| Как восток имай, облацы подымаются, тако бы подымалася сила пчелиная и пошла за Изосимом и Саватием Соловецкими чудотворцами силою небесною и Духом Святым. Идоша по надлежащим путям и по тропам, то учинилася погоня из неверные земли, тогда архангел Гавриил повелел Изосиму и Савватию бросить в правую сторону зезл и крапчика и матку возгнание дороги. То учинилася погоня, неверные догнаша и обыскаша по надлежащим путям и тропам. И рече святый отец: милостивые посланники Божии Изосим и Савватий Соловецкие чудотворцы, возмите зезл свой, благословите и оградите путь сей и дорогу крестом и зезлом с востоку и до западу и со западу до востоку. И приведоша крапчика и матку со всей силой пчелиной и к тому ж собору Божию и ко Престолу Господню к ножиям Святителю. И рече святый отец Изосим и Савватий: Господи! пришед еси по вашей седмице по твоему повеленью, сохранен и помилован вашими святыми молитвами. Ты еси Бог наши Спаситель, ты еси нас спасл во всякой час и во всякое время. И приведоша к нозем твоим крапчика и матку со всей силой пчелиной. Куда, Господи, девать и сажать? Господь же, благословив и освятив духом своим святым, и преда и Господь Изосиму и Савватию Соловецким чудотворцам, и велел пустита от востока и до запада во всю российскую землю, в тюмные леса в угодные древа, православным христианам и ко мне рабу Божиему (имяреку). Создай Господи милость свою, посли и надели мне рабу Божию во дворе, в лесу и на пчельнике мои пчелы старые и молодые молитвами праведных отцов Изосима и Савватия Соловецких чудотворцев. Как приведено по повелению твоему Господи из неверной стороны во всю российскую землю на канон и на воск, на фимиян и на всякую утварь церковную укрепление и утверждение до скончания века сего, такожди Господи утверди у меня раба Божия (имрек), в пчельнике, во дворе, или в лесу на пчельнике пчел старых и молодых, до скончания века сего Духом Святым и преподобных отцев. Изосима и Савватей, помилуйте святыми своими молитвами у меня раба Божия во дворе или в лесу, на пчельнике пчел молодых и старых, на выстановке во всяком году, во всяком месяце, в четверги и полчетверги. |
| Смятение и осада Соловецкой обители описаны также одним из начальников раскола, Семёном Денисовым, из рода Князей Мышецких, и, можно судить по высокопарному началу, какого доверия заслуживает его книга. Смешивая баснословные предания с Христианскими, он хочет подражать древним языческим поэтам, и говорит: что если Омир 43 столько потрудился, для описания разорения Троянского града и подвигов за честь отечества храбрых витязей, то ему наипаче подобает изобразить вящий подвиг чудных мужей во святой обители, за законы родительские пострадавших, позабыв, что они мятежно восставали против своего законного Государя. Книга Денисова, напечатанная в Полоцких типографиях, вместе с так называемою челобитною Соловецкою и некоторыми другими нелепыми статьями, о крестном знамени и белом клобуке, ходит, однако, как заветная, по рукам глаголемых старообрядцев, и служит основанием их догматов. Кем же написана была сия знаменитая челобитная и кто были действительно защитники, или вернее сказать, мятежники Соловецкие? Это достойно внимания и явствует из современных посланий Митрополита Тобольского Игнатия, которому можно верить, потому что он был уставщиком сей обители, три года спустя после мятежа 44 . Он пишет: «что из Авакумовых и Лазаревых учеников, некоторые прибежали в страны северные, на остров Соловецкий и там возмутили обитель преподобных Отцев Савватия и Зосимы, со всем её братством, так что и словом нельзя сего изобразить. К их же беснующемуся обществу прибежали достойные помощники из Астрахани, товарищи донского атамана, богоотступника Стенки Разина, и когда взошли в обитель, то у всего братства, как иноков, так и бельцов, отняли всю власть и, поставив своих начальников, начали быть во всем противны не только Св. Церкви, но и благочестивого Царя не хотели иметь Государем. Отступники Донские казаки льстиво говорили: «постоите, братие, за истинную веру и не креститесь тремя перстами, то есть печать Антихристова!» Казаки же с ними притворялись, чтобы, умертвив все братство, овладеть богатством обители». О разбоях Стенки Разина, которые приводили в ужас не только берега Волги и Каспийского моря, но и дальнюю Персию, кто не слыхал! Как ворвалась предательски шайка его в Астрахань и там умертвила все власти, разграбив город, Святителя же, Митрополита Иосифа, мученическою смертью уморила: сперва жгли его малым огнём и потом свергли с бойниц городских. Сих-то дивных мужей подвиги, напоминавших будто бы Троянские, описал Денисов. |
| У человека все начинается с мыслей. Если кто начнет часто думать о каком-либо предмете, то этот предмет будет все ближе и ближе к сердцу, и потом так возобладает душою, что сделается главным предметом ее помышлений и желаний, вытеснит все прочие предметы. Так и человек, часто размышляющий о небесном и вечном, исполняется чувством презрения к миру, возвышается духом над всем земным и тленным, становится как бы небесным человеком и земным ангелом. Таковы были все святые. Все это, хотя не в одинаковой степени, надо совершить и нам во время сей земной жизни, которая служит приготовлением к небесной и вечной. Само собой разумеется, чтобы подняться на высоту, надобно облегчить тяжесть, влекущую вниз; чтобы быть ближе к небу, надобно ослабить узы, прикрепляющие к земле; a для чувственного человека эта тяжесть привычна и нелегко с ней расставаться, эти узы приятны и жалко их порывать. Таким образом, первый шаг на пути к христианской блаженной кончине жизни уже требует подвига и самоотвержения. Удаление от мира и его соблазнов и водворение в пустыне служат действительным средством для развития в нас духовной жизни. Пустынным непрестанное божественное желание бывает 19 . Но это удаление есть немалое самоотвержение и пустынная жизнь в дальнейшем своем течении есть безпрерывный подвиг. «Удалився мира и водворився в пустыни, – поем мы в тропаре преп. Савватию, – добрым подвигом подвизался еси, злостраданием и вниманием и молитвами». 20 Злостраданиями ты плоть свою изнурил, 21 – сказано в Кондаке преподобному. Но указывая на высокие примеры христианского подвижничества и необыкновенной по чудесным событиям кончины святых, что скажем о себе мы, удалившиеся, подобно им, от мира в уединение монастырское? Наша монастырская жизнь обставлена всеми предметами, удовлетворяющими и питающими страсти и похоти плоти; наш общинный быт во многом требует таких же трудов, хлопот и обязанностей, какие встречаются и в мире. С большим вниманием и усилием приходится нам удерживать себя в пределах умеренности, чтобы не дать своим страстям и похотениям возрасти настолько, когда они уже не повинуются здравому рассуждению и неограниченно властвуют душой и телом. |
| Обращаясь, далее к житию св. Филиппа, мы видим, что он поступает на службу к царскому двору. Положение его по человеческому суждению, блестяще и завидно. Но избранник Божий и тогда не изменил свое благонравие, и тогда украшался смиренномудрием, за что особенно был любим царем. Однако мирские почести не прельстили царедворца Феодора. (Таково было имя св. Филиппа, данное ему при рождении). По особому благодатному воздействию, от слышания евангельских слов за Литургией, он решается оставить мир и соблазны его и устремляется в далекую Соловецкую обитель, расположенную на островах Белого моря. Его влечет сюда непреодолимое желание подражать равноангельскому житию преподобных Зосимы, Савватия и Германа – Соловецких чудотворцев. Оставив Москву и дом родителей, благочестивый юноша, тщательно скрывая свое знатное и богатое происхождение, облекается в одежду простолюдина и, блуждая по неведомым ему пустынным местам, достигает Онежского озера. Здесь, в одной из прибрежных деревень, он остается на отдых у приютившего его добродетельного крестьянина, а чтобы не быть ему в тягость, исполняет все возлагаемые им на него работы. Хозяин, по некотором времени, видя его добронравие, вручает ему пасти своих овец, «Господу предрекшу о нем», как замечает составитель жития святителя Филиппа, «да прежде словесных бессловесные добре упасет». Эти слова оправдались вполне. Co временем юноша сделался пастырем не одной только словесной паствы иноческой обители, но и паствы всего Российского государства. Но вот поступает св. Филипп на испытание в св. обитель. Что же творит бывший приближенный и любимец царя, a теперь неизвестный странник и новоначальный послушник? «Дрова убо секий и землю копая в огороде», говорится в том же прологе, «и камение перенося, овогда же и гной на плещу своею носяше и иныя тягчайшия дела творяше. Многащи же уничтожаем и бием от неразумных, не гневашеся, но с радостию терпяше вся и со смиренномудрием, никим видом, кто и откуда есть» 8 . Какой высокий пример послушания и смирения! При всей высоте своего мирского положения, он не только не считает унизительным для себя какой-либо труд для св. |
| Рубрики Коллекции В Марий-эл над Красной речкой 6 мин., 25.07.2015 Поделиться Много лет назад журнал " Фома " уже писал о храме преподобных Зосимы и Савватия Соловецких в селе Красная речка. К сожалению, старые фотографии к этому материалу мы восстановить не смогли, но автор фото - Елена Думби сделала новые. Община храма живет и продолжает его восстанавливать. В мае 2013 года священник Сергий Кожевников, который служил в храме на протяжении тринадцати лет, ушел на другой приход, постоянного священника с тех пор нет. Службы совершаются 3-4 раза в месяц, и прихожане очень ждут нового батюшку в этот храм. Ночью мучительно не засыпалось, как бывает после долгой дороги на новом месте, но раннее утро отыгралось за всё. Утро поющее, по-июньски трепещущее, вибрирующее неумолчным птичьим многоголосьем, на все лады звенящим, бьющим через край от избытка личного счастья бессчётными щебетами, свистами-посвистами, в россыпи писков, журчании, свирелей и флейты… с вышины, с нижины, – из садов, из дебрей и куп, из приречных кущ, из душистых ворохов трав муравных, немятых, нехоженых… Проявилось во свете встающего солнца, едва хранящее жизнь, с десяток домов, сельцо Красная Речка Марийской глубинки со всеми его окрестностями. Обнаружились раскинувшиеся привольно нарядным зелёным сарафаном поля и луга с берёзовыми перелесками, тенистыми рощами, полными ягод, с большими и малыми речками, с оврагами и холмами под необозримым, зорко пасущим свои белоснежно-кучевые стада голубым сверкающим небом… Упоительное место, обласканное природой, созданное, казалось бы, специально для земного полноценного бытия человеческого, венчает видимый за несколько вёрст округ статный кирпичный храм, переживший на своём веку и Гражданскую войну, и коллективизацию, и всю, без разбору, советскую власть, во времена которой служил затаённо и терпеливо в качестве надёжного зернохранилища. – Сам думаю, если напишет, что согласна, значит не та, не такая какая-то. Если скажет “нет”, то может ещё удастся её уговорить. А если ни “да”, ни “нет”… ну, наверное, это то, что надо. Она мне пишет: “ни да, ни нет”. Так переписывались с февраля до лета. Летом пишу: “Так я приезжаю?” Она: “Ты что, серьёзно?” Приехал, встретились… она спрашивает: “Ну, где будем свадьбу играть?” Я говорю: “А ты мне разве ответила?”… друг дружку подталкивали. |
| Грубое невежество, сопровождаемое гордым самомнением, – вот червь, который давно начал подтачивать нравственный строй жизни соловецких монахов и к началу XVII века подточил настолько, что при первом удобном случае этот строй необходимо должен был разрушиться и породить такие явления, каковы недоверие к духовному и гражданскому правительству и кровопролитное противодействие ему. Таким образом возмущение соловецких монахов по поводу введения в употребление новых церковных книг, по нашему мнению, есть не больше, как следствие указанных основных причин вызванное причинами второстепенными, случаями. Открыть основные причины, само собой разумеется, можно не иначе, как заглянув в предшествующую возмущению историю жизни монахов, по крайней мере за полстолетие до возмущения. В этих именно видах мы предлагаем здесь характеристику внешней и внутренней жизни соловецких монахов первой половины XVІІ столетия. стремились в монашество и когда все почти монахи считались святыми людьми, молитвами которых нужно дорожить. Под влиянием этого, конечно узкого, одностороннего взгляда, русский человек XVІІ века ценил в монашествующих не те добродетели, которые высоко ценятся, например, в наше время, – в роде ученых трудов, миссионерства и т. п. Нет, он ценил в них главным образом внешние проявления аскетической жизни, – отречение от мира, постническую жизнь, формальное выполнение мошеских правил и т. д. Все это посторонний, благочестивый наблюдатель, незнакомый с домашним бытом соловецких монахов мог видеть в Соловецком монастыре. Жизнь монахов вдали, за морем, на пустынных островах, отрешенных от всех соблазнов мира, где обитают только суровые аскеты, которые подобно птицам небесным не жнут и не сеют, а сыты бывают, где женскому полу позволяется бывать только в храме при богослужении несколько часов 2 , где мертвая тишина нарушается только гулом тяжеловесных, благозвучных колоколов, где смиреные на вид, молчаливые чернецы, повидимому, все время проводят в поражающих своим благолепием храмах, при монотонном, продолжительном богослужении, где наконец находятся мощи преподобных – Зосимы, Савватия, Германа и святителя Филиппа и множество других святынь, – все это приковывало внимание русского человека к монахам, поражало взор наблюдателя, действовало на религиозное чувство. |
| Но в среде людей церковных в его поэтическом наследии наиболее значимым остается проникновенное стихотворение, написанное им по поводу смерти его наставника, старшего друга и соузника, священномученика Илариона (Троицкого). Стихотворение это распространяла духовная дочь владыки Иллариона Любовь Тимофеевна Чередова. Памяти архиепископа Верейского Илариона Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего… Испуганным голосом сердце вскричало, Ворвавшись надсадой в метелистый гам: Не моя ли любовь лебединым причалом Всегда приставала к твоим берегам? Не нам ли с тобой улыбались сполохи, Посланники верные северных стуж. Птенец-недокормыш сиротские вздохи Недаром просыпал в сосновую глушь. Я, словно отшельник в суровом затворе, Слезой неуемной спалил рукава. Припомнились мне соловецкие зори, Бросавшие в море цветные слова. Тебе я хвалился стиховой обновой, Из песенных ульев ты черпал мой мед. О, белые ночи, о, лов окуневый, Морошковый праздник – убранство болот. Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий В березовой тоне нас потчевал семгой, Как сосны пылали в осеннем пожаре И я уходил за плечами с котомкой. Олени страшились всегда гидроплана, В глубокую чащу стремился их след. Не мы ли с тобой так восторженно рано Своим славословьем встречали рассвет. Чудные тюлени боялись мотора, Бензинного запаха, алых огней. Не к нам ли с тобой с золотого дозора Заря приходила родимой родней. И вереск лиловый нам под ноги стлался, Он был нам дороже бухарских ковров… И я восхищался, и я восторгался, Смиряя молитвой мятежную кровь… Теперь моя радость причалила к устью, Беззвонной обедней скучает село… Рыбацкую смелость подернуло грустью, Волной беломорской разбило весло. Ушел от меня ты на раннем закате, До дна не истратил кипучести сил… Не нас ли с тобой преподобный Савватий За светлой заутреней лаской кропил… Два старца, слюбившись, в Зосимовы дали Молитвенно плыли на новой ладье… В последнюю осень все чайки рыдали, Прощаясь с утехой в озерной воде. Простились и мы у забытой часовни. А грудь подсказала: «прощанье навек»… |
|
|
