекий и уже было давно забытый ею Ленинград. |
| Из дальнейшего разговора, который происходил уже в комнате, выяснилось, что право личного свидания досталось нам самым загадочным образом. – Как раз в тот момент, – рассказывал мне Владимир Иванович, – как мы входили сюда со своими вещами, прямо с парохода, командирша, отходя от телефона, кричала своей помощнице: – Запишите: Синакевич – личное свидание... Я подошел и представился ей, а она тогда и мне повторила то же: только что получено распоряжение по телефону – вам предоставляется личное свидание... А я тогда до такой степени был не в курсе всех этих разграничений, что даже не понял, что это значит. Так мы никогда и не узнали, кто был этот таинственный доброжелатель, устроивший нам возможность тесного общения без парализующего контроля соглядатаев, без ограничения времени и места свидания. Загадка эта тем более казалась нам неразрешимой, поскольку ни у меня, ни у Владимира Ивановича не было ни единого знакомого человека в адмчасти соловецкого Кремля, от которой исключительно зависело разрешение личного свидания. В тот же день я подала через командиршу заявление, прося о разрешении увезти моих гостей на Анзер, но ответа на него не последовало, хотя я не раз справлялась о его судьбе. Так мы и прожили весь срок свидания на Главном острове в Доме свиданий. Оно длилось ровно неделю. У нас была чистенькая и веселенькая комнатка в одно окно, с пахнущими смолой стенами. Мы чувствовали себя окруженными заботливым вниманием. Еще в самый день приезда моих гостей им принесли хлебные и продуктовые карточки, причем Наташе по «детской» карточке были отпущены белая мука («крупчатка», какой в то время не было в Ленинграде), сливочное масло, сахар и манная крупа. Кроме того, ей ежедневно приносили из сельхоза по фунту молока. Каждое утро горничная в белом накрахмаленном переднике стучала в нашу дверь (здесь без стука не входили) и справлялась, сколько мы заказываем обедов и нет ли у нас каких-либо особых пожеланий: обеды стоили по 70 копеек с персоны. Мы неизменно заказывали три обеда и, напившись чаю, с утра уходили на прогулку. |
| Почему необходимо было собирать детей на месте? Почему нельзя было в то время просто вызвать их из тех рот, «командировок», пунктов, где они находились, пользуясь их личными делами, находившимися в УСЛОНе в Адмчасти? Потому, что с учетом в лагере существовал удивительный беспорядок. Подростки, которых собирали на вокзалах, по улицам, вытаскивали из асфальтовых котлов, из ящиков под пассажирскими вагонами и т.д., каждый раз при опросах называли себя иными фамилиями, проигрывали в карты малые сроки и меняли их на большие, имели одинаковые приметы, если эти приметы заносились в дело. Мне приходилось уговаривать подростков не менять своих фамилий, пока их не заберут в колонию. Но они боялись колоний, подозревали обман, и поэтому только часть их, отобранных для колонии, попадали туда. Но зато, когда колония стала действовать и слух о хороших условиях в ней прошел по островам, подростки стали охотно соглашаться поступить туда, и мне уже пришлось меньше ходить за ними и записывать о них сведения. Такой же беспорядок существовал и со взрослыми. Скажем, был такой случай. Москву решили очистить от нищих. «Черные вороны» объезжали церкви и с папертей брали нищих, а затем без суда и даже опросов (записывалась лишь фамилия, год рождения и еще м.б. что-то) отправляли на Соловки и прямо с пристани на Анзер, а там на Голгофу. То же самое происходило и «в обратном направлении»: людей расстреливали – «неисправимых», не понравившихся, опасных, как казалось начальству, – а затем списывали их как умерших от какой-либо болезни. Такие расстрелы с оформлением их через Санчасти были приняты не только в Соловках. Обычно таких расстреливаемых по произволу местного начальства долго не держали в карцере – максимум два-три дня. Так было, по- видимому, с Осоргиным, Покровским, Багратуни, Гацуком и многими другими. Число расстрелянных обычно было больше числа, в отношении которых был вынесен приговор. Проверить это сейчас трудно, но что это было именно так, нет сомнений. О работе Кримкаба я расскажу особо. |
| В 1928 тяжело заболел и переехал в Киев, где жил на нелегальном положении. Великий Пост исповедник провел тайно в С.-Петербурге. Но Пасху 1928 г. он решил встретить открыто. Друзья выхлопотали для него разрешение служить. И он в первый день Пасхи участвовал в торжественной службе в Александро-Невской лавре, где выступил с задушевной и вдохновенной проповедью о воскресении Христа. Митрополит Серафим предложил ему стать викарным епископом, но сказал, чтобы предварительно владыка запросил разрешение власти. Тогда еп. Аркадий принял решение поехать в Москву на Лубянку, чтобы попросить там разобрать его дело. В Москве еп. Аркадий решил лично повидать Тучкова, чтобы прояснить свое положение. Арест 9 мая 1928 г. он явился в ОГПУ на Лубянку «для объяснений», там очень удивились его появлению. Владыка не был арестован сразу, но и не был отпущен. 15 мая его дело рассматривал заместитель председателя ОГПУ Ягода, который и выписал ордер на арест епископа. Ему вменили в вину его «Послание к Лубненской пастве». Содержался в Бутырской тюрьме. 23 июля 1928 года приговорён Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ СССР по ст. 58–10 УК РСФСР к пяти годам заключения. 27 июля он был отправлен с партией заключенных в Соловецкий концлагерь. Везли в товарных вагонах. Погода стояла жаркая, вагоны набили таким количеством людей, что сидеть было негде и ехали стоя. Не хватало воздуха; некоторые не выдерживали и умирали в пути. На остановках конвой открывал двери и вытаскивал из вагонов трупы. 12 августа преосвященный Аркадий прибыл на Соловки и был определен в 11-ю роту на самую тяжелую работу. 10 сентября епископа перевели в 12-ю роту и назначили сторожем, 16 сентября перевели в 6-ю роту. Сторожем епископ прослужил до 9 мая 1929 года, когда его снова отправили на общие работы – рытье дренажных колодцев. В июне 1929 года епископа Аркадия отправили на общие работы на Троицкую командировку на остров Анзер. В октябре 1930 года епископа Аркадия перевели во 2-ю роту поселка Савватиево, где он получил место сторожа. |
| – Даже не на подобном, а именно на этом, – уточнил потерпевший, пристально разглядывая приглашавшую путешественников низко сидевшую в воде посудину и ее нового хозяина. – А Павел Петрович-то где? – На материк уехал, – буркнул худощавый мореход. – Вот оно что-о… А я смотрю, тот самый катер, ну точно тот, – обрадованно заговорил Илья Поддубный. – Ой, Серега, погляди, какая собака, – и, убедившись, что ребенок занялся желтой лохматой лайкой с закрученным хвостом и не слушает, с удовольствием поведал смурному судовладельцу историю о том, как по дороге на Анзер на сем безымянном катере при сильной волне едва не заклинило двигатель и больше часа, забыв о приступе морской болезни, вместе с американским телекорреспондентом итальянского происхождения Бобом Аспирини он черпал из-за борта воду и охлаждал мотор, а потом, когда, так и не добравшись до Анзера, вернулся в поселок и пил водку с незадачливым экс-капитаном Павлом Петровичем, а Боб валялся на полу кубрика без чувств, вытянул из морского волка неохотное признание: если бы перегревшийся двигатель заглох, потерявший ход мотобот неминуемо налетел бы на скалы и затонул. – Да не, не затонул бы, чего-нибудь придумали б, – сказал небритый мужик, поморщившись. – Что, что тут придумаешь? – загорячился Поддубный и волнительно поджег сигарету. – Волна такая была, разбило бы о камни катер, а потом и всех людей, бляхас-мухас. – Да не, придумали б, – повторил хозяин и зевнул. – Ну так что, не поедете? Раздосадованный помор позвал собаку, скрылся в недрах кораблика, запустил мотор, и мальчику сделалось грустно. Он хотел заплакать, но вовремя вспомнил, что обещал себя хорошо вести, и принялся ждать большого морского парохода с белой трубой. Однако проходил час за часом, сжимались и разжимались в воде медузы, летали крупные морские чайки, лазили по причалу легко одетые местные ребятишки, вышла в море рыбацкая лодка под мотором, и отчаянные, визгливые пацанки крутились недалеко от берега на самодельном плоту… По мере того как день разгорался, холодный, пронизывающий ветер усиливался, шелестел по молу, где не было ни навеса, ни укрытия, поднимая мусор и разнося как пароль таинственное и непонятное слово «печак», а горизонт оставался пуст, и только слева в дымке угадывались очертания не то громадного военного корабля, не то горбатого каменистого островка, и под ногами уходила зеленая, грязная, перемешанная морская и речная вода, обнажая сваи старого мола и прилепившиеся к ним блестящие черные водоросли. |
| Харбин, 1942 «Чистый Четверг». Воспоминания соловецкой узницы Второва-Яфа Ольга Викторовна (1876 — 1959). Педагог. Арестована в январе 1929 г. по делу «кружка Мейера», ленинградского религиозно-мистического объединения. Приговор — три года концлагеря. Публикуемый фрагмент — из тетради «Авгуровы острова. 1929 — 1931 гг.», хранящейся в Отделе рукописей ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Лед еще лежал на заливе, и окрестные холмы были покрыты сугробами снега, но, ввиду приближающегося первого мая, уже шли подготовительные работы для достойной встречи «великого» пролетарского праздника. У древних белокаменных монастырских ворот плотники сооружали триумфальную арку фантастической архитектуры, женщины вязали гирлянды из ельника, в живописном цехе выводили белилами по кумачу очередные лозунги, а на сохранившемся еще амвоне, служившем эстрадой для антирелигиозных постановок, шли спевки лагерного хора, репетировавшего революционные песни. Оставалось еще одно необходимое дело: очистить от снега площадь перед зданием бывшего скита, на которой должен был происходить первомайский митинг, и усыпать его песком. В Анзере, среди заключенных, было много крестьян и рабочих физического труда, но поручить это дело им администрация сочла, по-видимому, «идеологически невыдержанным»: ведь его можно было использовать в качестве лишнего фактора антирелигиозной пропаганды среди заключенных «религиозников» и «религиозниц», еще не освободившихся от своих прежних предрассудков. И вот — как раз в Великий Четверг — день этот, по-видимому, был выбран не случайно, — с Троицкой, отдаленного и засекреченного пункта, в котором было сосредоточено духовенство высших иерархий, — затребованы были в Анзер все находившиеся там в то время православные и католические епископы. И они пришли — и старые, и еще сравнительно молодые, но все одинаково изнуренные, одинаково неприспособленные к грубой физической работе, — и в сосредоточенном, спокойном молчании принялись за дело: скалывали железными ломами утоптанный, слоями слежавшийся и заледенелый снег, складывали его в тачки и носилки — и сбрасывали в овраг, соединявший озеро с заливом. Потом внизу, у нагорного берега, брали из-под откоса желтый, чистый песок и, нагрузив им телегу, общими усилиями с невероятным трудом втаскивали ее вверх на расчищенную перед домом площадь. В сельхозе были и лошади, и даже волы для перевозки тяжестей, но использование их на этот раз, видимо, рассматривалось тоже как идеологически неуместное облегчение. |
| II. Рук. св. Варсонофия, сол. 1128, анзер. 85 и изд. Филар. III. Соловецкая рукопись 1116 Декабря 8 Прпбнаго оца нашего namaniя, aллuлyiя Прпбна оца нашег namaniя, aллyia. на ympehi чтемъ жите ег 2щ (рук. св. Варсонофия) Прпдбнаго оца ншего nomania, aллyia. На ympehiu чтемъ жumie 2щ. код. глас 3. црковь твою сте дховную, врачебницу людie обртше пририщуть къ ней съ mщahieмъ цлбу недугомъ npiamu просще. и paзpшehie всх сущихъ в жumiu, ты бо всмъ, иже въ нужах заступникъ явися nomanie препбне IV. Издание патр. Гермогена Преподобнаго оца ншего nomaniя. aллia, вечеръ обыч. ка. на ги возвах стрых гла 1. под npexbaлhiu. ины стрых. бцы под тои. слав ih бог. iлu кртобо. на утрени въ мс. бг гь aллiя на глас ох i троп. троич. ioбыч ка. i сд во ох i чтемъ жumie его 1ж(?). оба канон во ох и прпбному, на 4. гла 2 по 3-й пе, сд. гла 8. слава ил бог iлu кртобог. по 6 пс код гла 3 под. двая днсь. црковь твою сте дшевную врачебницу людie обртше прирыщутъ кней со mщahieм, цлбу недухомъ просяще npiяmu. и paзpшehie сущим bжumiu, ты бо всм, иже въ нужахъ явися заступник nomanie прцбне. по 9 пс. свт. во ох троич на стих во ох слав. или бо или кртобо. Все показанные разности между уставами произошли, очевидно, от разных лиц, иерархов, настоятелей, также и от переписчиков и издателей этих книг. Все они, по своим личным соображениям, вносили в состав Типиков разные посторонние статьи, которые принадлежат другим церковным книгам, а иное, как не необходимо относящееся к уставу, опускали; излагали в Типиках разные части богослужения вполне или сокращённо, и, наконец, так или иначе располагали весь состав каждой книги. Но позволили ли бы себе православные и благочестивые предки наши делать такие изменения в богослужебных книгах, если бы они, подобно мнимым старообрядцам, всякое изменение в этих книгах считали ересью, искажением спасительной Веры? Конечно, нет. Мы показали такие несходства между уставами, которые открываются только во внешнем составе их, но нимало не касаются самого, изображаемого в этих книгах, богослужения. Но обозреваемые нами уставы не менее отличны друг от друга и во внутренних частях содержания. Так, |
| В августе заключённые, среди которых был и владыка Аркадий, наконец, прибыли на Соловецкую пристань – в бухту Благополучия 542 . После прохождения общего для всех карантина 12 августа Епископа Аркадия определили в караульную роту на общие работы. В лагере Епископа помещали то в барак, где большей частью были уголовники, то туда, где было заключено лишь духовенство, но и на преступников, и на служителей Христовых владыка оказывал благотворное влияние. Лагерному начальству это не нравилось, и потому оно часто переводило Епископа с места на место. Находясь в лагере, владыка не только раздавал всё, что получал от своих духовных детей, но старался, чтобы и духовенство помогало друг другу, дабы никто не оказался в крайних обстоятельствах, лишённым поддержки 543 . Большое число осведомителей и постоянное наблюдение за заключёнными ещё более утяжеляли условия пребывания в лагере. Здесь на каждого узника был заведён секретный формуляр, в котором отмечалось его поведение, то, как он работает, что говорит и каких взглядов придерживается. На владыку Аркадия также был заведён такой формуляр, благодаря которому мы можем проследить места работы и динамику «трудовых успехов» Епископа. «Остальский Аркадий Иосифович – осуждён ОГПУ 9/V. 28 ст. УК 58/10–5 лет. Особые приметы: Рост 165. Волосы и брови чёрные, с проседью. Глаза карие, нос обыкновенный. Особых примет нет. 12/VIII-28 Кар. р. – Общие работы. 10/IX-28 12 р. – Сторож. 16/IX-28 6 р. – 31/VIII-28 – Характеристика от 9/IV: Поведение хорошее. Отношение к труду и дисциплинированность соответствуют требованиям служебных обязанностей. 1929 г. 13 рота – Общие работы – Предыдущий отзыв. 11/VI-29 г.-Ничем себя не проявил. СЛОН. Голгофа. 12/VI-29 – Троицкая – Общие работы. VI- 29 г. III р. – п. Анзер. 13/VII-29 г. – Взысканиям не подвергался, поведение и отношение к труду удовлетворительное. Религиозного убеждения. Февраль 30 г. К[омандиров]ка «Троицкая» – Служ[итель] культа (Епископ). Л[агерным] распорядкам не подчиняется по религиозным убеждениям, работу выполняет, поскольку находится в условиях лагеря. |
| Я применил здесь слово «счастливчики» совсем без всякой утрировки. На самом деле было так: когда оставшиеся в живых лесорубы, окруженные цепью конвоиров, узнавали, что товарищ Н бежал на озеро и утопился, то искренно завидовали ему, как «счастливчику». На смену выбывших из строя лесорубов набирали новых жертв и отправляли их на лесозаготовки. Все каторжане-соловчане дрожали от кошмарного ужаса... Многие, более или менее здоровые, ждали с ужасом отправки на убой... Каким-то путем стало известно об этом в Москве. Центральное ГПУ всполошилось, приказало произвести расследование. Расследованием была установлена картина кошмарных зверств и изуверств над лесорубами с целью принудить их к выполнению непосильных суточных уроков. Конечно, само ГПУ приняло меры, чтобы не было огласки, а для успокоения соловчан были наказаны низшие исполнители предначертаний ГПУ: технические руководители, нарядчики и десятники. После этого было короткое затишье на лесозаготовках, а затем все пошло по-старому. Вот какие коварные методы применяет ГПУ для уничтожения своих политических врагов. Подобное коварство наблюдается всюду и везде в практике всех органов ГПУ. Состояние Соловецкой каторги на чрезвычайно-военном положении Для внутреннего казарменного порядка на Соловках применена военная организация. В хозяйственно-административном отношении Соловецкий лагерь разделяется на отделения. Проводя параллель с Советским Союзом, о чем упомянуто в начале, отделения соответствуют, как бы, автономным областям Союза. Всего на Соловецких островах шесть отделений: Первое, главное с Центральным Управлением Соловецкими лагерями, находится в Кремле. Прежде здесь находилась святая обитель Соловецкого мужского монастыря со многими храмами, часовнями, солидными корпусами, с кельями для иноков. Теперь все это приспособлено под тюрьму. Кремль обнесен высокой каменной стеной. II отделение на островах Бол. и Мал. Муксолма; III – в бывшем монастырском ските Савватьево; IV, или штраф-изолятор, на горе Секирной; V на острове Анзер и VI на Кондострове. |
| И не по мнозх временх достизаеть Новаграда; и прииде къ архиепископу. 178 И повдано бысть о нем. Архиепископъ же, видв и благослови его, и въпрошает о братии, о строении манастыря. Зосима же все повда ему, и въстав от мста, поклонся архиепископу до земля, моля его и глаголя сице: «Господи мой и владыко святый, буди нам милостивъ, заступая нас от оскорбляющих лукавых человекъ, многажды зл належаще на ны! Приходят болярьстии раби, населници, и пакости многи творяще, не дающе нам округ острова рыбъ ловити и ина многа насилствующе, хотяще мсто разорити и нас изгнати!» Отвеща архиепископъ: «Азъ, отче, помагающу ми Богови, готов есмь пособьствовати манастырю твоему, а се оповдаю боляром первым, съдержащим град». 179 Зосима же поклонся архиепископу и отиде. И приходя к боляром, моляше их, таже глаголяше о скорбех бывающих ему. И вси боляре, съдержащеи град, съ мнозем тщанием общашася помагати манастырю его. И прииде к нкоей болярыни, именем Марф, 180 молити ея от скорбии населникъ ея, приходящих на остров Соловецскый и многи пакости творяще манастырю преподобнаго, и хотя ей изглаголати, еже творят раби ея обиды многи. Она же, услышав от рабъ своих о вещи, чесо ради прииде к ней блаженый, и разъярився, повел его отслати от дому своего, не восхот благословениа. И удалися от нея. Рабъ же Божий отиде, ничтоже сумняся от лица злобы, и помянув евангельскый гласъ реченный: «Идже аще внидете в дом и глаголете: миръ дому сему, аще ли достоинъ будет дом мира, и миръ вашь пребудет на нем; аще ли же ни, то пакы к вам възвратится, исходяще же оттуду, и прах от ног ваших отрясете въ свдетелство имъ». 181 И позыбав главою, сущим иже с ним братии глаголаше: «Се дние грядут, иже дому сего жителие не изслдят стопами своими двора сего. И затворятся двери дому того и ктому не отверзуться, и „будет дворъ их пустъ”». 182 И се рек, умолче, дóндеже сбышася реченая Божиим угодником въ свое время. Но на предняя възвратимься. Игумен же Зосима, паки шед къ архиепископу, въспоминает о обидах, бывающих от населникъ онх и от рабъ боляръскых. Архиепископъ же съзва к себ боляр и сказа им о скорбех, бывших преподобному от неразумных человекъ. Боляре же вси съ мнозм обещанием 183 изволиша помогати монастырю святаго и вдаша ему написание на совладние острова Съловецскаго, 184 и к тому другий остров Анзер, отстоя яко десять поприщь от Соловецского острова, и третий остров Муксома, яко три поприща отстоящь. И приложиша к написанию восмь печатей оловяных: 185 первую владычню, другую посадничю, 186 третью тысяцского, таже пять печатей с пяти концевь града. 187 И запечатлв, даша блаженному на утвержение. Архиепископъ же, одарив преподобнаго, и вдасть манастырю потребная доволно и, благословив, отпусти его с миром. И мнози боляре града того даваху в манастырь имниа и от сосуд церковных и одеж и жита, и вси съ многим тщанием и врою обещастася помогати манастырю его. |
|
|
