| Быть может, уверенности в том, что перед нами в опыте находится единичная, единственная в своем роде вещь, содействует еще и следующее обстоятельство: если объект со всею полнотою своего бытия имманентен процессу знания, то несомненно, даже и не познавая его индивидуальности в дифференцированной форме, мы смутно различаем, что перед нами находится " нечто иное " , чем все другие вещи, и если мы начинаем утверждать, что все вещи в мире суть единственные в своем роде индивидуальности (напр., Лейбниц говорит, что " две субстанции не могут быть совершенно сходны друг с другом и различаться только нумерически " 24), то эта истина есть результат умозрения, подкрепляемого указанным смутным чувством различия. Наконец, надобно принять в расчет еще и то, что у нас вообще есть склонность считать всякое знание, стоящее в нашем сознании на низшей ступени общности, единичным: это объясняется тем, что усмотреть общность знания можно не иначе как по соотношению его с соответствующими ему действительными или возможными более частными знаниями, и если это соотношение не усмотрено, то общее знание кажется нам знанием единичным. Если признать, что наиболее отчетливо дифференцированные элементы знания, напр., элементы зрительных восприятий, принадлежат к области средне-общего, то тогда все психологические возражения против реализма, основанные на том, что мы не наблюдаем в сознании " общих представлений " , отпадают. Остаются только возражения онтологические, основанные на противоречии между реализмом и чувственным знанием, которое, по-видимому, убеждает нас в том, что вещи, поскольку они занимают различные места в пространстве и времени, вполне обособлены друг от друга по своему содержанию и не могут заключать в себе численно-тожественной основы, так как это означало бы, что один и тот же численно-тожественный элемент мира принадлежит различным временам и даже в одно и то же время находится в различных местах пространства. По поводу этих соображений необходимо заметить, что в них нет возражения против реализма, а есть только постановка задачи - построить такое учение о пространственно-временном мире, которое объяснило бы, каким образом возможно пространственно-временное обособление одних сторон вещей, при полном тожестве других сторон их. |
| права и всякую власть. А человеческие властители пользуются властью только как участники власти Христовой, и с их стороны необходимое послушание от низшего к высшему есть лишь условие этого участия или этого общения с единым истинным Владыкою, а никак не самостоятельный источник заслуг и прав. Поэтому необходимо, чтобы цель послушания, дающего власть, не останавливалась ни на каком человеческом звене, а непрерывно восходила к самому Христу, в котором полнота власти, вытекающая из полноты послушания. Повиновение же какому-нибудь человеческому существу, как человеческому, есть унизительное рабство и требование такого повиновения есть тирания. Истинная власть есть соединение Божьей силы с человеческою свободой и следовательно принадлежит первоначально только Богочеловеку и от Него одного может быть получена. «Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли». Небо в Евангелии — это область чистых истинных существ, пребывающих в Боге, земля — область бытия, временно отделенного от Бога и долженствующего с Ним соединиться. В Христе полагается реальное начало этого соединения. До Христа человек жил исключительно на земле с неясными мыслями об истине и смутным стремлением к неведомому Богу. Истина была здесь бессильна, а силы земные — в религии и жизни языческой не соответствовали истине или представляли ее извращение. Мысленное отрицание земной жизни (напр. в буддизме) не открывало еще новой лучшей жизни: земля тяготилась собою, порывалась к небесам, но не достигала их и не могла достигнуть своими собственными силами. Когда же во Христе божественный луч сам сошел на землю и соединил с собою чистое земное существо, тогда небесная истина стала властью на земле и власть земная получила свое истинное основание. Но чрез это самое сочетание небесного с земным Христос получает власть и на небеси, ибо там власть может существовать только по отношению к земному миру; так как небеса состоять из существ, пребывающих в истине, живущих в Боге и созерцающих Его, то они для себя и не имеют нужды во власти Христовой: Он для них самих есть истина, а не власть. И если однако сказано: дадеся Ми всяка власть на небеси, то это может означать только то, что небесные существа служат Христу в Его деле спасения земных существ и устроения земного мира, и так как пути этого спасения и строения не вполне ведомы сим не- |
| Об этот твердый уклад, как о кирпичную стену, бились век за веком безымянные орды кочевников. Являлись они из пустынь, где люди кочевали издавна, кочуют и сейчас. Нетрудно понять, почему люди идут за стадом, которое само находит себе пропитание, и живут мясом и молоком. Такая жизнь может дать почти все, кроме дома. Многим из этих пастухов были ве домы в незапамятные времена великие истины книги Иова; из их среды вышел Авраам, чьи дети задали нам загадку упорного, как мономания, монотеизма евреев. И все же это были дикие люди, не знавшие сложностей социальной системы. Словно ветер нес их снова и снова на стены цивилизации. Почти вся история Вавилона сводится к защите от орд, которые являлись сюда почти каждый век и откатывались обратно. Может быть, кочевники породили когда-то гордое царство ассирийцев, давших миру завоевателей, чья поступь подобна топоту крылатых быков. Ассирия была великой державой, но продержалась не очень долго. История этих земель сводится к борьбе кочевников и самого настоящего государства. Возможно, в доисторические эпохи и, несомненно, в историческую кочевники шли на Запад, опустошая все по пути. В последний раз они не увидели Вавилона. Но было это много позже, и вел их Магомет. Нет никаких фактов, свидетельствующих о том, что вавилоняне когда-то кочевали, а кочевники хоть где-нибудь осели. Быть может, честные и умные ученые, которым мы так многим обязаны, уже не считают, что кочевничество предшествовало оседлости. Но в этой книге я спорю не с умными и честными учеными, а со смутным общественным мнением, порожденным скороспелыми открытиями. Мы рассуждаем так: обезьяна превратилась в человека, а дикарь - в джентльмена и потому все старое - варварство, а новое - цивилизация. К сожалению, это атмосфера, в которой мы живем, а не догма, которую можно доказать. Людей, разделяющих такие взгляды, не убедишь рассуждениями, скорей уж на них подействуют образы. И мне очень бы хотелось, чтобы собираясь пуститься в обычные рассуждения - письменные ли, устные ли, - они закрыли на секунду глаза и увидели обрывистую пропасть, кишащую крохотными людьми, - прославленную Вавилонскую стену. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Фото www.flikr.com, Stefan Müller, фрагмент Какой фанатизм нам нужен? 4 мин., 21.08.2015 Как ни странно, сама распространенность слов «фанатизм» и «фанатик» в современной культуре и то, что они имеют отрицательный, практически ругательный смысл, являются во многом следствием нашего расхоложенного секулярного времени. Для многих наших современников, равнодушных к религии всего лишь, например, регулярное посещение храма или принципиальное и категоричное неприятие абортов уже могут выглядеть как нездоровые признаки так называемого религиозного фанатизма. То есть, для такого взгляда «верующий» и «фанатик» – это просто одно и то же. Часто также термин «фанатизм» использовали и используют атеисты для своей пропаганды. Для них тоже любое ответственное проявление религиозности – уже нестерпимый фанатизм. Может быть, именно поэтому русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев 130 лет назад, наблюдая все больший отход от веры среди своих современников, написал в статье «Православие и католицизм в Польше»: «Если верующий человек не фанатик своей веры, то это только личная слабость его, и больше ничего». Однако, с другой стороны, если под фанатизмом понимать, как это часто и делают, веру без любви и рассуждения и «ревность не по разуму» (Рим. 10:2), то, действительно, в таком фанатизме ничего хорошего нет. Мы видим, что термин «фанатизм» обладает каким-то смутным и неопределенным значением. Если под ним понимать глубокую, сильную и искреннюю приверженность своей вере, то, скажите на милость, что же в нем плохого? Но фанатиками сегодня часто называют бородачей с автоматами из ИГИЛ (организация, запрещённая в России - прим. ред.), которые режут головы неверным, а их пример вряд ли кто сочтет проявлением правильной религиозности. Некоторой неопределенности с тем, кого и за что называть фанатиком, соответствует то, что в корне латинского fanaticus («исступленный», «неистовый») находится слово fanum, которое означало просто освященное место, святыню, храм. То есть, дословно «фанатический» с какой-то точки зрения можно переводить и как «священный», «храмовый». |
| Таким именно характером отличались в то время представления о чувственной природе человека и об аффектах. Патрологическая литература пополнилась у нас в прошлом году обширным исследованием о жизни и сочинениях преп. Макария Египетского , принадлежащим проф. А. А. Бронзову . Обещая публике продолжение своего труда с изложением учения преп. Макария, часть своих предварительных работ почтенный автор поместил в своем академическом журнале в виде отдельной статьи. В этой последней автор извлекает материалы для характеристики нравственного мировоззрения преп. Макария Египетского из источников второстепенных, оставляя до времени в стороне источники прямые. Vertus de Saint Macaire, Apophthegmes sur saint Macaire (по изданию Амелино), Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов, Historia Eausiaca, Древний Патерик, данные, имеющиеся у Сократа, Созомена , Каллиста, Евагрия, Макризия и др. – вот источники, которыми пользовался автор. За некоторыми из перечисленных документов мы не можем признать большой научной ценности, так как они имеют своим источником предания, передававшиеся из уст в уста среди египетских монахов. Характер агиографической литературы вообще должен внушать известную осторожность по отношению к такого рода источникам. Предание может, конечно, быть надежными хранителем общего духа христианства и выразителем догматического сознания церкви, но когда дело идет о передаче фактов, слов и изречений, тогда предание является источником смутным. Переходя из уст в уста, изречение подвижника легко могло быть непроизвольно изменено его последователями в смысле более им понятном и близком их духовным интересам. Если при изучении воззрений древних писателей мы обыкновенно стараемся пользоваться критическими изданиями их собственных творений и дорожим каждым вариантом, то с тем большей осторожностью должны мы относиться к памятникам, которые своим источником имеют предание. Но без сомнения почтенный автор, изучивший все, известное с именем преп. Макария, имеет в своих руках достаточный критерий для критики этих памятников. |
| Относительно же критики самой норманнской теории надо отметить, что открытое отрицание очевидного влияния скандинавского севера Европы на формирование Руси нередко сопровождается молчаливым отрицанием немалой роли финно-угорских народов, а также прибалтийских, иранских и тюркских народов в формировании русской нации, вливавшихся в нее в разные периоды ее становления. Фальшивость подобного “патриотизма” контрастирует со стремлением Ивана Грозного - Рюриковича - видеть в своих неславянских корнях (он вел свою родословную от римского императора Августа) еще одно свидетельство в пользу статуса Москвы - Третьего Рима. Именно поэтому никак нельзя отождествлять русский патриотизм со славянофильством, возникшим под влиянием перенесенных на русскую почву таких же языческих по духу идей германофильства. Это заимствование фактически основано на представлении истории России как более восточного и соответственно - по евроцентристкому мышлению - более периферийного, более позднего аналога истории Германии. Как известно, германофильство возникло в Германии в ходе формирования национального самосознания, когда немцы сами боролись с западноевропейским влиянием. Евроцентризм славянофильства проявился также в акцентировании на наиболее значительной западной (славянской) компоненте евразийской России и замалчивании меньших в отдельности, но значительных в своей сумме северной (скандинавской, прибалтийской, финской), восточной (финско-угорской, тюркской) и южной (иранской, тюркской) ее компонент. То есть славянофильство, помимо своей языческой основы, - это еще и скрытая форма западничества в трактовке истории России, русской идеи. При оценке славянофильствыа надо учитывать также то, что самая чистая по славянской крови нация - поляки - являлись в течение всей истории России наиболее опасными ее врагами (как утверждал один из наиболее авторитетных русских историков С.М. Соловьев). Именно Польша воспользовалась Смутным временем для насаждения в России Лжедмитрия. И сегодня Польша является основным плацдармом, с которого осуществляется католическая экспансия на Восток. В 2001 году Польша израсходовала практически весь свой военный бюджет на закупку западногерманских танков “Леопард”, а в 2002 году - на истребители Ф-16. Все это вооружение является наступательным. В 2004 г. Польша вместе с Болгарией, обязанной России освобождением от многовекового турецкого рабства, вступила в НАТО. |
| Как и бывало, пред вами, поэты. В ваших чертогах мой дух окрылился, Правду провидит он с высей творенья; Этот листок, что иссох и свалился, Золотом вечным горит в песнопенье. Только у нас мимолетные грёзы Старыми в душу глядятся друзьями, Только у вас благовонные розы Вечно восторга блистают слезами. Слово вечность как бы неразрывно с поэтическим созданием. И Державин тоже на время как будто этому обольщению поддался. Но слишком оказался он мудр, чтобы пребывать неизменно в дурмане соблазнительной иллюзии. Знаменательно его последнее, самое последнее стихотворение, записанное слабеющей рукой умирающего поэта на грифельной доске. Эти строки любил Пушкин. Однажды, когда его попросили написать в альбом какие-нибудь стихи, он написал не свои, а державинские: Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. Это несомненно созвучно мудрости Экклезиаста. Но это не конец, потому что есть ещё четыре строчки, они-то для нас особенно интересны. Ведь первые — как будто возвращение всё к той же мысли, которую он уже не единожды пережил. Только по-новому прекрасно и звучно выраженные — удивительные строки, редкие даже в русской поэзии — и по своему трагическому звучанию, по какому-то едва ли не отчаянию (как можно ошибиться при первом знакомстве с ними). А дальше — как будто ещё более мрачное, ещё более беспросветное, потому что поэт начинает опровергать самого себя, свою же иллюзию о бессмертии поэзии: А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы. Символично, что эти строки возникли именно на грифельной доске: ведь один лёгкий взмах, одно движение грязной тряпицы — и всё исчезнет навсегда и бесследно. И кажется: тут приговор самому себе. Нет, так понять было бы слишком поверхностно плоско. В последних строках вовсе нет ни пессимизма, ни отчаяния, но истинная мудрость. Недаром возникает вновь это понятие — вечность. Каким бы смутным ни было её понимание и ощущение в сознании и в душе поэта — она всё же неизменно связывалась для него с миром Горним. «Пожрется вечностью» — нужно понимать как «будет принесено в жертву Творцу» — и никак иначе. Все эти земные ценности, вся эта слава и якобы бессмертие в поэзии — всё это не более чем сокровища на земле. Мы-то |
| Однако это воспоминание было туманным и смутным, как и все его мысли. То была не уверенность, а скорее вопрос, который он задавал самому себе: «Не тот ли это полицейский надзиратель, который называл себя Жавером?» Быть может, он еще успеет вступиться за этого человека. Но надо сначала удостовериться, действительно ли это тот самый Жавер. Мариус окликнул Анжольраса, занявшего пост на противоположном конце баррикады. – Анжольрас! – Что? – Как зовут этого человека? – Какого? – Полицейского агента. Ты знаешь его имя? – Конечно. Он нам сказал. – Как же его зовут? – Жавер. Мариус вздрогнул. В этот миг послышался пистолетный выстрел. Появился Жан Вальжан и крикнул: «Дело сделано». Смертный холод сковал сердце Мариуса. Глава 20 Мертвые правы, и живые не виноваты На баррикаде наступала агония. Все объединилось, чтобы оттенить трагическое величие этих последних минут. Множество таинственных звуков, носившихся в воздухе, дыхание невидимых вооруженных толп, движущихся по городу, прерывистый галоп конницы, тяжелое громыхание артиллерии, перекрестная ружейная и орудийная пальба в лабиринте парижских улиц, пороховой дым, поднимающийся над крышами золотыми клубами, неясные и гневные крики, доносящиеся откуда-то издалека, грозные зарницы со всех сторон, звон набата Сен-Мерри, заунывный, как рыдание, мягкая летняя пора, великолепие неба, пронизанного солнечным сиянием и полного облаков, чудная погода и устрашающее безмолвие домов. Ибо со вчерашнего дня два ряда домов по улице Шанврери обратились в две стены – в две неприступные стены: двери были заперты, окна захлопнуты, ставни затворены. В те времена, столь отличные от наших, в час, когда народ решался покончить с отжившим старым порядком, с дарованной хартией или с действующими законами, когда воздух был насыщен гневом, когда город сам разрушал свои мостовые, когда восстание шептало на ухо благосклонно улыбающейся буржуазии свой пароль, – тогда мирные жители, охваченные мятежным духом, становились как бы союзниками повстанцев и дом братался с выросшей словно из-под земли крепостью и служил ей опорой. Но если время еще не назрело, если восстание не получало одобрения народа, если он отрекался от него, то повстанцы обречены были на гибель. Город вокруг них обращался в пустыню, все души ожесточались, все убежища запирались, и улицы открывали путь войскам, помогая овладеть баррикадой. |
| Эта царевна, известная тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение. Бояре XVI в. приписывали ей все неприятные им нововведения, какие с того времени появились при московском дворе. Внимательный наблюдатель московской жизни барон Герберштейн, два раза приезжавший в Москву послом германского императора при Ивановом преемнике, наслушавшись боярских толков, замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго. В боярских россказнях и суждениях о царевне нелегко отделить наблюдение от подозрения или преувеличения, руководимого недоброжелательством. Софья могла внушить лишь то, чем дорожила сама и что понимали и Ценили в Москве. Она могла привезти сюда предания и обычаи византийского двора, гордость своим происхождением, досаду, что идет замуж за татарского данника. В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука, " многие поносные и укоризненные слова " от строптивых бояр. Но в Москве и без нее не у одного Ивана III было желание изменить все эти старые порядки, столь не соответствовавшие новому положению московского государя, а Софья с привезенными ею греками, видавшими и византийские и римские виды, могла дать ценные указания, как и по каким образцам ввести желательные перемены. Ей нельзя отказать во влиянии на декоративную обстановку и закулисную жизнь московского двора, на придворные интриги и личные отношения; но на политические дела она могла действовать только внушениями, вторившими тайным или смутным помыслам самого Ивана. Особенно понятливо могла быть воспринята мысль, что она, царевна, своим московским замужеством делает московских государей преемниками византийских императоров со всеми интересами православного Востока, какие держались за этих императоров. |
| Подпишитесь на наш Телеграм Отец Димитрий Смирнов ушел ко Господу и теперь держит ответ за свои дела и свои слова перед Тем, Кому верно и усердно служил большую часть жизни. Он был резок в суждениях и добр в делах. Его публичная активность была такова, что многих людей от Церкви могла скорее оттолкнуть, нежели привлечь. От всего, что он делал и говорил, веяло чем-то древним и подлинным: может, он и казался кому-то недобрым, но никто не посчитал бы его тусклым и скучным. Ближние вспоминают его заботливого и чуткого человека, кладущего душу за дорогое ему дело и людей, дальние — резкого и провокативного, как сейчас говорят, спикера, которого упрекали в троллинге, юродстве, жестокости к людям. Он был гениальным церковным менеджером, великим благотворителем и проповедником, духовным руководителем множества семей и даже общин. И, может быть, именно тут кроется причина его неоднозначности. Перед ним проходила огромная череда людей, и людей большей частью несчастных. Женщины, мужчины, дети с разрушенными судьбами, со сбитыми смутным временем ориентирами, влекомые страстями и измученные бытом и бедностью. Человек огромного масштаба личности, отец Димитрий лучше других видел очень простую вещь: насколько всё в нашем Отечестве, а может быть и во всем мире — плохо и гнило. Опытный духовник, отец Димитрий жил среди чужого отчаяния и вынужден был поддерживать и утешать такое количество людей, которое никому из нас не придется. Каждый день на протяжении всех долгих лет пастырского служения. Он был светильник, горящий и светящий, и многие приходили греться в его лучах. Он истово верил в Христа Распятого и знал, что Тот не пошлет легионы ангелов исправить этот мир. А соработников, равных самому отцу Димитрию, не находилось. И отсюда упования то на государство, то на силовиков, то вообще на ислам — лишь бы хоть что-то помогло исправить этот испорченный мир. Отсюда мечта о золотом веке — то ли девятнадцатом, то ли шестнадцатом, и идеальном обществе — крестьянской ли общине, купеческой ли гильдии. Природный поэтический и художественный талант придал этой тоске по избавлению подлинную высоту. Искренняя вера отучила идти на компромиссы и придала мужества. В прежние века такие люди создавали многолюдные монастыри и руководили народными восстаниями. Отцу же Димитрию выпало созидать в эпоху, когда почти всё разрушалось. И только масштаб общей энтропии мешает понять ту мощь, которая посетила нас. И пусть Господь вознаградит Своего искреннего служителя вечным покоем и блаженным успением. Поделиться в соцсетях Подписаться на свежие материалы Предания — Фонд учрежден в 2009 году для сбора средств и помощи нуждающимся. © 2008-2022 Благотворительный фонд «Предание». 115162, Россия, г. Москва, улица Шухова, д. 17, корп. 2. Учётный номер в реестре НКО Распространение материалов сайта в печатных изданиях и интернет-ресурсах возможна только в рамках Пользовательского соглашения |
|
|
