| Покончив с подлинными еретиками, Иосиф «вошел во вкус» и не раз пытался уничтожить своих политических противников, обвиняя их в «ереси». Однако они быстро разгадали тактику Иосифа и платили ему той же монетой: к концу жизни сам инквизитор едва не попал на скамью подсудимых по обвинению в нарушении церковных канонов. Жестокий и властолюбивый монах, отправляющий людей на костер, — таким остался Иосиф в памяти современников. Вероятно именно его образ вызвал саркастическое замечание неизвестного русского публициста XVI в., автора «Валаамской беседы»,— «и во царях таковое свирепство редко бывает, какое во иноках бывает». Иван III и его преемник, великий князь Василий III (1505—1533) угадывали тайные помыслы Иосифа и держались по отношению к нему весьма настороженно. Отношения между волоцким игуменом и московскими правителями еще более усложнялись его позицией в вопросе о монастырском землевладении. Иосиф резко выступал против попыток Ивана III отобрать у монастырей принадлежавшие им земли. В этом вопросе он чувствовал за собой поддержку большей части высшего духовенства. На церковном соборе 1503 г. «иосифляне» выступили сплоченными рядами. Великий князь вынужден был отступить. Понимая, что без поддержки со стороны влиятельных особ он не сумет добиться прочного успеха, Иосиф внимательно следил за борьбой придворных партий, принимал в ней живое участие. В последние годы правления Ивана III он сблизился с группировкой, центром которой была Софья Палеолог и ее старший сын Василий. Здесь волоцкий игумен пришелся «ко двору»: в окружении Софьи царил дух церковного «благочиния» и строгой ортодоксии. Иосиф разделял и династические замыслы Софьи, для которой целью жизни было возвести Василия на великокняжеский престол. Противники Софьи, родичи Ивана III по его первому браку с тверской княжной Марией Борисовной, были известны своим покровительством всякого рода вольнодумцам и еретикам. «Душой» этого придворного кружка стала вдова Ивана Молодого (старшего сына Ивана III от первого брака) Елена Стефановна, дочь молдавского «господаря», прозванная в Москве Волошанкой. Иван III после смерти старшего сына долго не мог решить, кому завещать престол — внуку Дмитрию, сыну Ивана Молодого и Елены Волошанки, или же старшему сыну от брака с Софьей— Василию. В феврале 1498 г. он торжественно венчал на царство внука, однако пять лет спустя изменил свое решение и объявил наследником Василия. |
| Ильмень, к устью р. Верёнды (ныне Веронда), и на берегу р. Чёрной поставил келью. Через нек-рое время к нему пришли старец Фома с 2 иноками, собрались др. отшельники. По их просьбе Е. принял в Новгороде от архиепископа (в Житии названного георгием, по-видимому, правильнее - от свт. Евфимия II ( Вяжицкого; 1434-1458)) рукоположение в священный сан. Вернувшись из Новгорода, Е. построил храм в честь Богоявления на острове в устье р. Верёнды. Для удобной доставки в мон-рь воды преподобный прокопал в оз. Ильмень проток, отчего обитель получила название Перекопской или Перекомской. Позднее Е. основал каменный храм во имя свт. Николая Чудотворца. Ввиду недостатка строителей он послал к вел. князю (по Житию Е., к Василию Иоанновичу, что является анахронизмом, поскольку Василий III правил в 1505-1533) неск. иноков с прошением о присылке каменщиков, после чего в 1466 г. строительство храма было завершено. Между тем есть свидетельства существования в этих местах мон-ря в более ранний период. В Новгородской I летописи младшего извода под 1407 г. сообщается о постройке Спасо-Преображенской ц. и о создании Верёндовского Спасо-Преображенского мон-ря новгородским архиеп. Иоанном II (1389-1415) (НПЛ. С. 400; в позднейшей Новгородской III летописи XVII в. под этим годом говорится о создании каменной ц. Николая Чудотворца - ПСРЛ. Т. 3. С. 234). Т. о., Е. мог быть не основателем новой обители, но возобновителем монашеской жизни в этих местах. По Житию Е., святой преставился 16 сент. 1486 (6995) г. в возрасте 80 лет и был погребен в монастырском храме свт. Николая по правую сторону от алтаря. В начале Жития рождение святого отнесено к 1412/13 (6921) г. Хотя последняя дата является ненадежной, поскольку агиограф относит рождение святого ко времени «царя» Василия Иоанновича, митр. всея Руси св. Фотия (1408-1431) и Новгородского архиеп. Евфимия II ( Федотова. Житие. 2001. С. 163), в соответствии с ней вычисляли дату смерти Е.- 1492 г., часто приводившуюся в лит-ре XIX в. Перед кончиной Е. поручил заботу о мон-ре Новгородскому архиепископу (в Житии назван архиеп. |
| Сохранилось несколько интересных документов, из которых видно, что, выбирая нового настоятеля, братия заключала с ним нечто вроде договора, или, лучше сказать, братия предъявляла ему свой «приговор», который он должен был подписать и впоследствии следовать ему . Часто настоятель был выходцем из другого монастыря. Во 2-й половине XVI и в XVII в. выборы настоятеля братией стали редкостью, обычай этот сохранился лишь в дальних или маленьких обителях. В больших и богатых, а также во всех московских монастырях настоятели назначались по указанию и по воле царя или патриарха. Такого рода вмешательство светской власти во внутреннюю жизнь монастырей случалось и раньше, во времена великого князя Василия III (1505–1533), но особенно укоренилась эта практика при царях Иване IV (1547–1584) и Алексее (1645–1676) . Стоглав (глава 86) говорит об этом так: настоятель назначается митрополитом или епархиальным архиереем по прошению братии, с согласия царя. Из множества житий видно, как часто основатели монастырей назначались митрополитом, а впоследствии патриархом . Хотя упомянутые выше уставы указывают монастырской братии на необходимость послушания воле игумена, в то же время они определенным образом ограничивают власть и инициативу настоятеля; ограничивается эта власть собором монастырских старцев — советом наиболее опытных пожилых монахов, обычно из 12 человек . В уставе Евфросина этот собор вовсе не упоминается, напротив, в уставе прп. Иосифа собору монастырских старцев отводится важная роль в управлении обителью (главы 13 и 14). Из этих глав видно, что институт соборных старцев действовал параллельно с волей и властью игумена. Строго говоря, собор пока не ограничивал власть настоятеля, но в вопросах монастырской дисциплины имел почти такие же права, как и настоятель, ибо прп. Иосиф предоставляет собору право наказывать братий за нарушения устава и вообще осуществлять надзор за его соблюдением. Эта «конституционная» черта еще резче выразилась в уставе прп. Герасима Болдинского; как уже сказано, по этому уставу соборные старцы могли делать замечания и выговоры настоятелю. |
| По уставу, настоятель монастыря в XVI–XVII вв., как и раньше, в XIV и XV столетиях, избирался братией и утверждался епархиальным архиереем, в так называемых ставропигиальных монастырях, находившихся в юрисдикции патриарха, выбор настоятеля подлежал патриаршему утверждению . При выборе учитывались не только личные заслуги кандидата, строгость его жизни, образование, но и другие обстоятельства: боярское происхождение, способность к управлению имениями . Сохранилось несколько интересных документов, из которых видно, что, выбирая нового настоятеля, братия заключала с ним нечто вроде договора, или, лучше сказать, братия предъявляла ему свой «приговор», который он должен был подписать и впоследствии следовать ему . Часто настоятель был выходцем из другого монастыря. Во 2–й половине XVI и в XVII в. выборы настоятеля братией стали редкостью, обычай этот сохранился лишь в дальних или маленьких обителях. В больших и богатых, а также во всех московских монастырях настоятели назначались по указанию и по воле царя или патриарха. Такого рода вмешательство светской власти во внутреннюю жизнь монастырей случалось и раньше, во времена великого князя Василия III (1505–1533), но особенно укоренилась эта практика при царях Иване IV (1547–1584) и Алексее (1645–1676) . Стоглав (глава 86) говорит об этом так: настоятель назначается митрополитом или епархиальным архиереем по прошению братии, с согласия царя. Из множества житий видно, как часто основатели монастырей назначались митрополитом, а впоследствии патриархом . Хотя упомянутые выше уставы указывают монастырской братии на необходимость послушания воле игумена, в то же время они определенным образом ограничивают власть и инициативу настоятеля; ограничивается эта власть собором монастырских старцев — советом наиболее опытных пожилых монахов, обычно из 12 человек . В уставе Евфросина этот собор вовсе не упоминается, напротив, в уставе прп. Иосифа собору монастырских старцев отводится важная роль в управлении обителью (главы 13 и 14). Из этих глав видно, что институт соборных старцев действовал параллельно с волей и властью игумена. Строго говоря, собор пока не ограничивал власть настоятеля, но в вопросах монастырской дисциплины имел почти такие же права, как и настоятель, ибо прп. Иосиф предоставляет собору право наказывать братий за нарушения устава и вообще осуществлять надзор за его соблюдением. Эта «конституционная» черта еще резче выразилась в уставе прп. Герасима Болдинского; как уже сказано, по этому уставу соборные старцы могли делать замечания и выговоры настоятелю. О праве соборных старцев указывать настоятелю на его ошибки говорится и в уставе архиепископа Макария, составленном для Свято–Духовского монастыря. Повиновение монаха настоятелю — это нечто совсем иное, чем безусловное послушание инока своему старцу. Может быть, это и было причиной того, что в XVI–XVII вв. старчество не нашло широкого распространения (особенно в киновийных монастырях) . |
| Через четыре года мы видим на этом месте уже «пустыньку» и в ней храм Введения Пресвятой Богородицы, для которого митрополит Симон рукоположил (1501) во священника самого Корнилия. Когда число братий умножилось, он построил (1517) для них новый храм, более обширный, и новые кельи, написал для своей обители весьма подробный общежительный устав, завел в ней строгий порядок, а для больных и странников поставил больницу и странноприимный дом. После этого, поручив управление монастырем двенадцати старцам, избранным из среды братства, сам отошел с одним учеником своим, Геннадием, в костромские леса на Сурское озеро и положил там основание новому монастырю, который впоследствии начал называться Геннадиевым . В 1531 г. великий князь убедил было преподобного Корнилия снова принять начальство над Комельскою обителию, но он вскоре оставил ее в другой раз и переселился на покой в Кирилло-Белозерский монастырь. И хотя комельские иноки упросили старца возвратиться к ним, но он уже не принял на себя игуменства, а подвизался уединенно до самой своей кончины (в 1537 г.). После кончины преподобного в основанной им обители было до 90 человек братии и некоторые из его учеников, как мы видели, сделались основателями других обителей . В 1-й половине XVI в. появились еще в Вологодском крае монастыри: а) Озерский Николаевский Комельский — в 35 верстах от Вологды, на восточном берегу озера Комельского, основан преподобным Стефаном Комельским по благословению митрополита Даниила (1522–1539); б) Ефремов Спасо-Николаевский — в 80 верстах от Тотьмы, при слиянии рек Режи и Ваги, построен старцем Ефремом по разрешительной грамоте великого князя Василия Иоанновича (1505–1533) и с благословения Ростовского архиепископа, к епархии которого Тотьма тогда принадлежала; в) Сямский Рождественский — в 60 верстах от Вологды, на западном берегу Кубенского озера, построен жителями Сямской волости в 1524 г. по благословению Вологодского епископа Пимена; г) Арсениева пустынь — в 40 верстах от Вологды на реке Масляне и д) Арсениев монастырь в 25 верстах от Вологды, при слиянии рек Лежи и Кохтыжи — обе эти обители, одна за другою, основаны около 1530 г. |
| Преподобный Арсений Комельский Аудио Святой Арсений родился в последней четверти XV века. Он происходил из московского боярского рода Сухоруковых. В юности Арсений поступил в Троице-Сергиеву лавру и преуспел во всех монашеских добродетелях, особенно в послушании. Он занимался переписыванием священных книг – среди лаврских рукописей до сего дня хранится Евангелие, переписанное рукой святого. В 1525 году преподобный Арсений был избран игуменом. Он снискал любовь братии и руководил, подавая пример собственной жизнью. Он часто посещал Махрищский монастырь, приписанный к лавре, дабы там помолиться у могилы его основателя – преподобного Стефана. После того как игумен Махрищского монастыря удостоился созерцать нетварный свет над этим местом, святой Арсений повелел построить великолепную гробницу и благословил официально почитать память святого. Святой Арсений носил поношенную одежду, и великий князь Василий Иоаннович (1505–1533), высоко ценивший добродетели игумена, удивился этому. Братия разъяснили ему: «Наш игумен – служитель Божий. Он воистину живет по Богу и думает только об одном – удалиться и жить в безмолвии». Он действительно оставался в монастыре только чтобы служить ученикам, которые нуждались в его присутствии. Через несколько лет он, однако, покинул лавру и отправился в Комельский лес, который раскинулся примерно в 20 километрах от Вологды, недалеко от монастыря преподобного Иннокентия. Неся на плечах тяжелый деревянный крест, святой Арсений прошел по трудным дорогам, через чащи и болота и наконец упал, изнуренный, и уронил крест на землю. В этот момент небесный свет осиял святого, который понял, что именно это место Бог уготовал ему для подвигов. Он построил скромную келью и предался аскезе. Случилось так, что разбойники убили его ученика, поэтому святой покинул это место и ушел дальше в лес. Он соорудил новую келью, а также часовню, и вскоре верующие из окрестных земель стали приходить к нему за советами. Он учил их, прежде всего, любить Бога и ближнего и ревностно соблюдать святые заповеди. |
| Старец Мисаил (Сукин) Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 36, 2003 30 декабря, 2012 Опубликовано в альманахе “Альфа и Омега”, 36, 2003 В XV–XVI веках в древнерусской литературе появляется особый ряд памятников агиографической литературы, в которых описаны последние дни жизни, кончина и погребение отечественных подвижников благочестия, некоторые из которых позднее были канонизованы Русской Церковью. Хронологически первый такой памятник, который и был первым опубликован — это описание кончины преподобного Пафнутия Боровского (†1477; пам. 1 мая) 1 . Насельники Волоколамского монастыря особо почитали своих духовных старцев 2 . 26 февраля 1563 года почил находившийся на покое в Волоколамском монастыре бывший архиепископ Феодосий (1542–1551). Описание его последних дней принадлежит его ученику старцу Евфимию (Туркову) и было опубликовано Г. З. Кунцевичем 3 . Он же опубликовал аналогичный памятник, посвященный святителю Макарию, Митрополиту Московскому (†1563; пам. 30 дек.) 4 . Нами были обнаружены новые, более ранние списки памятника и была сделана его атрибуция 5 . Завершает данный ряд агиографических памятников о подвижниках Повесть о кончине Тверского епископа Акакия (1522–1567) 6 . К этому же жанру относится также Повесть о кончине Великого князя Василия III (1505–†1533). Она неоднократно публиковалась 7 и являлась предметом изучения 8 , но не было сделано атрибуции памятника. В Повести описаны последние дни князя Василия III, начиная с 12 августа 1533 года и по 4 декабря. В ней говорится о набеге крымских татар, о богомольной поездке Великого князя в Троицкий монастырь, затем — о поездке в Волоколамск. В это время у князя начала развиваться болезнь, завершившаяся его отшествием в иной мир. Вернулся князь в Москву в тяжелом состоянии. В Повести говорится о давнем желании князя Василия III принять монашество и о том, как оно исполнилось перед его кончиной 9 . Напрашивается вывод, что автор был духовным лицом и был очень близок к великому князю. Прежде чем говорить об авторе Повести, приведем некоторые высказывания, которые характеризуют данный жанр агиографической литературы: «Произведения этого жанра, в отличие от Житий святых, были написаны, как правило, людьми очень близкими к описываемым лицам, и причем сразу же после их кончины. Поводом для написания “Повестей” была горечь разлуки с дорогим духовным лицом, стремление письменно зафиксировать последние дни жизни того, к кому питалась особая любовь и почитание» 10 . «“Повесть о болезни и смерти Василия III” — один из интересных образцов изображения личности в средневековой русской литературе. Она была написана вскоре после смерти Василия очевидцем событий, человеком, близким великому князю, создавшим эту хронику болезни и смерти Василия III, по-видимому, как подготовительный материал для будущего жития» 11 . |
| Речь идет о Владимире на Клязьме, который был стольным градом русских великих князей в 1157—1328 гг., с несколькими перерывами, поэтому легендарный летописный рассказ называется «Сказанием о князьях Владимирских». В 1-й половине XVI в. (до 1533 г.) этот рассказ был переработан и стал известен также под названием «Повесть о Мономаховом венце». Ср.: Петухов. С. 103, 101 и след. О всей литературе по этой теме см.: Вальденберг. Ук. соч.; Дьяконов. Ук. соч.; Сокольский. Ук. соч.; Жданов И. «Повесть о Вавилоне» и «Сказание о князьях Владимирских», в: ЖМНП. 1891. 9. Schaeder H. Moskau, das Dritte Rom (1929). Для церковно-политической атмосферы конца XV в. характерно торжественное венчание (1498) князя Димитрия — это внук Ивана III и сын его рано умершего сына Ивана († 1490); Димитрий еще при жизни Ивана III († 1505) венчался на царство, а не на великое княжение (!) (СГГД. 2. 25); см. также слово Ивана III во время этого торжества (Kljutschewskij. 2. S. 133). Герберштейн, который дважды (1517 и 1526) побывал в Москве, в своем знаменитом труде «Rerum Moscoviticarum Conmentarii» в особой главе под названием «Как великие князья восходят на трон» дает подробное описание этого торжественного церемониала. В моем распоряжении находится лишь новое немецкое издание: «Moskovia von Herrn Sigmund Freiherrn zu Herberstein, Neyperg und Guettenhag». Перев. на нем. В. ф. Штайнена. Изд. Х. Кандерса. Erlangen, 1926. S. 59—64. 1-е изд. вышло в Вене в 1549 г., 2-е, исправленное, в Базеле в 1556 г.; первый немецкий перевод, выполненный самим Герберштейном, появился в Вене в 1557 г. Труд Герберштейна — очень ценный и надежный источник, как это установлено в работе Е. Замысловского «Герберштейн и его историко-географические известия о России». Пб., 1884. Привожу важнейшие работы, посвященные этому мессианскому учению: Малинин. Старец Елеазарова монастыря Филофей (1901); Дьяконов. Ук. соч. (1889); Вальденберг. Ук. соч. (1916); Кириллов (1914); Лукьянов (1913); Павлов. Курс церковного права (1892. 2-е изд. 1905); Сокольский. Ук. соч. (1902); Павлов. Послания старца Елеазарова мон. к великому князю Василию Ивановичу, в: Прав. соб. 1863. 1. С. 337—348; Шпаков. Ук. соч. 1 (1904); Зернов. Москва — третий Рим (1936). На немецком языке этой теме посвящены работы: Schaeder H. Moskau, das Dritte Rom (1929); ср. рецензии: Woltner M. в: Z. f. Sl. Philologie (1931) и Ostrogorskij G. в: Hist. Z. 146 (1932). S. 368—371. |
| В 40-х гг. XVIII в. в Кенском монастыре был составлен цикл сочинений о П.: Похвальное слово П.; «Изъвещение въкратце о преподобном отцы нашем Пахомии Кенском чудотворце, в кая лета бе»; «О бывшем чюдеси преподобнаго отца нашего Пахомия Кенскаго, которое бысть в лето 7016 году»; «Чюдеса преподобнаго отца нашего Пахомия Кенскаго, Каргопольскаго чудотворца» (18 посмертных чудес в 1691-1730) (ИРЛИ (ПД). Карельское собр. 48, 1760-1770-е гг.; ГИМ. Барс. 865, нач. XIX в.; ГИМ. Ф. 450. Д. 697а, 3-я четв. XIX в.) (опубл.: Пигин. Лит. сочинения. 2009). Вероятным автором этого цикла К. А. Докучаев-Басков считал строителя Кенского мон-ря Макария (управлял обителью в 1742-1756). Новые по сравнению со сведениями из Жития Антония Сийского биографические данные о П. в этом цикле отсутствуют: «А отъкуду пришед ту, и коего града и рода, града же и отечества, или где пострижен бе, о том по сей час нам обрести не прилучися» (Похвальное слово); «Нам... не познавается, отъкуду сей отец наш авво Пахомий прииде на место сие, коего града или веси, и отечества, и рода» («Извещение…»). Как утверждается в «Извещении…», П. жил во времена вел. кн. Василия III Иоанновича (1505-1533), при Московском митр. Варлааме (1511-1521) и Новгородском архиеп. свт. Геннадии (1484-1504), основал мон-рь на р. Кене, где постриг в 1508 г. Антония Сийского, к-рый в 1513 г. ушел из монастыря. Не имея возможности воспользоваться «древней историей» о П., якобы сгоревшей во время «литовского нахождения» (1615), автор обращается к Житию Антония Сийского как к основному источнику сведений о П. Со ссылкой на этот памятник он приводит рассказ о путешествии Антония в Кенский мон-рь, в 5 поприщах от него будущему преподобному явился некий «муж священнолеиных» «в белых ризах», благословивший его на монашеский подвиг. Автор отождествляет этого «мужа» с П. и трактует видение Антония как прижизненное чудо П., к-рый приход ученика «еще прежде духом провидя». Из 18 посмертных чудес П. датированы только 7, хронология совершения этих чудес нарушена. В одном из посмертных чудес П. вместе с прп. Александром Ошевенским исцелил больного. В Похвальном слове прп. Антоний Сийский и П. как святая «двоица» уподобляются преподобным Феодосию и Антонию Печерским: «Якоже Феодосий со Антонием, Печерстии отцы, сподвижеся добре, тако Сийский Антоний с Пахомием Кенским отцы в благоигоношении всеусердно течаста, спасительний подвиг совершающе». Духовная связь П. и прп. Антония Сийского отражена также в иконографии (известны их парные изображения); кроме того, имя П. включено в «род» Антония Сийского в синодике Антониева Сийского мон-ря XVII в. (ГААО. Текущие поступления. 3 син (491). Л. 10 об.). Цикл может свидетельствовать о попытке написания в Кенском мон-ре в 40-х гг. XVIII в. Жития П. |
| Venerable Maximus the Greek Commemorated on January 21/February 3 Saint Maximus the Greek was the son of a rich Greek dignitary in the city of Arta (Epiros), and he received a splendid education. In his youth he travelled widely and he studied languages and sciences (i.e. intellectual disciplines) in Europe, spending time in Paris, Florence, and Venice. Upon returning to his native land, he went to Athos and became a monk at the Vatopedi monastery. And with enthusiasm he studied ancient manuscripts left on Athos by the Byzantine Emperors Andronicus Paleologos and John Kantakuzenos (who became monks). During this period the Moscow Great Prince Basil III (1505-1533) wanted to make an inventory of the Greek manuscripts and books of his mother, Sophia Paleologina, and he asked the Protos of the Holy Mountain, Igumen Simeon, to send him a translator. Saint Maximus was chosen to go to Moscow, for he had been brought up on secular and ecclesiastical books from his youth. Upon his arrival, he was asked to translate patristic and liturgical books into Slavonic, starting with the Annotated Psalter. Saint Maximus tried to fulfill his task, but since Slavonic was not his native language, there were certain imprecisions in the translations. Metropolitan Barlaam of Moscow highly valued the work of Saint Maximus, but when the See of Moscow was occupied by Metropolitan Daniel, the situation changed. The new Metropolitan ordered Saint Maximus to translate the Church History of Theodoritus of Cyrrhus into Slavonic. Saint Maximus absolutely refused this commission, pointing out that “in this history are included letters of the heretic Arius, and this might present danger for the semi-literate.” This refusal caused a rift between Maximus and the Metropolitan. Despite their differences, Saint Maximus continued to labor for the spiritual enlightenment of Rus. He wrote letters against Moslems, Roman Catholics, and pagans. He translated Saint John Chrysostom’s Commentaries on the Gospels of Matthew and John, and he also wrote several works of his own. |
|
|
