Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Тот дал показания о «параллельном Правом Центре» (то есть параллельном троцкистскому), о подпольной деятельности Бухарина. Каганович напористо провёл допрос, потом велел увести Сокольникова и дружески сказал Бухарину: «Все врёт, б…!» Однако, газеты продолжали печатать возмущение масс. Бухарин звонил в ЦК. Бухарин писал письма: «Дорогой Коба!.. » — с просьбой снять с него обвинения публично. Тогда было напечатано расплывчатое заявление прокуратуры: «Для обвинения Бухарина не найдено объективных доказательств». Радек осенью звонил ему, желая встретиться. Бухарин отгородился: мы оба обвиняемые, зачем навлекать новую тень? Но их дачи известинские были рядом, и как-то вечером Радек пришёл: «Что бы я потом ни говорил, знай, что я ни в чём не виноват. Впрочем — ты уцелеешь: ты же не был связан с троцкистами.» И Бухарин верил, что он уцелеет, что из партии его не исключат — это было бы чудовищно! К троцкистам он, действительно, всегда относился худо: вот они поставили себя вне партии — и что вышло! А надо держаться вместе, делать ошибки — так вместе. На ноябрьскую демонстрацию (своё прощание с Красной площадью) они с женой пошли по редакционному пропуску на гостевую трибуну. Вдруг — к ним направился вооружённый красноармеец. Захолонуло! — здесь? в такую минуту?… Нет, берёт под козырёк: «Товарищ Сталин удивляется, почему вы здесь? Он просит вас занять своё место на мавзолее.» Так из жаркб в ледок все полгода и перекидывали его. 5-го декабря с ликованием приняли бухаринскую конституцию и нарекли её во веки сталинской. На декабрьский пленум ЦК привели Пятакова с выбитыми зубами, ничуть уже и на себя не похожего. За спиной его стояли немые чекисты (ягодинцы, Ягода тоже ведь проверялся и готовился на роль). Пятаков давал гнуснейшие показания на Бухарина и Рыкова, тут же сидевших среди вождей. Орджоникидзе приставил к уху ладонь (он не дослышивал): «Скажите, а вы добровольно даёте все эти показания?» (Заметка! Получил пулю и Орджоникидзе.) «Совершенно добровольно», — пошатывался Пятаков. |
| В курилке люди рассказывают анекдоты про Брежнева, потом возвращаются в зал и начинают говорить казенные слова и поднимать руки. Это достало просто по самое-самое. — Какое ваше первое самое сильное впечатление от перестройки? В какой момент вы поняли, что мир не будет прежним? — У меня, наверное, все-таки исторический взгляд, я же историк. Помню журнал «Огонек». Я тогда занимался репетиторством, у меня сидела группа ребят-десятиклассников, которых я готовил к поступлению по истории и обществоведению. Жена принесла мне журнал «Огонек», а в нем — позитивная статья о Бухарине. Бухарин был другом моих деда с бабушкой, он у них останавливался, когда приезжал в Грузию. Бабушка знала его дочь, знала его жену, Ларину. Я привык, что Бухарин — враг народа, и вдруг — реабилитация. Сейчас это воспринимается как мелочь: какая разница, Бухарин — все они одним миром мазаны. Но тогда это было огромным событием. Историку нужно было вступать в партию, но я сачковал, потом уже это стало неактуально. Последний гвоздь в гроб моего намерения вступить в партию вбила публикация в «Аргументах и фактах» о голодоморе и каннибализме. Я прочел о матери, которая сделала выбор между несколькими детьми. Понятно какой. Это на меня произвело настолько сильное впечатление, что я сказал: «В партию вступать не буду». «Репрессии точечные, а страх массовый» — Где вы учились? — Истфак МГУ. Я был американистом, занимался новейшей историей США. Писал диплом по Уотергейтскому делу. — За железным занавесом трудно было изучать США, поэтому многие люди уходили в какие-то древние эпохи, там было поспокойнее. — В древних эпохах тоже было интересно. У меня была любимая моя курсовая работа «Современники про Ивана Грозного». Тема Ивана Васильевича меня всегда увлекала, поэтому я сейчас очень пристально смотрю за тем, что происходит, в том числе, с его историческим образом. — Он тоже странно трансформируется. — Ничего не странно, это же аватарка Сталина. Говорим «Иван Грозный», подразумеваем Сталина, говорим «Малюта Скуратов», подразумеваем Дзержинского или Берию, в зависимости от контекста. |
| Мне думается, гипотеза Сержа опоздала на 5 лет, если не больше, и отражает ту партийную мистику, от которой сейчас не могло остаться и следа. Нельзя думать, что Бухарин верит в партию Сталина как продолжательницу ленинских традиций. Сталин, который губит всех ленинцев и поднимает флаг русского национализма, должен представляться изменником всякому истинному большевику. Не мог Бухарин не сознавать, что на скамье подсудимых сидит партия Ленина и что от его мужества на суде зависит последний суд истории над его партией, уже убитой. Бухарин, лично себя защищая, помог Сталину утопить партию в грязи и позоре. Значит, все же был сломлен – как бесспорно сломлены Рыков, Раковский и Крестинский; и его самозащита, с намеком на нарушение какого-то договора с ГПУ, остается неразъясненной. Но вместе с тем представляется невозможным отрицать вместе с Сержем все фактические признания подсудимых. Общее впечатление, по сравнению с предыдущими процессами: здесь гораздо больше элементов правды, затерянных среди моря лжи. За последние годы политическая борьба в России обострилась. Казнь маршалов является доказательством ее серьезности. Можно допустить, – хотя этого нельзя ничем доказать, – что власть старых честных коммунистов желала переворота, ареста Сталина, резкого изменения курса. Или, может быть, только мечтала об этом. Компрометируя эти, несомненно, массовые настроения связью со шпионажем, с перспективой раздела России, Сталин хочет парализовать популярность заговорщицкого активизма. В этом политический смысл процесса, поскольку он не является удовлетворением личной и долго питаемой мести; партийного выскочки к ленинской аристократии. Головотяпство – основная черта Сталина. В преследовании прямой, ближайшей цели он забывает обо всем на свете. Чтобы погубить Ягоду, он не останавливается перед тем, чтобы разоблачить перед всем светом преступные тайны ГПУ. Мы с негодованием и даже с насмешкой встретили сначала обвинения врачей в отравлении. Но когда раскрылась роль Ягоды и его знаменитой лаборатории, наше недоверие было побеждено. В Москве должны быть крепко уверены в возможности таких приемов ГПУ, чтобы эффект разоблачений достиг своей цели. Трудно допустить только, чтобы Ягода не держал Сталина в курсе своих операций. В какой-то момент он изменил ему. Но до того, в течение 10 лет, Ягода был верным его Малютой. К своим историческим эпитетам вождь народов прибавил имя отравителя. И здесь Сталин взваливает на сотрудников своих свои собственные грехи. |
| Сняли Зиновьева с Коминтерна, отобрали у них Ленинград. И кажется бы им смириться, так нет: они теперь с Троцким объединились, спохватился и тот кривляка в последний раз, дал лозунг: «индустриализация». А мы с Бухарчиком даем – единство партии! Во имя единства все должны подчиниться! Сослали Троцкого, заткнули Зиновьева с Каменевым. Тут еще очень помог ленинский набор: теперь большинство партии составляли люди, не зараженные интеллигентщиной, не зараженные прежними склоками подполья и эмиграции, люди, для которых уже ничего не значила прежняя высота партийных лидеров, а только их сегодняшнее лицо. Из партийных низов поднимались здоровые люди, преданные люди, занимали важные посты. Сталин никогда не сомневался, что он таких найдет, и так они спасут завоевания революции. Но какая роковая неожиданность: Бухарин, Томский и Рыков оказались тоже лицемеры, они не были за единство партии! И Бухарин оказался – первый путаник, а не теоретик. И его хитрый лозунг «смычка города с деревней» скрывал в себе реставраторский смысл, сдачу перед кулаком и срыв индустриализации!.. Так вот они где нашлись, наконец, правильные лозунги, только Сталин сумел их сформулировать: наступление на кулака и форсированная индустриализация! И – единство партии, конечно! И эту гнусную компанию «правых» тоже отмели от руководства. Хвастался как-то Бухарин, что некий мудрец вывел: «низшие умы более способны в управлении». Дал ты маху, Николай Иваныч, вместе со своим мудрецом: не низшие – здравые. Здравые умы. А какие вы были умы – это вы на процессах показали. Сталин сидел на галлерее в закрытой комнате, через сеточку смотрел на них, посмеивался: что за краснобаи были когда-то! что за сила когда-то казалась! и до чего дошли? размокли как. Именно знание человеческой природы, именно трезвость всегда помогали Сталину. Понимал он тех людей, которых видел глазами. Но и тех понимал, которых не видел глазами. Когда трудности были в 31-м-32-м, нечего было в стране ни надеть, ни поесть – казалось, только придите и толкните снаружи, упадем. И партия дала команду – бить набат, опасность интервенции! Но никогда Сталин сам ни на мизинец не верил: потому что тех, западных, болтунов он тоже заранее представлял. |
| Она, эта пустота – есть свидетельство высшей формы нелюбви к реальности, в которой существуют со своей идеей люди земли. Так начатое Белинским, Добролюбовым, Чернышевским, Писаревым, Лавровым, Михайловским продолжили Ленин, Троцкий, Бухарин… Но это тоже «литераторы», подпольные сочинения которых, рассчитанные на массы, стали приговором для России. Они мечтают о мировой революции, как будто о мировой славе, но для этого должна быть уничтожена она, Россия, прекратиться ее история. И если уничтожение русского дворянства не становится, да и как будто не может быть ее концом, то трагедия крестьянской России объяснима может быть только как сверхъестественное прекращение русской исторической жизни. Об этом напишет Владимир Солоухин: «А еще удивляюсь я, как им, если бы даже и с благими (как им, может, казалось) целями, как им не жалко было пускать на распыл, а фактически убить и сожрать на перепутье к своим высоким всемирным целям такую страну, какой была Россия, и такой народ, каким был русский народ? Может быть, и можно потом восстановить храмы и дворцы, вырастить леса, очистить реки, можно не пожалеть даже об опустошенных выеденных недрах, но невозможно восстановить уничтоженный генетический фонд народа, который только еще приходил в движение, только еще начинал раскрывать свои резервы, только еще расцветал». А что же расцветало в советской России? В 1934 году на Первом Всероссийском съезде советских писателей в «мандатных данных» значится: крестьяне – 129, рабочие – 84, трудовая интеллигенция – 47, дворяне – 1. Главным докладчиком был товарищ Бухарин… «О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР» – тема главного доклада. Бухарин обращается к делегатам: «Мы, СССР, – вышка всего мира, костяк будущего человечества». Это не призыв победить Россию, какой она была, – а обращение к победителям. И кто они, это большинство? Это крестьянские дети! Крестьянские дети Пришествие людей земли в искусство, в его реальность, – всегда бунт. Принимая революцию, Есенин, Клюев, Клычков идут на бунт с идеей земли – они поэты крестьянской войны… Бориса Корнилова, Павла Васильева или Твардовского, начиная с их самой молодой веры, подчиняла идея всеобщего равенства – это поэты революции… Но мы видим, что крестьянский мир начинает рушиться сам в себе. |
| Та громкая всероссийская пощечина, которую только что получил Бухарин, редактор «Известий», от руководителей «Правды» несомненно встретила сочувственный отклик в русской эмиграции. Бухарин получил ее за оскорбление России. В своей поминальной статье, посвященной Ленину (21 января), он осмелился назвать русский народ «нацией Обломовых», «российским растяпой», говорить о его «азиатской лени», «азиатчине» и пр. Эта характеристика Бухарина объявлена «гнилой» концепцией, анти-ленинской и антимарксистской. В цитатах из Ленина «Правда» воздает должное русскому народу, его революционной энергии, гениальным созданиям его «художественного творчества и научной мысли» и даже грандиозности его государства, «занявшего 1/6 часть суши земного шара». Нам совершенно не интересно, сможет или нет оправдаться Бухарин перед судом ленинского трибунала. Нам сдается, что эта «гнилая» концепция русского народа, как Обломова и растяпы, была очень и очень ленинской. По воспоминаниям Горького видно, как сильно ненавидел Ленин эту ленивую русскую душу и как яростно он собирался колотить по голове Обломова – не только «мыть», но и «драть» его, чтобы строить свой крепкий, жестокий «социализм» из этого мягкого, податливого материала. Через голову Бухарина здесь Сталин сводит счеты скорее с самим Лениным. И это делает расправу с Бухариным особенно интересной. В ней общий и длительный процесс национализации революции вступает в новую фазу. До последнего времени советский патриотизм избегал имени России: его объектом была «страна», «Союз» народов, строителей социализма. Революция и ее географические рамки – вот, что было легализовано в новом сталинском патриотизме. Теперь получает амнистию и русский народ, до сих пор искупавший свой грех империалистического великодержавия. Его культура, его история составляют предмет революционной гордости. Для него не только становится дозволенным то, что вчера было разрешено для татарина, для узбека, даже для украинца: любовное погружение в свою этнографическую среду. Нет, получивший равноправие русский народ делается неизбежно первым среди равных. Амнистию получает не только его этнография, но и его история. Попытка пересмотра исторической литературы по указке Сталина является доказательством этой новой революционно-национальной потребности. |
| Судьба «гнилой» концепции Та громкая всероссийская пощечина, которую только что получил Бухарин, редактор «Известий», от руководителей «Правды» несомненно встретила сочувственный отклик в русской эмиграции. Бухарин получил ее за оскорбление России. В своей поминальной статье 2 , посвященной Ленину (21 января), он осмелился назвать русский народ «нацией Обломовых», «российским растяпой», говорить о его «азиатской лени», «азиатчине» и прочее. Эта характеристика Бухарина объявлена «гнилой» концепцией, антиленинской и антимарксистской. В цитатах из Ленина «Правда» воздает должное русскому народу, его революционной энергии, гениальным созданиям его «художественного творчества и научной мысли» и даже грандиозности его государства, «занявшего 1/6 часть суши земного шара». Нам совершенно неинтересно, сможет или нет оправдаться Бухарин перед судом ленинского трибунала. Нам сдается, что эта «гнилая» концепция русского народа, как Обломова и растяпы, была очень и очень ленинской. По воспоминаниям Горького видно, как сильно ненавидел Ленин эту ленивую русскую душу и как яростно он собирался колотить по голове Обломова — не только «мыть», но и «драть» его, чтобы строить свой крепкий, жестокий «социализм» из этого мягкого, податливого материала. Через голову Бухарина здесь Сталин сводит счеты скорее с самим Лениным. И это делает расправу с Бухариным особенно интересной. В ней общий и длительный процесс национализации революции вступает в новую фазу. До последнего времени советский патриотизм избегал имени России: его объектом была «страна», «Союз» народов, строителей социализма. Революция и ее географические рамки — вот, что было легализовано в новом сталинском патриотизме. Теперь получает амнистию и русский народ, до сих пор искупавший свой грех империалистического великодержавия. Его культура, его история составляют предмет революционной гордости. Для него не только становится дозволенным то, что вчера было разрешено для татарина, для узбека, даже для украинца: любовное погружение в свою этнографическую среду. Нет, получивший равноправие русский народ делается неизбежно первым среди равных. Амнистию получает не только его этнография, но и его история. Попытка пересмотра исторической литературы по указке Сталина является доказательством этой новой революционно–национальной потребности. |
| В. Н.: В политическом смысле Сталину никакой оценки не было дано. Как раз у Сталина в этом завещании самая положительная характеристика. Все остальные отрицательные. Бухарин, допустим, не совсем марксист. Ну как это? Руководителем большевистской партии «не совсем марксист» не может быть. Остается, как ни крути, только Сталин. Е. К.: Итак, по Ленину, Сталин марксист и продолжатель его дела. Но всё-таки нас интересует, прежде всего, достоверность и кровожадность. Сегодня есть тенденция к оправданию марксистско-ленинской тирании. Говорят, что это неизбежные следствия, в общем-то, позитивной социальной революции, да и не такие уж и масштабные преследования были, и не такой уж и кровавый Красный террор... Вообще это была чуть ли не русская партия, из глубин народа вышедшая и все переварившая. Все-таки насколько Красный террор был кровожаден и масштабен? В. Н.: И Красный террор был, и Белый террор был. Когда гражданская война идет, уничтожают друг друга обоюдно. В годы НЭПа более-менее было тихо и спокойно. Масштаб репрессий был, можно сказать, не очень значительным. Всё началось в год Великого перелома, в год 1929-й, когда начали форсированное строительство, индустриализацию, коллективизацию, так сразу из года в год всё больше и больше арестованных. Е. К.: А почему? Рабочие руки-то нужны были. В. Н.: Нужны, но если их не расстреливают, а отправляют в лагерь- они там работают, на Беломорканале, допустим. Е. К.: То есть «армия труда», по Троцкому. А вот насколько масштабы террора зависели от личности руководителя государства? Скажем, если бы Троцкий или Бухарин пришли к власти? В. Н.: Я думаю, что тут излишне демонизируют личность Сталина. Все эти репрессии исходили из логики революции и гражданской войны. Поскольку была революция, очень кровопролитная гражданская война, то вроде как к этому привыкли. Вроде как нормально такими способами проблемы решать. Я даже не уверен, если бы не было Сталина, а был кто-то другой из большевистского руководства, репрессий было бы больше или меньше, я не знаю. Я думаю, что если бы был Бухарин, то репрессий было бы значительно меньше. А допустим, если Троцкий- не уверен, что было бы меньше. |
| И. Бухарина, его тоже на нижнем уровне, где соединяется человек с землёю, Сталин видел насквозь и долгою мёртвою хваткою держал и даже, как с мышонком, поигрывал, чуть приотпуская. Бухарин от слова до слова написал всю нашу действующую (бездействующую), такую прекрасную на слух конституцию — там в подоблачном уровне он свободно порхал и думал, что обыграл Кобу: подсунул ему конституцию, которая заставит того смягчить диктатуру. А сам уже был — в пасти. Бухарин не любил Каменева и Зиновьева и ещё когда судили их в первый раз, после убийства Кирова, высказал близким: «А что? Это такуй народ. Что-нибудь, наверно, было…» (Классическая формула обывателя тех лет: «Что-нибудь, наверно, было… У нас зря не посадят». Это в 1935 году говорит первый теоретик партии!..) Второй же процесс Каменева-Зиновьева, летом 1936, он провёл на Тянь-Шане, охотясь, ничего не знал. Спустился с гор во Фрунзе — и прочёл приговор обоих к расстрелу и газетные статьи, из которых было видно, какие уничтожающие показания они дали на Бухарина. И кинулся он задержать всю эту расправу? И воззвал к партии, что творится чудовищное? Нет, лишь послал телеграмму Кобе: приостановить расстрел Каменева и Зиновьева, чтобы… Бухарин мог приехать на очную ставку и оправдаться. Поздно! Кобе было достаточно именно протоколов, зачем ему живые очные ставки? Однако, ещё долго Бухарина не брали. Он потерял «Известия», всякую деятельность, всякое место в партии — и в своей кремлёвской квартире, в Потешном дворце Петра, полгода жил как в тюрьме. (Впрочем, на дачу ездил осенью — и кремлёвские часовые как ни в чём не бывало приветствовали его.) К ним уже никто не ходил и не звонил. И все эти месяцы он бесконечно писал письма: «Дорогой Коба!.. Дорогой Коба!.. Дорогой Коба!..», оставшиеся без единого ответа. Он ещё искал сердечного контакта со Сталиным! А дорогой Коба , прищурясь, уже репетировал… Коба уже много лет, как сделал пробы на роли, и знал, что Бухарчик свою сыграет отлично. Ведь он уже отрёкся от своих посаженных и сосланных учеников и сторонников (малочисленных, впрочем), он стерпел их разгром. |
|
|
