| Это Халкинская школа, имеющая значение и главной семинарии и Духовной академии для Константинопольского патриархата. Если в Галате, в Константинополе, сесть на пароход, отправляющийся к так называемым Принцевым островам Мраморного моря, то через час глазам откроется зрелище острова, представляющего собой гору, сплошь покрытую густой древесной растительностью и увенчаную ярко белеющим зданием. Это и есть остров Халки, один из группы Принцевых островов, а виднеющееся на нем здание и есть интересующая нас школа. А еще через полчаса пароход причаливает к пристани названного острова. С пристани ясно открывается, что эта школа занимает вершину совершенно отдельно стоящей горы. Впрочем, остров Халки не представляет особой пустыни, он довольно велик и в значительной мере населен. Кроме богословского училища и нескольких монастырей на нем находятся и другие обширные училища, как греческие (например, коммерческое), так и турецкое (военное). В Константинополе, очевидно, держатся тех же воззрений, каких и англичане у себя, а именно, что для блага учащихся, а может и учащих, школы должны быть основываемы вдали от городского шума и столичных соблазнов. Халки оказывается чемто вроде Константинопольского Оксфорда. Так как остров в значительной степени населен, то можно было бы думать, что богословское училище не представляет собой очень уединенного места. Но такое предположение ошибочно. Училище занимает совершенно отдельный холм, так что оно является изолированным, как корабль в море. С пристани острова беловатые здания училища кажутся орлиным гнездом, помещающимся на верхушке скалы. Путь к школе по причине крутизны очень труден. Тяжелый этот путь на одного русского путешественника навеял следующие, не лишенные справедливости размышления: «Любящий созерцать может видеть в таком подъеме символическое изображение того незримого труда, с каким христианский богослов восходит на мысленную гору возможно точного и полного боговедения, — особенного труда в такие минуты жизни, когда жизнь какойлибо страсти утомляет нравственные силы благочестивого труженика. |
| Погода тогда после бури была благоприятная. При отплытии от берега глаза сами невольно обращались на родную русскую землю: сердце чувствовало расставание с родным материком, хотя и утешала его временность отлучки. Когда суши не стало видно, в ночное время, при блеске звезд, не закрытых облаками, среди тишины ночной, когда все спали, море произвело на меня самое назидательное впечатление. Оно напомнило мне бывшие в морях чудотворения и псаломские о море песнопения, и я говорил: «Господи, Твое есть великое се и пространное море, и Ты сотвори е: в нем пути Твои и стези Твои в водах многих и стопы Твои не познаются», – и прочие псаломские о море изречения. Потом пришло на мысль и Господне по морю плавание в корабле со свв. Апостолами, и я говорил: «Господи, Ты благоволил еси плавать по морю с учениками Твоими и возмущение волн его Ты укротил еси, и наставил еси корабль Твой в тихое пристанище; и ныне такожде с нами невидимо Ты спребываеши в корабле церковном, благостройно неся его по морю жития: сподоби убо и нас, в нем плавающих, достигнуть в пристанище небесного Твоего царствия, едине многомилостиве!». – Во вторые сутки многие, из непривыкших к морскому плаванию, были закачены морской качкой, страдали тошнотой, стонали; но мы себя пользовали содовыми порошками и лимонами, потому не много пострадали от морской качки. Константинополь В Константинополь мы прибыли 3-го сентября. Когда вплыли в Босфор и стали приближаться к самому Константинополю, то видя его издали, удивлялись его красоте. Прибыли в 10 часов утра и остановились в Галате, на Афонском Пантелеимоновском подворье. Того же дня пошли в русское посольство на дачу: там и ночевали. Мне нужно было видеться с о. архимандритом Смарагдом, посоветоваться, когда удобнее побывать у майносцев, до которых я имел дело. Мы решили, что удобнее мне у майносцев побывать по возвращении из Иерусалима, а теперь пользоваться удобным временем к путешествию. На другой день, 4-го сентября, под путеводительством начальника Афонского Пантелеимоновского подворья, старца отца Паисия, мы отправились путешествовать по Константинополю. |
| Австрийский молдаван часто бывает в Яссах, потому что он закупает в Молдавии скот. Он говорил, что из Австрии нет поклонников: не пускают. Дают билет или паспорт не более, как на 3 месяца. А он сам, как купец, имеет годовой паспорт для торга в Молдавии, да и правительство его не знает, что он ездит в Иерусалим, полагая, что он торгует в Молдавии. Замечательно, что в патриархии нет ни игуменов, ни архимандритов из молдаван. Может статься, нет и иеромонахов. Не знаю, не понимаю, как молдаване и валахи исповедуются здесь. To же разумей и о сербах и болгарах. ΝΒ. Грамматик храма Неофит рассказывал, что когда Али-паша египетский усмирял вехабитов, разграбивших знаменитый храм в Мекке, то в войсках его было более 300 христиан, впрочем, тайно, без его ведома. В Мекке турки заметили в храме, что некоторые солдаты не умеют молиться, а иные вовсе не молятся. По розыску оказалось, что их св. место осквернено христианами. Тотчас решено было или потурчить их, или расстрелять. Из числа их 160 человек были расстреляны, а прочие потурчились, но, возвратившись назад, опять сделались христианами. Февраля 19 , Суббота. – Ветер порывистый и холодный. Утром я посетил неаполийского архиерея и просил его дать мне рекомендательное письмо в Неаполь. «К кому я дам письмо? – говорил владыка смеясь. Там нет никого из христиан. А, забыл, извините, забыл, есть там добрая и небедная христианка Ангелина, которой муж торгует в Назарете. Вот я напишу к ней». Потом немножко поговорили мы о дороге и о св. поклонениях в Неаполисе и Севастии. От неаполийского владыки побрел я по коридорам патриархии к рулю синода, монаху Анфиму. Он говорил о Максиме и о хлопотах его касательно греческой камилавки; ничего нового не сообщил против того, что мне писал патриарх антиохийский. Также передал газетное известие о том, что англичане успели купить новое место в Галате, подле моря, для дома английского посланника. Тут я завел речь об английской миссии в Иерусалиме и спросил его: действительно ли прикуплено миссией одно место против самых ворот крепости, и он отвечал утвердительно, присовокупив, что все покупки миссии суть хитрые сделки с турецкими подданными. Хитрость состоит в том, будто домы или места нанимаются у настоящих хозяев; ибо, вследствие султанских указов, никакой европеец, хоть будь министр, не может приобрести для себя покупкой ни дома, ни пустопорожнего места (Это известие сообщил мне и Марабути в неделю православия, и сегодня подтвердил оное, сознавшись, впрочем, что пустопорожнее место прикуплено миссией). |
| Димитрий служит подносчиком в таверне (в Константинопольской Галате – в Каракиой); красивой наружностью и добрыми душевными свойствами выделялся он между другими служащими; этим – в иных возбуждал он зависть, а другие Турки досадовали, что он – иноверец, и всякими хитростями старались завлечь его в исламизм; однако же, это не удавалось им и раздражало их ещё более против молодого прислужника. Однажды между опьяневшими посетителями таверны вышла ссора и драка. Димитрий, по обязанности своей, вмешался в эту ссору – с тем, чтобы разнять и выпроводить из таверны забуянивших пьяниц. Это им не понравилось, и они подали на другой день на Димитрия жалобу, обвиняя его в самоуправстве и нанесении ран одному Турку при насильственном вмешательстве в его ссору с другими. Визирь позвал Димитрия, но выслушав его правдивое оправдание, тем не менее не захотел предоставить удовлетворение христианину. Он предложил Димитрию одно из двух: или перейти в магометанскую Веру, или быть казнённым за мнимое преступление. Я не причинил ни малейшего зла Турку, – отвечал Димитрий, – и не могу быть Турком. Сохрани меня Бог от этого! Я – христианин и останусь христианином... Визирь попытался подействовать на Димитрия ласковым увещанием, обещал ему почести и богатство, если он отурчится. Но всё это возбуждало в христианине только возражения против Магометанской веры. Раздражённый сановник предал его тогда на произвол тех, кто жаловался на него. Они привели Димитрия в кофейную, снова стали убеждать его потурчиться, но Димитрий был непреклонен. После того сделан ему был новый допрос, на основании которого, присоединив к прежнему обвинению то, что он дерзнул хулить магометанскую религию, визирь приказал обезглавить его перед таверной. С непоколебимой твёрдостью принял мученическую смерть смиренный простолюдин, обнаружив с такой величественной простотой ту глубину родной веры, которая неискоренимо таится в православном народе... Димитрий предан смерти в 1784 г., будучи 25 лет от роду. Читать далее Источник: Жития святых, чтимых Православною Церковию, с сведениями о праздниках Господских и Богородичных, и о явленных чудотворных иконах/Составленные преосвященным Филаретом (Гумилевским) архиепископом Черниговским, с дополнениями из других: С изображениями святых и праздников академика Ф.Г. Солнцева. - С.-Петербург: Изд. книгопродавца И.Л. Тузова, 1892./Январь. - 1900. - 355, IV с., л. портр.: ил. |
| Филарет рекомендовал полемическую литературу в числе других духовных мер против раскола. Но что он был в принципе не против умеренной полемики, это можно видеть из одного замечания его, высказанного по поводу издания одного полемического сочинения, хотя и не против раскола, – «Записки о несогласии церкви армянской с восточною православною». «Не могу согласиться с мыслью, писал он по этому поводу, чтобы с большей вероятностью предполагать вред от издания в свете сего сочинения», потому что оно «в дух полемическом, хотя умеренном». 443 Не вредно было, что апостол Павел полемически писал против Галатов «о несмыслении галате» и проч. Не вредно было, что Афанасий Великий писал и издал в свете полемические писания против ариан, и многие отцы против многих неправомыслящих. Что «армяне живут в пределах нашего отечества», сие не препятствует нам говорить им правду против погрешительных мнений их. И как приведем их к истине, если не будем обличать погрешительных мнений?» 444 Итак, полемика с неправо мыслящими, по мнению м. Филарета, не только не вредна, но даже положительно необходима. Что касается в частности полемики противораскольнической, то отношение к ней Московского святителя достаточно характеризуется тем фактом, что он поощрял трудящихся на этом поприще, напр. игумена Парфения 445 к инока Пафнутия 446 , что он и сам, не смотря на многостороннюю свою деятельность, соединенную с его высоким положением, находил возможным хотя и «отрывками, украдывая время от других неотсрочных дел» 447 , заниматься писанием знаменитых «Бесед к глаголемому старообрядцу». Но наряду с этими положительными фактами, нельзя не указать и на отрицательные, которые свидетельствуют, что м. Филарет далеко не придавал полемической литературе того важного значения, каким она пользуется, в настоящее время. У него можно встретить на этот счет несколько выражений, где он как будто даже отрицает значение полемических сочинений в борьбе с расколом в виду того, что раскольники не читают произведений православных писателей, направленных в обличение их. |
| К концу правления Андроника III генуэзская колония в Галате, достигнув крупного экономического и политического влияния, сделалась как бы государством в государстве. Пользуясь почти полным отсутствием флота у Византии, галатские генуэзцы заполнили своими судами все порты Архипелага и захватили всю ввозную торговлю на Черном море и в проливах. По свидетельству современного источника (Никифора Григоры), таможенные доходы Галаты ежегодно достигали до 200 000 золотых, в то время как Византия с трудом получала с этих сборов едва 30 000 золотых. 878 Понимая всю опасность для Византии со стороны Галаты, Иоанн Кантакузен, несмотря на раздиравшую государство внутреннюю смуту, приступил, насколько позволяли расстроенные финансы страны, к постройке военных и торговых судов. Встревоженные галатцы решили силой сопротивляться замыслам Кантакузена; они заняли господствующую над Галатой возвышенность и построили там стены, башню и различные земельные укрепления. Нападение генуэзцев на сам Константинополь окончилось, однако, для них неудачно. Выстроенные Кантакузеном суда вошли в Золотой Рог для борьбы с генуэзцами, которые уже склонялись к миру ввиду силы нового византийского флота. Но неопытность греческих судовых начальников и разразившаяся буря, чем умело воспользовался генуэзский адмирал, привели к тому, что греческий флот был разгромлен, и галатцы после этого с торжеством разъезжали на разукрашенных судах мимо императорского дворца, издеваясь над императорским флагом, снятым с разбитых греческих кораблей. По условиям заключенного с генуэзцами мира спорные высоты над Галатой остались в их руках. Генуэзская Галата стала еще более опасной для Константинополя. Подобное усиление и до того уже преобладающего влияния генуэзцев при Палеологах не могло не отразиться на положении Венеции, видевшей в Генуе своего главного торгового врага на Востоке. Особенно остро сталкивались интересы обеих республик на Черном море и на Меотиде (Азовском море), где генуэзцы утвердились в Каффе (в Крыму, современной Феодосии) и в Тане, у устьев Дона (у современного Азова). Босфор, т.е. вход в Черное море, также находился в руках генуэзцев, которые, владея Галатой, устроили на берегу пролива род таможенного пункта, взимавшего торговые пошлины со всех не генуэзских судов, преимущественно венецианских и византийских, направлявшихся в Черное море. Целью Генуи было установить по его берегам торговую монополию. На островах и побережье Эгейского моря интересы Венеции и Генуи также сталкивались. |
| Не пиянице. «Сие сам истолковал Апостол в предписании диаконам: быть не вину многу внимающим (3, 8)» (блаженный Феодорит). Не бийце, μη πληκτην, — не драчуну, каким нередко оказывается вину много внимающий. Но в отношении к исполнению начальнической должности, с которою соединено наказание неисправных, может сие означать и: не строго-взыскательну, не вспыльчиву, не жестоко-наказательну. Блаженный Феодорит пишет: «запрещает сим Апостол не наказание налагать во время, но делать сие недолжным образом. А что повелевает наказывать, о сем, како услышим вскоре, скажет сам: согрешающих пред всеми обличай (ср.: 5, 20); и еще: обличи, запрети (2 Тим. 4, 2). И, пиша к галатам, сказал он: о несмысленнии Галате (ср.: Гал. 3, 1)—и еще: тако ли несмысленни есте (ср.: Гал. 3, 3)». Не сварливу, αμαχον. В греческом слово сие стоит там, где в славянском стоит: не завистливу, — которого нет в греческом. Значит оно: «не любящу заводить тяжбы» (блаженный Феодорит) — и вообще споры и раздоры,— поп litigiosum,— не бранчиву, по Амвросиасту. Не скверностяжательну, μη αισχροκερδη,— Феодорит и Феофилакт не читают; но святой Златоуст и Экумений читают. Указывает на такого, который к стяжанию не употребляет таких средств, которые не одобряются общим судом, как, например,— рост; а может быть, и на такого, который ни за что не согласится покривать в чем скверного ради прибытка, а тем паче вообще все служение свое обратить к сей цели. Но кротку. «Научает, как можно быть небийцею и несварливым. Кто кроток, тот не будет таковым» (блаженный Феофилакт). Кроткий миролюбиво переносит личные неприятности и оскорбления. Таков наипаче должен быть епископ. «Он должен уметь переносить сделанные против него проступки (но только такие). Ибо оставлять без внимания, что терпят обидного другие, — не признак скромности (свойственной епископу). Сказано: начальствуй со тщанием (ср.: Рим. 12, 8)» (блаженный Феодорит). Не сребролюбцу. «Не сказал Апостол: нестяжательну, потому что дает умеренные законы, но: не любящему денег. Ибо возможно иметь у себя Деньги, но распоряжаться ими как должно и не им раболепствовать, но быть господином их» (блаженный Феодорит). К тому же ему должно быть и благотворительну, «для чего необходимо иметь, из чего благотворить, но иметь без привязанности к имеемому, дабы не сокращалась рука благодеющая. «Поелику выше сказал, что ему должно быть страннолюбиву; то теперь прибавляет: не сребролюбцу,— показывая, что будет он страннолюбив, если не будет сребролюбив, и вместе научая, что под предлогом страннолюбия не должен он собирать сокровищ» (блаженный Феофилакт). |
| «Я не искатель древностей и не с такой целью предпринял странствие - замечает автор «Путешествия ко Святым местам» и добавляет, - но я не умолчу о тех впечатлениях, которые произвели на мое сердце знаменитые развалины....». Далее следует уместное обобщение: «У каждого свои чувства, свой образ мыслей, и потому может встретиться что-нибудь новое и занимательное в их излиянии при зрелище памятников великих, от времени до времени посещаемых любопытными разного племени и beka»[clxxxvi]. И его книга действительно является в первую очередь путевыми впечатлениями человека со своими стереотипами восприятия (прежде всего романтического), критериями и оценками происходящего, которые он готов навязывать окружающим, порой не считаясь с реальным положением дел и т. п. «Излияния» возвышенных чувств занимают в «Путешествии» Муравьева весьма заметное место и часто за усложненными перифразами, риторическими восклицаниями, расхожей романтической образностью современному читателю трудно увидеть искреннюю религиозность - а она здесь, безусловно, присутствует, но сильно «затуманенная» литературными претензиями молодого автора. У него свои, вполне сформировавшиеся вкусы и пристрастия, касающиеся сферы изящного, и путешественник говорит о «тяжком зодчестве» византийцев, а в связи со Святой Софией вспоминает и «мрак наших древних, тяжелых соборов». И тут же не может удержаться от восклицания: «Неужели зодчество византийцев не могло ничего воздвигнуть для жилища вельмож, кроме безобразных домов, которыми наполнен Константинополь, когда в то же время Запад славился своими замками и дворцами?» Так же он судит о напевах в греческой церкви, которые составляют «один из чувствительных ее недостатков», и досадует, что «жители Востока совершенно не постигают гармонии нашей, по образованию ли своего уха, или по невежеству». Достается от него и самим священнослужителям, привыкшим «более видеть в церкви дом свой, нежели храм» и т. д. и т. п. Нередко паломника охватывает разочарование: высокие, поэтические представления о том или ином знаменитом месте вблизи разбиваются о суровую действительность. Так было в Галате, Царьграде: «Хотите еще более разочарования? - на быстром челноке переплывите в самый Царьград, о котором столько гласит молва, и что же первое вам представится? - смрадные неправильные переулки...» и т. д. |
| Даже цветущая, казалось бы, венецианская колония в Константинополе стала занимать у своей метрополии на свои настоятельные потребности. Республика недостаточно оценила угрожавшую латинянам опасность в Константинополе и сосредоточила свои силы на ожесточенной борьбе с Генуей на побережье Сирии. Впрочем, венецианцы предпринимали некрупные экспедиции и отвоевали у болгар Месимврию на Черном море и обрели там главу великомученика Феодора. Серьезные меры были приняты Венецией тогда, когда никейский император Михаил Палеолог разбил латинян в Греции, заключил союз с Генуей и, подступив к Константинополю, угрожал Галате. В Константинополе царила нужда и отчаяние. Забыты были празднества и турниры, когда стало ясно, что жить нечем и предстоит уходить. Снимали медные крыши с церквей или дворцов и переплавляли в монету. Ломали потолки и полы ценных построек на дрова. Украшения церквей распродавались открыто. Население города таяло, торговля прекратилась. Не стало покупателей для заморских товаров. Не только высшие классы, но и население окрестностей, разоренное войнами и грабежами диких куман, выселилось во владения Ватаци. Продукты, которыми окрестности кормили столицу, исчезли с рынка. Следствием нищеты явились беззаконие и грабежи; шайки «добровольцев» бродили под городом и грабили, не щадя ни франков, ни греков. Общая деморализация перешла на высшие классы, и не было среди правительства и духовенства лиц, способных поднять дух. Не говоря о скандальном царствовании Роберта, и Балдуин, только и мечтавший о сладкой жизни в Европе, подавал баронам дурной пример. Эмигрировали в Европу те, кто могли устроиться, получали наследство. Длившееся годами отчаяние перешло в апатию, и латиняне ждали неизбежного конца своей власти в греческой столице, утратив все средства и надежды. Среди баронов были люди, предпочитавшие сдать город грекам. Один из них, Ансельм (де Кайе или де Туей), бывший в свойстве с никейской династией, вступил в тайное соглашение с царем Михаилом Палеологом и собирался впустить греков в город, владея усадьбой у городской стены, но этот план стал известен Балдуину. |
| I. Краткий очерк путешествия по востоку Из Киева я выехал 2 числа июля 1887 года и направил свой путь через Одессу в Константинополь. В Одессе, в ожидании парохода, я решился познакомиться с рукописной библиотекой Императорского Новороссийского Университета и в частности с собранием в ней южнославянских рукописей покойного профессора В.И Григоровича. Но из всего небольшого и случайно составленного собрания рукописей 1 для своей цели я нашёл интересным и в научном отношении важным лишь один рукописный Требник болгарского письма XVI в., 126, в четвёртку, 198 листов, приобретённый Университетом в 1878 году от некоего Полежаева. Требник этот описан мною весьма обстоятельно, а некоторые интересные чины списаны целиком с соблюдением даже особенностей подлинника в письме. В Константинополь я прибыл 6 числа того же месяца. Так как не предполагал долго останавливаться в Константинополе и спешил как можно скорее начать свои занятия на Афоне, то сейчас же, во приезде в Константинополь, обратился с просьбой в Его Высокопревосходительству, русскому Императорскому послу при Его Величестве, турецком Султане, А.И. Нелидову рекомендовать меня пред Его Святейшеством, вселенским патриархом Дионисием V, для получения от него благословенной грамоты, которую требует карейский афонский кинот от всякого, желающего заниматься в библиотеках афонских монастырей 2 . В ожидании рекомендаций от Его Высокопревосходительства, а потом благословенной грамоты от Его Святейшества в срочного греко-турецкого парохода, один раз в неделю совершающего рейс по линии: Константинополь – Дарданеллы – Афон – Солунь и обратно, прошло около трёх недель. В это время я успел осмотреть некоторые, больше интересные для меня в архитектурном отношении, мусульманские мечети, превращённые из древнехристианских храмов, как например, обе мечети св. Софии (большую и малую), Кахрие-Джамиси, Двенадцати апостолов, св. Ирины, на месте Студийского монастыря и др., а также довольно подробно познакомиться с архитектурой и убранством современных константинопольских храмов в Галате и в разных местах Фанаря. Из библиотек исправно посещал по утрам (с 9–3 часов пополудни) библиотеку иерусалимского подворья 3 в Фанаре, где имеется довольно большое собрание рукописей с каталогом, по которому числится в библиотеке 624 номера 4 , весьма обстоятельно составленными начальником русской духовной миссии в Иерусалиме, архимандритом Антонином 5 . Здесь я подробно успел описать 5 евхологиев, 2 типикона и несколько других интересных в литургическом отношении рукописей. |
|
|
