| Carrum a cardine rotarum dictum; unde et currus dicti, quod rotas habere videntur. Rota autem dicta quod ruat; et rotundum a rota vocatum. Reda genus vehiculi quattuor rotarum. Has antiqui retas dicebant, propter quod haberent rotas. Carpentum pompaticum vehiculi genus [est], quasi carrum pompaticum. Plaustrum vehiculum duarum rotarum quo onera deferuntur: et dictum plaustrum, quia volvitur, quasi diceret pilastrum. Caracutium vehiculum altissimarum rotarum, quasi carrum acutum. Capsus carruca undique contecta, quasi capsa. Pilentum vel petorritum contecta quattuor rotarum vehicula, quibus matronae olim utebantur. Vergilius (Aen. 8,666): Pilentis matres [in] mollibus. Horatius (Sat. 1,6,104): Plures calones atque caballi pascendi, ducenda petorrita. Erant autem antea pilenta veneti coloris, non, ut nunc sunt, russati; quibus nisi castae matronae uti non poterant, sicut nec vittis. Basterna vehiculum [itineris, quasi viae sternax, mollibus stramentis conposita, a duobus animalibus deportata]. Caput XIII. DE RELIQUIS QUAE IN USU HABENTUR Baculus a Bacco repertore vitis fertur inventus, quo homines moti vino inniterentur. Sicut autem a Bacco baculus, ita a baculo bacillum per diminutionem. Fustes, quod praefixi in terram stent, quos palos rustici vocant; quibus iuvenes pro criminibus feriuntur. Vectes dicti quod manibus vectentur, unde ostia saxaque velluntur. Forfices: secundum etymologiam, si a filio dicuntur, F ponitur, ut forfices quae sunt sartorum; si a pilo, P, ut forpices quae sunt tonsorum; si ab accipiendo, C, ut forcipes, eo quod formum capiant, quae sunt fabrorum. Formum enim dixerunt antiqui calidum; unde et formosus. Novacula [eo quod innovet faciem]. Pectines dici eo quod pexos capillos faciant atque conpositos. Calamistrum acus est quae calefacta et adhibita calefacit et intorquet capillos. Unde et calamistrati appellantur qui comam torquent. Clavis dicta quod claudat et aperiat. Catenatum, quod capiendo teneat. Horologia, quod ibi horas legamus, id est colligamus; est enim in solariis positum, ubi a clavo per lineas currit umbra, ut quamcumque diei horam ostendat. Caput XIV. DE INSTRUMENTIS RUSTICIS |
| Bacon, «Displacement» Bacon, Benjamin Wisner. «The Displacement of John xiv.» JBL 13 (1894): 64–76. Bacon, «House» Bacon, Benjamin Wisner. «»In My Father " s House Are Many Mansions» (Jn xiv.2).» ExpTim 43 (1931–1932): 477–78. Badiola Sâenz de Ugarte, «Tipologia» Badiola Sâenz de Ugarte, José Antonio. «Tipologia pascual en el relato joânico de la muerto de Jesus.» Scriptorium victoriense 47, nos. 1–2 (2000): 5–19. Baer, Categories Baer, Richard Α., Jr., Philós Use of the Categories Male and Female. Arbeiten zur Literatur und Geschichte des Hellenistichen Judentums 3. Leiden: Brill, 1970. Bagatti, Church Bagatti, Bellarmino. The Church from the Circumcision. Jerusalem: Franciscan Printing Press, 1971. Bagatti, «Dove» Bagatti, Bellarmino. «Dove awenne la moltiplicazione dei pani?» Salmanticensis 28 (1981): 293–98. Baggott, Approach Baggott, L. J. A New Approach to Colossians. London: A. R. Mowbray, 1961. Bailey, Peasant Eyes Bailey, Kenneth Ewing. Through Peasant Eyes: More Lucan Parables, Their Culture and Style. Grand Rapids: Eerdmans, 1980. Bailey, Poet Bailey, Kenneth Ewing. Poet and Peasant: A Literary Cultural Approach to the Parables in Luke. Grand Rapids: Eerdmans, 1976. Bailey, «Shepherd Poems» Bailey, Kenneth E. «The Shepherd Poems of John 10 : Their Culture and Style.» Near East School of Theology Theological Review 14 (1993): 3–21. Bailey, «Tradition» Bailey, Kenneth Ewing. «Informal Controlled Oral Tradition and the Synoptic Gospels.» Asia Journal of Theology 5 (1991): 34–54. Baines, «Square» Baines, William. «The Rotas-Sator Square: A New Investigation.» NTS 33 (1987): 469–76. Balch, «Encomia» Balch, David L. «Two Apologetic Encomia: Dionysius on Rome and Josephus on the Jews.» JSJ13 (1982): 102–22. Balch, «Friendship» Balch, David L. «Political Friendship in the Historian Dionysius of Halicarnassus, Roman Antiquities!» Pages 123–44 in Greco-Roman Perspectives on Friendship. Edited by John T. Fitzgerald. SBLRBS 34. Atlanta: Scholars Press, 1997. |
| Логика всех исследователей истекает из означенной выше темы: оралом, древние христиане обозначали крест. Согласно Евангелию от Матфея, «сеющий доброе семя есть Сын Человеческий» (Мат. 13,37). Поэтому значение носимого христианами амулета передавалось как «Сын Человеческий, с высоты креста удерживает через свою жертву движение промысла [буквально «колёса судьбы»]» [lxxxix] . Карпорино, а вслед за ним и Даниэлу, идут дальше и считают, что магический квадрат был известен святому Иринею Лионскому. Фраза святого «как Он соединял начало с концом и есть Господь обоих (в оригинале дословно Господин «того и другого»), то в конце показал орало» [xc] , по мнению этих исследователей есть не что иное как словесный эквивалент магическому квадрату [xci] . Ясно, что квадрат пропитан символикой креста, и этот крест есть знак пришедшего в мир христианства. По бокам всех четырёх сторон центрального слова, написанного крестообразно и обрамлённого в начале и конце крестом — буквой Т (tau) изображены А и О, которые в Апокалипсисе (Альфа и Омега) есть символы Христа (Откр. 1, 8). Эту фразу святого Иринея можно понять как скрытую полемику с гностиками, которые слова евангелиста Иоанна Богослова «один сеет, а другой жнёт» (Ин. IV. 37) понимали как противопоставление «творца» Демиурга и «мздовоздаятеля» Христа. Логика святого понятна: как крест под образом орала фигурирует в самом начале «засеивания» — творения мира, так тот же крест-орало будет и при последней жатве — конце света. Этот крест-орало — в руках «Сеятеля-Христа», который есть Господин и «того и другого», то есть и «посева» и «жатвы» [xcii] . Хронологически последний вариант перевода был дан Фредериком Тристаном, который, кроме указанных выше палиндромов, изучил ещё один, находящийся в национальной библиотеке Парижа [xciii] . Латинская надпись квадрата на этом манускрипте продублирована греческим минускулом: sator «ο σπειρων» arepo «ροτρον» tenet «κρται» opera «ργα» rotas «τποχος». Исследователь даёт ему такой перевод: «Сеятель с оралом поддерживает (удерживает) труды колёс». Он усматривает в мистическом квадрате крест и продолжение его в образе библейского тетроформа с его колёсами, виденного пророком Иезекиилем при реке Ховаре (Иез. 1, 4-28) [xciv] . Следует добавить, что образ креста как колесницы также встречается в святоотеческих творениях, в частности об этом говорит преподобный Феодор Студит: «Ныне совершается поклонение трёхсоставному кресту, — и все четыре страны мира в радости совершают празднество. Древо это, на которое взошёл Христос, как царь на свою колесницу, поразило диавола, имевшего державу смерти…» [xcv] . |
| А. является одним из возможных принципов организации гимнографического материала (см. Акростих ). Полный набор букв А. в акростихе и их строгий порядок символизируют стремление гимнографа к совершенству (в ВЗ: Пс 9; 10; 119; 142 и др. Плач 1-4). Из сир. и визант. сочинителей песнопений ветхозаветным примерам следовали святые Мефодий Олимпийский , Григорий Богослов , Роман Сладкопевец , Иоанн Дамаскин ; из лат. гимнотворцев - Иларий Пиктавийский («Ante saecula»), Седулий («A solis ortus cardine»), Венанций Фортунат (Hymnus de Leontio episcopo «Agnoscat»). Мистическое толкование букв лежит в основе «магического» буквенного квадрата-палиндрома «Sator агеро» («romas-фopмyлa»), к-рый писался лат., греч. или слав. буквами и при чтении слева направо, справа налево, сверху вниз и снизу вверх получалась одна и та же фраза: «Sator arepo tenet opera rotas», к-рую часто переводят как «сеятель Арепо держит с трудом колеса». Раннее употребление этой формулы, датируемое 63 г., засвидетельствовано ее находкой в Помпеях (2 граффити) (перечень мест ранних находок формулы см. Е. Dinkler). Среди множества попыток объяснить символику этих букв есть и христологическое толкование «Sator Arepo», в к-ром квадрат сводится к кресту «Pater Noster» с центром в букве N и двойными AO (Grosser F. Ein neuer Vorschlag zur Deutung der Sator-Formel//ARW. 1926. Bd. 24. S. 165-169). Этот буквенный квадрат широко распространен в кириллической транслитерации в слав. (особенно рус.) рукописной традиции XV-XIX вв. и в лубочных картинках XVIII-XIX вв. под названием «Печати премудрого царя Соломона» или «Печати царя Льва Премудрого». Старший рус. список датируется между 1408 и 1423 гг. (Псалтирь Толковая с дополнительными статьями, переписанная в Димитриевом Прилуцком мон-ре .- ЯИАМЗ. 15231). Позднейшие списки весьма многочисленны, в особенности начиная с XVII в. Старший южнослав. (серб.) список обнаружен в рукописных приписках XVII в. к изданию НЗ с Псалтирью (Острог, 1580). Не исключено, что ошибка в 3-м слове («тепот» вместо «тенет») древнейшего рус. списка и ряда более младших отражает влияние глаголического оригинала («н» и «п», «е» и «о» имеют в глаголице близкие начертания); в случае справедливости этого предположения появление «romas-фopмyлы» в слав. письменности следует относить ко времени не позднее X в. (в дальнейшем памятник, очевидно, транслитерировался неоднократно). |
| поиск: разделы рассылка Андрей Зайцев Ходить ли на кладбище на Пасху? Источник: Нескучный сад Каждый год в день Воскресения Христова тысячи людей отправляются на кладбище, чтобы прибрать могилы и помянуть своих умерших родственников. Разбираемся в причинах такого тяготения к могилам в первый день Пасхи, а не на Радоницу, когда поминовение усопших положено по церковному уставу Традиция почитать могилы предков восходит к глубокой древности. Филолог Михаил Гаспаров в книге " Капитолийская волчица " рассказывает о том, что римляне хоронили своих усопших родственников за городом по обочинам больших дорог, считалось, что прохожий должен остановиться возле могилы и прочитать назидательную эпитафию, многие из которых начинались словами: " Остановись, прохожий " . Считалось, что чем больше прохожих прочтут эпитафию и вспомнят об усопшем, тем счастливее будет его загробная судьба. Обычаю почитания усопших первые христиане в буквальном смысле слова обязаны своим выживанием. Римская империя не позволяла создавать общественных организаций или групп за исключением погребальных коллегий, члены которых заботились о достойном захоронении друг друга. Вот последователи новой религии и стали собираться в катакомбах, где до сих пор можно найти христианские символы. Некоторые исследователи даже относят к ним знаменитую латинскую надпись: SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS При пересечении слово " tenet " дает изображение креста. Впрочем, вернемся к нашим гробам. Почти одновременно с почитанием усопших в Церкви идет и традиция осуждения трапез на могилах как остатков языческих суеверий. Блаженный Августин в своей " Исповеди " рассказывает о том, как его мать – блаженная Моника, благочестивая христианка – перестала ходить на кладбища с приношениями: " Однажды, по заведенному в Африке порядку, она принесла к могилам святых кашу, хлеб и чистое вино. Привратник не принял их. Узнав, что это запрет епископа, она приняла его распоряжение так послушно и почтительно, что я сам удивился, как легко она стала осуждать собственный обычай, а не рассуждать о его запрете. Узнав, что славный проповедник и страж благочестия запретил этот обычай даже тем, кто трезвенно справлял его, – не надо давать пьяницам случая напиваться до бесчувствия, – кроме того, эти своеобразные поминки очень напоминали языческое суеверие, – мать моя очень охотно отказалась от него: она выучилась приносить к могилам мучеников вместо корзины, полной земных плодов, сердце, полное чистых обетов, и оделять бедных в меру своих средств. Там причащались Тела Господня; подражая ведь страстям Господа, принесли себя в жертву и получили венец мученики " . |
| Muchos y diversos factores contribuyeron a este extraordinario desarrollo litúrgico, que comienza en el siglo IV y se acentúa en los siglos sucesivos. El primer factor es el traslado de las reliquias de los mártires, no obstante las rigurosas disposiciones de las leyes antiguas, que salvaguardaban la inviolabilidad de los sepulcros. Esto sucedió primeramente en Oriente. Fundada Bizancio, la nueva Roma, se la quiso enriquecer, a semejanza de la antigua, de reliquias de mártires. Y así Constancio en el 356 transportó los restos de San Timoteo; en el 357, los de San Andrés y San Lucas, y más tarde, de San Foca y de algunos mártires egipcios. Bajo Teodoro (379–395) se hizo lo mismo con las reliquias de San Pablo de Cucuso, de los mártires Terencio y Africano y de la cabeza de San Juan Bautista. A Antioquía se transportaron también los cuerpos de San Ignacio, de San Melecio, de San Babila; a Cesárea, el de San Sabas; a Alejandría, los restos del Precursor. Los despojos de los mártires eran llevados en triunfo por las ciudades y depositados en templos erigidos a propósito, donde daban origen a un nuevo centro de culto. Además, en esta misma época no sólo fueron exhumados fácilmente de los lugares primitivos los despojos de los mártires, sino que, para satisfacer el deseo de obispos, iglesias y particulares, se dividieron con la misma facilidad las reliquias. En Roma, donde sobre este punto eran muy severos, a duras penas se concedían reliquias tocadas; pero en otras iglesias, y especialmente en Oriente, eran mucho más amplios. De las reliquias de San Esteban, encontradas en el 415 en Caphargamala, se enriqueció todo el mundo, y las de los Santos Gervasio y Protasio, dice Gregorio de Tours, per universam Italiam vel Galliam délatac sunt. Es cierto que la fecha de la deposición de las reliquias era cuidadosamente anotada, y muchas veces venía a ser como el equivalente del dies natalis del mártir cuando por ventura se ignoraba éste. Muchas inscripciones africanas lo recuerdan: Positae sunt reliquiae S. luliani et Laurentii cum sociis suis, per manus Colombi episcopt sanctae ecclesiae universis... sub pridie nonas octobris. Memoriae sanctorum martyrum Laurentv, Hippolyti, Eufemiae, Mimnae et de Cruce Domini, depositae die III nonas Februarias. De este modo, los mártires más ilustres, rotas las barreras del reducido culto local, pudieron en poco tiempo difundirse en las principales iglesias de la cristiandad, entrar en sus martirologios y en sus dípticos y tener casi un culto universal. San Agustín podía decir ya de San Vicente: Quae hodie regio, quaeve provincia ulla, quousque vel romanum imperium vel christianum nomen extenditur, natalem non gaudet celebrare Vincentii? El Culto de los Santos |
| На первых листах внизу: Сия книга старца Симеона Шелонина. 252. (1526.) Обиходник, полууст. красивый, нач. XVII века, в осьмую долю, 363 листа. л. 1–14. Мелкие разнородные вписки рукою хозяина, напр: Полоцкаго уезда села Тархова Киндиревых из церкви взят Деисус к Пречистой в болшую церковь . Или: Пересвет инок Александр. Ослебя инок Иродион, иже был боярин любутский; посылан был с милостынею в Царьград 906 (1398) лета Вел. Князем Василием Дмитриевичем, а сын его Акинф был боярин у митр. Фотия московскаго 933 (1425) 4 . Или: Пермьскаа азбука. л. 15. Последование церковнаго пения и собраниа Св. Отец вселетнаго, от мес. сентеврия до мес. августа, по уставу иже в Иерусалиме препод. и богон. отца нашего Савы. См. 249. ‘ л. 164–175. Пасхалия, начин. 7134 (1626 г), и Лунник. Впереди таблица о 7 вселенских соборах, в средине (на обор. л. 168) квадратная табличка, разделен. на 25 клеток, с написанием в них латин. стиха: sator arepo tenet opera rotas. Кругом оной: Печать царя Соломона, отгонет кто мудр. С левой стороны таблицы: На правой нозе сатор, на левой нозе ротас, на правой руце сатор, на левой руце ротас. Ниже сего одно слово: Гвоздия. С правой стороны: Сия печать писана с перевода Генадия архиеп. новгородскаго и псковскаго. Срав. Оп. Рум. Муз. стр. 541. л. 176. Последование великия святыя Четыредесятница о мытари и фарисеи до недели всех Святых. л. 245. Столпы Евангелий. л. 248. Устав, рекше Око, зрителный Христовым и Богородичным праздникам и проч., а с обор. л. 260. Последование церковнаго пениа и собрания вселетнаго Типик рекше устав избран по знамениям, еже како пети служба и проч., творение господина нашего пресвященнаго архиеп. Великаго Новаграда и Пскова Владыки Генадия. На л. 247 мелкою скорописью устав службы великомуч. Георгию, а на л. 258 и 259 – 40 мученикам, Стефану еп. пермскому. ап. Иакову и Марку и муч. Борису и Глебу. л. 360. О соборе, бывшем в Казани при архиеп. Германе касательно службы в день Благовещения, если случится в неделю крестопоклонную. Встречается под 248 л. 205 об., 739 л. 65, также, в Оп. рукоп. гр. Толст. отд. 1. 25. |
| В царской библиотеке (конца XVII века) мы находим книги, взятые из посольского приказа, (преимущественно подлинники переводов): Космографии Меркатора и Ботера, учебники латинские и немецкие Альвара, и из библиотеки Матвеева: сочинения Августина, Виргилия, Поссевина, Филопона 346 . Переводы с латинского можно указать уже в XV столетии. При арх. Новгородском Геннадии, около 1499 г., переведены с латинского (из Вульгаты) книги Паралипоменон, Ездры, Неемии, Товит, Иудифь, Премудрости Соломоновой, Маккавеев (две). Переводчиками, как известно, были Дмитрий Герасимов и доминиканец Вениамин 347 . Геннадию Новгородскому приписывают и перевод так называемой Соломоновой печати, попадающейся иногда в наших рукописях (Рум. 368 и 374 Унд.; 53 и 448), со словами Sator arepo tenet opera rotas, помещенными в квадрат из 25 клеток 348 . К XV-XVI в. относится юго-западный перевод обеих редакций мучения св. Георгия с латинского текста, напечатанного впоследствии у Сурия 349 . В 1501 с латинского переведено толмачом Дмитрием Герасимовым сочинение Николая Делиры против иудеев. 350 В 1504 им же переведено с латинского же обличение иудеев, ожидающих Мессию Равви Самуила, с кельнского издания 1493 года 351 . В 1506 г. в феврале должно быть переведено с латинского сочинение «О свободе святыя церкве», написанное в защиту церковных имений 352 . В 1522 году переведен с латинского Донатус сиречь грамматика и азбука Дмитрием Герасимовым 353 . В 1535 перевод Дмитрия Схоластика или Герасимова с латинского Толковой псалтыри Брунона. 354 До 1541 г. – перевод с латинского «Сказание о Срацынской вере Риклада» (Richardus). 355 В 1560 г. был составлен словарь латинского и российского языков в Тюбингенском университете российским монахом Иваном Александровым. 356 В 1564 году упоминается перевод «жития Августия Ипаниского (Августина Гиппонийского)» да и иных словес с латинского, принадлежавший князю Курбскому. 357 Известен перевод Курбского – бесед Иоанна Златоустог о на евангелие от Иоанна, с латинского. 358 |
| Объединяющим элементом является назначение книги –облегчать покойнику загробное странствие, борьбу с демонами и проникновение на небо и средства для достижения этих целей – магические имена Божии. Мы считаем излишним повторять здесь то, что было сказано нами 234 и многими другими 235 об общей едва ли не всем суевериям вере в силу слова и таинственных имен и о гностическом происхождении большей части запаса этих имен у эфиопов; равным образом мы не будем останавливаться на попытках разобрать бесчисленное количество этих имен, даваемых нашим текстом. Заметим только, что многие из них тождественны с упоминаемыми в аналогичных произведениях, напр, в параллельных по содержанию апокалиптико- магических заупокойных трактатах, также помещаемых в рукописях погребальных требников 236 , в магическом трактате «Ученики» (Arde’et) 237 в изданной нами молитве «Скажи мне имя Твое» 238 и т. д. Заметим только, что наш текст дает имена 4 животных (не замечая, что имен пять) и прямо говорит, что еврейский алфавит – имена Св. Троицы (ЛБ). Интересно неоднократное (в Л и ЛБ) упоминание известных «Sator Areto Tenet Otera Rotas» в эфиопском искажении, «Sador Alàdor Dânât Odirâ Rodas», как имен гвоздей Христовых (пяти!). По этому поводу следет заметить, что и в изданном и переведенном Краллем 239 коптском заклинании райнеровского собрания за этими и другими аналогичными магическими словами следует: «я прошу и молю вас и заклинаю вас пред Распятым на кресте»... И здесь может быть не случайная связь, а если так, то еще увеличивается уверенность в близости эфиопского суеверия к египетскому. И здесь, как у коптов, магическое значение имеют 318 отцов и 40 мучеников. Египетский гностический источник богатой абиссинской отреченной литературы едва ли подлежит сомнению. Каким путем и когда он воздействовал на эфиопскую письменность, а также в какой мере эфиопские произведения являются переводами, в какой переделками и подражаниями, сказать не легко по понятным для всякого эфиописта причинам. Большая вероятность предположить арабское посредство, нежели непосредственный перевод с греческого или коптского. |
| Poco después de terminado el siglo XIX, los arqueólogos dedicaron su atención al solitario Tell es-Sultan. Desde 1907 hasta 1909 las palas y los picos se ejercitaron con mucho cuidado a través de los diversos estratos de aquella magnífica colina formada por restos del pasado. Cuando los dos directores de la expedición germanoaustríaca, el profesor Ernesto Sellin y el profesor Carlos Watzinger, dieron a conocer sus descubrimientos, causaron una gran sorpresa. Fueron sacados a la luz dos círculos amurallados concéntricos. El interior, alrededor de la cumbre de la colina, es una obra maestra de fortificación construida con ladrillos secados al sol compuesta de dos muros paralelos distantes entre sí 3 y 4 metros. La muralla interna, que es especialmente maciza, tiene tres metros y medio de espesor. El cinturón exterior corre al pie de la colina y consiste en un muro de 2 metros de espesor que, en su época, tenía una altura de 8 a 10 metros, con sólidos fundamentos. ¡Tales son las célebres muí alias de Jericó! Los dos cinturones fortificados, su exacta ordenación en el tiempo, las fechas de su construcción y de su destrucción han sido motivo de vehementes polémicas entre los arqueólogos con opiniones en pro y en contra, y variadas suposiciones y argumentos Esto empezó ya con las declaraciones de Sellin y Watzinger y ha durado varios lustros. Ambos descubridores llegaron a una «importante rectificación» (según ellos mismos la designaban) de su primer juicio. En una declaración conjunta afirman que la línea exterior de murallas debió caer «hacia el 1200 antes de J.C., correspondiendo, por tanto, a las murallas que fueron objeto del asalto por parte de Josué.» Para arrojar nueva luz sobre estos hechos sale, en 1930, una nueva expedición inglesa en dirección a Tell es-Sultan. Después de seis años de excavaciones aparecen a la vista nuevas partes de las fortificaciones. El profesor John Garstang, como arqueólogo que dirige los trabajos, registra con gran cuidado todos los detalles. En forma gráfica describe la intensidad de la destrucción de las fortificaciones que forman el cinturón interior: «El espacio comprendido entre las dos murallas está rellenado con derribos y cascotes. Se perciben huellas evidentes de un grandioso incendio; masas compactas de ladrillos ennegrecidos, piedras rotas, maderamen carbonizado y cenizas. Las casas, a lo largo de la muralla, han sido incendiadas hasta los fundamentos y los techos se han hundido sobre los enseres domésticos.» |
|
|
