| Между собранными и проверенными свидетельствами о явлениях призраков умирающих людей попадаются такие, где явление этих призраков имело место уже много времени спустя после смерти этих лиц. Если явление призраков умирающих объясняется телепатией, т. е. духовным взаимодействием между умирающим человеком и тем лицом, которому является призрак, то в случаях явлений посмертных призраков мы логически приходим к великому вопросу о существовании в другом мире. Таким образом, на наших глазах совершается великий переворот в науке, расширение её сферы, и она вступает на тот путь, на который так красноречиво и убедительно призывали её люди, подобные Бутлерову, Круксу, Уоллесу, и другим поборникам истины (см. «Ребус» 1888 г., 23). Е. Наука и загробная жизнь Высшая и лучшая часть современной науки выказывает сильное тяготение к «оккультизму» в широком смысле этого слова: не только к спиритизму, но и ко всем психическим силам природы, которые в последнее время понемногу начинают все настойчивее и настойчивее врываться в современную жизнь. «Какие бы скудные понятия не имел я о спиритуализме, но общее определение ему дал бы такое: спиритуализм есть вера в индивидуальное и сознательное существование «духов» умерших людей в иной сфере бытия, причем «духи» эти могут — может быть, и очень нередко — сообщаться с живущими в физической сфере. То, что подразумевается под словом «наука», определить несколько труднее. Можно выразить это понятие так строгое исследование путем опыта, индукцией, дедукцией, проверкой факта теорией и теории фактом, одной какой-либо отрасли или всех отраслей того, что подразумевается под словом «природа»; и вот, когда подобное исследование производилось достаточно долгое время, то выводы его и принимаются мыслящими и разумными людьми, как выводы «науки». Теперь я постараюсь рассмотреть, какое отношение существует и так называемому спиритуализму с его основным положением со стороны людей науки в Англии и прочих цивилизованных странах. Сильно поражающий и бросающийся в глаза факт заключается в том, что, несмотря на усилия таких умов, как Крукс и Уоллес, несмотря на все их работы, так называемая наука и так называемый спиритуализм (или оккультизм) в общем, вполне антагонистичны одно другому. Мне думается, что тут виновны одинаково обе стороны». |
| Ламетри и Гоббс — первые современные материалисты, Спиноза и Лейбниц — первые современные спиритуалисты. Материализм сводит дух к материи, спиритуализм — материю к духу. Позже, у Канта, объективный спиритуализм стал субъективным, а дальше дуализм противопоставлял уже объективную материю и субъективный дух. Там разместились царства — идолы: царство мира сего — во владениях объективной материи, вытеснив оттуда дух; царство нашего «я» — во владениях субъективного духа, вытеснив оттуда объективность. Объективную истину, объективные ценности заменили субъективные ценности и субъективная истина. Оба же царства заменили Царство Божие, которое строится во владениях объективного духа. Бог — Объективный Дух, а когда «Бог умер», объективный мир сводится к материи, духовный мир — к субъективности. Вот он, наш дуализм. С ним нелегко, неуютно, и мы укрываемся в одном из монизмов. Мы не смеем увидеть обе половинки нашей расколотой личности. Бубер так пишет об этом: «Иногда, пугаясь своей отчужденности от мира, человек думает, что же делать (…) и мысль услужливо рисует два вида картинок, справа и слева. С одной стороны (…) — вселенная (…), с другой — душа. Теперь только он испугается, только ужаснется, он взглянет налево или направо, это уж как выйдет, и увидит картинку. То он видит, что «я» растворилось в мире, этого «я» и нет, значит — мир ничего ему не может сделать; то он видит, что мир растворился в «я», мира нет, опять он ничего «мне» не сделает. И так легче, и так… Но наступает миг, он близко, когда испуганный человек смотрит вверх и видит обе картинки, сразу, и пугается еще больше». Преодолеть этот страх отчуждения можно только в Боге, Который приходится Отцом и нашему «я», и миру. Поэтому пишет Бубер дальше: «…если продолжить обе линии, они сольются в вечном «Ты»» 9 . Смертоносные последствия смерти Бога Когда умирает вечное «Ты», человек и природа разъединяются, хуже того — и они умирают. Смерть Бога — это смерть природы и человечества. Во-первых, умирает природа. Если Небо уже не Отец нам, природа — не Мать. |
| Как нетрудно заметить, в отличие от трех первых направлений, спиритуализм это не секулярная идеология, а религиозная, и она остается общим знаменателем для очень многих неоязыческих идей и движений нашего времени. Вместе с этим, спиритуализм необязательно ограничивается партикуляристскими моделями, иногда он делает “глобалистские” выводы, если только вместо “духа народа” речь идет о “духе/души” человечества, мира, космоса, Земли и т. п. Непосредственным следствием этой идеологии являются относительно популярные оккультистские и космистские учения, часто пытающиеся соединить религиозно-мифологическую картину мира с научной. И тогда панспиритуализм в традициях Шеллинга или В.Соловьева вдруг сочетается с эволюционизмом Дарвина или Лоренца. Стоит заметить, что космистский синтез достаточно распространен в России, где появилось самостоятельное течение “русского космизма”, а идеи пантеистические идеи “всеединства” были весьма свойственны русской религиозной философии. В истории православного богословия уже встречались попытки классифицировать современные типы социальных учений в зависимости от их отношения к дихотомии личности и природы. В своей статье “Личность и мысль Святейшего Патриарха Сергия” (ЖМП, 1984, Владимир Лосский предложил свою классификацию, достойную особого внимания. Первое учение подчиняет личность природе и воплощается в “тоталитаризме сверхличного мифа”, с которым мы встречаемся в случае органицизма и спиритуализма. Второе учение отождествляет личность с частной природой человека и воплощается в “индивидуализме духовного мещанства”, с которым мы имеем дело в случае либерализма. Третье учение в перечислении В.Лосского более сложно и менее узнаваемо: оно полностью отделяет личность от природы и низводит последнюю в “низшие сферы бытия”. Лосский определяет это лжеучение как “ персонализм, свойственный некоторым представителям экзистенциальной философии, родившийся в протестантском мире ”, предпочитающий “личность без жизни, самосознание в пустоте, свободу без содержания”, и проецирует его на “беспочвенность вечной революции”. |
| Соловьева — и не рационализм, и не спиритуализм, а строжайшая динамическая диалектика антиномико–синтетического символизма, для которой и рационализм, и спиритуализм, и даже сама метафизика самое большее могут явиться (да и то не везде и не всегда) только подсобными и вполне абстрактными односторонностями. К этому нужно прибавить, что спиритуалистическая метафизика Л. М. Лопатина является именно полной противоположностью рационализму Е. Н. Трубецкого, что она хорошо обосновывает единство Божества в трех лицах (вопреки Е. Н. Трубецкому), но зато недостаточно разделяет три божественные ипостаси, каждая из которых как-никак все-таки является специфическим субъектом (в логическом и грамматическом, в конце концов, онтологическом смысле) без нарушения субъектного единства всего Божества, взятого в целом. А что три ипостаси Божества являются тремя субъектами, это видно из того, что христиане могут отдельно молиться Отцу, отдельно молиться Сыну и отдельно молиться Духу Святому; и никому из христиан в голову не приходит, что это три разных Бога. Но везде в этих молитвах мыслится один–единственный Бог. Поэтому ни Е. Н. Трубецкой, ни Л. М. Лопатин не в силах овладеть тончайшей диалектикой трех божественных ипостасей, или трех лиц Божества. А Вл. Соловьев, не употребляя терминов «диалектика» или «символ», как-никак все же овладевает этой тончайшей диалектикой христианства. Особенно не нравится Л. М. Лопатину то, что Е. Н. Трубецкой слишком огульно отрицает соловьевское триединство. Он пишет, что, согласно Е. Н. Трубецкому, Вл. Соловьев ничего и никого не признает, кроме собственного и вполне произвольного свободомыслия: «Вообще мне странно, как мог князь Трубецкой ограничиться чисто отрицательным приговором в оценке такого учения Соловьева, которое представляет лишь одно из звеньев в многовековых усилиях и христианской, и нехристианской мысли разрешить одну и ту же очень давно поставленную проблему?.. Пускай князь Трубецкой перечтет существующие в христианской литературе объяснения троичности Божества и сравнит их с построением Соловьева: многие ли из них выдержат сравнение с ним по ясности и законченности мысли, по определенности результатов и по непринужденной полноте согласия с формулами и церковного вероучения. Допустим, что Соловьев не решил задачу до конца и что истина не улеглась в его решение без остатка; может ли все же то решение в своих теоретических преимуществах и в своем историческом значении остаться безразличною величиною для людей, которым интересен и дорог Соловьев как самобытный философ и как великая умственная сила?» Все это рассуждение, к сожалению, совершенно правильно. Ведь, по Е. Н. Трубецкому, получается, что Вл. Соловьев, защитивший две диссертации почти исключительно на историко–философских материалах, оказался в конце концов каким-то невеждой в истории философии. Надо сказать, что в своей критике Вл. Соловьева уважаемый князь уж чересчур увлекся. |
| Позже одной из наиболее характерных мировоззренческих болезней внутри самого христианства становится так называемый спиритуализм, когда верующий во Христа хотя и признает существование вечной жизни, но лишь для одной бессмертной души, отрицая всеобщее воскресение мертвых. Возможно, такого рода понимание загробной жизни связано с развитием протестантского взгляда на мир, с большим развитием рационализма и позитивизма в эпоху машинного производства по сравнению с традиционным христианским обществом, где сильнее ощущалась незыблемая иерархия ценностей и вообще таинственность собственного бытия. А в эпоху Возрождения и последующие за ней акцент сместился с Бога на человека. С открытием новых континентов, с невиданными ранее успехами науки и техники человечество постепенно начинает утрачивать вечностное целеполагание собственного бытия. Что и понятно: когда земная жизнь не служит началом вечной жизни, а самоценна, это порождает серьезные проблемы самосознания. Можно летать в космос и расщеплять атом, но если ты в принципе смертен, то зачем все это? Спиритуализм как таковой хотя бы утешает человека, говоря о пусть и бестелесном, но все-таки бессмертии души, атеистический же материализм лишает человека и этой надежды. Правда, и материализм парадоксальным образом не может расстаться с желанием победить смерть. В преддверии революционных бурь данную странность отразил русский философ Николай Федоров. Этот библиотекарь-отшельник мечтал, как в будущем человечество достигнет такого уровня развития науки и техники, что будет просто обязано воскрешать собственных праотцев и, за неимением места на земле, расселять их на других планетах. Трудно понять, каким образом эти идеи совмещались в сознании философа с Православием, — скорее, вера во Христа Воскресшего была вытеснена таким оригинальным материализмом. Реализация материалистических проектов в постреволюционной России приводила и вовсе к анекдотическим и диким результатам. Казалось бы, «единственно верное учение» марксизма не оставляло человеку никаких надежд на еще какую-то жизнь, кроме отрезка между рождением и смертью да мифического светлого будущего для новых поколений, однако в реальности все оказалось не так просто. Одна только до сей поры длящаяся история с мумификацией вождя всех времен и народов свидетельствует, что жажда преодоления смерти неистребима в сердцах даже самых закоренелых атеистов. И неизвестно, что думал архитектор Щусев, но мавзолей Ленина на Красной площади архитектурно опирается на языческие традиции и напоминает именно древний вавилонский зиккурат.С в |
| Обратим внимание на то, что рассудок вынужден здесь апеллировать к помощи Божией не по поводу предельных проблемах абсолютного бытия или происхождения мира, а по поводу сравнительно срединной проблемы взаимоотношения между духовной и материальной субстанциями. Главное же, что эта «помощь Божия» отнюдь не выводит нас из тупика, в который мы зашли, ибо здесь невольно возникает вопрос о взаимоотношении между Богом и таким внутренне раздвоенным миром. Ибо тогда мир есть раз навсегда заведенный автомат, где к материальным процессам как бы «прикладываются» психические корреляты, что лишает мироздание онтологического смысла, или же Бог ежемгновенно вмешивается в мировой процесс, приводя психические и материальные автоматы в соответствие друг с другом, что опять-таки делает мироздание непонятным и бессмысленным. Спиноза дал хорошее наименование для подобного преждевременного и вынужденного обращения философа к помощи Божией – «Deus ex machina» (Бог из машины) 51 . 3.5. О рассудочной метафизике Итак, мы видели, что материализм, спиритуализм, дуализм и монизм вращаются в каком-то заколдованном круге, вводя все новые, неизвестные иксы или, иначе говоря, объясняя неизвестное неизвестным же. Так, всякая попытка понять бытие, исходя из одной его категории, мстит за себя философским тупиком. Но таким же тупиком мстит за себя и механическое противопоставление одной субстанции другой (дуализм). При этом во всех случаях утрачивается динамическая сторона мира, основывающаяся на категории взаимодействия. (Мы видели, что именно взаимодействие материи и духа становится необъяснимым с точки зрения изложенных выше систем.) Первопричина того тупика, в который упираются эти системы, заключается в том, что материализм, спиритуализм и дуализм исходили измеханистического, вещного понимания субстанции, согласно которому все проявления этой субстанции должны быть мыслимы в духе односторонней причинной зависимости, одностороннего причинного ряда. Иначе говоря, системы эти явились продуктом рассудочной метафизики. Рассудок же, как это показал Бергсон (см. гл. 3.8 «Иррационализм»), способен рассуждать лишь по механическим схемам, утрачивая при этом органическую цельность и динамическую сторону мира и запутываясь в своих собственных суждениях. |
| Люди могут жить символами и принимать эти символы за реальности в себе, могут не сознавать символической природы всего священного и осмысленного в их жизни. Тогда они погружены в природный, объективно-предметный мир, но в нем видят непосредственное воплощение святыни, скрепляют в наивно-реалистическом сознании дух с плотью этого мира. Наивному материализму и наивному реализму, которые свойственны не только сознанию безрелигиозному, но и сознанию религиозному, нужно противопоставлять не спиритуализм и не идеализм, не отвлеченную духовность и не отвлеченные идеи, а символизм. Спиритуализм и идеализм – не религиозные состояния сознания и не религиозные направленности духа, а метафизические теории. Символизм же религиозен по существу своему. Но нужно отличать символизм реалистический от символизма идеалистического. Идеалистический символизм, столь свойственный верхнему культурному слою современного человечества, не есть подлинный символизм, символизм, соединяющий и связывающий два мира. Это – символизм безнадежной разобщенности двух миров, безнадежной замкнутости нашего внутреннего мира. Философия Канта лучше всего обосновывает такого рода символизм, философия эта выражает болезнь отрыва человека от глубины бытия и погруженности человека в свой субъективный мир. Это есть символизм глубокого духовного одиночества современного человека, глубокой его раздвоенности и разорванности. Он находит себе блестящее отражение и в современном искусстве. Средневековью было свойственно символическое миропонимание. Характерное выражение средневекового символизма можно найти в мистике Hugues Saint Victor’a и Richards Saint Victor’a. Новое время утеряло смысл являющегося. Идеалистический символизм есть символизм субъективный и условный, он во всем видит лишь отражение душевных переживаний, лишь состояния субъекта, оторванного от духовного мира, от первоисточника жизни. Шлейермахер был выразителем субъективного, идеалистического символизма. Таков и фидео-символизм Сабатье. Символизм этот не онтологичен, в символах его нет онтологической обязательности, и он в сущности глубоко противоречит природе символа, как связи и соединения, как знака иного мира, подлинно сущего. |
| Для примера можно указать здесь на принципиальную критику материализма у Паульсена. Введение в философию, по 2-му изд. русск. перев., с. 84. «Положение, – говорит Паульсен, – что мысли суть собственно не иное что, как движения в мозге, и чувства не иное что, как телесные явления в сосудодвигательной системе, это положение вполне неопровержимо, не потому, конечно, что оно истинно, а потому, что оно абсолютно бессмысленно». Между тем Паульсен не защитник спиритуализма, а один из решительных противников его. 74 В этом отождествлении заключается самое главное основание для мнимо научных опровержений спиритуалистической метафизики, и в нем же заключается самое главное препятствие к положительному оправданию спиритуалистической доктрины. Если в самом деле быть личностью значит то же самое, что и сознавать свое я, то отрицание личности как духовной субстанции действительно становится в полной мере возможным, признание же ее субстанциального существования является по меньшей мере неосновательным; потому что я служит только формою связи психических явлений и о какой-нибудь субстанции оно вовсе не говорит. 75 По невозможности для человека действий сверхчеловеческих всякое отрицание истинного бытия человека, разумеется, возможно только в низшую сторону. Стало быть, для человека возможно только одно из двух: или быть человеком, или же спуститься на ступень животного. 76 В этом духе обсуждают научное положение материализма даже и некоторые из ученых противников спиритуалистической доктрины, напр. Виндельбанд, История философии, по русск. перев. Рудина. Спб., 1898, с. 597: «Материализм в научном смысле более не существует; он живет лишь в популярных изложениях, вроде бюхнеровской Силы и Материи или, в более утонченной форме, в Новой и старой вере Д. Штрауса; он живет также, в виде жизненного взгляда, в тех слоях общества, которые имеют обыкновение судить о результатах науки по последним сочинениям». Он живет еще, прибавим от себя, благодаря неудачной защите спиритуализма, потому что эта защита и до сих пор еще ведется с таких позиций, которые всегда были спорны и, конечно, навсегда останутся спорными, так как с них ровно ничего не видно. |
| Суть его интуиции — видение мира как живого организма, пронизанного Божеством и устремленного к совершенству. Воплощением этого тяготения и является эволюция универсума, на вершине которой стоит человек, У корней эволюции он видит творческие силы, которые как бы свернуты, скрыты и разворачиваются постепенно в ходе развития. Но, когда в лице человека эволюция достигает критической точки, начинается объединение, конвергенция: мир устремляется к высшему Синтезу. Эта схема развития (единство, дифференциация, восходит к Гегелю и была позднее раскрыта Вл. Соловьевым (Собр. соч. Т. 1. С. 250). Но Тейяр придал ей особую биологическую и космическую окраску, так как естествознание подтверждает ее с исключительной наглядностью. Проблема начала мира у Тейяра почти отсутствует именно в силу того, что он хочет ограничится «феноменальными гипотезами». Лишь и конце пути он как бы ретроспективно начинает поиски Первого момента. Тейяр не согласен ни с материализмом, ни со спиритуализмом в их чистом виде. «По моему убеждению, — говорит он, — эти две точки зрения требуется объединить» (ФЧ. С. 54). Однако остается неясным, что он подразумевает под спиритуализмом. А ту «феноменологию», которую он предлагает взамен как синтез, трудно назвать действительным выходом из борьбы двух направлений. Но в одном он прав: наука и научные гипотезы должны лежать по ту сторону идеологии. И его гипотеза о материи может быть при пята и материалистом, и спиритуалистом. При рассмотрении структуры материи Тейяр последовательно и логично идет к панпсхизму (ФЧ. С. 143). Он отправляется от человека, обладающего «внутренним» миром, и делает, в общем, вполне логичный вывод о наличии подобной внутренней стороны у животных, растений, неживой природы (эту мысль развивали еще А. Шопенгауэр и Вл. Соловьев). Основой «внутреннего» начала Тейяр считает " радиальную энергию " , которая влечет материю «в направлении более сложного» (ФЧ. С. 65). Что это? Теория, гипотеза, миф? Зеньковский утверждает, что это миф. Но мы знаем, что гипотеза о присущей материи тенденции к развитию и усложнению теперь уже — факт, «феномен», доступный позитивной науке. |
| Духовная жизнь получает печать символизма «культуры». Духовная жизнь начинает определяться отношением к «бытию», которое есть уже продукт мысли и несет на себе печать символики понятий. Когда духовная жизнь определяется в отношении к бытию, то она определяется в отношении к объекту. Переход от символизма к реализму в духовной жизни есть переход от объективации к тайне существования. Это не значит, конечно, что возможен скачок к единству и тождеству божественной жизни (к Божеству, понятому апофатически). Духовная жизнь есть путь, и на пути этом происходит борьба, требующая героизма и жертв, нужно прохождение через противоположение, разделение, разрывы. Духовная жизнь диалогична, и потому ее нельзя выражать в монизме. Для духовной жизни необходима встреча человека и Бога, человеческой воли и Божественной воли. Для реализации духовной жизни недостаточно Единого, нужно и другое в отношении к этому Единому. Реализм в духовной жизни неизбежно будет также очищением идеи Бога от искажающих человеческих привнесений, связанных с инстинктами властвования и тиранства, мазохизма и садизма. Это есть процесс спиритуализации богопознания. Спиритуализация христианства не только не закончилась в мире, но она более нужна, чем когда-либо. В мире происходит суд над идеей Бога, оскорбительной для чистой совести и для чистой человечности. Происходит освобождение от дурной символики, отражающей замутненность человеческого сознания. И, может быть, самый атеизм есть лишь диалогический момент в процессе очищения богопознания, процессе спиритуализации и гуманизации. Человек символически сообщал своей идее о Боге свою бесчеловечность. Но в очищенной духовной жизни раскрывается человечность Бога. Такая очищенная спиритуализация должна изгнать из мистики физические истязания, должна освободить человека от кошмарной патологической идеи, что Бог умилостивлется страданиями людей. Это/меняет весь характер духовной жизни. Бог нуждается не в истязаниях людей, не в страхе и приниженности людей, а в их возвышении, в их экстатическом выходе из своей ограниченности. |
|
|
