| Он один шел в школу, один возвращался домой, один шел в магазин и на улице он также играл один. Его характер просто не позволял ему присоединиться к другим. Он постоянно видел враждебность на лицах окружавших его людей и внушил себе, что все только и думают об искалеченном Данике. Постепенно он привык всех сторониться, начиная от старого молочника и кончая самым маленьким ребенком: он боялся их насмешек и издевательств. Сам Лука часто думал о Данике. Эти мысли не давали ему покоя. Ему очень хотелось узнать у Аниты, что же сказал врач. Но Анита даже не смотрела в его сторону и не разговаривала с ним. Сам же спросить ее он не осмеливался. Домашние Луки заметили, что он стал молчаливее, но усерднее в работе. Лука понял, что только в работе он может забыть об одиночестве. И вот из прежнего лентяя он превратился в труженика. Мать не могла нахвалиться им, сестра стала вежливее. Она сама была очень трудолюбивой девушкой, и леность брата всегда до крайности раздражала ее. Но существовало только одно место, где Лука чувствовал себя счастливым, - лес. Высокие деревья как будто заключали его в свои объятья и вытесняли из его души тоску одиночества. Лука приходил сюда, как только находил немного свободного времени, чтобы заняться любимым делом: он вырезал из дерева фигурки, забывая при этом обо всем на свете. Радость и счастье переполняли его. Покой и красота леса утешали и успокаивали. Вокруг было празднично и светло. Маленькие шишки на соснах выглядели как отполированные, а листочки на деревьях были такими нежными и прозрачными, что казалось, будто они пропускают свет. И сидящий под сенью деревьев Лука чувствовал ласковые лучи солнца на своих волосах и без устали двигающихся руках. Высоко в горах, среди стройных сосен, стоял одинокий маленький домик. В нем жил один старый человек. Он жил там в полном одиночестве, которое делили с ним лишь коза, кошка да несколько кур, и никто уже не помнил, когда он там поселился. Это был немного странный старик. В деревне сторонились и боялись его. Когда он изредка спускался в селение, чтобы купить продуктов, дети разбегались по дворам. |
| – И все-таки что стало импульсом для возникновения такого необычного коллектива? – Национальный оркестр я создал в расцвете своей карьеры баяниста-гастролера, игравшего в лучших концертных залах в России и за рубежом. И в то же время меня, с моим ансамблем народных инструментов, отправляли с концертами для строителей железных дорог, в тюрьмы и леспромхозы, где валили лес условно освободившиеся зэки. До «концертных» площадок добирались на продуваемых во все щели автобусах, при этом видели, в какой нищете, унижении и бесправии живут люди. Они слушали нас при свете керосиновых ламп, сидя на поваленных кедрах и соснах, но я видел, как блестят у них глаза. И мы играли им не кабацкую музыку, а самую серьезную. Вот там я и решил служить своим искусством тем, кто сеет и пашет, и создал национальный оркестр. В отличие от моих малотерпеливых коллег, у меня все получилось, а дирижированию я долгие годы обучался у дирижера Большого театра Гавриила Зимина, он видел во мне дирижера. – Случились ли какие-либо перемены в оркестре в последние два года? – Активно стали сотрудничать с президентом Славянского форума искусств «Золотой Витязь», директором Университета культуры МЧС, народным артистом России Николаем Бурляевым. Он приглашает наш оркестр на открытие и закрытие многочисленных форумов «Золотого Витязя».Так, недавно выступали в храме Христа Спасителя. А также выступаем на мероприятиях МЧС. Выступаем в престиж-ных залах, стараемся делать интересный репертуар. – Говорят, с исполнением «Романса» Свиридова у вас связано несколько интересных историй? – Расскажу. Владимир Гостюхин, известный «дальнобойщик», как-то в Кремле услышал «Романс» Свиридова в нашем исполнении. После концерта все уехали на банкет, а я припозднился: собирал инструменты и реквизит. Наконец, приезжаю в концертный зал гостиницы «Россия», где праздник в разгаре, ищу себе место. И вдруг Гостюхин, увидев, что я вошел, подбегает и падает на колени. Гости в недоумении, а Владимир Васильевич поднимается и объясняет всем, что был потрясен исполнением свиридовского романса «Бояном». Это одно из его любимых произведений, и он знает, как исполняют его разные оркестры, но такую пронзительность слышит впервые. С тех пор он часто бывает на наших концертах, у него есть все наши записи. |
| Сергей Забурниягин, заместитель председателя Московского областного отделения Императорского православного Палестинского общества Поскольку я работаю на тропе, занимаясь ее благоустройством и разметкой, часто встречаю небольшие (до 15 чел.) группы паломников из московских приходов, велолюбителей и энтузиастов скандинавской ходьбы. В сумме это несколько сотен человек. Можно стоять на Литургии в храме и при этом не помолиться. В крестном ходе не помолиться нельзя: он хорош тем, что в нем всегда присутствует подвижник-молитвенник, от которого труд молитвы передается, словно пламя, от свечи к свече. Поэтому индивидуальным паломником я бы настоятельно порекомендовал прежде сначала сходить в крестный ход, чтобы правильно воспринимать свое передвижение по тропе, и уже потом выходить в путь в одиночку. Советы паломникам Заранее подробно изучите траекторию. Скачайте карты с графическими файлами на телефон либо распечатайте их на бумаге: если сотовый сигнал пропадет, будет обидно заблудиться в трех соснах. Запланируйте места ночевок. В случае размещения в отелях обязательно забронируйте номер заранее. Ни в коем случае не выходите утром в путь без обильного запаса воды и чая. Оптимальный суммарный объем жидкости — 2,5 л на человека. Как показывает опыт, этого количества хватает до ближайшего на пути родника или святого источника с питьевой водой. Тогда обезвоживание вам не грозит. Не тащите с собой килограммы еды! Подмосковье — достаточно населенный регион, и на пути обязательно попадется продуктовый магазин; в дороге же с интенсивной физической нагрузкой есть почти не хочется. В одежде приветствуется «капустность», то есть возможность снимать и надевать вещи одну на другую, регулируя тем самым теплоотдачу организма. Обуви вам потребуется три пары, причем обязательно удобной и разношенной, и запасные носки на каждый день. ЦИТАТА Эка, какая хитрость, по машине... а ты потрудись угоднику, для души! И с машины — чего увидишь? А мы пойдем себе полегонечку, с лесочка на лесочек, по тропочкам, по лужкам, по деревенькам, — всего увидим. Захотел отдохнуть — присел. А кругом все народ крещеный, идет-идет. А теперь земляника самая, всякие цветы, птички тебе поют... — с машиной не поравнять никак. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > «Когда же исполнится мир красотой…» 30.12.2020 846 Время на чтение 12 минут С 18 февраля 2020 года по 25 февраля 2026-го в Дворянском собрании Костромы проходит выставка «А у него же Русь в корни...», посвященная 145-летию Ефима Честнякова (1874-1961) – самобытного русского художника, писателя, скульптора. В экспозиции представлены лучшие живописные работы, глинянки-скульптуры, документы и личные вещи шабловского мастера. Ефим Честняков. Вот художник, которого, годы спустя, нашла едва ли не самая громкая слава из всех учеников знаменитой Тенишевской мастерской в Петербурге, ковавшей кадры для Академии художеств в начале ХХ века. Мы не найдем его имени в энциклопедиях того времени рядом с именем хотя бы Ивана Билибина, соученика и близкого товарища, его имя не звучало нигде еще в 60-х годах XX века, но после нескольких научно-изыскательских экспедиций сотрудников Костромского музея изобразительных искусств состоялось второе открытие художника. Его персональные выставки прошли тогда в городах Советского Союза и за рубежом, открылись посвященные художнику музеи, стали проводиться Честняковские фестиваля и чтения. Сегодня весь мир знает о творце, которого по способу художественного осмысления действительности можно поставить рядом разве что с Велимиром Хлебниковым, с тем лишь отличием, что Вселенной Ефима Честнякова была костромская деревня Шаблово. Впрочем, сказать, что умер художник в полном забвении, будет неправдой. Вселенная из всех деревень окрест на реке Унже Кологривского района хоронила его знатно. Почти пять километров до кладбища гроб несли на руках – прикоснуться к нему считал своим долгом каждый. Пустая подвода шла рядом… У могилы на соснах развесили расшитые домотканые полотенца. По обычаю, висели они сорок дней. И потом еще долго трепетали на ветру… На кресте написали – «Спи спокойно, наш любимый учитель», четко определив главное в своем отношении к земляку. Смерть Ефима Васильевича не поставила точку в его биографии, скорее, стала отточием для начала признания. О творчестве Честнякова написано столько исследований и художественных повествований, что бессмысленно пытаться написать хотя бы строчку, не имея особого на то повода. В конце 1980-х на выставке «У бескорыстия есть имена…», устроенной еще Советским фондом культуры, я познакомилась с Николаем Дмитриевичем Бородулиным, земляком Честнякова: вместе со своим родственником Александром Федоровичем Бородулиным он подарил Кологривскому музею три работы художника. Николай Бородулин – из поколения тех, кто шагнул в год совершеннолетия в пекло Великой Отечественной. Зарево войны, казалось, поглотило все прежние впечатления, но едва услышал в 1945 году тишину родной деревни Спирино, так ноги сами понесли в Шаблово – к Честнякову… В пространстве честняковских картин царствуют дети. Попытаемся же взглянуть на судьбу костромского художника глазами мальчишки, упоенно внимавшего его сказкам в конце 20-х – начале 30-х годов ХХ века. |
| — Согласен, лейтенант, — спокойно сказал Уханов, очищая рукавом затвор автомата. Кузнецов намекал на ошибку Дроздовского, на то, что он со связистами запоздало пришел сюда, отклонился в сторону от бронетранспортеров и, таким образом, некстати вызван был огонь немцев, устроена никому не нужная кутерьма в тот момент, когда надо было выносить разведчика. Дроздовский с минуту безмолвно покусывал губы, затем произнес с непрекословной убежденностью: — Пока я жив, я отвечаю за батарею! Отвечаю я, Кузнецов. В том числе и за твою жизнь… — Вот даже как! Нет, не за меня, комбат! Как-нибудь отвечу за себя и своих сам, если повезет!.. — несдержанно ответил Кузнецов и сразу осекся. Он не хотел продолжать разговор в присутствии Зои и связистов, не хотел проявлять при них открытую свою неприязнь к Дроздовскому — Прекратим на этом, комбат! — сказал он. — Говоришь, искать? Крупнокалиберный пулемет на окраине станицы методичным огнем прошивал, сек пустынную степь левее воронки, и густой свист пуль не отдалялся, а будто застыл на месте, не сдвигаясь в найденном секторе. — Значит, комбат, хочешь, чтоб мы искали? — повторил Кузнецов. Связисты с тревогой поворачивали к нему головы, и, оторвав от коленей костяное, в сизых пятнах обморожения лицо, настороженно и исподлобья вникал в звуки его слов пленный немец, и Зоя поднялась, с беспомощным вопросом в округленных бровях глядела сплошь темными под белой шапкой глазами. «Что она так всматривается в меня?» — подумал Кузнецов, отворачиваясь. — Ну, так решено! — с непонятным противоестественным спокойствием проговорил Кузнецов. — Я останусь здесь с Рубиным. Еще раз осмотрим местность. А вы, как только стихнет, к черту, к черту отсюда! Уханов, поведешь их! А то опять заплутаются в трех соснах! «Сумасшествие какое-то, безумие какое-то, — подумал он, внутренне трезво сознавая непоследовательность в своих решениях. — Что со мной происходит? Я перестал владеть собой? Я знаю, что бессмысленно искать разведчика, но соглашаюсь, сам хочу сделать это?..» — Да, искать. Отдайте, Кузнецов, приказ Рубину тщательно осмотреть местность. А мы подождем! |
| Уже самый первый диалог с человеком, который хочет стать добровольцем, я выстраиваю так, чтобы у него не возникло иллюзий, что своим обращением он сделал великое благодеяние человечеству, и его сейчас станут восхвалять и носить на руках. Наоборот, на этой стадии я общаюсь нарочито сухо, благодаря чему люди гордые и тщеславные (не борющиеся с этими страстями) отсеиваются сразу, и экономится много времени. Когда человек уже зарекомендует себя в деле, тогда можно общаться с ним более тепло, проявлять благодарность, не боясь его этим испортить. Думаю, что при таком обращении здраво настроенный человек ощущает в своей душе и жизни ту самую «плату от Бога», которая наилучшим образом стимулирует и ведет его. Если бы я постарался «оплатить» эту деятельность сам, раздавая направо и налево «спасибо», «молодец» и какие-то почетные статусы, то тем самым только обокрал бы товарищей, заменив бесценную оплату на что-то дешевое и даже вредное. Во многих благотворительных проектах добровольцам приходится иметь дело с немытыми людьми, с ранами и экскрементами, в таких случаях сама деятельность смиряет. В случае же душевной помощи, наставничества в кризисных ситуациях, как в нашем проекте, есть почва для самовозвышения. Приходит, например, на форум женщина, живущая в сожительстве, жалуется на свою неудовлетворенность отношениями, и чтобы помочь, необходимо ей как-то объяснять патологический характер самих отношений, в которых она состоит. И здесь у добровольца (как правило, воцерковленного православного) возникает соблазн почувствовать себя гораздо выше «всех этих заблудших, которые погрязли в грехах, словно заблудились в трех соснах». Если добровольцы начнут возноситься, это будет пагубно как для них самих, так и для деятельности, которую они ведут. Поэтому и стоит задача настраивать добровольцев на верный лад. У нас есть что-то вроде устава, где сказано, что познание и совершенствование себя – главная цель нашей деятельности. Ведь общение в интернете мало чем отличается от обычного, и болевые точки вылезают в диалогах с теми, кто обращается за помощью. Все правила модерации и действия администраторов (ведущих добровольцев) выстроены в этом русле: чтобы участники команды действовали по Правде и росли не только как специалисты, но и как люди, как (в большинстве случаев) православные христиане. |
| — Господин полицейский, о Каё я знаю совсем немного и говорить об этом не хочу. — Но ты ее убил? — Ну, я счел, что ее не стоит оставлять в живых. — Чем же она так вам не угодила? Рассказывайте, — велел Хигаки. — Просто она была тупая, даже в электричке толком себя вести не умела. Когда кто-то из пассажиров делал ей замечание, чтобы она не выставляла ноги в проходе, она начинала грубить. — Но таких людей в электричках довольно много. — Вот я их всех и поубивал бы! Хигаки посмотрел на Фудзио с иронией. — Чего это вы надо мной смеетесь? — спросил Фудзио, хотя ирония Хигаки его вовсе не задела. — Когда человек хочет поубивать всех, так и подмывает сказать ему: «Не перетрудись». — Поиздеваться решили? — Нет, я только хотел сказать: «Не перетрудись». — Допрос перешел в русло приятной беседы. — Судя по вашему объяснению, Уно-сан, убив девушку, вы как будто пришли в себя. Вам захотелось, чтобы она вернулась домой. Но мертвые не воскресают, даже если вам очень захочется. — Хигаки-сан, это глупо. Невозможно поверить, что вы настолько примитивно оцениваете меня, — доброжелательно заметил Фудзио. — Когда люди поступают плохо, я даю отпор. Это всего лишь вопрос принципа. — Что вы имеете в виду? — То, что я ненавижу весь мир. — Какой мир? — Мир — это мир. Полицию, которая презирает людей и отдает их под суд. Дотошных, наглых журналистов. Идиотов, которые изводили меня в школе, считая, что ничего хорошего из меня не получится. Мою сестру и ее муженька, мечтавших о том, чтобы я умер. Женщин, похожих на похотливых самок. Они — мои враги. — И Хата-сан тоже? — Нет, она другая. — Выходит, только она — человек? — Нет. Она — вьюнок. Вы этого не поймете, — Фудзио на мгновение умолк. — Мне захотелось сделать вам сюрприз. Хочу вернуть дочерей их матерям. Я покажу, где все это произошло, — Фудзио постарался придать своему лицу дерзкое выражение. Однако сердце его затрепетало. Фудзио уже рисовал в своем воображении чудные картины. Он увидит прозрачный рассвет, золотые лучи утреннего солнца в легкой дымке, услышит шум морского прибоя, и шум ветра в соснах. А может быть доведется увидеть волны, горящие в отблесках вечерней зари, первую звезду, луну, глядящую с небес. |
| ВЫЗОВ БРОШЕН Начало этого года, 2008-го от Рождества Христова, было ознаменовано внезапно вспыхнувшим острым идейным спором о Византии, ее уроках, какие может извлечь сегодняшняя Россия, и ее наследии. Сказать, что этот спор стал основным идеологическим спором этих месяцев – нельзя, поскольку, на самом деле, он стал единственным. Все остальное было доспорено, договорено и прискучило еще в прошлом, весьма насыщенном в идейном плане, году. Старая смыслократическая повестка исчерпала себя, новая зависла в тревожном ожидании то ли политической определенности, то ли новых событий мирового кризиса. И среди этого идеологического затишья настоящей бомбой стал фильм о. Тихона (Шевкунова) о Византии. Ладно скроенный, крепко сшитый, интеллектуально насыщенный, заостренный и провокативный. Бессильные вопли академической образованщины о «фальсификации истории» и «превращении ее в пропаганду» придали этому фильму нужную огласку, «паблисити», как сказали бы сторонники англицизмов. Впрочем, за этими разговорами о «фальсификации» не скрывается ли страх перед нарушением монополии образованцев на идеологическое «пользование» истории? Некоторые имена рецензентов, стяжавших в рамках «грантовой» науки печальную известность именно на беспардонном искажении и фальсификации исторической памяти о Византии, говорят именно об этом. Однако большинство интеллектуалов встретили брошенный отцом-архимандритом вызов честно и с искренностью. В конечном счете, нам надоело уже блуждать в двух соснах между «Россией и Европой», между «Востоком и Западом» и добавление нелишнего третьего – Византии, Империи Ромеев, – это существенный стимул к размышлению и идеологическому конструированию. Сразу обозначилось несколько позиций – безусловный византизм, основанный на идее преемства Москвы как «Третьего Рима» от византийского наследия и византийского опыта. Столь же безусловный антивизантизм, основанный на повторении с известными вариациями антивизантийских тезисов пропаганды времен Гиббона и Владимира Соловьева с его «когда в растленной Византии погас божественный алтарь». Но большинство, все-таки, склоняется к принятию позиции о. Тихона, основанной на критике исторического опыта Византии с целью извлечения из него полезных уроков. |
| Во всем этом есть какая-то невротическая самоненависть, отчаянное желание доказать всем (и, в первую очередь себе) что нет, я-то ни в коем случае не “совок”. Ненавижу “совков”! Такой человек мучительно стыдится своего происхождения, своих родителей и дедов, и требует, чтобы все стыдились вместе с ним. В ответ на эту болезненную самоненависть у многих появляется желание поступить ровно наоборот - восхвалять и прославлять СССР, причем в наиболее его суровые годы, при Сталине, упорно игнорируя самые достоверные свидетельства действительно страшных беззаконий и жестокостей той эпохи. Как это очень часто бывает, люди блуждают в двух соснах ложного выбора – ты за презрение к “совкам” или за всенародную любовь к Генералиссимусу? Мы не обязаны выбирать то или другое. Мы можем – и должны - увидеть в советских людях, прежде всего, людей, заслуживающих того, чтобы их достоинство признавалось, людей, которые не заслуживают ненависти и презрения, людей, которых можно в чем-то искренне уважать, за что-то поблагодарить. Неприятие идеологии – и порожденного ей политического режима – основано в этом случае именно на том, что он погубил много людей – а еще больше обделил, со своим навязанным единомыслием и принудительным атеизмом. Эти люди – наши предки, которых мы признаем своими, к которым мы не собираемся питать ненависти и отвращения. Они созданы по образу Божию; за них умер Христос; мы должны с любовью молиться об их душах. Конечно, их грехи являются грехами и их заблуждения – заблуждениями, причем тяжкими, и это должно признавать, но для нас это не причина для ненависти к людям. Мы все грешим и заблуждаемся и имеем великую нужду в милости и прощении. Мы нуждаемся в том, чтобы люди, родные нам, не отрекались от нас и молились – и сейчас, и когда мы умрем. Как Христос Спаситель не отрекается от грешников, но умирает за всех нас на Кресте. Люди, которые заблуждались, грешили, страдали, со всеми их правдами и неправдами, подвигами и беззакониями – наши родные. Мы оплакиваем их грехи и их ложную веру в марксизм-ленинизм, с печалью и состраданием. Необходимо осудить и отвергнуть ложь и преступление; недопустимо иметь презрение к людям. |
| Ну что ж тут обманываться и плутать в трех соснах, которые лукавым высажены уже так давно! Православным христианам не стоит поддаваться на такие ухищрения! Раньше женщина считалась прежде всего хозяйкой, хранительницей семейного очага, а сейчас скорее ценится ее продвижение по службе. Но какие профессии более других подходят верующей женщине? Для женщин в целом более естественны те сферы социального и профессионального бытия, которые, по сути, являются расширением ее функциональной деятельности как матери и жены. Мать не может вырастить детей, периодически не занимаясь их домашним лечением. Поэтому она может быть хорошим врачом. Уча и воспитывая своих детей, она может расширить такого рода попечения до школы, детского сада, какого-то другого образовательного заведения. Женщина готовит дома, убирается дома, но она может готовить и убираться не только для своих близких. Для женщины естественно вносить умиротворяющее, стабилизирующее начало в жизнь семьи. Неудивительно, что она может быть юристом, социальным работником, то есть умирять и разбирать конфликты других людей, стараясь утишить и утешить тех, кто скорбит, обижен, и увидеть ту или иную жизненную ситуацию не только с точки зрения формальных законодательных требований, исходя из буквы закона, но и саму ее суть. Женщина может найти разные сферы приложения своих сил. Не нужно только стремиться заниматься тем, что прямо противоречит ее главному предназначению и правилам семейной иерархии; тем, что, за некоторыми исключениями, противоестественно и в области общественно-социальной и профессиональной жизни, например, быть главным начальником в сугубо мужском или преимущественно мужском коллективе или в тех производственных сферах, которые требуют жесткого рационального логического подхода, исключающего любое проявление душевности, сердечного попечения. Наконец, не надо работать там, где это просто вредно для физического бытия женщины как «сосуда немощнейшего». В советское время притчей во языцех были женщины в оранжевых куртках, которые клали шпалы на железной дороге. |
|
|
