| Существуют содержательные параллели между сочинением К. О. и великорус. памятниками сер. XV в., направленными против Флорентийской унии: Повестью о Флорентийском Соборе Симеона Суздальца , посланием митр. св. Ионы и Собора епископов в Великое княжество Литовское, «Словом... на латыню», на основе к-рого построено повествование об этом сюжете московского великокняжеского летописания (начиная со свода 1479 г.). При сходстве мн. сюжетов в произведении К. О. и в великорус. текстах между ними очевидны многочисленные расхождения. Иначе, нежели в московских источниках, К. О. рассказывает о судьбе митр. Исидора. Уехав из Флоренции, митрополит не смог добраться до Москвы, потому что был арестован по дороге, позже он бежал в Рим, оттуда был отправлен в Царьград (К-поль). После захвата К-поля османами Исидор вернулся на Русь. Воспринимая постигшие его несчастья как наказание от Бога, он раскаялся в униатстве, за что рим. архидиакон и проповедник Бенедикт его отравил. К. О. вспоминает и др. версию, согласно к-рой Исидора убили киевляне. Неизвестно ни великорусским, ни западнорус. источникам упоминаемое К. О. послание папы Евгения IV к К-польскому патриарху Иосифу с требованием назначить Исидора на Русскую митрополию. Из протестант. полемической лит-ры К. О. заимствовал мысль о папе, к-рый «слушается дьявола», в «Истории...» диавол выступает советчиком папы Евгения. Хотя в «Истории...» обнаруживаются свидетельства знакомства ее автора с великорус. произведениями, направленными против Флорентийской унии, московские тексты нельзя считать непосредственным источником сочинения К. О. (В лит-ре встречается утверждение, что К. О. использовал послание Московского вел. кн. Василия II Васильевича визант. имп. Константину XI Палеологу (1452), что неверно, потому что послание не было отправлено.) Вероятно, в качестве первоисточника следует искать традицию, возникшую на греч. почве, к-рая влияла и на московских, и на западнорус. книжников. Исследователи отмечали связь между «Историей...» К. О. и «Историей осьмого Собора» кн. А. М. Курбского - оба автора пользовались одним несохранившимся протографом. «Речи» греков на Соборе в сочинении К. О. заимствованы в т. ч. из «Книжицы в десяти разделах» (Острог, 1598). В «Истории...» имеются небольшие заимствования из хроники Мартина Бельского XVI в. В сочинении очевидны следы неудачного соединения разных источников. Так, рассказ о «злых» деяниях папы (злоупотребления, вызвавшие восстание в Риме, борьба с участниками Базельского Собора и др.), заимствованный из какой-то «всемирной» хроники, не согласуется с ролью папы в основном повествовании, где папа, оказывается, был принужден к дурным поступкам аббатом из Родоса и епископами. Исследователи отмечали эмоциональность и образность изложения в «Истории...», отсутствие лит. усложненности. Произведение изобилует цитатами из Свящ. Писания и творений св. отцов. |
| 122 Затем Исидор проехал в Польшу. На Пасху, в краковском соборе, он отслужил службу по греческому обряду (Флорентийская уния признавала обрядовые различия вер несущественными). Однако, когда митрополит пытался проделать то же во Львове, где в православной церкви он служил по католическому обряду, русское население пришло в негодование, и поборнику унии пришлось покинуть город, ничего не достигнув. Население Львова, за последние 100 лет неоднократно убеждавшееся в том, как неразрывно связан католицизм с политическим владычеством иноземцев, не желало унии. Наконец, Исидор прибыл в свою митрополию, в Киев. Князь Александр Владимирович, правивший именем польско-литовской короны, в чьей власти находилась киевская земля, готов был принять унию, поскольку это укрепляло его позиции как ставленника чужеземной власти. Но с населением города митрополит не мог найти общего языка. Кончилось дело тем, что Исидор был изгнан киевлянами. Уже первые шаги проповедника католицизма на Руси показали ему, что взятая им на себя задача труднее, чем он думал. Между тем главное оставалось впереди: нужно было внедрить унию в Москве. Исидор видел эти трудности; именно этим и надо объяснить, почему он не проехал из Италии прямо в Москву, что он непременно бы сделал, если бы был уверен в своем успехе на Руси. Он надеялся заручиться поддержкой на периферии, прежде всего западной, и, опираясь на уже завоеванные, как он думал, позиции, рассчитывал легче преодолеть сопротивление, с которым, как понимал, ему неизбежно придется столкнуться в Москве. Но оказалось, что опереться было не на кого. Помимо таких, как киевский князь или князь Юрий Смоленский, и еще кое-кого из боярской знати, сторонников унии на Руси не было. Но Исидор не принадлежал к людям осторожным и, видимо, не очень взвешивал обстоятельства, полагаясь на собственную энергию и настойчивость, на силу своего личного воздействия. Еще в Италии Исидор поддерживал миссионерские планы папы обещаниями, столь же заманчивыми, сколько и безосновательными. |
| В 15-й день июня 1605 г. он лично явился в виленскую ратушу, где заседали бурмистры и радцы обеих сторон, римской и русской, и показал им весьма старую книгу, найденную им в кревской церкви, писанную уставным славянским письмом и содержавшую в себе описание Флорентийского Собора и грамоту митрополита Киевского Мисаила к папе Сиксту IV. Показывая книгу, Поцей сказал, что находит нужным напечатать столь важную грамоту для всеобщего сведения по-русски и по-польски, а чтобы противники не дерзнули разглашать, будто грамота напечатана не из старой книги, но по каким-либо новым рукописям, просил членов ратуши засвидетельствовать показанную им книгу с грамотою своими подписями и о всем этом заявлении занести в актовые книги ратуши и выдать ему выписку из них. Желание Поцея было исполнено, и он вскоре действительно издал в Вильне названную грамоту и на польском и на русском языке . С тех пор униатские и латинские писатели вслед за Поцеем с торжеством указывали на грамоту Мисаила как на свидетельство, что и в его время существовала уже уния в Литовском государстве, а православные или прямо отвергали подлинность грамоты, или относились к ней с сомнением и недоверием . Но если несправедливы последние, так как нет основания считать грамоту подложною , то несправедливы и первые: они видели в грамоте больше, нежели сколько в ней находится . Грамота, бесспорно, представляет свидетельство, но не о действительном существовании унии в то время, а только об одной из попыток к принятию унии и драгоценна для нас потому, что изображает тогдашнее положение православных в Литовско-Польском государстве, показывает настроение умов между ними и вообще проливает несколько света на этот темный период нашей церковной истории, о котором сохранилось так мало сведений. Кроме того, грамота имеет весьма важный интерес литературный: она почти единственный памятник духовной литературы в Западнорусской Церкви от 2-й половины XV в., хотя, правда, памятник не высокого достоинства, потому что при всей обширности своей скудна содержанием и отличается необычайным многословием и растянутостию, крайнею напыщенностию и повторениями одного и того же. |
| Весной 1584 г. Леонард Абель предпринял паломничество в Иерусалим и, проезжая через долину Бекаа, вошел в контакт с Иоакимом Дау. Они встретились в конце марта 1584 г. в деревне Айта под аз-Забдани, где вконец обнищавший Иоаким укрывался от вымогательств османских пашей. Патриарх, не смевший появиться ни в Дамаске, ни в Триполи, был в таком положении, что не мог позволить себе конфликт еще и с представителями католической церкви, достаточно влиятельной в Леванте. В то же время, вне всякого сомнения, он не был сторонником унии. Поэтому на переговорах с Абелем патриарху пришлось отчаянно лавировать. Папский посланник представил Иоакиму грамоту апостольского престола, призывавшую к возобновлению унии, заключенной на Флорентийском соборе, и принятию григорианского календаря. Патриарх ответил, что ничего не слышал о Флорентийском соборе. Эта фраза приводится в научной литературе как пример вопиющего невежества османских христиан в теологических вопросах. 1819 Как кажется, это отнюдь не очевидно. Иоаким, вполне возможно, желал уклониться от прямого ответа и выиграть время. Абель передал ему для ознакомления экземпляр актов Флорентийского собора. Антиохийский патриарх заявил, что, перед тем как принимать столь важное решение о вероисповедном и церковном единении, ему необходимо проконсультироваться с предстоятелями других поместных церквей и с верхушкой христианской общины Сирии. Поэтому он назначил Леонарду Абелю следующую встречу в Триполи для окончательного оформления договоренностей. Не исключено, что уже тогда Иоаким твердо знал, что в Триполи в оговоренный срок он не появится. Вскоре он отплыл в Константинополь, рассчитывая получить от вселенского патриарха денежную помощь для избавления от своих долгов. 1820 В Иерусалиме Абель попытался склонить к унии патриарха Софрония. Тот вел себя так же уклончиво, как Иоаким, ссылался на необходимость обсудить этот вопрос с авторитетным в православном мире александрийским патриархом Сильвестром, а потом уехал на Синай. Не дождавшись ответа, Абель вернулся в Халеб, узнав по дороге, что его встреча с Иоакимом тоже не состоится. |
| Автор сам же, пусть и в предельно вежливой форме, сообщает читателям: возможно, не она играла роль первой скрипки в оркестре причин, толкавших Исидора к самозабвенному «продавливанию» унии. А «терпим» Исидор к латинянам оказался до такой степени, что сдал им всё, чего только они ни потребовали, призывая к тому же и своих единоверцев, даже участвуя в организации нажима на участников православной делегации на Ферраро-Флорентийском соборе. Автор, в частности, отмечает, по обыкновению, «скругляя» острое: «Примерно с весны 1439 г. И вплоть до подписания унии он (Исидор. - Д.В. ) вместе с... Виссарионом Никейским, предпринял ряд практических действий, направленных на склонение православного духовенства к унии, благодаря чему объединение было достигнуто, правда, в ущерб чистоте православной веры» (С. 249). Звучат как: «Жаль, но что поделаешь». Можно ли подобное поведение называть всего лишь «терпимостью»? Скажем так: на совести автора. Стоит повнимательнее взглянуть на «патриотизм» Исидора и его, как выразился С.Ю. Акишин, «особую связь с монархией». Последняя выражается в том, что Исидора ряд исследователей причисляет (по косвенным признакам, без прямого и ясного подтверждения, но все же довольно веско) к одной из боковых ветвей династического древа Палеологов, либо к числу незаконнорожденных потомков одного из знатнейших Палеологов. Таким образом, возможно, цель династии - сохранить власть над остатками «Греческого царства» - одновременно и его цель, его дело. Между тем, автор ясно пишет об императоре Иоанне VIII, главе дома Палеологов: «Ему, как правителю Византийской империи, соединение или уния была нужна любой ценой. И здесь для него было не так важно сохранение чистоты православной веры, но его волновала судьба Империи» (С. 96). Вот она и суть вопроса: сохранение чистоты веры - не так важно. Что такое «патриотизм» Исидора с этой точки зрения? Желание сберечь остатки когда-то великой державы от нашествия турок-османов и оставить их под скипетром Палеологов. Желание, конечно же, благое, однако, думается, не любую цену уместно было платить за его исполнение. |
| Что касается греческих епископов, то человек принадлежит к тому народу, которому он служит (хоть и половина митрополитов " всея Руси " были греки) и греческие епископы ровно 700 лет, если включать год крещения и год выхода территории нынешней Украины из юрисдикции Константинополя (с 988 по 1686 годы), служили вначале всему русскому народу, а затем «малой его части». Отдельно повторяю для современной украинской молодежи: термин Малая Россия (малороссы), не украинский и даже не русский, он административно-церковный, греческого происхождения, соответственно, малороссы не «малость русские» они просто русские (читайте ссылки). Опять таки, с этим не согласятся «свидетели текстов Грушевского», но со стороны виднее. Западная Русь (не Украина) Уния? Есть мнение, что географический термин украинец (житель окраины) стал этнонимом отдельного от русских народа с принятием Унии с католическим миром западно-русских земель в 1596 году (Брестская уния). Но все, как говорится, не так однозначно. Во-первых, есть примеры упорного сопротивления народа унии, которые приводили к возврату в православие. Мы, греки, дважды подписывали Унию (точнее наши элиты), впервые в 1261 году (Лионская уния) и потом в 1349 (Ферраро-Флорентийская уния). Но эти унии так и остались на декларативном уровне, так как народ остался православным. Большинство современных греков даже не знает, что это было в нашей истории, и греко-католиков в Греции почти нет. То есть уния — это вполне обратимый процесс. К тому же в западной Руси, уния не была доведена до полного перехода в католицизм (как было с Хорватами). Догматически униаты католики, но по обряду православные. То есть воспоминание о православном (русском) прошлом сохранилось. Польша? Есть мнение, что географический термин украинец (житель окраины) стал этнонимом отдельного от русских народа за несколько веков в составе Польши, но это тоже неправильно — русские продолжили быть русскими. Во-первых, мы, греки, приложили руку (в прямом смысле): в 1620 году Иерусалимский патриарх Феофан III восстановил православную Киевскую Митрополию, рукополижив новых епископов для Малой России (Малороссии), то есть той части русского народа, которая была в составе Польши и поляками называлась Украиной. |
| Теперь вы нам послали со своей стороны ваше исповедание веры, сопровожденное выдержками из Свв. Отцев, а мы вас просим дать более точное объяснение (вашего верования). Но вы не желаете его дать, и посему нам не о чем больше говорить”. Император ответил: “Я – не хозяин Собора... Формула, которую мы вам направили, довлеет, и нет никакой необходимости в разъяснении... Что вы хотите более сего? – Вы признаете Сына Виновником Духа; далеко от того, чтобы противоречить сему, мы с вами соглашаемся в этом выражении; и именно как знак нашего согласия должно быть принято то, что мы вам не возражаемъ”. Кардинал Цезарини ответил на это: “Употребляя слова “проистекаетъ” и под., ваши имеют в виду то второе “происхождение” Св. Духа, именно – происходящее во времени; а то, что мы желаем, это – заявление, согласующееся со Свв. Отцами, которые возвещают Сына в отношении Св. Духа, как “una cum Patre, causalitatem substantiæ” 432 . 17-го мая греки собрались в жилище Патриарха для обсуждения вопроса об Унии, но не пришли ни к какому результату. 21-го мая Император снова обратился к Папе с прежней просьбой не принуждать греков к более точной формулировке своей формулы. Но Папа послал к грекам трех кардиналов, которые еще раз категорически затребовали от греков дать ту формулировку заявления об исхождении Св. Духа, которая им, латинянам, была угодна. Греки отказались это сделать. Тогда папа вызвал к себе Императора и выразил ему неудовольствие на то, что столько денег, затраченных им на Собор, явились потерянными по вине греков, не хотящих придти к соглашению с латинянами. Император ответил, что, по мнению греков, формулировка, данная ими латинянам, не нуждается в пояснении, и большинство греков отказывается дать иную; кроме того, он заявил, что. не может принуждать своих иерархов. 27-го мая Папа пригласил к себе греков и через переводчика обратился к ним с увещанием. Он говорил им о своем рвении достичь Унии, о том рвении, которое вначале проявляли также и греки; затем он стал порицать их за то, что они, противно уговору, отказываются вести новые дискуссии и принять исповедание веры латинян, без уточнения своего собственного исповедания. |
| Если будет заключена Уния, помощь Западных государей Византии не заставит себя ждать. Закончил Папа свою речь призывом к грекам заключить Унию. На речь Папы ответил Исидор Киевский: “То, что сказал Папа – справедливо. Но и греки не оставались бездейственными, и дело такой важности требует значительного времени”. С тех пор среди греков наступает резкий перелом, о котором мы говорили в начале 5-й главы нашего труда. Несколько греческих иерархов, именно – Исидор, Виссарион, Дорофей Мителенский и епископ Лакодимийский заявили Императору, что если он желает Унию, то они готовы сами немедленно заключить ее. Но Император, не желая вызвать открытого раскола среди греческих иерархов, так как были среди них и решительные противники Унии, не одобрил их план. 28-го мая, на внутреннем собрании, он обратился с речью к своим грекам, призывая их немедленно заключить Унию, если этому не препятствует их совесть; по его, Императора, мнению, совесть не препятствует сему. Закончил он свою речь призывом заключить Унию ради спасения государства. “Всякий, кто препятствует заключению этой святой Унии”, говорил Император, “является более дурным предателем, чем Иуда”. Некоторые иерархи вокликнули на это: “Да, анафема тому, кто не любит Унию! Только эта Уния должна быть свята!” Затем, в течение двух дней Исидор и Виссарион на собрании читали выдержки из свв. Отцев, дабы примирить учение греческих Свв. Отцев с учением латинян об исхождении Св. Духа и от Сына. Напрасно св. Марк Ефесский указывал на то, что приводимые ими места являются фальсифицированными в рукописях со стороны латинян. 30-го мая Георгий Схоларий, в добавление к своим речам о пользе заключения Унии, передал собранию свое сочинение в пользу мнения, что Св. Дух исходит от Отца и Сына. Возможно, что оба сочинения были поданы им по распоряжению Императора, а не были его личным мнением. В то время как происходило внутреннее наступление на сознание греческих иерархов, и со вне производился нажим, чтобы скорее покорить непокорных еще. Греки терпели не только духовную муку, но и лишения и даже голод, о чем свидетельствуют и св. |
| Со смертью Патриарха, как говорит Сиропул, Император остался один в управлении Православной Церковью, и все дальнейшее всецело взял в свои руки. После торжественных похорон Патриарха, похороненного в храме Санта Мариа Новелла во Флоренции, греки известили Папу, что желают как можно скорее закончить дело Унии, так как они не могут долго оставаться без Патриарха. Папа вызвал к себе трех митрополитов: Никейского, Киевского и Мителенского и просил их, поскольку греки и латиняне ныне находятся в согласии в догматическом вопросе, именно – в вопросе “Filioque”, придти к соглашению и по другим пунктам. На это митрополиты ответили, что они не уполномочены дать оффициальный ответ, но личное их мнение таково: “У нас с времен Отцев употребляется квасный хлеб для Евхаристии, а у вас – безквасный хлеб, но оба обычая в равной мере хороши. Чистилище не является вопросом, который явился причиной раскола, и, следовательно, можно будет обсудить сей вопрос уже после заключения Унии. После заключения Унии, папа сохранит свой примат настолько, насколько это явится законным ему сие приписывать. В нашем Символе мы не сделаем прибавления, но мы согласимся на то, чтобы в ваших церквах вы его сохранили. Мы признаем также, что принужденные необходимостью, по причине ересей, вы чрез это прибавление объяснили более наглядным способом, то, что заключается в Символе Веры , не, собственно говоря, прибавлением, но только благочестивым разъяснением, введенным в Символ. Два Символа (ваш и наш) – хороши и имеют тот же смысл. Наконец, мы допускаем, что освящение Свв. Даров происходит чрез произношение слов Господа нашего, хотя затем мы и молим Духа Святаго, чтобы хлеб и вино стали Телом и Кровию Христа” 577 . Хотя в этих словах и так уже находился, можно сказать, отказ от всего того, за что так пламенно и столь долгое время боролся св. Марк Ефесский , хотя греки и сделали большую уступку в ущерб православному учению, однако, и это не удовлетворило Ватикан, который требовал того, что называется “безусловная капитуляция” со стороны Православной Церкви. Выслушав ответ митрополитов, Папа потребовал оффициального (хотя и ответ митрополитов, в сущности, был оффициальным) и более точного (т. е. более латинизированнаго) ответа греков. |
| Каждая попытка унии сопровождалась определенным числом богословских споров, и в защиту или против нее писалось множество трактатов и речей. Споры эти были бесплодными, ибо они никогда не доходили до обсуждения основного вопроса. Действительным препятствием к объединению было то, что на Востоке и Западе чувство религии было различным; о чувствах же спорить трудно. Более того, на какой высший авторитет могли сослаться обе стороны? Решили, что это должны быть Св. Писание, постановления тех соборов, которые обе стороны считали Вселенскими, и творения тех отцов Церкви, которые считались православными и Богодухновенными. Поэтому спорящие стороны проводили время в том, что забрасывали друг друга цитатами из текстов. Тексты эти зачастую цитировались неточно и в плохих переводах и редко были убедительными. В Священном Писании и правилах соборов подчас не было ничего по вопросам, которые дискутировались; и хотя отцы Церкви и были вдохновлены свыше, вдохновение не всегда приводило к согласию. Они часто не были согласны или даже противоречили друг другу. Некоторые из трактатов и речей были более основательными. Но и они, к сожалению, были слишком надуманно политическими. Только если изучать те произведения, которые предназначались для чтения внутри каждой из Церквей, можно понять действительные различия между ними. Весь вопрос о мистицизме и мистической теории, который был столь важен для византийцев и по которому на Западе придерживались другого мнения, оставался за пределами споров. На Флорентийском соборе это было сделано умышленно, ибо вопрос не мог быть решен теми методами, которые применялись при дискуссиях. Бесплодность споров также обусловливалась тем, что избегали прямого обсуждения существенного практического вопроса, т. е. претензии папы на главенство над всей Церковью. Это настоятельно требовало обсуждения, потому что все знали, что уния на практике означала подчинение Православной Церкви господству Рима. Даже самые крайние сторонники латинства не ожидали, чтобы греки подчинились власти папы без обсуждения на соборе догматических и богослужебных различий. Но, хотя западные богословы и получили большую подготовку на Базельском соборе, реальные отношения с папой не затрагивались на соборах, созванных по поводу унии. Незатронутой оставалась и дискуссия об отношениях императора и папы. Кроме того, спор о различиях в вероучении и церковной практике был беспредметным, когда одна сторона должна была добиться полного подчинения себе другой. Если средний византиец не доверял авторитету собора касательно унии, то это происходило от того, что он видел в этом посягательство на свою религиозную жизнь со стороны иностранной власти, домогательства которой были неканоничны, догматы ошибочны, а ее последователи проявили себя враждебными и нетерпимыми. Самое большее, на что он мог надеяться, чтобы собор милостиво разрешил ему сохранить часть его богослужебных традиций. |
|
|
