| Но, впрочем, если есть у нас некоторые книги, целиком взятые от славян, то есть и такие, в которых сильно заметно греческое пение. Таковы книги «кондакарь» (XIII век). В нем есть песнопения сначала с славянским текстом, а потом и с греческим; в нем же есть остаток некоторых песнопений, которые теперь вышли из употребления. Все это служит доказательством того, что древнее наше нотное пение было заимствовано от греков. Таким образом, как из литературных летописных свидетельств, так и из свидетельства церковных памятников видно, что пение перешло к нам частью от греков и частью от славян. Наше церковное пение заимствовано частью у греков, частью у славян. Первое упоминание о пении находим в Степенной книге. Здесь говорится, что это было «ангелоподобное пение, изрядное осмогласие и трисоставное сладкогласие». Анализируя означенные слова Степенной книги, одни видят здесь указание на два рода пения: церковное и домашнее, и основываются на том, что в древнегреческой Церкви церковные песни употреблялись и в домах частным образом и пелись несколько отлично от собственно церковного напева. Другие видели здесь указание на три рода пения: осмогласное или Дамаскина, дворцовое или демественное и гармоническое или трисоставное. Под именем осмогласия действительно нельзя разуметь никакого др[угого] пения, кроме дама- скинского. Но что нужно понимать под демественным пением? Разумовский производит это название от слова δημστι 73 и разумеет под именем демественного простое домашнее, частное пение, так как христиане в древние времена вместо светских песен употребляли песни церковные. Но этого нельзя ничем подтвердить. Скорее можно производить это название от «доместик», имени придворных чиновников, на обязанности которых лежало, между прочим, и заведывание придворным церковным пением. Так[им] обр[азом] демественное пение было не что иное, как пение придворное. Оно значительно отличается от осмогласного. Как придворное, оно заключает более искусственности. Самые мелодии демественного пения имеют большое отличие от осмогласия, последнее старается поставить мелодии в соответствие с содержанием, демественное же не стесняет этими правилами своей искусственности, сложности и замысловатости. Осмогласное пение организовано и преобразовано Дамаскиным, а демественное свободно от его изменений. Оно не имеет гласов, как пение Дамаскина, которые могли бы мешать его свободе. Правда, и над демественными песнями ставилось иногда обозначение гласа, но это происходило от привычки переписчиков непременно ставить тот или другой глас над известными песнями. Так[им] обр[азом], демественное и осмогласное пение – два совершенно различные рода пения. |
| В начале нынешнего столетия вопрос о «манускрипте Хрущева» досконально изучил А. П. Толочко. Исследователь обратил внимание, что, вопреки распространенному убеждению, по крайней мере некоторые «манускрипты Хрущева» не представляют загадки: один из них известен как хрущевский список Степенной книги, другой является Хронографом редакции 1512 г., третий есть не что иное, как перевод «О правлении гражданском» Локка. В хрущевской Степенной книге действительно содержалось интересное вымышленное известие (речь Ивана Грозного на Лобном месте 1550 г.), однако ни Хрущев, ни Татищев к его сочинению отношения не имели. Не было в идентифицированных хрущевских рукописях и тех сведений, которые в них «находил» Татищев (например, «конституционного проекта» Романа Галицкого), так что за «татищевские известия» Хрущев ответственности не несет: Татищев мистифицировал содержание рукописей Хрущева, как это он неоднократно проделывал и с другими источниками . А. П. Толочко не всех удалось убедить: так, на достоверности ссылок на манускрипт Хрущева продолжает настаивать А. В. Майоров . В какой-то мере это проистекает из того, что А. П. Толочко (видимо, сосредоточившись преимущественно на татищевских ссылках и примечаниях) упустил возможность указать на один фрагмент основного текста «Истории Российской», с несомненной достоверностью доказывающий сфальсифицированный характер ссылок Татищева на «манускрипты Хрущева» и — косвенно — на Раскольничью летопись. В то же время этот отрывок позволяет еще раз убедиться, что некая «рукопись Хрущева» (помимо трех указанных А. П. Толочко) все же существовала и действительно использовалась В. Н. Татищевым, который, к сожалению, оставил о ней заведомо недостоверные данные. В первой редакции «Истории Российской» под 991 г. сообщалось следующее: «Тогда же приходиша послы от папы римского, и прият я Владимир, отпусти с любовию и честию. И посла к папе свой посол. Уведав же о сем, патриарх Цариграда писа ко Владимиру и митрополиту Михаилу, что недобро с папою ссылатися, рекши: “Вера римская недобра, они бо зле молвят о духе святе, иж бы от отца и сына походит, разделяя святую троицу; суботу постят, хлеб пресный а не кислый освящают; папу без греха рекут, что Христос, апостоли и святии отцы не учили. А как папе безгрешну быть, что многие были папы ариане, несториане и другие еретики, за то соборами прокляти. А баба была Анна папою, идучи со кресты в крещение родила на улице и умерла, а за то они тот праздник крещения оставили, да зделали новой трех королей, и по той улице папы со кресты не ходят. И вы того их зловерия не принимайте и учению их не верьте”» . |
| Если не так же трудно, то и не особенно легко было преосв. Евгению розыскать в различных периодических изданиях сборниках и книгах статьи, принадлежащие перу того или другого духовного писателя. В настоящее время приходится тяготиться такими розысками, а в ту пору, когда не было никаких, напр., указателей к журналам, – и тем более. Само собою понятно, что составителю Словаря обойтись без этих розысков, не рискуя полнотою своего труда, решительно было невозможно. И м. Евгений, действительно, делал их, в чем нас убеждают следующие страницы его Словаря: т. I., 4, 20, 75, 78, 91, 94, 95, 126, 188–9, 197, 214, 251, 255, 256–7, 259, 289, 293–4, 300, 301, 309, 318, 334, 335, 340 и 342; II т., 10, 18, 44, 96, 137, 143, 144, 149, 173, 208 217–8, 220, 251, 272, 275, 284, 291, 309, 311 и 316. Он, между прочим, отсылает читателя к Древней российской Вивлиофике, к Старине и Новизне, Новым ежемесячным сочинениям, Любопытному Месяцеслову, Вестнпку Европы, Другу Просвещения, Русскому Вестнику, Сыну Отечества, Сибирскому Вестнику, Русским достопамятностям, Памятникам российской словесности, сочинениям и переводам российской академии наук, С.-Петербургским Ведомостям (1730 г.), Четьи-Минеям Димитрия ростовского , месячным минеям, Скрижали, Патерику печерскому, Кирилловой книге, Книге о вере, славянским Кормчим, Краткой русской церковной истории м. Платона, Истории российской иерархии, «Церковной иерархии» Дубовича, летописям и к Степенной книге. Не легко, наконец, удавалось нашему ученому исследователю собирать сведения об отдельных печатных книгах, так как и прежде, и в его время, далеко не все авторы выставляли свои имена на принадлежащих им литературных трудах и так как, нам известно, тогда не было еще хороших и полных каталогов 538 . Опять, таким образом, возможны были недомолвки и опущения. Ко всем этим трудностям присоединились еще препятствия развитию у нас на Руси библиографических работ, шедшие со стороны обскурантов и, может быть, незаметно для нас отразившиеся и на труде преосв. |
| 1 См. Васильевский В. Г. Обозрение трудов по византийской истории, в. I, Спб. 1890 г., стр. 1–10, 21, 22, 25, 48–49, 55–61. Слухи, что рукописи библиотеки византийских императоров находятся в султанской библиотеке в серале проверяли: а) в XVII в. французский посол в Константинополе Жирарден и б) в 1727–1730 гг. Севн. Оба они пришли к отрицательным результатам. Донесения их напечатаны в книге Delisle – Cabinet des manuscrits de la bibliotheque nationale, Paris, 1868, t. I, p. 296 и 380–385. См. также: Foerster – De antiquitatibus et libris manuscriptis constantinopolitanis commentatio. Rostochii, 1877. Все это указано в цитованной книге В. Г. Васильевского Обозрение и пр. стр. 60 и 61. А. И. Соболевский в Археологических Известиях и Заметках 1897 г. 10, стр. 314, поместил небольшую особую статью, в коей спрашивал: куда делась библиотека последних византийских императоров? – О султанской библиотеке Г. П. Беглери (в Константппополе) сообщает следующее: «мне известно, что существует здесь так сказать библиотека дворцовая в Трезоре, которую посещали: Карл Миллер, Детие и Вамбери, которым турки показывали не охотно и не очень много рукописей, в том числе: ркп. Критовула, историка деяний завоевателя Константинополя, географию Птоломея, историю топографии Константинополя Михаила Эхмалота, план Юстиниановой колонны, историю Поливия, карту Константинополя, составленную Буондельмондом и некоторые другие ркпп. Из рассказов этих посетителей, а равно и некоторых интеллигентных турок, можно заключить, что в этой библиотеке существует много древних рукописей, кои турки скрывают, и из числа многих ящиков (в коих хранятся рукописи) показывают всегда знатным посетителям один или два ящика. Вамбери, хорошо зная, что в этой дворцовой библиотеке хранится и библиотека венгерского короля Матвея Корвина, захваченная турками в XVI в., несколько лет тому назад испросил у султана разрешение взять несколько (до 10) рукописей для Венгерской выставки, которые теперь находятся в Пште. Один интеллигентный пожилой турок передавал, что вовремя русско-турецкой войны 1828–29 гг. заведующий библиотекой из опасения, что русские могут взять Константинополь, спустил в находящуюся около Трезора цистерну много ящиков с древними рукописями, которые будто бы и по ныне там на ходятся». (Сообщено чрез посредство советника вашего посольства в Константинополе Ю. Н. Щербачева, предполагающего, что сия библиотека есть тот архивный склад, в который, по особому султанскому разрешению, он имеет право входить). |
| В этой рукописи, в 17 степени, находится и приведенный рассказ о московском пожаре 1547–1548 гг., и притом в редакции, тождественной с печатным текстом (без каких-либо изменений 466 ). Рассказ этот говорит, что в сей пожар «во св. церквах и в сокровищах царских и святительских» сгорели иконы, кресты, мощи и святые многие книги греческие, дивно и преизрядно украшенные, ризы и одежды, сосуды, золото, серебро, жемчуг и пр. Предыдущий рассказ говорил, что все это сгорело «во святых церквах», а сей прибавляет еще: «и в сокровищах царских и святительских». В этом только и заключается добавление Степенной книги сравнительно с разобранным выше; перечисление же сгоревшего одно и тоже в обоих. Оба эти рассказа находятся в зависимости друг от друга. Рассказ в Степенной книге, по моему предположению, принадлежит митроп. Афанасию и является источником для второго рассказа, который почти весь буквально заимствуется отсюда. Кому принадлежит повествование четии-минейное, мне неизвестно, но и оно существовало уже в XVI в., так как читается уже в ркп. Чудова монастыря. Но и то добавление, которое мы находим в Степенной книге сравнительно с четии-минейным, не говорит в пользу царской библиотеки XVI в. Оно не говорит, что в ней именно сгорели греческие рукописи и мы имеем одинаковое право относить это ко всем трем указываемым хранилищам: 1) церквам, 2) «сокровищам царским» и 3) «сокровищам святительским». Составитель Степенной книги называет сгоревшие греческие книги – «святыми», «дивно и преизрядно украшенными». Эти эпитеты скорее всего подходят к книгам, которые находились в церквах, книгам богослужебным и вообще богословского содержания. Книги царской библиотеки (произведения классиков) не могли быть названы святыми, не могли быть дивно и преизрядно украшенными (драгоценные оклады разумеются). Если иноязычные книги царской библиотеки сгорели в московский пожар 1547–1548 гг., то какое же основание защитники мнения о громадном множестве в ней иноязычных рукописей имеют указывать на свидетельство Ниенштедта? Если сии рукописи сгорели в пожар 1547–1548 гг., то каким же образом мог видеть их пастор Веттерман в 1565–1570 гг.? О том, что именно из царских сокровищ сгорело в этот пожар 1547 г., мы имеем оффициальное показание в Никоновской летописи, записанное московским дьяком и потому заслуживающее наше полнейшее доверие. |
| Миллер не мог оспорить сего своевольства и отказался от всякого участия в издании сем» 707 . О первой части Софийской летописи ученый иерарх прямо писал Румянцеву 11 февраля 1828 г., что издание ее Академиею Наук (в 1796 г.) «никуда не годится» 708 . Издатели «Полного собрания русских летописей» замечают о прежних двух изданиях первой новгородской летописи (1781 г. и во 2 ч. «Продолжения Древней Российской Вивлиофики»), что «оба (они) неисправны» (т. III, 1841 г., стр. IX). Сравнительно с каждою отдельною летописью большее количество церковно-исторических материалов дает, так называемая, Степенная книга (напечатанная, без конца, в 1775 г.). Ее, как мы знаем, Евгений пользовался охотно. Но в тоже время он считал ее источником сомнительным (стр. 601). Также или даже еще строже смотрел на нее в ту пору Шлецер, а в наше время ему вторит проф. Голубинский, выражающийся о Степенной книге, что она «известна своей крайней в историческом отношении недоброкачественностию 709 ». – Подобно этой книге, также на основании «Летописцев стародавних, в 1672 г. была составлена игуменом киевского Михайловского монастыря Феодосием Софоновичем «Хроника», и до сих пор еще остающаяся в рукописи (доведена до конца XIII ст.). В общем преосв. Евгений пользуется ее весьма мало 710 и говорит о ней и вместе об известной ему Волынской летописи, к которой она довольно близка, что «в обеих сих летописях теже неисправности, беспорядки и сказания больше о западной России и особенно о галицком княжестве 711 ». «Исполненным ошибок и неисправностей» наш автор называет и «Синопсис», который появился в печати спустя два года после составления «Хроники» Ф. Софоновича 712 и которым, как источником, он все-таки не брезгует. По части истории северовосточной Руси здесь сообщается очень немногое, и Синопсиса», как выражается Евгений, более занять «заднепровскими, нежели русскими происшествиями 713 ». Каков в частности был этот церковно-исторический источник можно судить до известной степени по тому, что в нем сообщается о перенесении митрополичьей кафедры из Киева прямо в Москву, минуя Владимир. Иностранные писатели и ближайшим образом византийские, знакомство с которыми conditio sine qua non всякой серьезной церковно-исторической работы, хотя и были известны читающей России, – если не в подлиннике, то некоторые в извлечениях Штриттера, – но они не были еще критически обследованы (вспомните для примера известие К. Багрянородного о крещении кн. Ольги в Царьграде) и потому пользоваться ими было не легко. С другой стороны, не всегда была возможность и достать сочинения этих писателей, – не даром же Евгений, чтобы воспользоваться Гельмольдом, вынужден был сделать выписки из его «Chronica Slavorum». Наконец, некоторые из них вовсе еще не были известны науке: таков, напр., отрывок из арабского летописателя Яхъи (изд. в 1883 г.), проливающий частицу нового света на решение вопроса о крещении великого князя Владимира в Корсуне. |
| Словом, все бывшие у нас тогда высшие Духовные правительственные лица и сам Благочестивейший Государь, засвидетельствовали достоверность Деяния 304 ! Много ли исторических Деяний подобным образом свидетельствовано, как это? и однако ж никто об них не сомневается! Могли же ли все упоминаемые священночтимые лица наши желать или действовать так, чтобы кто-нибудь обманывался в Соборном Деянии на Мартина, и обманываем был столь гласно, судебно, верховным Правительством? Если бы, з) сверх всякого вероятия, и предположил кто-либо такую нравственную возможность лгать о списке Соборного Деяния (о чем и на минуту помыслить никому, казалось бы, нельзя); не было естественной возможности подделать список. Мнимые ревнители старины сами своими глазами могли видеть список, как были приглашаемы к тому, и, без сомнения, видели, как того требовали; по крайней мере, никто из них после не имел о нем сомнений. и) И что в то время, как Деяние было отыскиваемо, писалось у нас на пергамене? Где взять пергамен, проточенный уже тлею? Кто и когда заблаговременно предвидел, что нужен будет такой пергамен, такой акт, и след. надобно его подготовить? г) Акт не список с того списка, какой имелся у Святителя Димитрия, а только схож с ним, – пишут сами Старообрядцы. Как же и кому сложить заблаговременно сказку о событии небывалом или столь давно (в 1157 г.) бывшем сколько-нибудь похожую на быль? И для чего все это, если дело только о средствах к обращению Старообрядцев, когда таких средств могло быть и без лжи весьма много в руках Правительства? 2) Не упоминается о Соборе, говорят Историограф и мнимые Старообрядцы, ни в Степенной Книге, ни в хронографах, – ни в Стоглаве, прибавил особо Карамзин. Но мало ли и иных событий, еще более важных, не упоминается в историях? Упоминается ли где-нибудь и о Стоглавном Соборе? Нигде. Сам Г. Историограф пишет об одном «достойном уважения» Соборе, бывшем при Кирилле Митрополите во Владимире на Клязьме, что о Соборе том не упоминали не только писатели общей истории Церкви Российской, но не знали и нарочитые исследователи Иерархии ее 305 ; а он Г. Карамзин нимало о нем не сомневается. Кстати же ли в особенности упоминать о Соборе на Мартина в Стоглаве, совершенно вопреки намерению Стоглава? Да и о каком ином Соборе древнем, хотя об одном, упоминал Стоглавник в основание своих рассуждений? Ни об одном. Мы уже видели основания его, когда говорили о Стоглаве на своем месте 306 . |
| Спрашивается: которому из двух свидетельств должно быть отдано предпочтение? Проф. Е. Голубинский отдает предпочтение первому, т.е. летописи Новгородских владык. Ведение этой летописи, говорящей о первом митрополите по поводу поставления в Новгород первого епископа, начал или современник учеников этого последнего или же прямо ученик его ученика, т. е. близкий ко времени первого митрополита человек, который никак не мог не знать его имени; напротив, Степенная книга составлена в XVI в. и притом известна своей крайней, в историческом отношении, недоброкачественностью, отсюда основание предпочитать свидетельство более раннее и древнее свидетельству позднейшему. Известие Степенной книги о митрополите Михаиле заключает странности, напр., митр. Михаил привез 6 епископов, но кафедр их не открывает, а это делает митрополит Леон. В обеих группах источников утверждается, будто первый наш митрополит прислан от патриарха Фотия, который умер за целое, с лишком, столетие до Владимира (в 891). Это объясняется тем, что наши предки имели окружное послание патр. Фотия, в котором сообщаются сведения о крещении современных ему, точно неизвестных нам, Русских, которые после неудачной осады Константинополя, решили принять христианство. Он пишет: «До такой степени разгоралось в них (Руссах) желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря, и лобызают верования христиан с великим усердием и прилежанием». Эти сведения летописцы и приняли за речи о наших Киевских Русских с Владимиром во главе и увидели свидетельство, будто митрополит был прислан Владимиру патр. Фотием. Летописцы Греческие не называют по имени епископа, посланного патр. Фотием к современным ему Русским, но в наших славянских сказаниях он называется Митрополитом Михаилом: «В лето 886, – читаем мы в Густинской летописи – прииде Михаил митрополит в Русь, послан от Василя Македона, царя Греческого и Фотия патриарха, иже уверяя Русь вверже евангелие в огонь и не изгоре, и сим чудом ужаси Русь и многия крести» 12 . То же повторяется в предисловии к печатному Патерику Печерскому, в Книге о вере, в Никоновской Кормчей. В этих сказаниях совершенно ясно говорится, что митр. Михаил был прислан Русским от патр. Фотия не при Владимире, а гораздо ранее, но составитель Степенной книги предпочитал верить Новгородской летописи и летописям, и памятникам, ее повторяющим. |
| Допустив даже, что наказ этот в Степенной книге представлен в некотором распространении, нельзя отрицать самого факта, – для этого нет никаких оснований. В этом открытии первых училищ на Руси замечательным образом выразились главнейшие черты их последующей истории и их характер. Прежде всего здесь является единство власти духовной и гражданской: митрополит советует, князь повелевает устроить училища. Книжное учение народа вверяется руководству и заведыванию духовенства. Духовенство является первыми, одинаково духовною и гражданскою властью признанными, учителями. Училища имеют церковный характер. Они учреждаются «на учреждение веры». Они являются не учебными только, но и воспитательными учреждениями; дети обучаются «словесем книжнаго разума», но главным образом – «правде и любви и зачалу премудрости, страху Божию, чистоте и смиренномудрию». Нельзя выразить сильнее воспитательные задачи школы. В основу дисципланы первых наших школ положены были евангельские начала кротости. Митрополит заповедует учителям учить детей «не яростию, ни жестокостию, ни гневом», но любовным обычаем, причём советует обращать внимание и на силы каждого ученика, дабы не обременять работою сверх сил. Некоторые историки (напр., Забелин) высказывают сомнения в таком характере учения первых наших школ, но без достаточных оснований. Приводимые ими примеры воспитания «жезлом» и «розгою» относятся к позднейшему времени, (преимущественно XV–XVI в.), на которое могла иметь влияние и западная школа. Обстоятельства же школы времён Владимира были таковы, что именно требовали кроткого обращения с детьми. Народ только что принял новую веру; но родители ещё «не бяху ся утвердили верою»; матери плакали о детях, отдаваемых в школы, как по мёртвых; при этом суровость, «жестокость и гнев», могли вызвать в детях страх, в родителях – озлобление, ненависть и даже сопротивление; дети могли и разбежаться из училищ, вышла бы смута народная. Но ничего подобного не было. Быть может, для того и собирал митрополит учителей, чтобы предупредить возможность недовольства школою, если бы в ней стали обучать «гневом и яростию». В своём наставлении Владыка настойчиво предлагает учителям заботиться о том, чтобы дети не унывали, – не тяготились учением, не тосковали в школе. Совершенно так же поступал и Леонтий в Ростове, где встретив закоренелых стариков, язычников, он ласково старался привлечь к учению детей. Таким образом дух христианской кротости в первых наших школах является совершенно естественным и составлял одно из важнейших условий успеха учения и привлечения к школе народа. |
| Строго держась летописных свидетельств, следует положительно признать, что наши древние училища представляли элементарную школу, общеобразовательную церковного характера, или просто церковно-приходскую школу, – тип, который сохранился от древних времён до наших дней, и что всего замечательнее, сохранился непрерывно и преемственно, в течение девяти веков; сохранился же потому, что он как возник, так и оставался всегда при церкви в приходе. Не может быть никакого сомнения в том, что наши пастыри озабочивались мыслью о подготовке духовенства из русских людей, достойных своего призвания. Этого требовало самое тогдашнее положение Русской церкви, в эпоху её первоначального учреждения; но они не менее озабочивались и необходимостью духовного просвещения новокрещённого народа. На них лежала обязанность передать народу учение веры и нравственности христианской, перевоспитать его, искоренять языческие заблуждения, исправлять нравы, учить, назидать, руководить, привлекать народ к церкви, делать веру живой. Они понимали, что «книжное учение», направляемое и руководимое духовенством, может служить одинаково превосходным средством для той и для другой цели. И действительно, древняя церковно-приходская школа, служа христианскому просвещению народа, в то же время сообщала начальное образование и кандидатам священства, приготовляла грамотных членов клира. Лучшие, избранные натуры, одарённые богатством духовных сил и дарований, из школы шли в монастыри (как св. Феодосий), или путём самообразования достигали высокой степени духовного развития 70 . Скажут, велико расстояние от грамоты до ораторства, от азбуки до богословия, от чтения до сочинения, от убогого школьника до высоты просвещённого пастыря. Не так велико, как кажется; надо только иметь в виду, что такое была грамота и чтение в древней нашей школе, чему и как учили в ней. Предков наших это расстояние не смущало, – его для них не было. В Степенной книге пишется: «Тако благодатию Божиею елицы научишеся грамоте, от них же бысть множество премудрых философ 71 . Научились грамоте, а вышли «премудрые философы», то есть люди высокого образования. |
|
|
