| В.В. Виноградов Гробокопатель ГРОБОКОПАТЕЛЬ Влияние старославянского словообразования особенно остро и быстро сказалось на лексике русского официально-делового языка. Изучение древнерусского актового материала с этой точки зрения бросает яркий свет и на историю отдельных слов русского литературного языка, и на историю отдельных типов словообразования (между прочим и словосложения). Слово гробокопатель возникло в официально-деловой речи. Его образование относится к той эпохе, когда гробом назывался не ящик для вложения и погребения трупа, а самая могила, яма, вырытая для погребения мертвого тела. В древнерусском языке со словом гробокопатель были связаны два значения: 1) «могильщик, человек, роющий, копающий могилы»; 2) «лицо, разрывающее могилы с целью грабежа». Ср. в «Актах Археографич. экспед.» (1, 481): «А гробокопателем какова казнь писана» (цит. по: сл. 1867–1868, 1, с. 609–610; сл. Даля 1880, 1, с. 407). В «Материалах» Срезневского приводится единственный пример употребления слова гробокопатель из памятника XVI века: Г (три. – В. В.) лта епитемьи, поклоновъ по С (сто. – В. В.) на дьнь гробокопателю» (1, с. 594). Очевидно, к этому времени слово гробокопатель в значении «грабитель, разрывающий могилы» было широко распространенным официальным термином. Однако едва ли этот термин установился раньше XV b. Характерно, что в ранних церковно-канонических памятниках XII – XIV bb. разрытие могил (sepulcrorum effossio, τυμβωρυχα τoιχωρυχα), как преступление, обозначается церковнославянским словом «гробовъзгрбание» (Срезневский, 1, с. 594). По-видимому, не ранее начала XIX b. к этим значениям присоединилось новое «зоологическое»: «желтопестрый жук, зарывающий всякую мелкую мертвечину» (сл. Даля 1880, 1, с. 407). Во всяком случае, в «Словаре Академии Российской» указаны лишь два значения, вернее два слова гробокопатель. Здесь находим: «Гробокопатель, ля, с. м. 2 скл. Могиляк, который могилы роет. Гробокрадца, дцы, и Гробокопатель, ля, с. м. 2 скл. Тот, который разрывая могилы, похищает одеяние с умерших или другие какие вещи с ними полагаемые» (сл. АР 1789, вып. 1, с. 1258). |
| Диоклетиан упростил порядок налоговых сбров, введя систему комбинированного подушно-поземельного налога – capitatiojugatio. Облагаемая налогом едница включала два элемента: участок обрабатываемой земли jugum, в собственном смысле «ярмо», а также «упряжка волов», который требовался для прокорма одной «души», или взрослого мужчины, но одновременно налогом облагалась и сама эта «душа»; при этом, в отличие от российского подушного обложения, которое не учитывало наличие и количество лиц женского пола, Диоклетианова система исходила из расчета, по которому женщина облагалась в два раза меньшим налогом, чем мужчина. В оклад были включены мужчины в возрасте от 12 до 65, а женщины – от 14 до 65 лет. Животноводы платили подать в зависимости от числа голов, вида и породы скота, так называемое capitatio animalium. Облагаемый налогом участок земли не имел твердо установленного размера, различавшегося в зависимости от плодородия почвы и выращиваемой культуры. «В Сирии, например, 20, 40 и 60 югеров пашни соответствовали 5 югерам виноградников, 225 или 445 кустам оливковых деревьев» (Машков, цит. изд., с. 592). Лица, не имевшие земли, платили, естественно, только подушный налог – capitatio plebeia. Диоклетиан увеличил число лиц, с которых взимался налог. Его теперь должны были платить и сенаторы, с которых, помимо поземельного сбора, дополнительно взимался налог золотыми монетами под названием aurum glebale. Жители северной Италии обложены были налоговыми повинностями, одинаковыми с провинциалами, и только для граждан, населявших южную часть страны, сохранили прежние натуральные подати, предназначенные для снабжения Рима. В 297 г. был проведен первый ценз, indictio, результатом которого стала раскладка податей в соответствии с новой налоговой системой, после чего подобные цензы, которые многим жителям империи представлялись настоящими бедствием, проводились каждые пять лет до 312 г., затем уже раз в 15 лет – отсюда идет и столь важный в календарных расчетах византийский индиктион. |
| Наиболее цивилизованной областью Иллирика был Эпир, южная часть которого издавна заселена была эллинами, а в его северной части – новом Эпире устроены были греческие колонии Эпидамн, или Диррахий, Амбракия, Аполлония и Левкас. В окрестностях этих колоний обитали иллирийские племена автариатов и дасариатов, а к северу от них, в гористой стране, непригодной для земледелия, воинственные племена даоризов, плереев и ардиев, которых впоследствие называли вардеями. Эти древние племена, вероятно, связаны ближайшим родством с сохранившимся доныне иллирийским народом албанцев, или шкиптаров. Севернее, на изрезанном удобными для морского разбоя, глубокими извилистыми бухтами побережье, жили многочисленные далматы, у которых, по характеристике Страбона, некогда, до их разгрома римскими легионами под командованием Публия Сципиона, «было до 50 значительных поселений и даже несколько городов, как Салон, Приамон, Ниния и Синотий… Здесь находится, кроме того, укрепленное место Андетрий, а также Дальмий – большой город, по которому названо племя. …У далматов есть своеобразный обычай производить передел земли каждые 7 лет» (Страбон, цит. изд., с. 288). На далматинском побережье выращивали виноград и масличные деревья, ловили рыбу, пиратствовали. Особенностью далматов, отличавших их от других племен, населявших адриатический берег, было то, что они не использовали чеканную монету. Севернее далматов обитали либурны, а далее в том же направлении по побережью, а также на юго-восточных отрогах Альп, жили яподы, которые на побережье занимались рыбной ловлей и виноделием, а в горах с их каменистой почвой разводили скот и сеяли полбу и просо. Далматы, либурны и яподы заселили также многочисленные острова в Адриатике с их прекрасным мягким климатом и занимались там не только рыболовством и виноделием, но и мореходством. На крайнем севере адриатического побережья и на Истрийском полуострове обитало соприкасавшееся с италиками племя истров, которое и дало название занятому ими полуострову. В высокогорных долинах восточных Альп, севернее яподов, ютились скотоводы норики, к востоку от них, между Дунаем и его притоком Савой, обитали многочисленные и разрозненные племена паннонцев, или, как их называли греки, пеонов, которые стояли на более низком уровне цивилизации, чем приморские иллирийцы. |
| Вслед за этим армия Спарты и ее союзников числом в 60 тысяч гоплитов под командованием архагета Архидама вторглась в Аттику и начала ее разорять – вырубать виноградники и сады, сжигать посевы, чтобы заставить афинян дать генеральное сражение вне городских стен. В Афинах предвидели такое развитие боевых действий, и по предложению Перикла жители сельской округи были эвакуированы из своих хор под защиту городских укреплений, туда же были доставлены продовольственные запасы; мелкий и вьючный скот переправили на Эвбею и другие близлежащие острова. Через порт в Пирее Афины продолжали получать снаряжение и продовольствие от союзных полисов: доставку осуществляли торговые суда, плававшие под защитой боевых кораблей. Но крестьяне, не успевшие или не захотевшие оставить свои дома и поля, страдали от разорения и роптали. Ничего не добившись, Архидам увел свою армию из Аттики через месяц после вторжения. В последующее время Спарта не раз вводила войска в Аттику, опустошая и разоряя ее в тщетной надежде принудить афинских гоплитов выйти из-под неприступных крепостных стен и сразиться с превосходящим и числом и боевой выучкой противником. Но такой ход событий был предусмотрен стратегическим планом Перикла, по приказанию которого афинский флот, бороздя Эгейское море, нападал на суда Лакедемона и его союзников, топил их и совершал высадки на прибрежные поселения враждебных полисов, разоряя их и убивая их жителей. Но Периклом не предусмотрен был мор, обрушившийся на Афины в 430 г. По сведениям Фукидида, зараза пришла в Аттику из Эфиопии через Египет, Ливию и Персию. По описанию историка, болезнь начиналась с того, что у ранее здоровых людей «вдруг появлялся сильный жар в голове, покраснение и воспаление глаз. Внутри же глотка и язык тотчас становились кровавокрасными, а дыхание прерывистым и зловонным. Сразу же после этих явлений больной начинал чихать и хрипеть, а через некоторое время болезнь переходила на грудь с сильным кашлем. Когда же болезнь проникала в брюшную полость и желудок, то начиналась тошнота и выделение желчи… с рвотой… Большинство больных страдало от мучительного позыва на икоту, вызывавшего сильные судороги… Тело больного… покрывалось как сыпью маленькими гнойными волдырями и нарывами… Мучимые неутолимой жаждой, больные… кидались в колодцы, сколько бы они ни пили, это не приносило облегчения… Наступала смерть в большинстве случаев от внутреннего жара на девятый или седьмой день… Если организм преодолевал кризис, то болезнь переходила в брюшную полость, вызывая изъязвление кишечника и жестокий понос, чаще всего люди и погибали от слабости, вызванной этим поносом… И если кто-либо выживал, то последствием перенесенной болезни было поражение конечностей, а иные даже слепли. Некоторые, выздоровев, совершенно теряли память и не узнавали ни самих себя, ни своих родных… Птицы и четвероногие животные, питающиеся человеческими трупами, вовсе не касались трупов» (Фукидид, цит. изд., с. 85) умерших от повальной болезни. |
| За исключением Бретани, Нормандии и Фландрии, а также высокогорных мест, почвы и климат Галлии прекрасно приспособлены для выращивания винограда, но до своей романизации кельты не занимались виноградарством. На юге Галлии – в Провансе и Лангедоке – они заимствовали у массилийских греков выращивание оливок. По словам Страбона, «вся провинция Нарбонитида производит те же самые плоды, что и Италия. При продвижении к северу и к горе Кеммену видно, как кончается страна оливковых рощ и фиговых деревьев, но другие плоды еще произрастают. Виноградная лоза далее на севере также с трудом созревает. Вся остальная страна дает большое количество хлеба, проса, желудей и скота всевозможной породы, она целиком возделывается, за исключением тех частей, где обработке препятствуют болота и чащи. Однако и эти места густо заселены, но скорее по причине избытка населения, чем в силу его усердия» (Страбон, цит. изд., с. 171). Фауна Галлии не отличается от среднеевропейской. В древности там обитали не только сохранившиеся до наших дней лисы, куницы, зайцы, барсуки, косули, кабаны, благородные олени, но и истребленные позже в этой стране волки и медведи. В Альпийских и Пиренейских горах водятся серны, каменные бараны, сурки, в Провансе – вивьеры и летучие мыши. Реки Галлии и омывающие ее морские берега в древности изобиловали промысловой рыбой; особое богатство Атлантики составляют крабы и устрицы, которых жители прибрежных селений издревле научились собирать во время морских отливов. Климат и природа Галлии поразительно разнообразны, причем не только в разных регионах страны, но часто в одной и той же местности, различаясь в зависимости от высоты, от обращенности склона к той или иной стороне света.Ф.Бродель писал: «Франция до абсурда разнообразна… Каждая деревня, каждая долина, a fortiori каждый край.., каждый город, каждая область, каждая провинция обладают собственным лицом» (Бродель. Что такое Франция. Т. 1, М., 1994, с. 22), и далее: «через каждые двадцать, тридцать или сорок километров тебе предстают иные пейзажи, иной образ жизни, иные краски» (Бродель, Что такое Франция, т. 1, с. 25). |
| Оливки, гранаты и инжир выдерживают климат этой земли, но часто недозревают из-за недостатка тепла. В Галисии самые благоприятные в Испании условия для выращивания злаков. Жителям Средиземноморья климат Галисии представлялся неприветливым. Так, Страбон, характеризуя эту страну, писал: «Северная Иберия, при неровности рельефа не только совершенно холодная, но расположенная по берегам океана и, сверх того, лишенная связей с другими странами, приобрела негостеприимный характер, поэтому она чрезвычайно неудобна для жилья» (Страбон, цит. изд., с. 135). Значительно суше климат Каталонии и Арагона, куда обыкновенно не досягают влажные ветра Атлантики. Недостатка в осадках там нет, но дожди не так изнурительно каждодневны, как по берегам Бискайского залива. В Каталонии преобладают мягкие и теплые средиземноморские ветра. В стране произрастают прекрасные лиственные леса, насаждения оливковых деревьев. Главным богатством земледельцев Каталонии являются виноградники. Почва и климат благоприятствуют выращиванию пшеницы. Центральная часть страны, Кастильское плоскогорье, отделенное от океана и Средиземного моря горами, страдает от недостатка влаги. В Кастилии климат континентальный. Редкие, но обильные проливные дожди выпадают в мае, сентябре и октябре, а в остальные месяцы царит засуха. Лето отличается африканской жарой, а зимой температура может опускаться значительно ниже нуля, в среднем отличаясь от летней на 20 градусов. Растительность плоскогорья скудная, леса покрывают лишь подножья окружающих гор. По большей части это – голая степь, местами перемежающаяся кустарниками. Русский путешественник В.П. Боткин писал в середине XIX века: «Ничего не можете себе представить унылее старой Кастильи: однообразная пустыня постоянно расстилается перед глазами, ни одного дерева по всем этим нескончаемым полям,– нет даже и прежних кустарников розмарина. Между тем тут много рек, земля прекрасна… Несмотря на степной вид свой, поля Кастильи там, где трудятся хотя слегка обрабатывать их, необыкновенно плодородны, не более как на два фута глубины почва влажна и даже водяниста, так что, несмотря на постоянные жары и на страшную сухость атмосферы, хлеб здесь постоянно в урожае» (В.П. Боткин. Письма об Испании. Лг., 1976, с. 10). В Кастилии, действительно, занимаются не только скотоводством; в более влажных местах сеют пшеницу, ячмень и рожь, выращивают виноград и яблоки. Но Ламанча и Эстремадура отличаются особенно скудной растительностью, граничащей с полупустынной. На юге полуострова, от Португалии до Валенсии, но в особенности в Андалусии и Гранаде, климат субтропический. В январе температура в этой «испанской печи» редко опускается ниже |
| В.В. Виноградов Костюм КОСТЮМ. Употребление слова костюм в узком значении «верхняя одежда человека» укрепляется в 30–40-е годы XIX в. У Гоголя в «Ревизоре» (характеры и костюмы, замечания для гг. актеров): «Костюм его [Осипа. – В. В.] – серый или синий поношенный сюртук». У Лермонтова в «Герое нашего времени»: «Мне в самом деле говорили, что в черкесском костюме верхом я больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы». В «Журнале изящных искусств» помещена статья «О костюме». К этому заглавию сделано примечание: «Из объяснения, что разумеется под словом костюм, видно, что оно русским равнозначительным словом заменено быть не может» (Журн. изящн. искусств, 1823, ч. 1, кн. 1, с. 25). Значение термина костюм объясняется так: «Костюмом в произведениях изящных искусств вообще, а особливо в исторической живописи, называется все то, что в сочинении, расположении и исполнении представлено, или, по крайней мере долженствовало бы быть представлено согласно с временными и местными обстоятельствами. Если на картине римляне одеты по-римски, греки по-гречески, и вообще не упущено ничего такого, по чему бы можно было распознать и угадать истинный характер времени и народа, то мы говорим, что в ней соблюден костюм» (там же, с. 25). «Костюм... служит средством к распознанию всего того, что по различию временных и местных обстоятельств составляет отличительную черту в нравах, обычаях, законах, вкусе, образованности и проч. того народа, из которого взята картина. Костюм заключает в себе еще все то, что относится к хронологии и к истине происшествий, всему свету известных, и наконец все то, что принадлежит к существенным свойствам и качествам предметов, посредством изящных искусств представляемых» (там же, ч. 1, кн. 2, с. 123). У В. А. Жуковского в письме к М. Н. Загоскину (от 12 января 1830 г.) о языке романа «Юрий Милославский»: «Главное зам ечание: желая сохранить истину в разговоре (который NB , у вас всегда жив, без излишностей, и прекрасно заменяет простое описание), вы иногда увлекаетесь и несколько пестрите язык свой теми ошибками простонародного языка, которые принадлежат, так сказать, к костюму говорящих лиц, но которые в языке, как орудие писателя, составляют нечистоту и небрежность. Надобно непременно согласить истину костюма с требованиями языка, который во всяком случае должен быть классическим. Это трудно, но возможно и необходимо» (цит. по: Русск. писатели о лит-ре, 1, с. 82–83). |
| На Адриатическом побережье от Циспаданской Галии, примыкающей к устью По, до Апулийской Месапии на крайнем юге полуострова лето жарче, а зима холодней, чем на Тирренском побережье; здесь значительно суше, чем в Тоскане; в Апулии дожди выпадают редко, и засуха в прошлом являлась серьезной угрозой местному земледелию. В древнем Пицене Апеннинские горы близко подступают к морю, прибрежная равнина узка, но большую часть Апулии составляет исключительно плодородная степная равнина с черноземной почвой – это и житница Италии, и земля, особенно благоприятная для культивирования маслин. После Альпийской области самый суровый климат в Италии в ее центральной части, на Апеннинских горах – в Умбрии и древнем Самнии, или современной Абруции. Здесь посреднеевропейски снежно зимой, не жарко летом и выпадает особенно много дождей. О ландшафте горной Умбрии отечественный знаток Италии и итальянского искусства П.М. Муратов писал: «Сочетание широких, открытых долин со снежными горными цепями, блистающие серебром извивы тихих рек, поля, усаженные старыми ивами, по которым вьются столетние лозы, одинокие тополя, поседелые оливковые рощи на склонах, ряды древних городов, рисующиеся строгим силуэтом на каменных ребрах гор,– вот главные черты этого пейзажа. Это один из старейших виноградников Италии… Земля плодородна, водяные мельницы на Клитумне не оскудевают полным и веским зерном» (Муратов, цит. изд., с. 366). Хлеб, больше полбу и ячмень, чем пшеницу, сеяли в Умбрии и в древности, и все же в хозяйственном отношении это была по преимуществу земля тучных пастбищ, а не колосящихся нив. Апеннинские горы богаты строительным и поделочным камнем, в особенности разнообразными видами высококачественного мрамора. Несмотря на свою значительно большую территорию, чем Эллада, Италия, как уже было сказано, уступает ей протяженностью береговой линии, не говоря уж об отсутствии в Италии какого бы то ни было аналога Архипелагу с его бесчисленными островами. Поэтому рыболовство, как, впрочем, и кораблестроение, в Италии не составляло столь значительной части народного хозяйства, как в Греции, но рыбу издревле ловили и по берегам моря, и в По, и в горных реках, несущих свои воды в Тирренское море,– Арно, Тибре и Вольтурне, во впадающих в Адриатику Рубиконе, Метавре, Ауфиде, а также в озерах, не только в альпийских, но и в Тразименском в Этрурии, Альбанском и Регильском в Лации, в Фуцинском озере в Самнии. В морях ловили моллюсков, в Таррентинском заливе добывали раковины, из которых выделывали драгоценный пурпур. |
| В Крыму растут сосна, бук, ясень, граб, ольха, тополь, на южных склонах – дуб, тисс, а в прибрежной полосе также терпентин и красное дерево. Субтропическая растительность южного берега – кипарисы, лавры, магнолии, пальмы и кактусы – на него завезена и выращена искусственно, после присоединения Крыма к России, а в основном уже только с начала его курортного освоения на исходе XIX века. На южном берегу выращивают яблоки, груши, черешню, а также инжир и виноград. Фауна полуострова относительно бедна. В степи водятся зайцы, суслики, тушканчики, хомяки, из птиц – жаворонки, перепелы, коростели, в прошлом водились дрофы, на морском берегу – чайки, а также бакланы и пеликаны. По Крыму проходит один из маршрутов перелетных птиц – журавлей, гусей и скворцов. На полуострове нет зверей, которые живут на соседнем Кавказе, – медведей и кабанов. Нет в Крыму и орлов, о чем писал еще Страбон (см. Страбон, цит. изд., с. 285). Промысловое значение уже в античную эпоху имела добыча рыбы, вылавливаемой в Черном море, а также в Азовском, на северном берегу Керченского полуострова. В Гнилом Сиваше съедобной рыбы нет, за исключением Генического пролива, соединяющего его с морем, где встречается камбала. О численности населения Тавриды в эпоху принципата никаких надежных статистичесих данных нет. Гипотетические калькуляции в основном могут опираться на материалы археологических раскопок, которые дают представление о размерах территории поселений и плотности их застройки. Предположение, что в Боспорском царстве жило до 200 тысяч человек, половина из которых – в столичной Пантикапее и в других городах и селениях Крыма, а другая половина – на Кавказском побережье, в Танаисе и по берегам Меотиды, представляется реалистичным. Численность населения Херсонеса Таврического с его округой составляла не менее 50 тысяч. Обитавшие за пределами Боспора и Херсонесского полиса тавры, тавроскифы и скифы, а также проникшие на полуостров кочевники сарматы все вместе едва ли насчитывали более 100 тысяч человек. |
| des Diables de Ludun, p. 217 s. Цит. по Т. Рибо , – Болезни личности, пер. с фр., СПб., стр. 190). – Изображение внутр. мира одержимого см.. – Народом русским дознано, что нечистая сила не имеет личности , а потому нет у нее и лица , ибо лицо-то и есть лик, явление личности. Нечисть безлична и безлика, и лишь обманывает люд, притворяясь личностью. По слову народному «у нежити своего обличия нет, она ходит в личинах» (Вл. Даль , – Пословицы русск. народа, изд. 3-е, Т. 8., СПб. и М, 1904, стр. 198). Отсюда – бесчисленные переверты всякого рода (см. С. В. Максимов , – Нечистая, неведомая и крестная сила, СПб. 1903, стр. 11–12). По художествен. выраж. крестьян Сарапульск. у., Вятск. г., бес «в лесу с лесом равен, в поле с травой, а в людях с человеком» (id., стр. 12, прим.); «равен», т. е. схож. То же – у немецкого народа (J. Grimm , – Deutsche Myth., Göttingen, 1854, 3-te Ausg., Bd. 2. § XXXIII, S. 944 ff.), особенно богатые сведения о бесовщине коего дает Цезарь Гейстербахский в «Dialogus Miracularum» (H. Сперанский , – Ведьмы и ведовство, М., 1906. стр. 95–96; П. Г. Виноградов , – Ист. хрест. по Средн. Век., Ч. 2). Скидываясь чем угодно, диавол, однако, не имеет личности, хотя безсубстанциальность бесов немецкий народ, так же по-немецки, символически воспринимает как отсутствие спины (!). «Чем бы ни являлся диавол, – замечает по этому поводу Цезарь, – спины у него обыкновенно не бывает. Это известно твердо. Так говорила между прочим одна девушка, к которой повадился наведываться дьявол . Ей показалось странным, что он от нее всегда уходит пятясь задом [заметим, что так же отступает нечисть от креста], и она его спросила, как это надо понимать. «Licet corpora humana nobis assumamus, dorsa tamen non habemus – хоть мы и принимаем человеческий вид, но спин у нас нет», – так объяснил свое поведение вежливый гость» (Н. Сперанский , – id., стр. 90). Обстоятельство примечательное! Но оказывается, что это не единичный случай, и что внутренняя пустота, безличность, ирреальность, меоничность нечистой силы всегда немецким мистическим восприятием облекалась в образ без-спинности. |
|
|
