| И кроме того там, на картошке, действительно был странноватый парень, ставший прототипом моего героя, Павла Непомилуева. Его многие не принимали, считали за дурачка, а на самом деле он был замечательный. Да и все остальные на самом деле были очень хорошие. И хотя иногда ругались, ссорились, задирались друг перед другом, выпендривались перед девчонками... ну как это бывает среди ребят, когда каждый хочет самоутвердиться, на самом деле все это было прекрасно, чудесно и замечательно, и именно поэтому мне захотелось об этом написать. А остальное — то есть те идеи, те смыслы, которые я вольно или невольно вкладывал в текст и которые обсуждают читатели, — это уже пространство интерпретаций, и оно вторично. — А какого читателя Вы представляли себе, когда писали роман? Ведь неправильно, наверное, говорить, что он написан для всех? — Говорить, может, и неправильно, но все-таки именно так я и отвечу: роман написан для всех. Точнее, вот как: о читателе я думаю, когда пишу биографии писателей, а когда сочиняю свою прозу, то просто пишу. А там уж как получится. Тем не менее, когда книга написана, можно, конечно, поразмышлять над тем, кому она, с моей точки зрения, покажется интересной. Ну, во-первых, филологам, потому что мой роман... я не назвал бы его филологическим, скорее, он антифилологический или контрфилологический. Но поскольку я отталкиваюсь от филологии, в каком-то смысле бодаюсь с ней, то созданная в романе атмосфера филологам могла бы быть любопытна. И споры моих героев об авторстве «Слова», о Пушкине, о Толстом, о смысле филологии, ее предназначении — тоже. Далее, это могло бы заинтересовать тех, кто как-либо связан с проблемами образования, потому что, хотя формально действие происходит в 1980 году, там вполне очевидны приметы современности. Да, многое с тех пор изменилось, но многое осталось по-прежнему — начиная от проблем, связанных со вступительными экзаменами, и заканчивая отношениями в академической и университетской среде. Возможно, мое сочинение было бы интересно молодым людям, поскольку это роман про молодых людей. Конечно, проблемы современного подростка во многом отличаются от тех, что были свойственны подросткам 40 лет назад, но многое осталось неизменным. |
| Он наблюдал ее молча, и у него в голове начался новый рисунок и два новые характера, ее и Леонтья. «Всё та же; всё верна себе, не изменилась, — думал он. — А Леонтий знает ли, замечает ли? Нет, по-прежнему, кажется, знает наизусть чужую жизнь и не видит своей. Как они живут между собой… Увижу, посмотрю…» — Кстати о каше: ты с нами отобедаешь, да? — спросил Леонтий. — Как это можно! — вступилась жена, — приглашать на такой стол, как наш! Ведь вы уж не студенты: Борис Павлович в Петербурге избаловался, я думаю… — Ты что ешь? — спросил Леонтий. — Всё, — отвечал Райский. — А если всё, так будешь сыт. Ну вот, как я рад. Ах, Борис… право, и высказать не умею! Он стал собирать со стола бумаги и книги. — Бабушка как бы не стала ждать… — колебался Райский. — Ну уж, ваша бабушка! — с неудовольствием заметила Ульяна Андреевна. — А что? — Не люблю я ее! — За что же? — Командовать очень любит… и осуждать тоже… — Да, правда, она деспотка… Это от привычки владеть крепостными людьми. Старые нравы! — Если послушать ее, — продолжала Ульяна Андреевна, — так всё сиди на месте, не повороти головы, не взгляни ни направо, ни налево, ни с кем слова не смей сказать: мастерица осуждать! А сама с Титом Никонычем неразлучна: тот и днюет и ночует там… Райский засмеялся. — Что вы, она просто святая! — сказал он. — Ну уж, святая: то нехорошо, другое нехорошо. Только и света, что внучки! А кто их знает, какие они будут? Марфинька только с канарейками да с цветами возится, а другая сидит, как домовой, в углу, и слова от нее не добьешься. Что будет из нее — посмотрим! — Это Верочка? Я еще ее не видал, она за Волгой гостит… — А кто ее знает, что она там делает за Волгой? — Нет, я бабушку люблю, как мать, — сказал Райский, — от многого в жизни я отделался, а она всё для меня авторитет. Умна, честна, справедлива, своеобычна: у ней какая-то сила есть. Она недюжинная женщина. Мне кое-что мелькнуло в ней… — Поэтому вы поверите ей, если она… Ульяна Андреевна отвела Райского к окну, пока муж ее собирал и прятал по ящикам разбросанные по столу бумаги и ставил на полки книги. |
| За забором раздался гулкий удар, громкий вопль. — Алиса! — крикнула Юлька. — Что с тобой? И в тот же момент над забором снова появилась Алиса — она летела рыбкой, вытянув ноги, перевернулась в воздухе и, сложившись в комочек, опустилась на землю. — Бежим! — крикнула она Юльке. — Как твоя нога? — А что там? — Там пираты. Они идут по ту сторону забора и подслушивают. Я прямо на Крысса грохнулась. Временно вывела его из строя. — Куда же вы, девочки? — закричала Марта Скрыль. — Мы только начали беседу! Забор зашатался, кто-то ломился сквозь него. — Эдуард Петрович, — сказала Юлька, убегая вслед за Алисой, которая взяла обе сумки, — подержите забор, а то там один хулиган его сломать хочет. Скорее же! Эдуард Петрович послушно прижался тяжёлым животом к забору, который колыхался, как тростник в бурю. Доски разошлись, и Марте Скрыль, которая в изумлении наблюдала за этой сценой, видно было, что с другой стороны на улицу ломится не менее крупный и толстый человек, чем Эдуард Петрович. А девочки уже убежали… У самого дома они остановились передохнуть. У Юльки разболелась нога. — Погоди секундочку, — сказала она. — Эдуард их задержит, он обещал. — Весельчака он задержит, а вот Крысса нет, — ответила Алиса, но остановилась. — Девчата! — услышали они. К ним бежал Коля Сулима. — А я вас уже минут двадцать дожидаюсь. — Что случилось? — Мне нужно поговорить с Алисой. — Говори при Юльке, у меня от неё нет секретов. — Но это чужой секрет! — сказал Коля Сулима. — Я даже не знаю… — Говори же, — сказала Юлька. — Мы очень спешим. — Я хотел сказать… в общем, я хотел только сказать, что знаю, что Алиса… в общем, она не из нашего города и вообще из другого места, но я думаю… — Вот мямля! — возмутилась Юлька. У неё болела нога, и поэтому она стала нетерпеливой. — Ты можешь говорить по-человечески? — Погоди, Юлька, — остановила её Алиса. — Говори, Коля. — Фима послал тебе записку, можно сказать, странную, но ты должна понять, что он защищает друга, а это можно… Тут Сулима опять запутался в словах, а тем временем из-за угла выскочили Крысс и Весельчак У. Как-то им удалось обмануть Эдуарда, и они снова пустились в погоню за девчатами. |
| Страна не может жить без героев, без тех, на кого можно равняться, кому хочется подражать. Вспоминаю детство. В нашем доме поселился летчик: красивый, во френче, с портупеей. Мне было шесть лет, и я ходил за ним с утра до вечера. Однажды он меня спросил: «Мальчик, почему ты все время ходишь за мной?» Я говорю: «Хочу быть таким, как Вы». «Так будь, кто тебе мешает? Учись, занимайся спортом». Это меня перевернуло. Я ему очень обязан, ведь если бы не он, я бы не стал космонавтом. — Известно Ваше увлечение живописью. Тема многих Ваших работ — многообразие жизни в космосе. Как Вы считаете, «есть ли жизнь на Марсе», или мы одни во Вселенной? — На Марсе, я думаю, нет. А вот во Вселенной... Сейчас мы этого не знаем. Делаются попытки ее найти, пока безуспешные. Меня, если честно, больше волнует сохранение жизни на Земле. Я много размышлял над тем, что произошло у нас после революции. Что случилось с людьми? Почему их обуяла стихия разрушения? Вспомним, как жгли иконы, которым было по сто, двести лет. Как разрушили храм Христа Спасителя, тысячи других святынь. Почему это произошло в православной стране? И как не допустить этого в будущем? Мне жаль разрушенные соборы. Я всю жизнь увлекаюсь древнерусской архитектурой. Везде, где я бывал, я обязательно заходил в местные храмы, вглядывался в их красоту. Было грустно видеть то, что многие из них полуразрушены. Сейчас, слава Богу, мы возвращаемся к своим корням. Я восхищаюсь тем, что удалось возродить храм Христа Спасителя. Ведь были неимоверные сложности, многие сложности. Многие думали, что это абсолютно невозможно. Я много езжу по стране и везде вижу, как возрождаются храмы. Это меня очень радует. Картины Алексея Леонова Иллюстрации содержат гиперссылки на сайт Science Fiction Art — космическая и научно-фантастическая живопись А. Леонова и А. Соколова , там можно подробнее узнать об истории картины и ее сюжете. Старт «Востока» Фото Владимира Ештокина Сохранить Поделиться: Поддержите журнал «Фома» Журнал «Фома» работает благодаря поддержке читателей. |
| Еще одна характеристика традиционной системы образования — это монологичность и отсутствие индивидуального подхода. Ведь своей главной задачей она считала открыть ученику уже имеющуюся истину. Но с 1960-х годов резко ускорился темп социальной и общественной жизни, возникла новая коммуникативная среда: сначала увеличились роль и значение СМИ в жизни общества, а потом возник Интернет и связанные с ним способы общения, мобильная связь. Изменилось многое и в самой науке — в ней произошел сильный крен в сторону сугубо прикладного знания и технологий, усилилась роль аксиологических (имеющих отношение к теории ценностей. — Ред.) факторов. Поэтому, когда традиционная школа и вообще образование, сформировавшееся в рамках другого социума, перестали удовлетворять требованиям времени, от знаний как цели образования перешли к пониманию результатов образования как компетенций. Причем этот переход был достаточно долгим. Начавшись фактически в 1960-е годы, он растянулся на несколько десятилетий. — Он уже произошел, как Вы считаете? — Что касается официальных документов, то, например, в нашей стране он фактически уже произошел. Все образовательные стандарты на всех уровнях системы образования построены на компетентностном подходе. — А фактически? — Фактически этот переход не завершился, потому что такой переход означает огромные изменения в содержании и методах преподавания. А образование, как я уже сказала, — достаточно консервативный институт. — Но как Вы считаете, этот переход все равно произойдет? — Я думаю, что да, потому что на то есть объективные причины. Взять только возрастающие темпы смены технологий и экономических моделей. Посмотрите, как быстро уходят одни профессии и им на смену приходят другие. Растут информационные потоки, увеличивается многообразие укладов жизни. Образование больше не может ориентироваться на какой-то четко и детально описанный идеал будущего. — Образование — это от слова «образ». — Но какой это образ? Например, в советское время в нашей стране система образования была связана с достаточно четкими жизненными условиями, был ясен социальный заказ, было понятно, к какой экономике и социуму человека готовить. Сейчас же этот образ будущего не определен. Компетентностный подход позволяет более гибко выстраивать стратегию образования, чтобы человек в меняющихся условиях мог адаптироваться, развиваться и элементарно выживать. |
| — А про что же они будут? - Про то, как человек понимает себя и насколько он может управлять, например, состоянием своего тела и своими эмоциями. Ведь чем выше поднимается человек по социальной лестнице, тем больше требований предъявляется и к его поведению. Найти свою борозду — Какой совет можно дать родителям, которые хотят дать детям реальные знания? Стоит ли им бороться с нынешними печальными тенденциями или заключить с ними какой-то компромисс? А может, вообще перейти на домашнее образование? — Домашнее образование, по моему мнению, далеко не панацея, потому что ребенок лишается навыков коммуникации со своими ровесниками и возможности взаимного обучения. Я думаю, что родителям надо для своих детей, во-первых, выбирать старые образовательные учреждения, которые имеют хорошие традиции, корпоративную культуру преподавателей, уже опробовавших себя в жизни выпускников, и так далее. Как минимум это гарантия того, что над ребенком в школе или вузе не будут экспериментировать. Потому что количество экспериментов, которые имели и имеют место в нашем образовании, простите, зашкаливает. Ведь в России за 200 лет в системе образования было 26 крупных реформ. То есть, примерно по одной реформе за 8 лет. Ни одно поколение школьников не вышло из школы, не испытав на себе те или иные реформы. И новая реформа начинается еще до того, как проявились и стали ясны результаты предыдущей реформы. Почему я и говорю про предпочтительность старых учебных заведений, там есть хоть какая-то неизменная база. Это лучше чем какой-то совершенно новый эксперимент, как бы красиво он ни рекламировался. Кроме того, всегда будет востребовано ремесло. Никакие науки, даже самые прикладные, никогда не вытеснят необходимости и ценности ручной работы. Посмотрите, например, как сегодня востребованы люди, которые умеют работать на станках. Поэтому на самом деле совершенно не обязательно гнаться именно за дипломом о высшем образовании. — А на что ориентироваться самим ученикам? Стоит им стремиться к практическим компетенциям или к знаниям? |
| Бабушка уже два часа штудирует юмористическое приложение. А маленькая Тотти, совсем еще младенец, ловко ползает по страницам, где указаны сделки с недвижимостью. Такая картина весьма приятна, и она призывает меня скостить несколько строк в рассказе. Иначе пришлось бы говорить о горячительных напитках. Я пошел в кафе и, пока мне смешивали мою выпивку, спросил у человека, хватающего еще теплый мой стакан после того, как я его выпиваю и ставлю на стойку, что он понимает под термином, эпитетом, описанием или характеристикой того, что называется Прожигатель жизни ? — Ну, — осторожно начал он, — это такой парень, который любит принимать участие в ночных тусовках, понимаете, это — увлекательный спорт, и тут не до тормозов — вот что это значит, как я думаю. Я поблагодарил его и пошел прочь. На тротуаре девушка из Армии Спасения побренчала своей коробкой для сбора подаяний возле моего кармана. — Не могли бы вы мне сказать, — обратился я к ней, — приходилось ли вам когда-нибудь встречать такого человека, которого обычно называют Прожигателем жизни , во время своих ежедневных прогулок? — Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду, — ответила она с милой улыбкой. — Мы их постоянно видим в одних и тех же местах по ночам. Они — пособники дьявола, и если бы солдаты любой армии хранили бы такую же верность присяге, как они ему, то их командиры были бы этим весьма довольны. Мы общаемся с ними, пытаемся выжать несколько пенни из этих исчадий во имя служения Господу. Она снова забренчала железной коробкой, и я бросил в щель дайм. Перед сияющим огнями отелем я увидел своего приятеля, литературного критика, который вылезал из экипажа. Казалось, он никуда не спешил, и я обратился к нему с тем же вопросом. Он мне искренне ответил, на что я и рассчитывал. — Здесь, в Нью-Йорке, существует такой тип — Прожигатель жизни , — сказал он. — Этот термин мне хорошо знаком, но, по-моему, еще никто прежде не просил меня описать такого человека. Я сказал бы, недолго думая, что это такой человек, который безнадежно болен весьма распространенной у нас в Нью-Йорке болезнью — желанием все видеть и все знать. Он строго соблюдает все условности в одежде и в манерах, а в искусстве совать свой нос туда, куда его не просят, он может любому дать сто очков вперед: любопытной кошке, циветте или галке. Это человек, прогнавший всю богему из винных погребков на крышу сада и с Хестер-стрит в Гарлем, таким образом в городе не осталось ни одного места, где они режут спагетти ножом. Все это сделал ваш Прожигатель жизни . Он всегда идет по следу чего-то нового. Он — воплощение любопытства, неблагоразумия, вездесущности. Для него были изобретены двухколесные экипажи, сигары с золотым ободком, а также музыка за обедом. Таких, как он, немного, и, хотя их — меньшинство, они все же заметны. |
| – Но я тогда горел безумием, Серафима Константиновна… – Симочка! Нет, лучше говорите – Серафима. – Я тогда ничего не помнил… – А теперь, когда мы идем рядом, и я прижимаю вашу руку? Теперь вам уже… что вас наполняет?… – Я вас люблю безумно, страстно… Серафима… – шептал я, уже ничего не видя, и голова кружилась. Нет, я видел носочек ее туфли, выпрыгивавший из-под края платья, выгиб ее колена… – Вот и Нескучный! – сказала она, – совсем и незаметно дошли мы с вами. Зеленые березы золотились, качались в солнце. Было тихо, но как будто они качались. Солнце стояло низко, за кустами, и дрожало. Она на меня взглянула. – Теперь вы румяный стали, а были бледноваты. Глаза горят, что это с вами? Так разволновались?… Какой интересный вы, свеженькое лицо какое, как девочка… – шептала она нежно и прижимала локтем. – Посмотрите, как на нас смотрит сторож. Интересно, что думает?… Старичок, с красным околышем, добродушно смотрел на нас. – До которого часу можно гулять? – спросила Серафима. – А сколько погуляется, барышня… хоть до одинцати. Соловьи петь стали. Свои, знаю… Гуляйте на здоровье. – Чудесный старик! – сказала она, смеясь. – Он сразу понял и покровительствует… влюбленным, правда?… – Симпатичный старик, я ему дам на чай… – сказал я важно. – Копеек двадцать, я думаю?… – Какой богач! Гривенника довольно. – Что такое гри-венник! – шикнул я своим богатством, хоть и было у меня всего двугривенный. – Знаете, мой принцип, вообще… давать всегда хорошо на чай. Люди рабочие, все-таки… Пусть выпьет за ваше здоровье! – За наше! – сказала Серафима, засматривая в глаза. Сердце мое вспорхнуло: какое счастье!… И все осветилось счастьем: и сторож в придавленной фуражке, с буковками «Д. В.» – Дворцового Ведомства, конечно, – а мне припомнилось, как Женька называл этих сторожей – «Дай В зубы»! – и желтые корпуса построек, и купы дерев, дремавших, хранивших тайну. Мы прошли предсадовую длинную аллею. Липы уже зелено дымились. В сочной траве под ними, у стен построек, слабо желтели одуванчики, закрывшись к ночи. Пахло ве-сенне-тонко. За каменной оградой сирени начинали распускаться. |
| 13 июня 1936 года. Верфь «Blohm + Voss» в Гамбурге. Август Ландмессер не поднял руку в нацистском приветствии Еще меня вдохновляет фотография Сахарова — какое-то заседание или пленум, и на этом пленуме тоже все депутаты встают, а Сахаров сидит такой маленький, старенький, но совершенно непреклонный и несгибаемый. Я завидую очень сильно этой несгибаемости, она меня, конечно, вдохновляет. — Были ли у вас случаи, когда вам приходилось идти против какой-то системы, когда надо было быть несгибаемой? — Довольно сложно мне пришлось в момент оформления документов на усыновление, потому что на одном из этапов нам не повезло с социальным работником, и тогда надо было выстоять. Было ощущение, что ей просто очень хочется, чтобы ее оставили в покое, ей совершенно не хотелось работать. Я добилась того, чтобы нам заменили этого работника. Тогда все пошло хорошо. — Скажите, пожалуйста, как вы понимаете смерть? — Мне кажется, смерть — это стопроцентный конец сознания. Я думаю, что со смертью все заканчивается. — В чем тогда смысл жизни, если потом эта точка приходит? — Для меня, наверное, смысл жизни в том, чтобы стать лучше. Мне хотелось бы стать лучшей версией себя к концу жизни, и мне хотелось бы сделать какое-то такое добро, которое после моей смерти будет расходиться кругами по воде. Я-то, как камень, кану на дно и исчезну, но эти круги, как я надеюсь и планирую, будут расходиться и, может быть, менять мир к лучшему, будут как-то задевать людей. — Какие у вас самые важные принципы в жизни? — Наверное, самый важный принцип — это не врать себе самому. Иногда ты можешь делать какие-то не очень красивые вещи, но важно осознавать, что ты поступаешь не очень хорошо, и, наверное, неплохо отдавать себе отчет в своих мотивах. Для того чтобы не врать самой себе, для того чтобы не терять связь с реальностью, я использую психотерапию, потому что, на мой взгляд, сознание само себя понять и увидеть целиком не может. Для того чтобы держать себя, свое сознание и бессознательное под контролем, я периодически обращаюсь к психотерапии. |
| Наличие пандуса в подъезде больше говорит о том, христианская ли эта страна, чем количество церквей (+Видео) Старость — это подвиг. То, что делалось легко, вдруг превращается в то, что делать тяжело. И тебе нужно спасаться смирением — не догонянием того, что ты не догнал, не спешкой с высунутым языком за тем, что ты не успел. 7 марта, 2013 Старость — это подвиг. То, что делалось легко, вдруг превращается в то, что делать тяжело. И тебе нужно спасаться смирением — не догонянием того, что ты не догнал, не спешкой с высунутым языком за тем, что ты не успел. Старость, старение — возраст успеха, знания, правды, изнанки ее, изгнания — это тема, на которую можно говорить, только лишь ощутив ее жало, проникающее в себя. Я думаю, что по внутреннему ощущению мне уже немножко можно говорить об этом. Я чувствую, как это явление приближается, и мне кажется, отношение к нему — это мерило очень многого. Мерило доброты Мерилом доброты общества, его практической христианизации является его отношение к людям с врожденными пороками и физическими недостатками, людям преклонного возраста, людям, потерявшим работоспособность — всем тем, которые беспомощны. Отношение к ним — это мера нашего практического христианства. Наличие пандуса в каждом подъезде говорит о том, христианская эта страна или нет, больше, чем количество церквей, видных над городом с высоты птичьего полета. Связи между поколениями Классическое общество, в котором мы не живем, предполагает наличие живой и не прерванной связи между поколениями, в которой каждый нужен каждому. Жизнь должна представлять собой гармоническое единство нескольких поколений, живущих рядом или вместе. У каждого человека должны быть отец и мать, это очевидная вещь, сегодня ставшая редкостью. У каждого человека должны быть братья и сестры — это тоже очевидная вещь, которая сегодня тоже стала редкостью. Уже сказав это, можно расплакаться и перестать дальше говорить, потому что если отец и мать, братья и сестры у каждого человека отсутствуют (у человека есть только мама, у человека нет ни брата, ни сестры, или вообще он вырос в детском доме) — то это конец света. О чем дальше говорить? Дальше можно только реанимировать ситуацию. |
|
|
