| Это рота самого худшего уголовного элемента, но туда часом раньше меня приведен был под арест главный соловецкий ревизор из заключенных, чему и я удивился. Оказывается, вышел приказ, запрещающий заключенным поздно вечером провожать канцеляристок. Ревизор в одиннадцать часов вечера провожал Лидию Михайловну Васютину и их обоих арестовали: ее отпустили, а его посадили в «отрицательную» вторую роту. Правду сказать, был ноябрь, его арест был нечаянным: в темноте командир роты не рассмотрел. Через день его освободили по приказу Эйхманса и начальника каторги. А меня посадили даже прежде приказа, что было незаконно. Но старостат, обязанный защищать интересы заключенных и наблюдать законность, убоялся коменданта, и я был брошен в ад кромешный, где пробыл пять суток. Иногда приказы по Кремлю (первое отделение) подписывались лагерным старостой. Старостат можно считать учреждением, параллельным Управлению и аналогичным ему. А вообще это была лишняя, бесполезная, замедляющая инстанция, дающая мираж самоуправления каторги. Когда меня освободили, то из шестого отделения (Анзер) привели прямо в старостат без конвоя. Возвращаюсь к прерванному рассказу. Первую неделю по приезду в Соловки меня на физическую работу не брали, видимо, как духовное лицо со второй категорией, но на поверку выводили. Эти поверки на сквозном коридоре продолжались часа по три, а под Успеньев день — 28 августа (н. ст.) — до двенадцати часов ночи. Сунуло меня проговориться кому-то, что меня на работы не берут. Кто-то куда-то донес, и на следующее утро меня погнали собирать щепу на новой постройке. Беда, да и только! Работа пустая, легкая и главное, нелепая, никому не нужная. С устройством печей эти щепы все ушли на топку. Но нужно было гнуться, что мне было очень вредно. И так продолжалось несколько дней. В последний день обязательного физического труда я даже был назначен начальником партии. Мне в подчинение попалась «шпана», которая меня не слушала, и работа не была выполнена. Дело было в субботу — 6 августа, а 7го я уже был назначен сторожем к той постройке, где в первый раз собирал щепы. |
| Одного поймал — избил. И все-таки украли чудные теплые носки, присланные мне из Петрограда, а в двенадцатой роте украли на полтора рубля марок. Лишь поздней Соловецкой весной изредка я гулял на «берегу пустынных волн». Коротали мы дни вместе с Дмитрием Григорьевичем Янчевским, работавшим в культурно-просветительском отделе (громкое название) лектором. Это бывший сотрудник «Нового времени», десятилетник. Чудный человек. Очень образованный. Языковед. Он жил на Голгофе. Уволив меня, Соловьев полагал, что песенка моя была спета, но за меня уже хлопотали. И мне был обещан обратный перевод в первое отделение. Из Кирилловой зоны всех нас убрали, кого куда, а меня 30 мая 1929 г. поместили в часовню под Голгофой, почти внизу у дороги около кладбища. Тут уже совсем меня одолели вши и грязь. Голгофская баня никуда не годилась, а в Анзер ходить было далеко, да и не пустили бы, хотя там баня сравнительно сносная. Здесь же надо было давать взятки, дабы позволили хорошо помыться. Очень было тяжело. Без бани я не мог быть и страдал ужасно. Переброска заключенных в Соловках самое обычное дело. Меня поместили с самой отчаянной «шпаной». Проигрывали вперед скудную пищу и хлеб за целый месяц. И вот выигравший ежедневно забирал у проигравшего порцию хлеба и щи. Но когда тот уже был при смерти от голода, выигравший подкармливал свою жертву, иначе с ее смертью прекратился бы паек и пропал бы весь выигрыш. Постоянные кражи и ничего не найдешь . Тут вдруг всё перевернулось. Меня неожиданно вызывают к Мищенко (или Нищенко), бывший чекист, десятилетник, но теперь вольный следователь шестого отделения, и помещают в первой роте впредь до допроса. В чем дело? Перехожу к трагическим подробностям Соловецкой каторги, которые составляют ее ужас. Самая опасная вещь в Соловках — это заболевание. Доктора — подневольные арестанты, нужных и ценных лекарств почти нет. Вши, клопы, при всей на вид героической, а по существу смехотворной борьбы с ними, заедают заключенных. При скученности, при отсутствии хороших бань для «шпаны» (их в Соловецком лагере до 90%), при краткости времени для мытья, при ужасающем просторе для заразных болезней: сифилиса, тифа и т. |
| О. Г. Волков. Соловки времени Д.С. Лихачева (1928–1931) Период 1928–1931 гг. в истории Соловецкого лагеря характеризуется постоянными изменениями в его структуре и административном подчинении, составе и количестве заключенных. В это время Соловецкие острова входили в качестве отделения в более крупные лагерные структуры: 4-е отделение Соловецкого лагеря (СЛАГ ОГПУ) было реорганизовано в 1929 г. в Лаготделение Соловецких и Карело-Мурманских исправительнотрудовых лагерей (СИКМИТЛ ОГПУ), которое, в свою очередь, трансформировалось в 11-е отделение Беломорско-Балтийского лагеря (ББЛАГ ОГПУ с 16 ноября 1931 г.). Соловецкий лагерь постепенно разрастался, перешел на материк с Управлением в г. Кеми (с 1929 г.), численность заключенных с учетом материковых командировок к 1930 г. достигла 56 000 чел., при этом собственно на Соловецких островах содержалось около 15 000 чел. «Год великого перелома» (1929 г.) принес существенные изменения в положение заключенных Соловецкого лагеря и был ознаменован усилением лагерного режима. К этому времени лагерное производство в основном уже было сосредоточено на материке. В 1930 г. лагеря впервые были включены в пятилетние планы страны, в связи с чем большая часть предприятий Соловецкого архипелага была признана нерентабельными. Производство лагеря на материке давало более дешевую продукцию и не требовало затрат на транспортировку материалов и готовой продукции, к тому же материк обладал неисчерпаемым богатством природных ресурсов, а Соловки к началу 1930-х гг. практически выработали все свои запасы. Сосредоточенные в Соловецком лагере культурные, интеллектуальные силы стали использоваться в изыскательских, геологоразведочных, геодезических экспедициях, в строительстве и налаживании работы северных рудников и шахт. Известно несколько больших этапов соловецких заключенных, направленных в 1930–1932 гг. для работы на строительство Беломорско-Балтийского канала, в Ухтинской и Вайгачской экспедициях ОГПУ. Производственная деятельность на Соловках в это время практически сошла на нет, основными работами стали: сельхоз (Муксалма, Исаково, Кремль), Иодпром (Анзер, М. Муксалма, Б. Соловецкий остров), заготовка дров (в основном плавника), дорожно-строительные и ремонтные работы. |
| После восьми месяцев, в течение которых мать Вероника не видала ничего, кроме грязных стен камеры, все эти совершенно новые для нее впечатления воспринимались ею особенно остро и так глубоко волновали ее, что этот экспансивный восторг вызывал у ее спутников сдержанные снисходительные улыбки. Мать Вероника их не замечала. Глаза ее сияли детским восторгом, и сердце учащенно билось. «Вот и меня сподобил Господь, – умиленно говорила она, инстинктивно уже усвоив себе стиль речи степенной монахини, – вот и меня привел Господь путешествовать и видеть места, о которых до сих пор я знала только понаслышке». Названия «Петрозаводск», «Кемь», «Соловки» звучали для нее как фантастическая экзотика. Так для человека, впервые попавшего за границу, звучат слова «Рим», «Париж», «Лондон», «Нью-Йорк». Когда же в конце своего путешествия мать Вероника сошла с палубы парохода на пристань Соловецкого монастыря, ей показалось, что она еще при жизни своей сподобилась переселиться в какой-то потусторонний мир, и в мистическом экстазе она благоговейно впервые ступила на «святую землю» издавна прославленного и заочно ею чтимого монастыря. После положенного срока, проведенного в одном из зданий соловецкого Кремля в так называемом карантине, мать Веронику препроводили с партией нескольких других вновь прибывших женщин на Анзер – самый отдаленный остров Соловецкого архипелага, где она была принята в рукодельный цех анзерской «кустарки». Тут она впервые встретилась с совершенно новой для нее средой лагерных заключенных, которая в рукодельном цехе состояла частью из урок (уголовниц-рецидивисток), то есть профессиональных воровок и проституток, частью же из монашек упраздненных провинциальных монастырей. В качестве столичной интеллигентной монахини, какой себя чувствовала мать Вероника, она на первых порах отнеслась к «темным» провинциальным монашкам благосклонно-покровительственно, и ее наставительный тон, который так уместен был со школьниками, тут, уязвляя их самолюбие, сразу сделал анзерских монашек ее непримиримыми врагами. Правда, внешне они встретили ее со льстивым подобострастием, но, глубоко затаив обиду, всем внутренним существом своим приняли ее, что называется, в штыки и за спиной вовсю о ней злословили. |
| Нам разрешено было гулять по всем дорогам, расходившимся от Кремля вглубь острова, впрочем с ограничением: не дальше трех километров по радиусу. Но так как никто не проверял нас, а мы в пылу разговоров не интересовались числом пройденных километров, то, в сущности, мы ходили куда и сколько хотели, руководствуясь только одним соображением – вовремя вернуться к обеду. Прежде всего я сводила их «на торф», чтобы показать, где провела я первый месяц своей лагерной жизни. Ровно через год я снова очутилась на берегу тихого лесного озера. Приземистый темный дощатый барак был теперь, похоже, необитаем, но выглядел все так же, как в прошлом году. Вот разбитое стекло в единственном на весь барак окошке, которое я затыкала тряпкой, вот входная дверь на ржавых петлях, на пороге которой я, бывало, слушала по вечерам несшиеся из карцера мелодичные и печальные песни Анельки. Противоположный холмистый берег, как и тогда, был уже слегка подернут осенью. – В прошлом году я бродила там целыми днями, – рассказывала я. – Сколько там было крупной, сочной черники, сколько грибов – белых, красных, маслят и подберезовиков! Корзины у меня не было, и я собирала их целыми наволочками – благо никто, кроме меня, туда не ходил, ведь все остальные были на работе, а безработная, как и я, Т. Н. Гиппиус была простужена и, сидя на нарах, рисовала на почтовых открытках, за неимением другой бумаги, иконки для верующих «урок» (были среди них и такие) и монашек. Урки, вероятно, в благодарность за эти подарки приносили ей букеты вереска и душицы, а нам обеим краденые турнепсы с соседнего поля. Мы же, в свою очередь, угощали их жареными грибами. ...Мы оставались здесь до заморозков. Потом нас перебросили на Анзер – всех, кроме Татьяны Николаевны, которую вызвали в Кремль: ей там поручили воспитание маленькой девочки – сиротки Асеньки. Эта девочка чем-то напоминала мне тебя, Наташа. За время нашего пребывания «на торфу» мы очень сблизились с Татьяной Николаевной и жили общим хозяйством. Так как она была больна, я получала обед на нас обеих сразу в одну манерку; протягивая ее повару-китайцу, я кричала ему наши фамилии, так как, отпуская порции, он отмечал мелком на доске крестиками в общем списке обслуживаемых им заключенных: Гиппиус, Яфа! – чем повергал в полное изумление стоявших за мною в очереди. |
| Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Былинка 1999 г. Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Братья 2012 г. Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Берег Двины 2002 г. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Банька 2002 г. Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Белое море. Анзер. У поклонного Креста. 2000 г. Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Апрельский вечер 2005 г. Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Амбарный городок 2006 г. Холст, масло. Художник: Татьяна Юшманова vk fb tw ok @ g+ lj Александр 2002 г. Художник: Татьяна Юшманова Рейтинг: 9 Голосов: 384 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 скрыть способы оплаты Комментарии Лариса 12 января 2019, 00:44 Удивительный художник! Показать простые вещи так талантливо! Как мало теперь таких художников. Смотришь на картины, как -будто живешь в них. Людмила 28 декабря 2016, 23:35 Очень трогательные фотографии. От картин светло, радостно ! И небо с облаками, и земля с бездорожьем, и вода - то зеркально застывшая, то журчащая, и суровый Валаам, и бабушки в цветочных халатиках со смущенно-добрыми лицами. Спасибо Татьяне Юшмановой! тамара 27 декабря 2016, 23:20 Смотрела на всю эту нашу святую красоту,нашу северную Русь,а слёзы сами собой тихие текли.Щемящая грусть,что людей так мало осталось на севере,надежда,что ,может ,около восстановленных храмов и жизнь будет оживать.Какие душевные,добрые,светлые и тёплые картины. От них просто льётся любовь Татьяны . наташа 27 декабря 2016, 22:03 КЛАСС! Душевно. Елена 27 декабря 2016, 11:58 Талантливый художник! Великолепные картины! Валерий 15 сентября 2016, 21:30 Прекрасные живописные работы. Сколько любви к родной природе! Какая поэзия воплощенной мысли Творца всего видимого и невидимого! Сердечное спасибо Татьяне Юшмановой. Валерий. Елена 1 сентября 2016, 14:05 Боже, как хорошо... Спасибо!!! Татиана 28 мая 2016, 14:13 Всё прекрасно! Дай Вам Бог здоровья! Мы тоже пытаемся заниматься восстановлением храма Св. Леонтия Ростовского в с. Великий Двор Сокольского района Вологодской области. Очень много препятствий! Всё идёт очень медленно, люди местные пока не готовы пойти за нами. |
| Впрочем, Анзер был штрафной командировкой для женщин и обычной, не штрафной, для мужчин – просто центр соловецких лесоразработок. Анна часто подходила к левой стороне двора, смотрела на дорогу, идущую за барак в лес, и мечтала: «Вот возьму я убегу летом в этот березовый бор, будь что будет! Ведь не расстреляют же меня за это, как за побег?! И куда убежишь? Кругом море!» Любила Анна этот центральный соловецкий тракт еще за то, что по этому тракту шли «поющие столбы» – да, настоящие телеграфные и телефонные столбы. Днем они почти молчали, а ночью звенели, пели, гудели и создавали необыкновенно красивую музыку в тишине, но связанная строем Анна никогда не могла долго наслаждаться их пением. Днем нужна была исключительная тишина, чтоб услышать тихий перезвон этих столбов. Подойдя к левой стороне штакетника, Анна увидела пожилую женщину из работяг, тетю Таню, которая жила в первом этаже. Женщина, подперев горестно щеку рукой, смотрела на дорогу в сторону кремля. Анна тоже взглянула туда и увидала, что по дороге приближалась белая фигура в окружении конвойных. Это шел босиком, несмотря на зимнюю стужу, в одном белье заключенный со связанными назад руками и гордо запрокинутой назад головой. Во рту у него была зажата папироса. Анна схватила за руку тетю Таню и, задыхаясь, спросила: «Куда его ведут?» – «На расстрел!» – прошептала тетя Таня, и обе женщины уставились на смертника со скорбью и ужасом. Что сделать? Что ему крикнуть, что ему сказать перед смертью? Нет, человеческое сердце и разум не в состоянии придумать ничего утешительного, чтоб облегчить смертный путь другого человека: «каждый умирает в одиночку!» Давно прошла эта группа людей, а застывшие женщины продолжали безмолвно стоять у низенького забора, глядя на дорогу смерти. Наконец, Анна спросила: «Тетя Таня, вы не знаете, за что его приговорили к расстрелу? Такой молодой и стройный, красивый, такое хорошее и гордое интеллигентное лицо... за что?!» – «Еще пройдет несколько минут, и раздастся залп выстрелов – пришла его смерть! Подождем его конца!» – ответила женщина Анне на вопрос и, подняв к небу скорбные глаза, несколько раз перекрестилась. Анна безмолвно стояла около молящейся женщины. |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Счетная палата выявила нарушения в восстановлении Соловков 19.01.2012 Счетная палата РФ выявила нарушения по итогам аудита восстановительной деятельности на Соловецком архипелаге , говорится в сообщении департамента информации контролирующего органа. По данным СП РФ, с 2009 по 2011 годы на восстановительную деятельность Соловецкого архипелага из бюджетов всех уровней было выделено 982,7 млн. рублей. При этом, подчеркивается в сообщении, управление проектами не координируется должным образом. " Отсутствует вертикаль ответственности за конечный результат работы распорядителей средств федерального и областного бюджетов. Восстановительная деятельность ведется при отсутствии генерального плана, схемы территориального планирования и единого распределенного центра управления проектами " , - отмечают в Счетной палате. Были также выявлены отдельные нарушения законодательства. В частности, в нарушение закона " Об объектах культурного наследия Российской Федерации " в охранной зоне комплекса памятников архитектуры Соловецкого монастыря ведется новое строительство жилых домов, гостиниц и иных строений. Не определен в установленном порядке полный имущественный состав каждого объекта ансамбля Соловецкого монастыря и Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника. Музеем и монастырем не разработаны схема функционального зонирования острова Анзер и концепция сохранения и использования расположенных на острове памятников истории и культуры. Вопросы у контролирующего органа также вызвали отсутствие заключенного соглашения о совместном использовании единого историко-культурного и природного комплекса острова и тот факт, что на балансе музея до сих пор числятся переданные монастырю в безвозмездное пользование 125 объектов религиозного назначения. В настоящее время Счетной палатой направлены представления в адрес различных министерств и ведомств, участвующих в восстановлении архипелага. Также направлено обращение в генеральную прокуратуру. О выявленных нарушениях проинформированы президент РФ Дмитрий Медведев, патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Соловецкий архипелаг и прилегающая к нему пятикилометровая акватория Белого моря включены в состав особо охраняемой территории - государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника, одного из крупнейших музеев-заповедников России. В его оперативном управлении находятся более тысячи объектов культурного наследия, самые древние из которых датируются V тысячелетием до н.э. Интерфакс-Религия / Древо-инфо.Ru Редакция текста от: 19.01.2012 16:45:09 |
| Шли угрюмые соловецкие дни, и выпады против баронессы повторялись всё реже и реже. “Остроумие” языкатых баб явно не имело успеха. – Нынче утром Манька Длинная на баронессу у рукомойника наскочила, – сообщала мне вечером на театральной репетиции Кораблиха, – щетки, мыло ее покидала: крант, мол, долго занимаешь! Я ее поганой тряпкой по ряшке как двину! Ты чего божескую старуху обижаешь? Что тебе воды мало? У тебя где болит, что она чистоту соблюдает? Окончательный перелом в отношении к бывшей фрейлине наступил, когда уборщица камеры, где она жила, “объявилась”. “Объявиться” на соловецком жаргоне значило заявить о своей беременности. В обычном порядке всем согрешившим против запрета любви полагались Зайчики, даже и беременным до седьмого-восьмого месяца. Но бывших уже на сносях отправляли на остров Анзер, где они родили и выкармливали грудью новорожденных в сравнительно сносных условиях, на легких работах. Поэтому беременность тщательно скрывалась и объявлялась лишь тогда, когда можно было, минуя Зайчики, попасть прямо к “мамкам”. “Объявившуюся” уборщицу надо было заменить, и по старой тюремной традиции эта замена производилась демократическим порядком – уборщица выбиралась. Работа ее была сравнительно легкой: вымыть полы, принести дров, истопить печку. За место уборщицы боролись. – Кого поставим? – запросила Кораблиха. Она была старостой камеры. – Баронессу! – звонко выкрикнула Сонька Глазок, безудержная и в любви и в ненависти. – Кого, кроме нее? Она всех чистоплотней! Никакой неприятности не будет… Довод был веский. За грязь наказывалась вся камера. Фрейлина трех всероссийских императриц стала уборщицей камеры воровок и проституток. Это было большой “милостью” к ней. “Кирпичики” явно вели ее к могиле. Я сам ни разу не говорил с баронессой, но внимательно следил за ее жизнью через моих приятельниц, работавших в театре: Кораблиху и ту же Соньку Глазок, певшую в хоре. Заняв определенное социальное положение в каторжном коллективе, баронесса не только перестала быть чужачкой, но автоматически приобрела соответствующий своему “чину” авторитет, даже некоторую власть. Сближение ее с камерой началось, кажется, с консультации по сложным вопросам косметических таинств, совершающихся с равным тщанием и во дворце и на каторге. Потом разговоры стали глубже, серьезнее… И вот… |
| – Я могу их погубить своим неосторожным поведением, – тихо вползла в мой мозг мысль... В этот момент следователь, пристально глядя в мои глаза, медленно, спросил меня: – Долго вы будете мучить своих детей? Пойдите в камеру и подумайте... через полчаса я вас позову... Вы сидите один? – Нет, со мной сидит один врач. – Идите... – Я убежден, – заторопился взволнованный профессор, – что нас с вами сейчас же разъединят. Это Бог послал такое чудо, что я мог вам это рассказать... Я прошу вас, ради Христа, если у вас будет какая-нибудь возможность, если, например, вам разрешат свидание с родными, сообщите моим детям (он сказал точный адрес), чтобы они не верили ни одному слову из того, что будет напечатано в газетах, как мое «признание»... Объясните им, что я все подписал только ради них, и чтобы они меня не ждали... я домой не вернусь... В этот момент раздался лязг открываемой двери, меня вызвали со всеми вещами и перевели в другую камеру. Через неделю кончилось мое следствие, и мне разрешили свидание с женой. Мне удалось ей рассказать все происшествие. Она сходила по указанному адресу и на следующем свидании с рыданиями рассказала мне о посещении детей профессора В. А через несколько месяцев в газете было напечатано сначала «признание профессора В.», затем – приговор к высшей мере (расстрелу) и, наконец, сообщение о том, что приговор приведен в исполнение. А я поехал в ссылку, в концлагерь... На коммунистической каторге (Из записок бывшего заключенного на Соловках) 200 В декабре 1929 года меня, заключенного врача, санитарные власти Соловецкого концлагеря срочно вызвали к начальнику санитарного отдела и предложили отправиться в командировку на штрафной остров Анзер для обследования 4000 заключенных. Нужно было определить категорию трудоспособности и дать общие санитарно-профилактические указания. Я должен был по возвращении из командировки написать рапорт и представить его начальнику санитарного отдела и начальнику информационно-следственного отдела. Рапорты эти должны быть совершенно секретными. |
|
|
