| Словом, в западной церкви только в редких случаях пресвитер мог составить себе репутацию хорошего проповедника и с этой стороны возвысить свой авторитет в глазах паствы. Обыкновенно же значение пресвитеров с их совещательным [голосом] положительно бледнело вследствие постоянной близости их к епископу; на их долю выпадало довольно много чести, но весьма мало власти, весьма незначительная область для деятельности. Насколько в этом случае теряли пресвитеры, настолько приобретали диаконы. Они были, так сказать, слуги епископа, сияли не самостоятельным светом, но – и отраженный, это был все-таки чрезвычайно сильный блеск епископского сана. Обыкновенно не пресвитеры, а диаконы были доверенными лицами епископа, его интимными приближенными: за епископом римским Ксистом на казнь следует и диакон Лаврентий; жизнь Киприана карфагенского – до последних минут его – описана его диаконом Понтием. Многие функции низшего порядка поручались диаконам, потому что сан пресвитеров был слишком высок для того, чтобы их можно было возложить на них. Таковы, например, обязанности наблюдать за народом во время богослужения, передавать ему распоряжения епископа, призывать к порядку бесчинных, – все это считалось обязанностью диакона и все это, бесспорно, ставило диаконов в близкие отношения к мирянам, открывало весьма много возможностей для того, чтобы дать почувствовать последним весь свой вес, все свое значение. Богатая вдова Люцилла имела обыкновение перед принятием св. Тайн целовать кость какого-то мученика сомнительной подлинности. Архидиакон Цецилиан сделал этой влиятельной особе за это выговор, inde irae (отсюда неприязнь): и это обстоятельство было одной из мелких причин к появлению донатизма. Мало-помалу диаконы стали надзирать и вообще за поведением мирян. Другая сторона церковного управления, распоряжение церковными имуществами, также много зависела от диаконов. Они были первые хранители церковных драгоценностей; они же были распорядители церковных доходов. От Лаврентия римского требовали отчета в распоряжении церковными богатыми сокровищами; он продавал в свое время церковные сосуды. Карфагенский диакон Феликиссим завладел церковными доходами, отказывался дать отчет Киприану в том, как он раздает милостыню, и угрожал не давать ни малейшего пособия тем, которые не пристанут к его партии. Цецилиана, архидиакона карфагенского, донатисты обвиняли в том, что он исповедникам не давал никакого вспомоществования. Прибавьте к этому, что доходы диаконов были больше, чем у священников (Hieran. ер. ad Evangelum), что, разумеется, могло лишь придавать первым самоуверенности. |
| Во всяком случае, мы не можем говорить об «исторических законах» в таком же смысле, в каком говорим о законах естественных. Если и в истории можно наблюдать повторения, то это не относится к подлинно-историческому в истории, которое неповторимо. Риккерт в значительной мере прав, говоря, что, в то время как цель естествознания - установление общего (закона), - цель исторической науки - установление индивидуального . Историческое время - не кругообразно, как в мире природы, оно раскрывается в истории в своей однонаправленности и необратимости. История - живое опровержение соломоновского афоризма «ничто не ново под луной». Если в естествознании всякая оценка справедливо считается недопустимой, то в области истории нельзя обойтись без оценок, хотя бы историк и писал свои труды по возможности объективно, sine irae et studio . Уже выбор исторического материала, та или иная трактовка его содержит скрытую оценку. История без оценочного элемента была бы протокольной хронологией. Эта неизбежная эвристичность истории отнюдь не означает ее ненаучности. Ибо мир ценностей не менее объективен, чем предметный мир. Воздержание от суждений о ценностях в историографии возможно лишь до известной степени в низшем, чисто фактическом пласте истории. («Пафос историка - в констатации факта».) Всякая же попытка проникнуть в связь и смысл исторических событий неизбежно сталкивает нас лицом к лицу с миром воплощающихся в историческом процессе ценностей. Исторический процесс есть процесс органический, хотя в нем действуют и механические факторы. Как все органическое, он не может быть понят как сумма или равнодействующая различных исторических факторов. Но еще более порочно сведение исторического процесса к производной одного какого-либо фактора (марксизм и гегелевская философия истории). Как все органическое, исторический процесс неподводим под категории «одного» или «множества»; он есть единство множественности, данное sub specie времени. Исторический процесс многослоен, многоэтажен; в нем действуют, в различной степени и в различных отношениях, материальные, биоорганические, индивидуально- и коллективно-психические, социальные и духовные факторы. В силу законов иерархии бытия духовные факторы истории в конечном счете решающие. |
| 3) Усилия со стороны воли требуются для этого не столь большие, как это представляется с первого раза, и в этом отношении человек оказывается гораздо сильнее, чем как ему кажется. Кант говорит, что если попросить рассердившегося человека посидеть, то гнев его значительно уменьшится. Достаточно также помолчать, и гнев пройдет, по пословице: dilation maximum remedium est irae. Замечательно еще, что природная вспыльчивость наша, которой многие склонны извинять безрассудные свои вспышки, смиряется при одном присутствии высшего лица, пред которым нам не прилично сердиться. Болезненные дети, нервные капризные женщины и вообще все, жалующиеся на органическую слабость воли, высказывают в иных случаях такую силу воли, которая иногда доходит до непреодолимого упорства. И, если они преодолели мнимую слабость воли в отдельных случаях, то почему знать, что они не могли бы достигнуть силой воли более возможных результатов, если б постарались всю ее сумму употребить в дело? Но в данном случае при удержании нервных порывов гнева, аффектов, возникающих от сильнейшего раздражения нервной системы, сила воли бывает сильна над ними только при том условии, если человек с ранней юности привык к самообладанию, напрактиковался в этих актах сдержанности и торжества над самим собою. Впрочем, хотя сила воли, как власть души над нервным организмом, нервными раздражениями, аффектами и страстными возбуждениями, формируется и укрепляется более или менее продолжительными опытами; но это не значит, чтобы опыту нужно было приписать и происхождение воли. Еще Аристотель заметил, что если какая способность укрепляется посредством опыта, то следовательно способность эта в зародыше дана нам от природы. И так если власть над нервным организмом, его раздражениями, аффектами и страстями дана в зародыше от природы, а укреплять ее практикою самообладания должны мы сами; то отсюда тем яснее открывается возможность и необходимость упражнять нашу волю в обладании представлениями, чувствованиями и желаниями, и укреплять ее настолько, чтобы она была в силах покорять себе пылкий темперамент, как аффекты и страсти, словом отсюда яснее открывается необходимость и возможность самовоспитания. |
| По существу дела и в прочих духовных страстях сказывается недостаток истинных принципов жизни: смирения, терпения, отречение от своей воли и любви, и борьба с ними совершается на этих именно основаниях с различием только в самих приемах. В гневе (spiritus irae) по преимуществу сказывается недостаток любви к ближним и терпения 656 , а потому и в борьбе с ним нужно учиться терпеливо переносить оскорбления и не только в действиях подавлять гнев, но исторгать его из глубины души, образуя настроение любви, потому что немного пользы будет сдерживать пыл гнева в словах, не обнаруживать в деле, если Бог, пред которым не скрыты тайны сердечные, увидит его в сокровенности нашего сердца 657 . А для достижения этого необходимо выработать твердое убеждение в том, что: 1) нам никак нельзя сердиться, ибо через это лишаемся света рассудительности, даже самой честности и направления правды 658 , 2) что дух наш не может быть храмом Св. Духа, если гнев овладеет им; 3) что нельзя в гневе молиться и 4) что ежеминутно можем умереть и за гнев подвергнуться вечному осуждению 659 . Поэтому то монах, стремящийся к совершенству и желающий законно подвизаться духовным подвигом, должен быть чужд всякого порока, гнева и ярости; гневаться с пользой можно только на самих себя, или на приходящие дурные помыслы, чтобы не приводить их в действие 660 . Печаль и уныние (spiritus tristitiae et spiritus acediae) – страсти сходные, потому что, овладев душой монаха, выражаются одинаковым образом в духовном расслаблении, в отвращении от духовного созерцания и молитвы 661 . В каждой из этих двух страстей можно различать два рода. Первый род печали происходит по прекращению гнева, или от нанесенного вреда, или когда желание встретило препятствие и не исполнилось; второй род происходит от неразумной скорби сердца и отчаяния. Один род уныния подвергает в сон во время жара; а другой – склоняет оставит келью и бежать 662 . Характеризуя свойство печали и ее вред для духовной жизни преп. Кассиан говорит: «как мол одежде, червь дереву, так и печаль вредит сердцу человека. И как одежда, изъеденная молью, не имеет уже цены и приличного употребления, так и душа, снедаемая печалью, не может быть пригодной для построения духовного храма 663 ». Печаль расслабляет и угнетает душу, не позволяет совершать молитв с обычной ревностью, заниматься с пользой чтением св. Писания, делает нетерпеливым ко всем обязанностям трудов в богослужении, опьяняет чувство, сокрушает и подавляет мучительным отчаянием 664 . В виду таких-то вредных последствий печали, ее и надо с заботливостью врачевать. И только в одном случае печаль бывает спасительна – когда она вытекает от покаяния во грехах и желания совершенства 665 . Но этого рода печаль легко отличить от печали бесовской; первая бывает послушна, смиренна, кротка, терпелива, а бесовская очень сурова, нетерпелива, жестока, строптива, соединена с грустью и мучительным отчаянием, прерывает не только действенность молитв, но упраздняет и все духовные плоды 666 . |
| Грех 20 Taken from Faber, Dominica 13 Post Pentecosten, No. 4 «Lepra peccati quam polluât Universum», sect. 5 «Polluit genus humanum». 11. 1–22 cf Faber: «[Peccatum] hominem mutât in bestiam, dum de statu radonis eum ad bestiales affectiones abiicit, quod testatur David Ps. 48 Homo cum in honore esset, non intellexit, comparatus est iumentis insipientibus et similis factus est illis. Pulchre offendit Boetius 1. 3 de consol. Prosa 3. " Quem, inquit, transformatum vitiis vides, hominem aestimare non potes, sed fuisse hominem adhuc ispa humana coiporis relicta species ostentat. Avaritia fervet alienarum opum violentus ereptor? similem lupi dixeris. Ferox atque inquietus lingua litigiis exercet? Cani comparabis. Insidiator occultus surripuisse fraudibus gaudet? Vulpeculis exaequetur. Irae intemperans frémit? Leonis animus gestare credatur. Pavidus ac fugax non metuenda formidat? Cervi similis habeatur. Segnis ac stupidus torpet? Asinum vivit. Levis atque inconstans studia permutat? nihil ab avibus differt. Foedis immundisque libidinibus immergitur? sordide suis voluptate detinetur. Ita homo probitate deserta vertitur in belluam.» Sic ille.» Грех первородный Taken from Faber, In Festo Conceptions No. 2 «Quomodo sine iniuria peccatum originale ad posteros Adae traducatur», sect. 1 «Quia Adam omnium caput naturale»: «Constat autem tarn in naturalibus, quam in politicis vitium radicis in surculos, et capitis in membra traduci posse. Sic communi lege gendum filius sequitur conditionem parentum; filius viri nobilis est nobilis; plebeii plebeius; filius parentum servorum servus, ingenuorum ingenuus, infamium infamis. Historici naturales affirmant, ut refert Granat, lib. 3. Introd. in symb. c. 3. Si quis vitem plantare volens, radici inferat aliquid scammonii, omnes uvas, quae ex ea nascentur, tarn noxias fore et venenosas, quam ipsum scammonium...Unde Sanctus Augustinus ait: Tunc periit humanum genus, cum unus homo, in quo omnes erant, seipsum perdidit Quales enim ille per peccatum factus est, tales et nos omnes genuit. " » |
| Однако и при реконструкции семантического изменения лат. impotens также предполагается более позднее появление значения «неукротимый, яростный». Более того, противопоставляя др.-гр. ρατς и лат. impotens, В. Пизани для последнего слова отмечает только два значения (»бессильный» и «неукротимый, яростный»), полностью игнорируя то общее обоим словам промежуточное значение, которое представляет собой ключ к объяснению семантического изменения »бессильный» → «неукротимый». Это общее значение проявляется в семантико-синтаксических конструкциях с родительным падежом, отличающихся не только полным параллелизмом, но и наличием синонимических словосочетаний. Так, др.-гр. ρατς ργς (Thuc., III, 84) полностью совпадает с лат. cuius (i. е. irae) impotens (Liv., V, 37, 4). Именно сочетания типа sui impotens (=др.-гр. αυτο ρατς) и animi impotens (ср. др.гр. ρατς ϑυμο – Plat., Leg., IX, 869с) могли эллиптически в том и другом случае из значения »non potens» дать энантиосемическое значение «valde potens» (ThLL, VII, 670–671). Рассмотренное изменение значения, совпадающее у др.-гр. ρατς и лат. impotens, отнюдь не ограничивается рамками двух языков, представляя собой определенную семантическую универсалию. Более того, для лат. impotens в диалектах русского языка можно найти аналогии, в ряде отношений более близкие, чем др.-гр. ρατς. В самом деле, лат. impotens оформлено как причастие глагола posse »мочь» (ср. pot-est) с im-privativum. Др.-гр. ρατς– это прилагательное, образованное от существительного τ κρτος «сила» с α-privativum. И хотя семантическое изменение в обоих случаях по существу совпадает, структура сопоставляемых слов существенно различается в том и другом языке. Иное дело – производные причастного происхождения русского глагола могу, мочь. Так, наряду с рус. диал. нéможный »слабый, немощный», в говорах русского языка засвидетельствовано также слово немóжный в значении «сильный»: холод немóжный »сильный холод». Близкие два значения имеют также слова немогýтный «немощный» и немогýчий »сильный» (СРНГ, XXI, 83). |
| Только, может быть лишь потому, что наука есть демократия без президента, который имел-бы право говорить от её имени, еще не заявлено, пока, публично, что установление малейшего микрохимического процесса имеет более реальную ценность для человечества, чем всякое художественное произведение. Искусство, религию, философию, настоящий ученый считает излишними. Такое занятие может, в среде молодых ученых, вызвать обвинение в несолидности, легкомыслии. Этот Молох инвентаризирующей науки целиком подчиняет себе человека; он должен быть для него всем и делать всё; тогда его считают ценным человеком. А тот, кто решился-бы сбросить идолов, попал-бы в Дон-Кихоты. Он не найдет видимого противника, а только пустое слово, призрак, объединяющий это общество ученых; его нападки встречают не безжалостно уничтожающим ответом, а еще более холодным молчанием. Чтобы вкратце выразить, что современная наука представляет собой и чего она не представляет, мы можем сказать: эта наука обладает результатами и ставит себе задачи, но она не знает больше никаких проблем. Проблемы существуют только для таких людей, которые мыслят для себя и о себе, а не для идола, если он даже и носит название науки». 2046 —444— Но пусть всё это так; не религии вступать в спор с наукой: в мире Божием найдется много места для всех – и для «ученых», и для «Дон-Кихотов», да и в Царствии Божием «обители многи суть». Надо лишь научиться понимать друг друга, надо sine irae et studio признать раз навсегда, что абсолютная сущность открывающегося религиозно-организованной душе Живого Бога глубоко отличается от образа Его, отображающегося в чарующей разумности, целесообразности и красоте, разлитых в мире физического и духовного. Бог открывается внутреннему оку духовного опыта совершенно также, как мир Его творчества – научному исследованию. Пусть образ Творца отражается в научном зеркале в искаженном виде «всемогущего случая», пусть даже на время исчезает совсем из поля зрения агностицизма, умышленно закрывающего глаза на то, что не перестает, конечно, от этого, по прежнему сиять тихим светом истины – важно лишь то, что Образ этот никогда не сходит с горизонта человеческой мысли. |
| Morbus igitur est proprie ct conditio. Morbus, quia, sicut ille ex amore sui lapsus est, ita et nos labimur; conditio, quia, sicat ille servus est factus et morti obnoxius, sic et nos servi et filii irae nascimur et morti obnoxii. Quanquam nihil morer hunc morbum et conditionem juxta Pauli morem adpellari peccatum, imo tale est peccatum, ut, quicunque in eo nascuntur, hostes et adversarii Dei sint: hue enim tradit illos naluitatis conditio,non sceleris perpelratio, nisi quantum hoc semel perpetravit primus parens». Coll. confess. in eccl. reform. public. ed. Niemeyer 1840, p. 20; „Unde colligimus, peccatum originals morbum quidem esse, qui tamen per se culpabilis non est, nec damnationis poenam inferre potest... donec homo contagione hac corruptus legem Domini transgreditur, quod turn demum fieri consuevit, cum legem sibi positam videt et intelligit”. Zwingl. op. op. T. 1. fol. 90, цит. Browne’oм в Armiclos, p. 657, n. 3. 6 Calv. Instit. I. II, с. I, n. 8: „Videtur ergo peccatum originale haereditaria naturae nostrae pravitas et corruptio, in omnes animae partes diffusa: quae primum facit reos irae Dei... Atque id est proprie, quod a Paulo saepius peccatum nominatur... Quae vere inde emergunt opera.., fructus peccati secundum hanc rationem vocat... Haec itaque duo distincte observanda: nempe quod sic omnibus naturae nostrae partibus vitiati perversique, jam ob talem dunlaxat corruptionem damnati merito convictique comm Deo lenemur, cui nihil est acceptum, nisi justitia, innocentia, puritas. Neque ista est alieni delicti obligatio: quod enim dicitur, nos per Adae рессатит obnoxios esse factos Dei judicio... quia per ejus transgressionem maledictione induti sumus omnes, dicitur ille nos obstrinxisse. Ab illo tamen non sola in nos poena grassata est, sed instillata ab ipso lues in nobis residet, cui jure poena debetur... Atque ideo infantes quoque ipsi, dum suam secum damnationem a matris utero afferunt, non alieno sed suo ipsorum ritio sunt obstricti. Nam tametsi suae iniquitatis fructus nondum protulerint, habent tamen in se inclusum semen: imo tota eorum natura quoddam est peccati semen: ideo non odiosa et abominabilis Deo esso non potest. |
| This idea was brought forward with great emphasis by Calvin and shared by some other Reformed theologians, but at once was resented and vigorously repudiated by a great number of both Reformed and Catholic divines, as a «new, unheard-of heresy.» Calvin put a great stress on that article of the Apostles Creed. «Mox tamen fiet, tanti interesse ad redemptionis nostrae summam, ut ea praeterita multum ex mortis Christi fructu depereat.» " Nihil actum eart, si corporea tantum morte defunctus fuisset Christus: sed operae simul pretium erat, ut divinae ultionis severitate sentiret: quo ex irae ipsius intercederet, et satisfacteret justo judicio. Unde enim eum opportuit cum inferorum copiis aeternaeque mortis horrore, quasi consertis manibus, luctari… sed alius majus et excellentius jretium fuisse, quod diros in anima cruciatus damnati ac perditi hominis pertulerit… quantulum enim fuisset, secure et quasi per lusum prodire ad subeundam mortem … Et sane nisi poenae fuisset particeps anima, corporibus tantum fuisset Redemptor.» Ioannis Calvini, Institutio christianae raligionis, ed. A. Tholuck, Berolini (1834), 1.II, c. 16, 8–12, pp. 332–337; English translation by Henry Beveridge, Calvin Translation Society (Edinburgh, 1845), v.88, pp. 57–62: «The omission of it greatly detracts from the benefit of Christ’s death… Nothing had been done if Christ had only endured corporeal death. In order to interpose between us and God’s anger and satisfy His righteous judgement it was necessary that He should feel the weight of Divine vengeance. Whence also it was necessary that He should engage, as it were, at close quarters with the powers of hell and horrors of eternal death… He bore in His soul the tortures of condemned and ruined man… How small a matter had it been to come forth securely and, as it were, in sport to undergo death… And certainly had not His soul shared in the punishment, He would have been a Redeemer of bodies only.» See also the French redaction (1539), Jean Calvin, Institution de la religion chrétienne, ed. Pannier, II, 107–108: «Ce n’estoit rien si Jesus Christ se fust seulement acquite d’une mort corporelle, mais il falloit aussi qui il sentist la séverité du Jugement de Dieu, à fin d’intercéder, et comme s’opposer que son ire ne tombast sur nous, en satisfaisant à icelle. Pour ce faire, il estoit expédient qu’il bataillast, comme main à main, à l’encontre des puyssances d’Enfer et de l’horreur de la mort éternelle… Mais nous disons qu’il a soustenu la pesanteur de la vengeance de Dieu, en tant qu’il a esté frappé et affligé de sa main et a experimenté tous les signes que Dieu monstre aux pécheurs, en se courrouceant contre eulx et les punissant.» This interpretation obviously depends upon the penal conception of Atonement, it stands and falls with it. As a matter of fact, a somewhat similar interpretation of the Descent into Hell was suggested before Calvin by Nicolas of Cusa. |
| Декабрь, стр. 864–875). Ср. проф. М. Д. Ястребов: «Новая точка зрение в системе нравственного богословия». Труды Киевской Дух. Академии. 1897. Т. III, стр. 390–392. Поэтому перечисление цитат считаем совершенно излишним, тем более, что их довольно много, особенно в Ветхом Завете, где мест, в которых говорится о гневе Божественном, насчитывается около 160. (Ср. Kølling. Die satisfactio vicaria das ist die Lehre von der stellvertretenden Genuthung des Herrn Iesu. B. II. Gütersloh. 1897. S. 42. Cp. Проф. Керенский. Цит. соч. стр. 538. Мы считаем достаточным в настоящем случае ограничиться указанием только наиболее характерных мест из св. Писания Нового Завета. Мф.3:7 ; Лк.3:17, 21:22–23 ; Ин.3:36 ; 2Пет.2:9 ; Рим.1:18, 2:5, 8, 3:5, 5:9, 9:22, 12:19 ; Еф.2:3, 5:6 ; Кол.3:6 ; 1Сол.1:10, 3:16, 5:9 ; 2Сол.1:8, 9 . 916 Особенно ясно, полно и определенно раскрывается сущность святоотеческого учение по данному вопросу у преп. Иоанна Кассиана, авторитет писаний которого для нас в данном, как и в других случаях, важен особенно потому, что эти писаниея проникнуты духом воззрений древних восточных отцов. (Ср. Арх. Феодор. Аскетические воззрение Препод. Иоанна Кассиана Римлянина , стр. 27; ср. стр. 21, 22, 25, 60, 270–271, 316). Вот основная сущность этих воззрений.Говорит, что «Бог действительно гневается на тех, которые не хотят знать его или, зная, презирают» (ipse Deus contra eos, qui eum, vel scire nolunt vel scientes contemnunt, furere atque irasci dicatur), – понимать эти выражения в чувственном, грубом, буквальном значении (carnali et pingui secundum litteram significatione) так же невозможно, как понимать в таком смысле и выражения, приписывающие Богу сон ( Пс.43:24,120:4 ), стояние ( 1Цар.3:10 ; Амос.9:1 ), сидение ( Ис.66:1 ), неведение (ignorationem) ( Ис.58:3 ; Мф.7:23 ), забвение ( Пс.12:2, 41:10, 43:25 и др.), очертание членов, – волосы, голову, ноздри, лице, руки, мышцы и т. под. Как этого и всего подобного нельзя понимать буквально (secundum litteram), без ужасного святотатства (absque nefaudo sacrilegio), так без большого богохульства нельзя приписать возмущение гневом Богу, природа которого неизменяема (ne furoris quidem et irae perturbatio illi indemutabili naturae sine ingenti blasphemia poterit coaptari). |
|
|
