| Почему же, скажи, не воспрещается Богом учить тому, что Богом же воспрещается слушать? «Ибо, — говорит, — чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, или нет, от всего сердца вашего и от всей души вашей» (Втор. 13:1-3). Вот яснее дня стало, почему промысл Божий попускает иногда некоторым учителям церковным проповедовать разного рода новые догматы: «искушает вас, — говорит, — Господь, Бог ваш»! Итак, все истинно православные должны знать, что их долг вслед за Церковью принимать ее учителей, а не вслед за учителями покидать веру Церкви. Подлинно и истинно православен тот, кто к Церкви, кто к телу Христову, кто к истине Божией привержен всей душой, кто выше Божественной религии, выше вселенской веры ничего не ставит: ни авторитета, ни любви, ни дарований, ни красноречия, ни философии какого-нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем известно, что это с древности согласно содержала вся Церковь вселенская, а о чем узнает, что оно после вводится кем-нибудь одним помимо всех, или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но больше к искушению, внимая также в особенности изречению блаженного апостола Павла, который в Первом послании к коринфянам пишет: «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). Как бы так говорит Апостол: виновники ересей для того не тотчас искореняются Богом, «дабы открылись искусные», то есть, чтобы видно было, как крепко, как верно и непоколебимо любит каждый веру вселенскую. И действительно, как только покажется какая-нибудь новизна, сейчас видна делается тяжесть зерен и легкость мякины. Тогда без большого усилия сметается с гумна все, что не тяготело к нему никакой тяжестью. Одни совсем улетают неизвестно куда. Другие так встревожены, что и бежать боятся, и оставаться стыдятся — растерялись, полумертвые, полуживые... |
| § 44. Будущая жизнь Бог сотворил человека, спас его после грехопадения, даровал ему различные спасительные средства, чтобы он стремился к соединению с Ним и через это вечно блаженствовал. Вечное блаженство назначено для всех людей и все должны стремиться к достижению его. Вся земная жизнь человека есть время испытания и приготовления к этому блаженству. С прекращением земной жизни, оканчивающейся смертью, праведным судом Божиим решается, достиг ли человек своей цели или нет; если достиг, то он получает вечное блаженство, если нет, осуждается к вечному мучению. Что после этой земной жизни, оканчивающейся смертью, наступает сейчас же частный Божественный суд, видно из Священного Писания. «Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, придет Сын человеческий» ( Мф.24:44 ). «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю» ( Лк.23:43 ). «Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках». ( Лк.16:22–23 ). «Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать» ( Ин.9:4 ; Рим. 6:23 ; 1Фес.5:2 ; Евр.9:27 ). Вечное блаженство праведников превосходит всякое наше земное представление, как видно из слов Святого Апостола Павла: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» ( 1Кор.2:9 ). Что же такое есть само по себе высшее блаженство и в чем, собственно, оно будет состоять? Все люди сознательно и несознательно стремятся к высшему блаженству, высшему спасению. Различные религии и философские учения стараются определить, в чем состоит высшее счастье. Однако только одно христианство правильно научает нас, каким образом и где может человек достигнуть высшего счастья. Христианская религия прямо говорит нам, что вечная блаженная жизнь есть высшее блаженство и спасение. Мы не можем указать, в чем, собственно, будет состоять высшее блаженство и счастье, но мы можем только указать некоторые признаки, без которых немыслимо высшее счастье и блаженство. Признаки эти следующие: высшее счастье, прежде всего, должно быть действительным, как действительно наше бытие, и в тоже время для нас достижимым: все только воображаемые идеалы, все самые совершенные понятия о высшем благе не могут считаться высшим благом, раз их нет в действительности и существуют они только в воображении. |
| «Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего?» — все это риторические вопросы, ответ на которые мы прекрасно знаем. Под мудрецом можно понимать философа, под книжником — иудейского знатока закона, а слово «совопросник» можно отнести и к тем, и к другим: и к способным вести диалектические споры в области философии, и к способным вести диспуты на богословские темы в рамках иудейской религии. Между прочим, у иудеев (правда, уже в более позднее время) был распространен своеобразный логический метод исследования и анализа, который на еврейском языке назывался «пилпул», что значит «перец», то есть имелась в виду особая острота мысли. Иудейские юноши упражнялись в «пилпуле», так чтобы можно было доказать любое мнение: сначала одну точку зрения, потом противоположную ей. Таким образом, совопросничество существовало не только среди античных философов, но и среди иудеев, людей совсем иной культуры и иного мировоззрения. Но и те и другие по разным причинам не смогли обрести истину. «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих» (ст. 20–21). Созерцая творение, человек имел возможность прийти к истине. Тем не менее, древние философы через исследование природы не смогли познать величие Творца, Его присутствие в мире, они осуетились своим умом, придумав множество всяких богов. Произошло это не потому, что откровение через природу было смутным и неясным, а именно из-за человеческой самонадеянности, заблуждения человеческого ума, некоторые обоготворяли даже насекомых или земноводных. Скажем теперь об иудеях. С исторической точки зрения из древнего Моисеева закона вышли две религии: христианство и иудаизм. Некоторые богословы называют его новоиудаизмом для отличия от древнего иудаизма. Каждая из этих религий претендует на то, что она — естественное продолжение Моисеева откровения. Мы, христиане, понимаем, что исповедуемая нами истина утверждается не какими-то умствованиями и рассуждениями, а Христовым подвигом и Божественной силой. К чему же пришли в своем понимании Бога иудейские мудрецы? В одном из трактатов ранних еврейских мистиков, которые жили в первые столетия по Рождестве Христовом, Бог представляется совершенно человекообразным, указывается даже на его огромные размеры. Такого-то размера у Него эта часть тела, такого-то размера — та. А в Талмуде подробно описывается, как Он проводит время: в первой половине дня Он делает это, во второй — то. Значительную часть времени Он раскаивается в том, что погубил Иерусалим и рассеял израильский народ. Для нас это смешно, потому что у нас другое, исключительно духовное, представление о Божестве, а так называемые практикующие иудеи изучают это и по сей день. |
| Душа постоянно ощущает присутствие еще и другого, высшего мира, она " бьется на пороге как бы двойного бытия " (Федор Тютчев: " О вещая душа моя! " ..) и несет в себе стремление к совершенству, тому совершенству, которое есть только в Боге ( Никто не благ, как только один Бог [Мф. 19, 17]). И в самом деле, как мог бы знать человек, что ему чего-то недостает, что он несовершенен, если бы в нем не было идеи об этом совершенстве, в сопоставлении с которым он мог бы ощущать свою худость, свои изъяны и недостатки. " Как мог бы я знать, что сомневаюсь и желаю, то есть что мне чего-то недостает и что я не всецело совершенен,– пишет Декарт в своих " Размышлениях " ,– если бы у меня не было никакой идеи существа более совершенного, чем я, посредством сравнения с которым я мог бы узнать о недостатках моей природы " [ CLVIII ]. Таким образом, человек чувствует свою зависимость от Бога, предельно высокого Абсолюта ( " Всевышнего " ). Эта зависимость может быть зависимостью раба, и раба завистливого и бунтующего, или зависимостью сына: Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы (Пс. 81, 6), да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5, 45). Религия (religio) и есть " связь " с Божеством, " зависимость " . Декарт, исследовавший эту " аксиому зависимости " , признавал ее фундаментальной интуицией человека: " Я, разумеется, знаю, что завишу от отличного от меня существа " [ CLIX ]. Разные религии и различные философские системы трактовали эту зависимость по-разному. " Естественные " (языческие) религии (пантеизм, буддизм) разумеют " натуралистическую " зависимость – от вселенной, от " универсума " , от природы: от влияния звезд, от стихий мира сего (ср.: Кол. 2, 8). Тем самым они превращали человека в вещь между вещами, в " тварь дрожащую " , открывая путь материалистическому детерминизму и атеизму. Ведь если человеческая свобода зависит от природы, от государства, от социума, во имя ее осуществления человеку надо покорить природу, переустроить государство, переделать социум. И в этом кроется парадокс: человек не может обойтись без святыни, без Абсолютного. Сие " свято место " пусто не бывает. Это происходит, как в евангельской притче: нечистый дух, который, выйдя из человека, ходит по безводным местам, ища покоя, и наконец решает вернуться обратно, в дом свой, ибо находит его незанятым, берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там (Мф. 12, 44, 45; ср.: Лк. 11, 25, 26). |
| Душа постоянно ощущает присутствие ещё и другого, высшего мира, она «бьётся на пороге как бы двойного бытия» (Фёдор Тютчев: «О вещая душа моя!..») и несёт в себе стремление к совершенству, тому совершенству, которое есть только в Боге ( Никто не благ, как только один Бог [ Мф.19:17 ]). И в самом деле, как мог бы знать человек, что ему чего-то недостаёт, что он несовершенен, если бы в нём не было идеи об этом совершенстве, в сопоставлении с которым он мог бы ощущать свою худость, свои изъяны и недостатки. «Как мог бы я знать, что сомневаюсь и желаю, то есть что мне чего-то недостаёт и что я не всецело совершенен, — пишет Декарт в своих «Размышлениях», — если бы у меня не было никакой идеи существа более совершенного, чем я, посредством сравнения с которым я мог бы узнать о недостатках моей природы» 172 . Таким образом, человек чувствует свою зависимость от Бога, предельно высокого Абсолюта («Всевышнего»). Эта зависимость может быть зависимостью раба, и раба завистливого и бунтующего, или зависимостью сына: Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы ( Пс.81:6 ), да будете сынами Отца вашего Небесного ( Мф.5:45 ). Религия (religio) и есть «связь» с Божеством, «зависимость». Декарт, исследовавший эту «аксиому зависимости», признавал её фундаментальной интуицией человека: «Я, разумеется, знаю, что завишу от отличного от меня существа» 173 . Разные религии и различные философские системы трактовали эту зависимость по-разному. «Естественные» (языческие) религии (пантеизм, буддизм) разумеют «натуралистическую» зависимость — от вселенной, от «универсума», от природы: от влияния звёзд, от стихий мира сего (ср.: Кол.2:8 ). Тем самым они превращали человека в вещь между вещами, в «тварь дрожащую», открывая путь материалистическому детерминизму и атеизму. Ведь если человеческая свобода зависит от природы, от государства, от социума, во имя её осуществления человеку надо покорить природу, переустроить государство, переделать социум. И в этом кроется парадокс: человек не может обойтись без святыни, без Абсолютного. Сие «свято место» пусто не бывает. Это происходит, как в евангельской притче: нечистый дух, который, выйдя из человека, ходит по безводным местам, ища покоя, и наконец решает вернуться обратно, в дом свой, ибо находит его незанятым, берёт с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там ( Мф.12:44,45 ; ср.: Лк.11:25,26 ). |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Религиозно-философские собрания: русская интеллигенция в поисках истины 12.03.2013 353 Время на чтение 22 минут Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить и слушать что-нибудь новое. И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. (Деян. 17: 21-23) Начало XX столетия мы недаром называем «серебряным веком» русской культуры. Для русской интеллигенции это не только годы творческих озарений и феерической игры таланта. Сквозь бьющую через край жизнь неожиданно прорывается ощущение призрачности человеческого существования, беззащитности человека в мире. Во всем слышен нарастающий апокалиптический ритм: ...И всегда в духоте морозной, Предвоенной, блудной и грозной, Жил какой-то будущий гул. Но тогда он был слышен глуше, Он почти не тревожил души И в сугробах невских тонул. Почти неуловимое чувство близости конца старого, привычного мира пробуждает в человеке стремление к обновлению души, тоску по миру духовному. «Мы были все в те годы мучительно заинтересованы загадкой бытия и искали разгадку ее в религии и в общении с людьми, посвятившими себя подобным же поискам», - писал позже Александр Бенуа в своих воспоминаниях. Действительно, на всех литературных чтениях, выставках, встречах и вечерах, происходивших в Москве и Петербурге, рано или поздно все разговоры сводились к вопросам веры и религии. Интеллигенция в большинстве своем была духовно далека от «ортодоксальной» Церкви, хотя почти все полагали себя христианами. Поэтому наибольшей популярностью в творческой среде пользовалась теория Дмитрия Мережковского, которую поддерживали Зинаида Гиппиус, Николай Минский, Дмитрий Философов и Василий Розанов. В ней «историческому христианству» и многовековому опыту Церкви противопоставлялось «новое религиозное сознание», явно окрашенное в революционно-мистические тона. Обвиняя Церковь в аскетизме, лишающем все живое красок, в обрядовости и нежелании замечать человека, Мережковский предлагал создать «новую» церковь, которая соединит в себе черты земного и небесного, освятит собою и жизнь, и науку, и искусство. |
| И даже помимо всех каббалистов и мартинистов — неужели не очевидно, что учение, называющее себя “этикой”, тем более “живой”, пропагандируется именно для того, чтобы стать практикой, чтобы регулировать поведение и жизнь людей?! Причем речь идет о регулировании их поведения именно в той сфере, которая непосредственно принадлежит к религии. Чтение трактатов “Живой этики”, исполнение духовных упражнений и совершение медитаций призваны делать то, что ставит в качестве своей важнейшей задачи любой осознанный религиозный обряд: обратить сознание человека к иной реальности. Теософия не просто говорит о “незримом” мире, она предлагает эти свои построения как истину и требует, чтобы читатель согласился с ними. Если бы теософские трактаты излагали “эзотерический буддизм” в стиле религиоведческого анализа (“буддисты считают, что ...”), их можно было бы считать трудами по “истории религии”. Но они же полны, с одной стороны, личных исповеданий веры (“Мы знаем, что...”), а, с другой стороны, призывов к читателям (“Замечайте! Примите! Упражняйтесь! Откажитесь! Сосредоточьтесь! Войдите!...”). Если это не религиозная проповедь, то можно принять за обычный философский диспут и тот разговор между ап. Петром и жителями Иерусалима, что состоялся в день Пятидесятницы (“Услышав это, они умилились сердцем и сказали Петру и прочим Апостолам: что нам делать, мужи братия? Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и пол у чите дар Святого Духа” — Деян. 2,37-38). Агни Йога предлагает методики практического “изменения сознания”, которые должны соединить сознание человека с надчеловеческим духовным миром, и это соединение имеет решающее значение для посмертной участи души (соответствующие тексты будут приведены ниже, в главе о религиозной организованности в теософии). Это, собственно, и есть две основные задачи религии: религия есть там, где человек соприкасается с некиим нечеловеческим духовным миром. И религия есть там, где человек ставит своей задачей преодоление смерти, обретение умения выживать после смерти тела. Понятно, что теософия, имеющая своей ключевой концепцией доктрину “кармы” и “переселения душ”, является религиозным учением: «Многие из нас признают существование ниже- и вышестоящих разумных существ; причем некоторые из них не менее величественны, чем любой «персонифицированный» Бог... Большинство из нас верит в жизнь духовного Эго после смерти, в планетных Духов» . А поскольку теософия ставит задачу найти способ войти с этими духами в контакт, а с его помощью изменить свою “карму” и найти лучший способ “переселения” — она становится религиозной практикой. |
| - И почему же? - Потому что они Бога увидели. Для них это главным оказалось. Для человека самое главное — это жизнь. И для них открывается некая другая перспектива бытия. И ради этого они готовы даже жизнью пожертвовать. Вот такого мученичества нигде не было. Ни в одной религии, а в христианстве это было. Да, это заставляет задуматься о многом. - А к исламу как относитесь, Батюшка? Если в исламе изначально встроенное воинствующее начало? - Изначального, наверное, нет. Но есть развитие религии, крайние ветви… Не хотелось бы говорить ничего плохого ни о ком. Я не сторонник этого дела, потому что я знаю людей очень порядочных и замечательных, которые исповедуют ислам. - А что с иудаизмом, Батюшка? И вообще с евреями. - С евреями… Апостол Павел пишет: «Во-первых, я обрезанный, я еврей, во-вторых…» и так далее («…то тем более я, обрезанный в восьмой день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев… «(Флп. 3:5 – 8, прим. СИ) - Это, действительно, был избранный народ? - Да. А что? У вас есть какие-то сомнения? - У меня — нет. Людям поясните, Батюшка. - А Вы Бердяева процитируйте, даже не надо меня цитировать. Бердяев пишет, что с точки зрения марксисткой философии, не может понять одного: там Египет, тут Сирия, столько наций сбивалось постоянно между жерновами… А евреи остались. Где Рим? Где греки? Никого не осталось вообще. А они остались. - Это о чем-то свидетельствует? - Искусная нация. Их Бог пас всё время. - Почему тогда существует церковный антисемитизм? Или не существует его? - Антисемитизм… Как написано у того же Апостола Павла: «Все вы, Христе крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы едины во Христе Иисусе». И если кто принял Христа, то это абсолютная любовь и свобода. - А — к иудаизму — почему такое неприятие его со стороны христианства? Почему вообще существует христианский антисемитизм? Он существует? - Он существует. И в достаточно жесткой форме. - Почему? Где корни? |
| «И скажет притом, – говорит, – пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им» – кто эти боги иные, если не заблуждения чуждые, тебе прежде неведомые, то есть, новые и неслыханные? «И будем служить им», то есть, поверим им, последуем им – что наконец? «То не слушай, – говорит, – слов пророка сего, или сновидца сего». Почему же, скажи, не воспрещается Богом учить тому, что Богом же воспрещается слушать? " Ибо, – говорит, – чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, или нет, от всего сердца вашего и от всей души вашей» ( Втор. 13:1–3 ). Вот яснее дня стало, почему промысл Божий попускает иногда некоторым учителям церковным проповедовать разного рода новые догматы : «искушает вас, – говорит, – Господь, Бог ваш»! Итак, все истинно православные должны знать, что их долг вслед за Церковью принимать ее учителей, а не вслед за учителями покидать веру Церкви. Подлинно и истинно православен тот, кто к Церкви, кто к телу Христову, кто к истине Божией привержен всей душой, кто выше Божественной религии, выше вселенской веры ничего не ставит: ни авторитета, ни любви, ни дарований, ни красноречия, ни философии какого-нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем известно, что это с древности согласно содержала вся Церковь вселенская, а о чем узнает, что оно после вводится кем-нибудь одним помимо всех, или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но больше к искушению, внимая также в особенности изречению блаженного апостола Павла, который в Первом послании к коринфянам пишет: «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» ( 1Кор. 11:19 ). Как бы так говорит Апостол: виновники ересей для того не тотчас искореняются Богом, «дабы открылись искусные», то есть, чтобы видно было, как крепко, как верно и непоколебимо любит каждый веру вселенскую. |
| И хотя от quasi-hayчhыx аргументов Древса действительная научная критика не оставила камня на камне, и вообще не может быть, кажется, безрассуднее предприятия, нежели отрицание исторического существования Иисуса, чего мы не находим даже у злейших врагов христианства (у Цельса, Порфирия, в Талмуде), тем не менее время от времени такие попытки повторяются и, конечно, будут повторяться. Но они коренятся не в теоретическом сознании, но в воле, в нежелании, в нелюбви, переходящей во вражду. Отрицание исторического существования Христа есть просто форма хулы на Него или выражение неверия в Него. Со всей очевидностью это ясно на примере Древса, который только теперь счел более выгодным действовать, закрывшись щитом исторической науки, раньше же он обходился без этого щита, да, по характеру своего философского мировоззрения, и не придает ему серьезного, по крайней мере, решающего значения. Как последователь Гартмана, подвергавшего христианство высокомерной и вместе филистерской критике 48 , Древс давно уже является убежденным врагом христианства, которое считает за перейденную ступень религиозного сознания, и для этого ему даже и не нужно было отрицание исторического существования Иисуса, как не отрицал его и Гартман. Кроме основного труда по философии религии 49 , Древсом же выпущен был двухтомный сборник статей разных авторов ,.Der Monismus“ 1907, острие которого также направлено против христианства. Да и в заключительной главе „Die Christusmythe“ он вполне раскрывает свои карты. Христианство для него – вредная полусемитическая прививка, мешающая арийству и в особенности германству создать свою мировую религию, свободную от пережитого дуалистического теизма семитов, и Древс ждет появления религиозного гения, мессии новой религии, которая, в действительности, под метафизическими румянами, наложенными Гартманом и его верным учеником, скрывает черты бледного, утомленного буддизма, или мистического пантеизма в духе Рих. Вагнера. И, с другой стороны, тому, для кого Христос не есть исторический деятель прошлого, но познается живым религиозным опытом, удостоверяющим Его существование с наивысшей степенью достоверности, для того и не может возникнуть самый этот вопрос. Для истинно верующего и живущего во Христе не нужны даже Евангелия, в качестве исторических свидетельств, не нужны другие исторические свидетельства. Слышав учение Христа о Себе, как хлебе животном, и о вкушении Тела и Крови Его, „многие из учеников Его, говорили: какие странные слова! Кто может это слушать?“ И затем „многие из учеников Его отошли от Него, и уже не ходили к Нему. Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? Симон Петр отвечал Ему: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни“ ( Ин. 6:60, 66–68 ). |
|
|
