| Королевское величество, говорится в этом документе 529 , издаёт настоящие внушения по совещанию с лордом–протектором и всеми другими членами совета, имея в виду славу Божию, уничтожение идолослужения и суеверия во всех пределах королевства, насаждение истинной религии и истребление всяких беспорядков и злоупотреблений. Часть этих внушений и прежде уже издана была покойным королём Генрихом, а часть составлена вновь и прибавлена ныне царствующим государем, который, в силу своей верховной власти, требует, чтобы любезные его подданные покорно приняли их и исполняли в точности, если не желают навлечь на себя его гнев и определённые властью наказания. – После такого вступления следуют самые внушения. Члены клира должны, прежде всего, строго соблюдать и стараться о том, чтобы и другие строго соблюдали все те статуты, которые были доселе постановлены относительно уничтожения в Англии власти римского епископа и утверждений королевского главенства над церковью. По крайней мере четыре раза в год каждый член клира должен старательно проповедовать народу, что папа не имеет никакой власти в Англии и что королю должно быть оказываемо все то повиновение, какое следует, по закону Божественному, высшей власти на земле. – Члены клира не должны выставлять на показ и восхвалять никаких икон и мощей; не должны возбуждать народ к пилигримству для поклонения иконе какого–либо святого, но, осуждая это, обязаны учить, что всяких благ мы должны просить и ожидать только от Бога, а не от кого другого. – Четыре раза в год члены клира должны поучать народ на основании Слова Божия, убеждая его к делам веры, милосердия и любви; они должны разъяснять ему, что дела, измышлённые человеческою фантазией, как напр. пилигримства, пожертвования деньгами или свечами иконам и мощам, целования этих предметов и т. под. суеверия не только не имеют никакой цены пред Богом, но даже скорее оскорбляют Его, приближаясь к идолослужению. Если в каком–либо приходе имеются иконы, к которым совершаются пилигримства и приносятся разные пожертвования, члены клира этого прихода, для устранения такого идолослужения, должны удалить эти иконы и уничтожить их. Они не должны допускать того, чтобы к иконам становились свечи или привешивались восковые фигуры 530 . Свечи должны быть оставлены только на алтаре, пред дарами, в знак того, что Христос есть свет миру. Относительно икон народ следует убеждать, что они служат только для напоминания и для возбуждения к подражанию жизни тех, кои изображены на них. Употребление же их с какою–либо иною целью есть идолослужение, весьма опасное для души. |
| е. не творить убийства, не грабить, не красть, не творить прелюбодейства, от достатков своих подавать милостыню нищим. Так господину всегда должно учить их со смирением многим, усердно заботиться о душах их и представить их пред Богом чистыми и непорочными. И только, сын мой, будет так, как слух доходит до меня грешного про твое благородство, что в каковой тесноте у тебя ныне твои рабы и сироты, право, им не только нельзя делать добрых дел и иметь к другим милостыню, когда сами с голоду истаевают, но и от худых обычаев не удержатся, если не будут иметь пищи и одежды для тела и претерпевать скудость во всяких необходимых потребностях. И ты, господин, смотри, как божественное Писание страшно угрожает и говорит: беда великая, страшная и мучение бесконечное тем, которые не пекутся, не имеют печали о домашних своих сиротах, а только работами изнуряют и ранами казнят, одежды и пищи не дают, а голодом морят; о душах их не пекутся, но гордятся и желают суетной и тщетной жизни – прелести света сего, не имея той мысли и забывая, что все – создание Господне, все – плоть одна, все помазаны одним миром, все – в руке Господа, который кого хочет, делает нищим; забывая, что все станем пред единым страшным Царем на бесстрастном его суде, что таковые властелины будут сами преданы в вечную муку. И ты, господин, Бога ради побереги себя: ибо и малое небрежение, господин, великие беды навлекает; а тем более бояться должно этого грозного прещения к немилостивым и немилосердым, и всегда должно помнить Христову евангельскую заповедь: якоже хощете да творят вам человецы, творите и вы им такожде благая; и блажени милостивии, яко тии помиловани будут. И вот, господин, Бог на тебе свою милость показал, и государь великий князь тебя пожаловал: так вот и тебе, господин, следует пожаловать своих клевретов и показать к ним милость, пищей и одеждой удоволить и другими всякими нужными потребами успокоить, и на добрые дела Господни должно всегда поучать.... Прости меня, господин, что твое жалование и любовь сделали меня смелым и дерзновенным; со умилением прошу тебя показать тщательный подвиг в попечении о рабах; а писал я тебе, господин, от слуха, да и сам видел нужду их» 12 . |
| Фото: mitropolia-simbirsk.ru Помню, как после просмотра фильма «Остров» мой внутренний критик зацепился за предсмертные слова главного героя: «Живи, как живешь… греха только тяжелого не сотвори». Вспомнились рассуждения преподавателя нравственного богословия о том, что губит душу не тяжесть греха, а нераскаянность. Но тут же пришла и другая мысль: ведь старец дает свое наставление человеку, чье сердце как раз-таки и находится в покаянии и сокрушении. А значит, наставление правильное. Потому что у грехов, действительно, есть своя градация. И об этом важно помнить на исповеди. Причем не только нам, исповедникам, но и исповедающим. Нет-нет, я не берусь поучать почтенных иереев в вопросах наложения епитимий. Речь о другом. Если внимательно прочесть чинопоследование Исповеди, то возникает некоторое недоумение. Там перечисляются и самые страшные согрешения, о которых неловко говорить даже в дидактических целях, и тут же упоминаются относительно мелкие проступки, вроде ссор или тщеславного поведения. А следом идет рассуждение о том, что над человеком совершилось Таинство, подобное второму Крещению, и это обязывает его переменить жизнь и никогда не повторять ничего подобного! Чего «подобного»? Убийств и кровосмешения? Или ссор? Большинство священников легко расставляют акценты в этом вопросе: в тяжелых согрешениях понуждают человека давать обещание в том, что он, действительно, никогда уже не совершит подобного, а в прочих – не понуждают. Но бывает и по-другому. А люди очень разные. Глядя на некоторых, вспоминается дореволюционный рассказик о старом жокее, у которого была лошадка резвая, но слишком уж тонкого нервного сложения. И он хлестнул ее хлыстиком во время забега. Один раз. Она понеслась стрелой и взяла первое место. А потом упала и забилась – изо рта пошла кровь… Есть такие гиперответственные личности, чаще всего среди интеллигенции, которых нельзя стегать даже слегка. Их нужно поддерживать, их можно учить, направлять, подсказывать… но не подстегивать. Они и так тянут свой жизненный груз на пределе сил. Возможно, не совсем в ту сторону, возможно, с не самым правильным целеполаганием, но на пределе! Подстегни их – и что-то надорвется в человеке. |
| Узнав о таком религиозном состоянии инородцев Водской пятины, Макарий решился истребить у них язычество. Он испросил дозволение на это у великой княгини Елены с боярами, – Дело было в 1534 году, спустя несколько месяцев после смерти Василия Ивановича, – и отправил в Водскую пятину своего домового иеромонаха 1554 в сопровождении двух своих боярских детей. Иеромонах, как читаем в посланной с ним к духовенству Водской пятины грамоте Макария 1555 , должен был обойти всю пятину и делать следующее: во-первых, во всех приходах созывать к себе всех прихожан и заставлять их в своём присутствии разорять и в конец истреблять все скверные мольбища, находившиеся в сёлах, в деревнях и в лесах. Во-вторых, петь по всем приходам молебны и посылать местных священников со святой водой по всем селениям прихода, чтобы они кропили ею всех православных христиан от мала и до велика и места, и жилища их 1556 . В случае, если бы какие прихожане изъявили ослушание и нераскаянность, Макарий приказывает своим детям боярскими имевшим сопровождать иеромонаха, отдавать их на крепкие поруки, «сроча» к его архиепископскому суду (назначая сроки явиться на суд к нему – архиепископу) и грозит им великой опалой государя и своим конечным извержением (sic) без милости. Иеромонаху вменялось в обязанность везде призывать к себе арбуев и их учеников или помощников, с тем, чтобы накрепко поучать их отречься от их скверных дел, и потом отдавать их в нарочитое поучение и надзор местным священникам. Относительно будущего времени Макарий предписывает в своей грамоте: на тех арбуев, которые не перестанут арбуить, священники должны доносить детям боярским, в поместьях которых арбуи будут обличены в своей деятельности, а эти имеют представлять их к нему – архиепископу; на тех прихожан, которые не перестанут язычествовать, священники должны доносить ему – архиепископу. Самим священникам, в случае если они не будут иметь попечения о заблудших христианах и не станут учить и наказывать их, Макарий угрожает в грамоте, что быть им от него в конечном извержения без милости. |
| He нарушая скромности и благорасположения ко мне, ты упрекаешь меня, возлюбленный брат, за то, что я, скрывшись, хотел было уклониться от принятия на себя многотрудного служения пастырского. Чтобы это служение кому-либо не показалось делом легким и маловажным, я излагаю в настоящем сочинении все, что относится, по моему разумению, к трудности и важности оного. Этим хочу я предостеречь как тех, которые не вступали еще в звание пастырского служения, чтобы в избрании его не были опрометчивы, так и тех, которые необдуманно домогаются этого звания, чтобы на принятие оного смотрели со страхом и трепетом. В книге этой все рассуждение разделяется у нас на четыре части, дабы читатель мог с отчетливостью переходить от предмета к предмету шаг за шагом, как бы по ступеням лестницы, именно: чтобы каждый, кому обстоятельства указывают вступить на поприще пастырского служения, предварительно размыслил и надлежащим образом обсудил, каким он должен явиться на высоте этого служения, а достигнув оного законно, какую должен он вести жизнь во всю жизнь призвания своего; живя же достойно призвания, каким образом надлежит ему поучать паству свою, наконец, право правяще слово истины, с каким вниманием нужно ему ежедневно следить и за собственными немощами, чтобы ни высота его служения не была чужда смирения, ни образ жизни его не был в противоречии с достоинством сана, ни назидательность словесного учительства его не расходилась с назидательностью доброго поведения, ни учительство не увлекало его к гордости и самообольщению. Итак, прежде всего, пусть страх умеряет в нас стремление к пастырскому служению, потом, пусть прохождение этого служения достигнутого без домогательств, оправдывается и самою жизнью пастыря; далее, необходимо, чтобы с добрыми качествами жизни пастырской приумножались и благие плоды устной проповеди между пасомыми; а в довершение всего нужно, чтобы пастырь размышлением о своей немощи обуздывал всякое самообольщение относительно своих совершенств, да не погасит их гордыня превозношения пред взором невидимого Судии. А так как многие, подобные мне, невежды, не испытав себя, усильно желают и домогаются учить других тому, чему сами не учились, и, не зная важности пастырского служения, считают его самым легким; то я постараюсь вразумить таковых в самом начале этого сочинения, дабы столь опрометчиво отваживающихся, без всякого обучения, овладеть священным местом учительства отразить у самых, так сказать, врат храма и остановить их дерзновение. Часть первая – О том, что значит достойно приступить к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойным |
| Первый: Так как начальник слабый руководитель, он начал поучать его, указывать на ошибки в присутствии подчинённых, учить работать и этим самым вольно или невольно подавлять, унижать его. Что после этого произойдёт, нетрудно догадаться; даже самый слабый начальник такого терпеть не будет, он просто выгонит, уволит своего помощника. Второй вариант: Войти в доверие к своему главе, оказывать ему подобающее его положению почтение, соблюдать субординацию и стать его правой рукой, всегда, конечно, помня о том, кто начальник и кто подчинённый. Такой помощник может стать мудрым советником своего главы, они вместе будут обсуждать дела, заместитель будет советовать начальнику, помогать ему, найти нужное решение. Какие-то хорошие инициативы своего босса он будет поддерживать, а от неудачных шагов вежливо отговаривать. При этом умный подчинённый всегда знает: начальник выше его по рангу, он отвечает за ситуацию в целом и решающее слово всегда за ним. Но всё это можно осуществить только тогда, когда помощник будет оказывать своему начальнику должное почтение, не будет посягать на его власть и авторитет. Тогда они смогут работать вместе. На разных приходах неоднократно видел такую ситуацию. Настоятель по своим качествам не является блестящим руководителем, администратором, но приход функционирует нормально, если у него есть помощники, которые его почитают как священнослужителя, настоятеля. Они помогают ему в материально-административной части, а он отвечает за духовную жизнь общины. При этом, конечно, главные вопросы решаются вместе и к мнению настоятеля прислушиваются. Так и в семейной жизни. Женщина может быть и сильной, и образованной, и умной, но при этом она никогда не должна подавлять мужа, главенствовать над ним. «Досада, стыд и большой срам, когда жена преобладает над мужем» ( Сир. 25:24 ), — говорит премудрый сын Сирахов. И по-настоящему умная, мудрая жена никогда не будет господствовать над мужем. Она понимает, что в этом нет никакой пользы для семьи, для мужа и даже для неё самой. |
| (Трулл., 37) Епископы, возмущающие церковный мир, подлежат отлучению: Если некоторые, быв поставлены во епископов, но не быв приняты епархией, в которую наречены, захотят на иные епархии наступать, и поставленных там утеснять, и воздвигать против них возмущения, таких отлучать от общения церковного. Если же захотят с пресвитерами сидеть, где прежде были пресвитерами, не отнимать у них этой чести. Если же будут воздвигать смятения против поставленных там епископов, лишать их и пресвитерской чести, – и быть им отрешенным. (Анкир., 18) В своей епархии епископ не должен менять место своей резиденции, имея в виду свои личные (например, вопросы своего личного хозяйства), а не церковные интересы: Заблагорассуждено, да не будет позволено никакому епископу оставлять главное место своей кафедры и отходить к какойлибо церкви, в его епархии состоящей, или более надлежащего упражняться в собственном деле и оставлять попечение и прилежание о своем престоле. (Карф., 82) В своей епархии епископу по преимуществу принадлежит право и обязанность учить. Ему вверена проповедь Евангелия и забота о чистоте христианского учения среди клириков и народа (священники проповедуют лишь постольку, поскольку епископы поручают им это): Епископ или пресвитер, нерадящий о причте и о людех и не учащий их благочестию, да будет отлучен. Если же останется в сем нерадении и лености, да будет извержен. (Апост., 58) Предстоятели Церквей должны во все дни, наипаче же во дни воскресные, поучать весь клир и народ словам благочестия, избирая из Божественного Писания разумения и рассуждения истины и не преступая положенных уже пределов и предания богоносных отцов; и если будет исследуемо слово Писания, то не иначе да изъясняют его, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях, и ими более да удовлетворяются, чем составлением собственных слов, чтобы, при недостатке умения в сем, не уклониться от подобающего. Ибо через учение вышереченных отцов люди, получая познание о добром и достойном избрания и о неполезном и достойном отвращения, исправляют жизнь свою на лучшее и не страждут недугом неведения, но, внимая учению, побуждают себя к удалению от зла и страхом угрожающих наказаний соделывают свое спасение. |
| Вообще горячий и вспыльчивый Иероним в этом своем произведении превзошел самого себя. Брань против Руфина, можно сказать, не сходит с уст Иеронима, когда он пишет свое сочинение в отместку Руфину, некогда его другу. Он называет Руфина «пустым болтуном» (Апол. пр. Руф. кн. I, гл. 15), «человеком необразованным и спотыкающимся на каждой мысли» (I, 17), «ученым невеждою» (ibid), «безграмотным писателем, позволяющим себе наглость, болтливость и злословие» (III, 6), изрыгающим «яд» (III, 8), «медным лбом» (III, 19), «балаганным умом» и «глупцом» (I, 30). Брань чередуется с ироническими замечаниями по адресу Руфина, не менее желчными. Намекая на то, что он никак не ожидал мудрости от Руфина, полемист пишет: «быть может, он в короткое время научился тому, чему должен нас поучать, и внезапная река красноречия покажет никем не подозревавшиеся в нем знания» (I, 5); говорит, что «на старости ему приходится учить своего противника тому, что узнал в детстве» (I, 5); рассуждения Руфина Иероним приравнивает к чему-то зловонному: «зажми свой нос, полемист, чтобы он не страдал от весьма приятного запаха твоей истины и твоих благословений» (III, 26), иронически называет Руфина «столпом мудрости» (I, 13), «Аристархом нашего времени» (I, 17) 39 . Полемист считает своей обязанностью поднять на зубок все, что ни придется. Руфин был превосходным знатоком греческого языка и греческой церковной литературы. По-видимому, дело хорошее и похвальное. Но Иероним и здесь находит повод к глумлению над противником. Из-за большого знания Руфином греческой литературы, по Иерониму, он как бы потерял свою национальность: «греки считают его Латинянином, а Латиняне Греком» (III, 6). Даже в самых невинных вещах полемист усматривает у противника злой умысел. Руфин в своих сочинениях нередко указывает на Иеронима, как хвалителя Оригена . И это сущая правда. И, однако, Иероним обижается на Руфина и за этот невинный поступок. Находи нечто злокозненное здесь, именно упражнение в том непохвальному виде литературы, который Иероним называет «сатирическим панегиризмом» (I, 1). |
| Не нарушая скромности и благорасположения ко мне, ты упрекаешь меня, возлюбленный брат, за то, что я, скрывшись, хотел было уклониться от принятия на себя многотрудного служения пастырского. Чтобы это служение кому-либо не показалось делом легким и маловажным, я излагаю в настоящем сочинении все, что относится, по моему разумению, в трудности и важности онаго. Этим хочу я предостеречь как тех, которые не вступали еще в звание пастырского служения, чтобы в избрании его не были опрометчивы, так и тех, которые необдуманно домогаются этого звания, чтобы на принятие онаго смотрели со страхом и трепетом. В книге этой все рассуждение разделяется у нас на четыре части, дабы читатель мог с отчетливостью переходить от предмета к предмету шаг за шагом, как бы по ступеням лествицы, именно: чтобы каждый, кому обстоятельства указывают вступить на поприще пастырского служения, предварительно размыслил и надлежащим образом обсудил, каким он должен явиться на высоте этого служения; а достигнув онаго законно, какую должен он вести жизнь во всю жизнь призвания своего: живя же достойно призвания, каким образом надлежит ему поучать паству свою; наконец, право правяще слово истины, с каким вниманием нужно ему ежедневно следить и за собственными немощами, чтобы ни высота его служения не была чужда смирения, ни образ жизни его не был в противоречии с достоинством сана, ни назидательность словесного учительства его не расходилась с назидательностью доброго поведения, ни учительство не увлекало его к гордости и самообольщению. И так, прежде всего, пусть страх умеряет в нас стремление к пастырскому служению; потом, пусть прохождение этого служения достигнутого без домогательств, оправдывается и самою жизнью пастыря; далее, необходимо, чтобы с добрыми качествами жизни пастырской приумножались и благие плоды устной проповеди между пасомыми; а в довершение всего, нужно, чтобы пастырь размышлением о своей немощи обуздывал всякое самообольщение относительно своих совершенств, да не погасит их гордыня превозношения пред взором невидимого Судии. А так-как многие, подобные мне, невежды, не испытав себя, усильно желают и домагаются учить других тому, чему сами не учились, и, не зная важности пастырского служения, считают его самым легким; то я постараюсь вразумить таковых в самом начале этого сочинения, дабы столь опрометчиво отваживающихся, без всякого обучения, овладеть священным местом учительства отразить у самых, так сказать, врат храма и остановить их дерзновение. |
| То же наблюдается и относительно души. Если кто захочет с корнем исторгнуть страсть, укоренившуюся и долго жившую в душе, то для этого исправления недостаточно однодневного или двухдневного увещания, а нужно часто и в продолжение многих дней беседовать об этом предмете, – если только хотим проповедовать не из честолюбия и для удовольствия, а для блага и пользы. Поэтому, что мы сделали относительно клятв , побеседовав с вами об одном и том же предмете в течение многих дней кряду, то же сделаем и относительно гнева, предложим о нем, по мере сил наших, продолжительное увещание. Это, мне кажется, самый лучший способ наставления – не переставать внушать, что бы то ни было, до тех пор, пока не увидим, что внушение перешло в дело. Кто говорит сегодня о милостыне, завтра о молитве, послезавтра о кротости, далее о смиренномудрии, тот не утвердит своих слушателей ни в одной из этих добродетелей, потому что он постоянно перебегает от одного предмета к другому и от этого опять к иному. Напротив, кто хочет, чтобы слушатели исполняли на деле слова его, тот до тех пор не должен прекращать свое увещание и советы об одном и том же предмете и переходить к другому какому-нибудь, пока не увидит, что прежнее увещание хорошо укоренилось в них. Так поступают и учителя: они до тех пор не переходят с детьми к слогам, пока не убедятся в достаточном знакомстве их с буквами. Итак, прочитав вам недавно притчу о ста динариях и десяти тысячах талантов, мы показали, как гибельно было злопамятство. В самом деле, кого не погубили десять тысяч талантов, того потопили сто динариев; они и данное уже прощение отменили, и дар отняли, и освободившегося от суда снова ввели в судилище, а оттуда ввергли в темницу, и, таким образом, предали его вечному наказанию. А сегодня мы обратим слово к другому предмету. Правда, тому, кто хочет учить смирению и кротости, следовало бы самому подать примеры этих прекрасных добродетелей, чтобы и словами наставлять, и делами поучать. Но так как мы сами весьма скудны ими, то воспроизведем перед вами образ одного из святых (прославившихся этими добродетелями), и (как бы) поставив его перед вашими очами, сделаем вам убедительное и сильное увещание, побуждая и вас и себя подражать добродетели праведника, как некоему первообразу. |
|
|
