| Я находился со старцем Паисием вскоре после того, как он изгнал из меня демона. Мы были одни, и я уже собирался уходить. Я вышел за двор, в то время как старец собирался закрыть калитку. Мы говорили о йогах, и в какой-то момент я сказал ему: – Отче, они хорошие люди! Именно в тот момент находящийся справа от меня лавровый куст высотой около двух метров вдруг начал шататься и дергаться так сильно, что был готов вырваться с корнями. Он трясся с неописуемой дикостью, словно кто-то напустился на него со всей ненавистью, беспощадно пытаясь вырвать его из земли. Всего лишь на расстоянии одного метра от меня, он двигался сам, без единого видимого прикосновения, без какого-либо дуновения хотя бы слабого ветерка! Окружающие деревья, листья, растения, травы были абсолютно неподвижны. Я ужасно испугался. – Отче, что это? – закричал я в испуге. – Это твой друг, – ответил мне спокойно старец. От стыда я склонил голову. Теперь я более ясно понимал, какую «доброту» имели йоги и скольких демонов они направили на меня. Также я еще раз осознал, скольким духовным битвам я подверг старца на протяжении времени. Он каждый раз должен был противостоять дьяволу вместо меня. Он всегда брал на себя всю мою духовную борьбу. Он всегда находился в первой линии духовной войны, в то время как я лежал в больнице, за фронтом. И сколько еще раз после этого не происходило то же самое? ... В какой-то момент я сказал ему: – Отче, вы так много для меня сделали, что я могу сделать для вас? – О чем ты говоришь, благословенный?! Знаешь, сколько хорошего ты для меня сделал? Знаешь, сколько нитей четок ты мне принес? Он хотел сказать, что из-за этого он был вынужден – из-за своей огромной любви – дополнительно делать бесчисленное количество молитв, используя для этого четки каждый раз, когда я находился в опасности. На самом деле, таким образом он еще более обременял свои обязанности молитвы и аскезы, которые и так были чрезвычайно тяжелыми. А это бремя, которое добавлялось к его огромным ежедневным трудам, он со всей искренностью считал... пользой. |
| Так я узнал, что мы относимся к числу последних крестоносцев. Потом специально на пляже обращал внимание на сербов, отдыхали рядом с нами и румыны, действительно, нет на них крестов. И в Болгарии то же самое. Кто-то носит на запястье некое подобие четок, или браслеты с изображением святых, но ни на ком не видел креста. Правда, я еще не был в Греции и не могу сказать, как у них там обстоят дела с этим вопросом. Интересно, они с себя сняли кресты, а мы продолжаем носить, или мы одни их только и носили, в отличие от всех остальных? Если посмотреть чинопоследование самого таинства крещения, в нем нигде не говорится, что на крещаемого надевается нательный крестик. Крещальные одежды – да, про крест ничего. Получается, что ношение креста – наша древнейшая русская традиция? Человек, принимая крещение, вступает на путь крестоношения в прямом и переносном смысле. У нас снять с себя крест, значит отречься от Христа. Путь предательства начинается с того, что человек добровольно снимает крест. Все очень логично: сперва ты отказываешься от своей веры, а потом принимаешь веру чужую со всеми вытекающими последствиями. Снять крест это еще и первое требование сектантов. Мол, крест – орудие убийства, точно такое же, как и другие, и почитать его глупо. Мне самому задавали вопрос: – А если бы Христа из пушки застрелили, ты бы и пушку на груди носил? – и это говорят люди, прекрасно ориентирующиеся в Священном Писании, и Ветхий Завет знающие не хуже Нового. Что это, лукавство, или уже не способность к различению духов? Одна моя знакомая врач-психиатр рассказывала, как на прием к ней пришел молодой парень лет двадцати. Диагноз – шизофрения. А у врача, по совету знакомого священника, прямо на рабочем столе постоянно находится Библия. Современное издание с большим тисненым золотом крестом на обложке. Больной опустился на стул рядом с Библией и сразу же заерзал, забеспокоился. Потом его взгляд упал на Библию, и он немедленно перевернул книгу крестом вниз. Врач ему: – Положи книгу на место и поверни ее крестом вверх. |
| То же можно отнести и к молитве, прежде всего, к правилу. Избирает человек себе какое-нибудь правило, допустим, столько-то акафистов прочесть, столько-то канонов, столько-то кафизм, а может быть, – это реже, но бывает – столько-то четок Иисусовой молитвы. Итак, выбрал он себе правило и решил, что теперь будет исполнять его каждый день. Но он забыл о том, что и настроение у него может перемениться, и здоровье может ухудшиться, и столько свободного времени может не быть, или другие какие-нибудь обстоятельства помешают. Однако этот человек берет на себя огромное молитвенное правило, а потом, сколько-то продержавшись, безусловно, понимает, что не может его соблюсти, и тоже впадает в уныние и отчаяние: «Все пропало, я не могу молиться, а если нет молитвы, значит, нет и спасения». Чаще всего такое разочарование постигает человека именно в отношении этих двух добродетелей – поста и молитвы. Но бывают и более тонкие случаи, когда неопытный, горделивый христианин желает преуспеть в какой-нибудь иной добродетели. Допустим, поддался он гневу – это страсть очень распространенная, – испытал из-за этого огорчение, досаду и решил исправиться, сказав себе: «Все, больше никогда не буду гневаться». Как говорится, «с завтрашнего дня начинаю новую жизнь». Но страсть-то в нем осталась. Не так легко искоренить страсть в своей душе. Будет еще какой-нибудь повод, предлог, и вновь он согрешит этим же грехом раздражительности, вновь споткнется, а споткнувшись, скажет: «Раз я не могу победить гнев – я погиб, нет мне спасения». На самом же деле эта страсть, как и другие, искореняется многолетним изнурительным подвигом. И не всякий, а наоборот, редкий человек достигает полного очищения от этой страсти. Нам бы собой овладеть хоть в малой степени, чтобы не быть совершенно порабощенными страстям, чтобы уметь им противиться – и это уже является большим достижением для обыкновенного христианина. Иоанн Лествичник говорит, что не всем дано достигнуть бесстрастия, а покаяние для всех необходимо. Мы же хотим бесстрастия. |
| Натуралисты постоянно стараются затушевать следующее обстоятельство: возможность того, что Бог является действительным Автором мироздания, остается всегда стопроцентной, и никто не в состоянии опровергнуть этот факт. Все, о чем они рассуждают, – есть ли вообще хоть какая-нибудь возможность того, что Вселенная самосконструировалась из хаотического кипения вакуума. Но кто-нибудь может возразить: «В отличие от ученого-изобретателя двигателя, Бог трансцендентен, и мы не можем быть уверены в Его существовании». В ответ отметим, что и другие Вселенные, с помощью которых натуралисты пытаются «выровнять результат» – показать стопроцентную возможность спонтанного возникновения подходящей среды для жизни и разума, – находятся вне охвата нашей измерительной аппаратуры, то есть и их все еще никто не видел или не регистрировал (и вряд ли это вообще когда-нибудь станет возможным!). Ряд ученых не приемлет концепцию Мультивселенной в качестве объяснения антропного принципа. Процитируем некоторых из них. Космолог Эдуард Гаррисон делает следующий вывод: «По всему видно, что тонкая настройка Вселенной свидетельствует о божественном планировании. Выбирайте сами: слепая случайность, которая требует множества Вселенных, или планирование, которое требует только одной. Многие ученые – если они готовы признать свои взгляды – склоняются к теологическому объяснению» 10 . Оксфордский философ Ричард Суинберн предельно четок: «Постулировать триллион триллионов других Вселенных вместо только одного Бога, чтобы объяснить упорядоченность нашей Вселенной, выглядит верхом иррациональности» 11 . Рюдигер Ваас пишет: «Разумеется, всегда можно утверждать, что существуют иные Вселенные, причинно строго отделенные друг от друга, но они не имеют никакой объяснительной ценности, и утверждения об их существовании не могут быть мотивированы какой бы то ни было научной пользой» 12 . То есть в теологии требуются только один Бог и одна Вселенная, и при этом «бритва Оккама» «вырезает» более сложное и запутанное объяснение о Мультивселенной. § 4. Возможные причины |
| – Не только для больных, – возразил Эрми, – колокола успокаивают мятежные души. На одном из них была надпись: «pako crucutos» – «умиротворяю озлобленных». Этот разговор вспомнился Дюрталю, и вечером один он размечтался, лежа в постели. Фраза звонаря, что колокольный звон есть истинная музыка церкви, несколько раз возвращалась. Улетев внезапно на несколько веков назад, его мечта вызывала среди медленно движущихся верениц средневековых монахов, коленопреклоненную группу верующих, откликающихся на призывы Ангелюса. Ожили все подробности старых богослужений, которые он знал когда-либо: благовест к заутрени, перезвон, рассыпающийся, как шарики четок, над извилистыми тесными улицами с острыми башенками, с каменными балюстрадами, с зубчатыми стенками, перезвон, поющий в часы богослужений, чествующий радость города звонким смехом маленьких колокольчиков, откликающийся на его скорбь тяжелым рыданием больших колоколов. Тогда были звонари – художники, истинные знатоки гармонии, которые отражали душевное состояние города в этих воздушных траурах и радостях. И самый колокол, которому они служили, как покорные сыновья, как верные слуги, становился, по образу церкви, доступным и смиренным» 644 , 645 . Общества звонарей в Англии В Англии, как было сказано выше, существуют так называемые общества любителей колоколов, древнейшее и замечательнейшее из них Кимберланоское в Норвине, где звонарное искусство доведено до величайшего совершенства. Это общество возникло еще в 17 веке; его члены, молодые люди, разъезжали по стране и звонили на колоколах с утра до ночи. Они нашли, что в течение часа с двенадцатью колоколами возможно 720 разных ударных комбинаций и вычислили, что вообще с двенадцатью колоколами возможно вызвать 479.001.600 разных тонов и что потребуется для этого пятьдесят семь лет, десять месяцев и десять дней 646 . Кроме Норвинского общества, в Англии не менее замечателен клуб звонарей в Лондоне, который ставит задачу колокольной музыки, выдавая иногда за разрешение таких задач огромные премии. |
| Повернув налево, чрез маленькую переднюю, я прошел в узенькую дверь и очутился в каморке аршина четыре в длину и около трех в ширину, с довольно низким потолком. Прямо против двери было небольшое окно, и под ним маленький столик с выдвижным ящиком и шкафчиком; правой стороны я не помню, ибо левая сторона каморки привлекла всё мое внимание. На постели, аршин двух с половиною длины и четверти три ширины, сделанной из досок, покрытых тонким, дюйма в два, ковром или матрасом (не разглядел), полулежал на левом боку в черном поношенном подряснике и такой же скуфейке, облокотясь левою рукой на ситцевую подушку и перебирая правою зерна четок, маленький старичок, с небольшой клинообразной бородкой, с проницательными добрыми глазами и чрезвычайно симпатичным лицом, – решительный контраст старцу, рисовавшемуся в моем воображении! Я остановился, ожидая приглашения приблизиться. Старичок внимательно и не шевелясь вглядывался в меня с минуту. Наконец он немного приподнялся, улыбнулся и сделал мне знак рукой подойти. Я подошел и поневоле должен был опуститься на колено, чтобы принять его благословение. Благословив меня, отец Амвросий взял мою руку, еще пристально посмотрел мне в глаза и мягким и веселым голосом произнес: «Так вот он какой, этот свирепый защитник своего счастья!» Я пробормотал что-то в роде извинения, но он остановил меня и, указав на лежащее на столе мое письмо, продолжал: «Нечего извиняться! Я очень доволен этим письмом, чему доказательством служит мое желание вас видеть. Какая это на вас форма?» Я ответил, что я командую Южно-Болгарской дружиной, и что это форма Восточно-румелийских войск. «Первое название хорошо, а второму и быть бы не следовало!» – серьезно произнес он. «Мне очень приятно, батюшка, слышать, что вы совершенно согласны в вашем взгляде с покойным Скобелевым и со всеми истинно русскими!» – ответил я с почтительным поклоном. «Вы ведь были и в Сербии добровольцем, как мне говорила С.? Кстати, как ее здоровье? Я слышал, что она была больна после поездки в Петербург». «Слава Богу, поправилась, – сказал я. Старец опять улыбнулся и сказал: «Я вас не удерживаю более; вы видели, сколько людей ожидают слова утешения. Ступайте, мы потом поговорим. Да, вы надолго приехали сюда?» – «Я думаю еще съездить взглянуть на ваш знаменитый город Козельск и выехать из Оптиной в четверг». – «Вот и прекрасно! Значит, вы можете и отговеть здесь.» «Отец Амвросий! Сегодня вторник, когда же я успею отговеть? Четверг послезавтра!» – возразил я немного удивленным тоном. «Для истинного покаяния нужны не годы и не дни, а одно мгновение», – заметил он серьезно, почти строго. – «Сегодня вы будете у вечерней службы, завтра у заутрени и преждеосвященной обедни, а после вечерни придете ко мне на исповедь; в четверг 146 приобщитесь Святых Таин и вечером можете выехать в Москву». |
| Буквы тут готические малые. География Птолемея на пергаменте in folio, latine 269 , 1400 г. Буквы, написанные золотом, велики и блестят ярко. Творения Иродота на пергаменте, X века, in folio. Слева вязью XXHHIII. Алексиада Анны Комниной, на пергаменте, XII века, писана мелко, но четко, под титлами. Пандекты Иустиниана. Latine edictum. Этот весьма древний кодекс в 1135 г. взят был пизанами из итальянского города Амальфи. Leges Longobardorum на пергаменте, in folio. «Si quis contra animam regis cogitaverit, animae suae incurrat periculum, et res eius infiscentur (Lex prima)», то есть: Если кто умыслит против души царя, то душе своей наживет опасность и имущество его будет конфисковано (Закон первый). Одиссея Омира на пергаменте, in folio, 1400 г., с заглавными буквами, разрисованными золотом и лазурью. Αραμοι ννε 270 . Virgilii – рукопись V века. В ней видны пункты в полустишиях и в конце стихов, которые написаны сплошно: gentis honos haerent. Dante Divina comedia, на бумаге, in folio, 1300 г., с рисунками. Poesis de Petrarqua, на пергаменте in 4º. Тут помещен портрет его и Лауры. Bocaccio, на бумаге, in folio, 1384 г. Трудно читать эту латинскую рукопись. Ciceronis opera, на пергаменте, in folio, 1400 года. На полях этой рукописи нарисованы арабески, птицы и звери. Заглавие ее написано большими золотыми буквами выпукло. Почерк ясен и четок. Сатиры Ювенала на пергаменте, in folio, 1400 г., с рисунками животных и сатиров на полях рукописи. Commentarii in satyras Domitii Calderi. После Лаврентианской библиотеки я осмотрел кабинет физический. Чего, чего нет тут? Есть множество кристаллов в виде разнообразных сосудов, есть грибы и цветы в горшках, сделанные из воска с таким искусным подражанием природе, что смотришь на них и видишь как бы живые предметы, а одно наливное яблоко так хорошо, что съел бы его. Засмотрелся я и на девять камней разной величины, на которых перстом Творца нарисованы, где город, где колокольня, где башня, здесь домы, там минареты, инде развалины зданий, а на одном камне дождь из облака льется на город. |
| 136 Отчёт Рагено 1649, 13. Останки обоих миссионеров после найдены были в обезображенном и полусожженном состоянии. 141 Ирокуасы разделялись на пять племен: Могавки, Онеида, Онондага, Кайюга и Сенека. Имя первого племени до сих пор сохранилось в названии одной реки, а именами последних четырех называются четыре округа Ньо-Йоркского штата. 144 Иезуит Шолонек (Cholonec) подробно описывает ее добродетели и святость в длинном письме от 27 августа 1715 года в прокуратору канадских миссий Августину Лебланку, Отец её был язычник, а мать христианка, которая и крестила ее, когда она была четырех лет. На двадцатом году она подверглась оспе, которая так искалечила ее лицо, что она почти лишилась зрения. С того времени она заперлась в шалаш и сделалась отшельницей, занятой единственно делами умерщвления плоти. Замечательно, что между индейцами практика умерщвления плоти получала большое распространение, особенно среда женщин. «Они даже доводили до таких крайностей, пишет Шолонек, что когда это дошло до нашего сведения, мы принуждены были умерять их ревность. Кроме обыкновенных орудий умерщвления, употреблявшихся ими, они изобрели тысячу новых средств для причинения себя страданий. Некоторые ложились в снег при самом суровом холоде; другие раздавались до нага в уединенных местах и оставались долгое время так, подвергая себя суровости времени года, на берегах замерзшей реки и в местах, где особенно сильно дул ветер. Были даже такие, которые, прорубив лед в озерах, погружались до шеи, оставаясь там так долго, сколько необходимо было для десятикратного перечня четок. Одна из них делала так три ночи под ряд, и это было причиной такой жестокой лихорадки, что думали она умрет. Другая поразила меня своей простотой, когда я узнал, что она, недовольная употреблением этого средства умерщвления плоти для себя, погрузила вместе с собой и свою трехлетнюю дочь в замерзшую реку, откуда она вынула ее полуживой. Когда я строго упрекал ее неразумие, она отвечала с поразившей меня наивностью, что она не думала, что делала что-нибудь не хорошее, но что зная, что ее дочь наверно когда-нибудь согрешит пред Господом, она желала наперед наложить на нее наказание, которое ее грех заслужит. Письмо изобилует характерными чертами из жизни новообращенных индейцев. Оно помещено в переводе в издании Кипа, стр. 81–116 |
| Неслись мальчишки с подносами, продирались тележки с товарами, ехали велосипеды с большими багажниками или же с прицепами. Меня хватали за руки, совали прямо в лицо разную мелочь. Безошибочно узнавали во мне русского. А ведь только русских и можно обмануть. Торговаться мы не умеем и не любим, это наше достоинство на Ближнем востоке принимается за недостаток. Араб или еврей, я их плохо различаю, тряс связкой четок и кричал: «Горбачев — один доллар, Ельцин — один доллар, Россия — миллион долларов, четки — десять долларов». Скорбный путь описан стократно, он такой и есть, как на фотографиях; вот дом Вероники, вот тут схватили Симона Кириниянина, заставили нести крест. Симон ехал с сыновьями на поле. Он понес крест, а сыновья поехали дальше. Тут Антониева башня. В этот переулок можно свернуть, выйти к мечети Омара, там стена иудейского плача, а подальше мечеть Аль-Акса. Отполированные камни улицы холодили босые подошвы. Вот след руки Спасителя. Изнемогая, Он прислонился к стене. У следа Его ладони фотографировались, примеряя к впадине свои ладони и обсуждая размер, какие-то европейцы. Я ощутил в себе подпирающую к горлу печаль: да что ж это я такой бесчувственный, я же на Скорбном пути, я же не турист — ходить по схемам буклетов. Я пытался найти хотя бы какой угол, где бы мог стать один, чтоб не толкали, чтоб помолиться. Но если и был какой выступ, он не защищал от шума и крика торговцев. Сам виноват, думал я. Чего поехал, если не достиг той степени спокойствия души, когда она открыта только для Бога и закрыта для остального? Вот резкий поворот налево, вот вскоре еще более резкий направо, и я уперся в плотную цепь патрулей. Цепь эту преодолевали или по пропускам, или за деньги. Деньги брали открыто и хладнокровно. Ни денег, ни пропуска у меня не было. Совершенно расстроенный, пошел вниз, снова к Гефсиманским воротам, вернулся, снова уперся в еще более усилившиеся цепи охраны. Между тем солнце поднялось и проникало даже в тесные улочки. Время перешло одиннадцатый час. Страстная суббота. |
| Наше дело с греками, благодарение Богу, решается в нашу пользу. Мне писал брат мой двоюродный Иван Маркович Соломенцов, что он желает прибыть ко мне для свидания со мною. Если Вам будет удобно взять его с собою, то я Вас прошу о сем. Я об этом говорил Михаилу Сергеевичу, ибо он знает его хорошо. По моему мнению, путешествие Ваше, которое Вы хотите сделать по русским святым местам, для Ивана Сергеевича будет не на пользу души его, ибо он в таком случае увидит много соблазнов, кои могут охладить благодатную теплоту его к монашеству. Впрочем, разве побываете в не многих местах и будете удаляться от знакомства с многими советниками непрошеными, которые сами навязываются со своими советами и тем расстраивают благочестивых людей, как то делает прельщенный Иона, строитель Выдубецкого скита в Киеве, ибо он только и знает, что укоряет Святую Гору, а незнающие верят ему и вредятся от него. Прошу Вас, приложенное при сем письмо не замедлите передать Ивану Сергеевичу, ибо оно для него нужно. Прошу передать мой поклон и благословение супруге Олимпиаде Васильевне. Господь да поможет Вам в Вашем святом деле спасения. Остаюсь любящий Вас брат Ваш духовник Иероним 4 мая 1875 года Благословение Божие да пребудет с Вами. Мы уже извещали Вас о получении бубликов и прочего, теперь извещаю Вас, что я послал к Вам двое хороших четок для Олимпиады Васильевны, по получении которых уведомите меня. Из Валуек пишет ко мне брат мой Иван Маркович Соломенцов, который желает побывать у нас на Афоне. Я писал ему, чтобы он побывал у Вас для узнания о путешествии к нам. Прошу Вас, позаботьтесь о нем. Иван Сергеевич кланяется Вам, и он пишет к Вам о нем, чтобы Вы из его денег, оставшихся у Вас, дали б ему, Ивану Марковичу, на дорогу 50 рублей. У нас в обители, слава Богу, все хорошо. Но вдали от Афона Сербия и Черногория начали воевать с Турцией. Я думаю, что из газет Вы уже знаете о сем. Отец Макарий, игумен, кланяется Вам, и вся братия поминает Вас. Испрашивая Вам благословение свыше и Олимпиаде Васильевне, остаюсь помнящий Вас Ваш брат |
|
|
