| Самый выдающийся из учеников профессора по этому предмету Кутневича (впоследствии главный священник армии и флотов) Федор Александрович, сделавшись его преемником, 36 лет своей жизни посвятил главным образом академическому преподаванию философии. Вначале, будучи адъюнктом профессора Кутневича, он преподавал Историю философских систем (1818–1822), а с сентября 1822 года начал читать Метафизику и Этику. С 1824 года, по выходе из Академии Кутневича, Голубинский открывал курс чтением «Введения в Философию». В 1830 году, приняв поручение от Комиссии духовных училищ составитъ руководство по Истории философии, он испросил себе дозволение заниматься в классе чтением исключительно Истории систем философских. В 1842 году ему поручено было в первый год курса преподавать Метафизику, а во второй – Историю древней философии. Так было до 1854 года, когда он оставил службу при Академии. В 1828 году Федор Александрович принял сан священства и в продолжение своей академической службы много потрудился по духовной цензуре в качестве члена цензурного комитета и по изданию Творений святых отцов в качестве члена редакционного комитета. Федор Александрович скончался на своей родине, в Костроме, 22 августа 1854 года на 57 году своей жизни. «Наделенный от природы богатыми дарами ума и сердца, Голубинский постоянным прилежанием и глубоким вниманием к себе умел с успехом воспользоваться ими. С ранних лет в нем замечали проблески отличных дарований, особенное расположение к Слову Божию; и в науке чтение Св. Писания было любимым его занятием во всю жизнь. И при той памяти, которою обладал он, знание Библии, им приобретенное, было весьма обширно и глубоко. Крепкий логический ум раскрылся в нем по вступлении его в Академию и в первые же годы наставничества обнаружился во всей силе. Голубинский не обладал быстротою и живостию в выражении мыслей, но напротив медленно высказывал мысль, за то она носила на себе печать глубокой обдуманности и зрелого соображения. Замечательное явление в этом спокойном философском характере было то, что к нему присоединялась поэтическая настроенность, которая заметна была в нем с отрочества: знавшие его в первые годы учения свидетельствуют, что, будучи 10 лет, он знал уже на память пять песен Виргилиевой Энеиды. |
| 49. ЛАВРОВ Петр Лаврович (1823–1900), российский философ, социолог и публицист, один из идеологов революционного народничества. Участник освободительного движения 1860-х гг. В 1868–69 опубликовал «Исторические письма», пользовавшиеся большой популярностью среди революционной молодежи. С 1870 в эмиграции. В 1873–76 редактор журнала «Вперед!», в 1883–86 «Вестника «Народной воли». Сторонник субъективного метода в социологии. 50. АСКОЧЕНСКИЙ Виктор Ипатьевич (1813–79), русский писатель, журналист. В стихах (сборник «Басни и отголоски», 1869) и прозе («Записки звонаря», 1862) — религиозное проповедничество, пафос верноподданнического патриотизма. В романе «Асмодей нашего времени» (1858) разоблачается тип «лишнего» человека, «кощунствующего» под влиянием «вольтерьянства» над религиозно-нравственными основами. Редактор и автор крайне правого еженедельника «Домашняя беседа» (1858–77). 51. ПАВЛОВА (урожденная Яниш) Каролина Карловна (1807–93), русская поэтесса, переводчица. Жена Н. Ф. Павлова. Лирика («Стихотворения», 1863), роман в стихах и прозе «Двойная жизнь» (1848). 52. БЮХНЕР Людвиг (1824–99), немецкий врач, естествоиспытатель и философ, представитель вульгарного материализма; понимал сознание не как активное отражение объективной реальности, а как зеркальное (пассивное) отражение действительности; сторонник социального дарвинизма. 53. МОЛЕШОТТ (Moleschott) Якоб (1822–93), немецкий физиолог и философ; в мышлении видел лишь физиологический механизм. Биохимические исследования Молешотта сыграли значительную роль в развитии физиологической химии. 54. ФОХТ (Фогт) (Vogt) Карл (1817–95), немецкий философ и естествоиспытатель; участник Революции 1848–49; был заочно приговорен к смертной казни. Эмигрировал в Швейцарию. Утверждал, что мозг производит мысль так же, как печень — желчь. Враждебно относился к рабочему движению и социализму. 55. РИЧЛЬ (Ritschl) Альбрехт (1822–89), нем. протестантский экзегет и богослов, основоположник одного из гл. направлений либерально-протестантской школы экзегезы. Род. в семье лютеранского пастора, впоследствии епископа. Учился в Боннском и Галльском ун-тах. Одно время был близок к ортодоксии Толука, затем увлекся концепциями тюбингенской школы. Однако от тюбингенцев Р. оттолкнул спекулятивный характер их теологии и историософии. Сам Р. был «человеком с практическим складом, неспособный к метафизическим отвлечениям» (В. Керенский). Поэтому он перешел к поискам новой религиозной гносеологии. Путеводителями для Р. стали И. Кант и Шлейермахер. Отправляясь от их воззрений, он задумал построить автономную систему богословия, свободную от всякого умозрения и основанную на опыте внутренних переживаний человека. «Только познание из опыта, — утверждал он, — возвышается к действительности». |
| Когда поэта охватывало вдохновенье, «признак Бога» («Разговор книгопродавца с поэтом», 1824 г.), он бессознательно отрешался от мира страстей и создавал такие произведения, которые изумляли всех своею возвышенною красотою. Особенно чистою становилась его душа в те минуты, когда она в уединении созерцала величественные красоты южной природы. «Страсти мои утихают, — пишет Пушкин в одну из таких минут, — тишина царит в душе моей, ненависть, раскаяние; всё исчезает — любовь, одушевление… Покойны чувства, ясен ум…» («Таврида», 1822). «Глубокий, вечный хор валов» на берегах Тавриды в душе поэта невольно превращается в «хвалебный гимн Отцу миров» («Евгений Онегин», VIII, 4). Но это благодетельное влияние на Пушкина поэтического вдохновения обуславливалось не внешними воздействиями, а самым нравственным существом поэта. Здесь, в глубине его души, и хранился главный источник его религиозного возрождения. — Мы видели выше, что в юношеские годы поэт изображал безверие как такое состояние души, когда «ум ищет Божества, а сердце не находит» . Теперь личный горький опыт заставил Пушкина сделать перестановку в приведенной антитезе. В то время, когда его «гордый ум» унижался перед «идолами» страстей, он чувствовал, что его «сердце, жертва заблуждений, среди порочных упоений, хранит один святой залог, одно божественное чувство…» («Бахчисарайский фонтан», 1822). Его «скептицизм был только временным своенравием ума, идущего вопреки убеждению внутреннему, вере душевной» (Анекдот о Байроне). Его «сомнение — чувство мучительное, но непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив поэтические предрассудки души…» «Ты, сердцу непонятный враг, — восклицает поэт, обращаясь к мысли о безусловном отрицании загробного бытия — приют отчаяния слепого, ничтожество , пустой призрак, не жажду твоего покрова!.. Я все не верую в тебя, ты чужда мыслей человека, тебя страшится гордый ум!..» (Сочинения Пушкина, изд. Литер. Фонд, т. VII, стр. LXVIII) Что Пушкин, изображая в таких чертах свое душевное состояние, нисколько не ошибался в самоанализе, — это подтверждается и некоторыми лицами, близко знавшими его на юге. |
| В 1817 году А.П. Киреевская вышла замуж за своего дальнего родственника А. А. Елагина. Он нежно любил Киреевских и до 1822 года был их единственным учителем. До пятнадцати лет Иван оставался в Долбине и вместе с братом и сестрой воспитывался и обучался под руководством матери и отчима. Еще в деревне он познакомился с трудами Гельвеция и Локка. Елагин, вначале усердно почитавший Канта, впоследствии стал почитателем и поклонником Шеллинга, переводил его письма. Во время длинных деревенских вечеров в доме велись философские беседы. Когда для дальнейшего воспитания детей Елагины в 1822 году переехали в Москву, молодой Киреевский вошел в круг новых знакомых со знанием основ немецкой философии. В Москве он начал учить латынь и греческий в объеме, достаточном для экзамена. В сороковых годах снова обратился к этим языкам и настолько углубил свои знания, что мог в подлиннике читать творения святых отцов. Продолжая учиться, он брал уроки у профессоров Московского университета, слушал публичные лекции ученика Шеллинга профессора Павлова, изучил английский язык. Выдержал так называемый комитетский экзамен и в 1824 году поступил на службу в Московский Главный архив Иностранной коллегии. В то время в архиве под просвещенным начальством А.Ф. Малиновского служил цвет московской молодежи. Пушкин называл их “архивными юношами”. В 1828 году братья Киреевские впервые опубликовали свои литературные опыты. В 1829 году Киреевский полюбил Наталию Петровну Арбеневу и искал ее руки. Но предложение принято не было. Это настолько потрясло Ивана Васильевича, что здоровье его расстроилось и медики посоветовали ему поездку за границу. Западничество И.В. Киреевского В 1830 году Киреевский посетил Берлин, Дрезден и Мюнхен. В Берлине он встречался с Гегелем и его учениками Гансом и Мишенетом. В Мюнхене слушал лекции и встречался с Шеллингом и Океном. В 1831 году И.В. Киреевский написал несколько водевилей и комедий. Осенью приступил к изданию журнала “Европеец”. Название журнала указывало на образ мыслей издателя. “Европейцу” было гарантировано блестящее будущее, так как в нем объединились лучшие таланты того времени: Языков, Баратынский, Хомяков, Жуковский, Вяземский, Тургенев и Одоевский. Обещал прислать законченные работы Пушкин. Но вышло всего две книжки. Из-за статьи Киреевского “Девятнадцатый век” журнал закрыли. В запретительной бумаге было сказано: “…хотя сочинитель и говорит, что он говорит не о политике, а о литературе, но разумеет совсем иное: под словом “просвещение” он разумеет свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина не что иное, как конституция”. (13. 60). Киреевскому грозило удаление из столицы, и только благодаря заступничеству Жуковского он этого избежал. На протяжении почти одиннадцати лет он практически ничего не писал. Но когда в 1845 году стал снова печататься, его мысли сильно отличались от того направления, которому служил “Европеец”. |
| В 1809 г. в результате антифранц. восстания и помощи англ. флота Испания вернула себе контроль над бывш. колонией. 1809-1821 годы получили название «эра глупой Испании», т. к. метрополия фактически не занималась развитием колонии, хотя в 1816 г. была восстановлена епископская кафедра, причем архиепископ Санто-Доминго снова получил титул примаса Индии (т. е. Вест-Индии). 30 нояб. 1821 г. Хосе Нуньес де Касерес, исполнявший обязанности зам. губернатора колонии, провозгласил независимость вост. части острова, назвав ее Испанское Гаити, и объявил о намерении новой республики войти в состав Вел. Колумбии. Но независимая республика просуществовала немногим более 2 месяцев (этот период получил название Independencia Efímera). В февр. 1822 г. гаитянские войска оккупировали всю территорию острова. Гаитянские власти окончательно уничтожили рабство, мн. белые плантаторы лишились владений, церковная собственность была конфискована. При этом все иностранные католич. священники были изгнаны из страны, а контакты с Папским престолом прерваны. В то же время в условиях хаоса, ставшего следствием гаитянской оккупации, благодаря миссионерам и переселенцам из Сев. Америки начал распространяться протестантизм. 1-я протестант. миссия на территории Д. Р. была организована Методистской церковью Англии в 1822 г. в Пуэрто-Плата. В 1824 г. из США прибыли неск. тысяч чернокожих вольноотпущенников, члены Африканской методистской епископальной церкви, отколовшейся в 1816 г. от Методистской церкви США из-за расовой дискриминации. Ряд обстоятельств, таких как ограничения на использование испан. языка, воинская обязанность, огромный налог, введенный гаитянским правительством для выплаты многомиллионной компенсации Франции, обострял проявление доминиканского национализма и желание доминиканцев избавиться от гаитянского господства. В 1838 г. возникло тайное об-во «Тринитария», которое 27 февр. 1844 г. подняло антигаитянское восстание и провозгласило создание независимой Д. Р. На период войны с Гаити власть в республике получил ген. Педро Сантана, крупный собственник (при этом все известные борцы за независимость из «Тринитарии» были изгнаны из страны). |
| Есть и другие, бесспорные опровержения пушкинской будто бы враждебности к немецкой метафизике, во что, к сожалению — еще до Позова,— поверил и С. Франк, также опиравшийся на пресловутое письмо в своих выводах о «чуждости» и «ненавистности» Пушкину «всякого «философствования», «всякого оторванного от конкретности «умозрения»» , и Вл. Ильин, и Г. Федотов , поверила вся вообще русская философская критика ХХ в. Но что при этом знаменательно, что подобными опровержениями богато не только последующее — за встречами с философским кружком,— но и предшествующее им время пушкинской творческой биографии, и потому одними «влияниями» тут все не объяснишь. Как часто, как рано и в каком благоприятном контексте мелькают у Пушкина слова «метафизика» и «философия» (которые для него, в отличие от А. Позова,— синонимы)! Пушкин начинает за нее, метафизику, агитировать в письме к Вяземскому от 1 сент. 1822: «Предприми постоянный труд, образуй наш метафизический язык, зарожденный в твоих письмах,— а там Бог даст»; в 1824 в наброске он употребляет выражение «светильник философии»; 13 июля 1825 в письме к тому же Вяземскому он снова ратует за «метафизический язык»; в заметке 1830 г. достижения перевода в области «метафизического языка, всегда стройного, светского, часто вдохновенного» он расценивает как «важное событие в жизни нашей литературы»; похвалы перу Баратынского, соединившего «метафизику и поэзию» он повторяет не однажды. Значительно раньше письма к Дельвигу Пушкин пишет статью «О предисловии гна Лемонте к переводу басен И. А. Крылова» (1825, набросок в 1824), где дается обоснование места метафизики и встает совсем иная картина отношений с ней поэта, чем при попытке оправдаться перед раздраженным другом. «Просвещение века,— заявляется тут,— требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического (sic! — Р. Г. ) языка у нас вовсе не существует» . Здесь автор не считает несвоевременным учиться философии, но, напротив, настаивает на неотложности этого дела, начиная с усвоения ее языка. Мало того, эти интересы по важности вознесены Пушкиным над интересами собственного ремесла — поэтического творчества, о котором говорится в нарочито сниженном тоне — как об «игре», пусть и гармонической. Правда, предпочтение философии перед поэзией, выдвижение вперед задач философских по сравнению с поэтическими в данном случае объясняются у Пушкина ситуационно, так сказать «неравномерностью развития» сфер духа в русской культуре, где поэзии больше повезло и она «достигла уже высокой степени образованности» , а философия, увы, осталась пока в зачаточном состоянии. Но все равно, чтобы хлопотать о ее нуждах, нужно ее признавать. И уважать, а уж никак не ненавидеть. |
| Вступив на престол, Константий прежде всего принял, меры к возвращению из изгнания бывших патриархов Анфима III (1822–1824 г.), Хрисанфа (1824–1826.г.) и Агафангела (1826–1830 г.), доказав этим благородство своих чувств и намерений. Ему постепенно и удалось исхлопотать у Порты разрешение возвратиться – Анфиму в Смирну, Хрисанфу на о.Принкипо и Агафангелу в Адрианополь, согласно их желанию. Патриарх оказал покровительство и вдовой сестре Хрисанфа, жившей в могленской епархии, предписав местному митрополиту Неофиту защитить ее имущество от расхищения со стороны родственников 5 . Затем, вследствие волнений, возникших среди греков поди, влиянием беззаконного турецкого режима, патриарх Константий, как гражданский представитель и защитник ромейской райи, неоднократно призывал ее к спокойствию и повиновению Порте. Так, в июле 1830 года он отправил послание кипрскому архиепископу Панарету с предложением позаботиться об успокоении местного населения, готового поднять мятеж против правительства, и внушить ему долг верноподданничества, во избежание большого зла 6 . В таком же роде были послания на Кипр в 1831 и 1832 годах 7 . А писидийскому митрополиту Самуилу патриарх, на основании известий, полученных еще до занятия вселенского престола, писал в июле 1830 года, чтобы он принял меры к умиротворению своей паствы и разъяснил ей необходимость проникнуться чувствами верноподданничества 8 . Неспокойно было и на острове Крит, который, по определению Лондонской конференции 1830 года, остался под владычеством Турции. Это было страшным ударом для местного христианского населения, которое, наравне с населением свободной Греции, в течение девяти лет боролось с турками за свою независимость и принесло из своей среды в жертву религиозно-национальному делу до 150 тысяч человек. Однако, после всех бедствий бурной эпохи, почти совершенно разоривших остров, для критян опять наступили времена беспринципного турецкого режима. В отчаянии они в том же 1830 году снова подняли восстание против правительства. |
| К сожалению, впоследствии некоторые греческие политики и общественные деятели стали отрицать помощь России, Англии и Франции в создании независимой Греции. Один из последних примеров – письмо тогда еще епископа Авидского, ныне митрополита Кринийского, экзарха Мальтийского Кирилла церковному новостному агентству Romfea.gr. Преосвященный Кирилл признает наличие в России широкого общественного движения в поддержку восставших греков, но утверждает, будто бы на официальном уровне Россия ничего не сделала для Греции. Это совершенно не так. Весной – летом 1821 года российский посланник при султанском дворе граф Г.А. Строганов бомбардировал Высокую Порту (султанское правительство) нотами протеста против репрессий и погромов в отношении греков. В конце концов российская миссия покинула османскую столицу и дипломатические отношения между двумя странами были разорваны. В конце 1823 года именно Россия стала инициатором первого международного проекта создания в Греции автономных княжеств, известного как план Татищева. Но в то время грекам этого казалось мало. Они были довольны своими успехами: в 1821 году им удалось закрепиться на Пелопоннесе, бывшем эпицентром революции, в 1822 году – разбить направленные против них две турецкие армии, в 1823 году отправка новых турецких армий задержалась по причине восстания янычар в столице. В то же время по всей Европе, особенно в России и Франции, ширилось общественное движение в поддержку восставших греков: создавались филэллинские комитеты, собирались деньги на выкуп попавших в плен христиан, формировались отряды добровольцев, отправлявшиеся в восставшую Грецию. Наверное, ни одна другая нация не получала такой широкой общественной поддержки, как греки. Все это создавало у греческих повстанцев ложную уверенность в скорой победе. Они даже пренебрегли тем обстоятельством, что многие крепости в районе восстания все еще были в руках турецких гарнизонов. В 1824-1825 годах политические разногласия в лагере греческих повстанцев привели к череде гражданских войн. А в это время султан сменил тактику и обратился за помощью к своему вассалу правителю Египта Мухаммеду Али. В 1824 г. турецко-египетский флот нанес греческим повстанцам ряд поражений на море и обеспечил безопасность переброски войск в район восстания морским путем. В феврале 1825 года началась высадка египетских войск на Пелопоннесе. |
| Ф. Калайдовичем, Бантыш-Каменским. Д. И. Абрамович писал о том, что «с появлением «Словаря» Евгения началось в наших университетах систематическое преподавание русской литературы». Возглавив в 1823 г. Конференцию КДА, Е. превратил ее в координирующий научный центр в Киеве. Научная деятельность Е. и его сотрудников имела характер комплексных исторических исследований с использованием вспомогательных дисциплин. В 1831 г. при КДА было основано Церковно-археологическое об-во, занимавшееся сбором, изучением и сохранением памятников старины. В 1835 г. в Киеве распоряжением министра народного просвещения С. С. Уварова был создан Комитет для изыскания древностей, куда был введен и Е. При содействии Е. в 1822-1825 гг. возведено новое здание КДА, в 1828-1830 гг.- здание Киевской ДС. Уже через неск. лет после назначения на Киевскую кафедру Е. опубликовал фундаментальные работы «Описание Киево-Софийского собора и Киевской иерархии» (К., 1825) и «Описание Киево-Печерской лавры: С присовокуплением различных грамот и выписок, объясняющих оное, также планов лавры и обеих пещер» (К., 1826). В 1824 и 1836 гг. Е. издавал в Киеве с собственными комментариями «Синопсис» архим. Иннокентия (Гизеля) . Предпринимая архивные разыскания в местных мон-рях, Е. обнаружил много важных документов и рукописей, начал составлять план древнего Киева и его окрестностей. В Киеве, как и в др. городах, где Е. был правящим архиереем, он организовал первые систематические археологические раскопки, офиц. начало которых относится к 17 окт. 1824 г., когда приступили к поискам фундамента Десятинной церкви , обнаруженного в том же году вместе с остатками фресок. Отчет о раскопках был опубликован в следующем году (План первобытной киевской Десятинной церкви с объяснением оного//Отеч. зап. 1825. Март. Ч. 24. Кн. 59. С. 380-403). 2 авг. 1828 г. Е. освятил закладку новой Десятинной ц. В 1832 г. киевский археолог-любитель К. А. Лохвицкий, хорошо зарекомендовавший себя при первых раскопках, по поручению Е. произвел археологическое исследование на холме, где, по преданию, водрузил крест ап. Андрей (ранее при Е. была начата реставрация ц. ап. Андрея Первозванного 1767 г.), а также раскопки городского вала на месте бывш. Золотых ворот XI в., остатки к-рых в 1750 г. были засыпаны землей. В 1833 г. были раскопаны остатки храма, к-рый Е. отождествил с церковью мон-ря св. Ирины XI в. Е. объехал мн. исторические места Киевской губ., составил план ее археологического обследования. |
| VII. В конце 1822 года, приобретя книгу Добротолюбие 43 , читал о сердечных действиях и, хотя с наслаждением, удивлялся оным, однако ж к формальному действию приступить не мог. В Н?. VII. В 1824 году (19 лет), во время приближения к смерти отца его 44 , он в первый раз начал чувствовать естественный механизм сердца – как какая-то тяжесть его давила или являлась тонкая занывающая боль. Просто сказать, он натурально, без силы воображения начал чувствовать сердце. Это было также в Н?. VII. В 1825 году (21 год) поступя в Симонов 45 , был наставляем старцем во внутреннем сердечном делании и в понятиях о книге Добротолюбие. Здесь открылось ему светлое познание об отыскивании сердечного места и возгревало дух в сем отношении. VII. В 1826 году (22 лет) пред Иконою Божией Матери творя Иисусову молитву, он внезапно почувствовал исступление и как бы сокрытие внутрь себя. По довольном времени очувствовавшись, удивлялся и ощущал радость. Это произошло в Ярославле. 46 VIII. В 1827 году (23 лет) по причине скорбей и обид от ближних ощущалось механическое сердечное действие и сердечное место, подобное бывшему (в 1824 году). В Симонове. IX. В 1827 году в дни Великого поста приступлено к формленному 47 исканию сердечного места, в особенности при церковных службах, стоя в клире и по лестовке входя в сердце, отчего чувствовалась теплота, и продолжительная служба не обременяла, и как бы сокращалась. В Симонове. 48 X. В 1828 году беседы с благоговейным иеродиаконом обращали к исканию сердечного места, вследствие чего при чтении псалмов он входил в сердце, а ум следил за чтением, в котором иногда открывались глубокие вещи. В Симонове. XI. В 1829 году (25 лет) практиковал ноздренное дыхание и вхождение в сердце, со старцем и в своей комнате, для сего садился в кресла с большими четками и углублялся в себя. Он иногда по неделе и по две бывал в затворе, также с целию вхождения в сердце. В Симонове. 49 XII. В 1830 году (26 лет) во время холеры открылось прежнее натуральное ощущение сердца, и прилежное чтение Добротолюбия с истолкованием искания места сердечного и о физическом языке сердца. Все это обращало к исканию места сердечного даже и при суетах. Сие было в Симонове. |
|
|
