| Благодарю тебя за милое и очень милое письмо. Конечно, друг мой, кроме тебя в жизни моей утешения нет — и жить с тобою в разлуке так же глупо, как и тяжело. Но что ж делать? После завтрого начну печатать Пугачева, который до сих пор лежит у Сперанского. Он задержит меня с месяц. В августе буду у тебя. Завтра Петергофский праздник, и я проведу его на даче у Плетнева вдвоем. Будем пить за твое здоровье. С хозяином Оливье я решительно побранился, и надобно будет иметь другую квартиру, особенно если приедут с тобою сестры. Serge еще у меня, вчера явился ко мне в офицерском мундире, и молодец. История о том, как Иван Николаевич побранился с Юрьевым и как они помирились, уморительно смешна, но долго тебе рассказывать. Из деревни имею я вести не утешительные. Посланный мною новый управитель нашел всё в таком беспорядке, что отказался от управления и уехал. Думаю последовать его примеру. Он умный человек, а Болдино можно еще коверкать лет пять. Прости, женка. Благодарю тебя за то, что ты обещаешься не кокетничать: хоть это я тебе и позволил, но всё-таки лучше моим позволением тебе не пользоваться. Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно бы пора. А что кормилица пьянствовала, отходя ко сну, то это еще не беда; мальчик привыкнет к вину и будет молодец, во Льва Сергеевича. Машке скажи, чтоб она не капризничала, не то я приеду и худо ей будет. Благословляю всех вас — тебя целую в особенности. 30 июня. Пожалуйста, не требуй от меня нежных, любовных писем. Мысль, что мои распечатываются и прочитываются на почте, в полиции, и так далее — охлаждает меня, и я поневоле сух и скучен. Погоди, в отставку выйду, тогда переписка нужна не будет. 590. М. Л. ЯКОВЛЕВУ 3 июля 1834 г. В Петербурге. 3 июля 1834 г. В Петербурге. Милостивый государь Михайло Лукьянович, Вследствие данного Вам начальством поручения касательно напечатания рукописи моей, под названием «История Пугачевского бунта», и по личному моему с Вами о том объяснению, поспешаю Вас уведомить: 1-е. Желаю я, чтоб означенная рукопись была напечатана в 8-ю долю листа, такого же формата, как «Свод законов». |
| А вы что сейчас поделываете? Как идут дела и что говорит дедушка? Знаете ли, что он мне написал? За Бабушку, по его словам, дают лишь 7000 рублей, и ничего из-за этого тревожить ее уединение. Стоило подымать столько шума! Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами — не отвратительнейшая ли эта насмешка, какую только могла придумать судьба? (Мой ангел,) ваша любовь — единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка (где, замечу в скобках, мой дед повесил француза-учителя, аббата Николя, которым был недоволен). Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё мое счастье. Позволяете ли вы обнять вас? Это не имеет никакого значения на расстоянии 500 верст и сквозь 5 карантинов. Карантины эти не выходят у меня из головы. Прощайте же, мой ангел. — Сердечный поклон Наталье Ивановне; от души приветствую ваших сестриц и Сергея. Имеете ли вы известия об остальных? 30 сент. (Франц.) 360 Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то, что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? нет ли окольного пути, который привел бы меня к вашим ногам? Я совершенно пал духом и право не знаю, что предпринять. Ясно, что в этом году (будь он проклят) нашей свадьбе не бывать. Но не правда ли, вы уехали из Москвы? Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно. Я знаю, что всегда преувеличивают картину опустошений и число жертв; одна молодая женщина из Константинополя говорила мне когда-то, что от чумы умирает только простонародье — всё это прекрасно, но всё же порядочные люди тоже должны принимать меры предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон. Итак, вы в деревне, в безопасности от холеры, не правда ли? Пришлите же мне ваш адрес и сведения о вашем здоровье. Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не знаю, что делается на белом свете и как поживает мой друг Полиньяк. Напишите мне о нем, потому что здесь я газет не читаю. Я так глупею, что это просто прелесть. (…..). Вот поистине плохие шутки. Я смеюсь «и желтею», как говорят рыночные торговки (т. е. «кисло усмехаюсь»). Прощайте, повергните меня к стопам вашей матушки; сердечные поклоны всему семейству. Прощайте, прелестный ангел. Целую кончики ваших крыльев, как говаривал Вольтер людям, которые вас не стоили. |
| Алеко порвал «оковы просвещения», «неволю душных городов», и это первое освобождение – байроническое – остается непререкаемым. Он прав в своем бунте против цепей условной цивилизации. Он ищет под степными шатрами свободы, и не находит. Почему? Пушкин верит, или хочет верить, что «бродячая бедность» цыган и есть желанная «воля»: Здесь люди вольны, небо ясно... Но этой ясности Алеко не дано. Он несет в себе свою собственную неволю. Он раб страстей: Но, Боже, как играли страсти Его послушною душой. Грех Алеко в «Цыганах» не столько против милосердия, сколько против свободы: Ты не рожден для дикой доли, Ты для себя лишь хочешь воли. Порвавшему оковы закона необходимо второе освобождение – от страстей, на которое Алеко не способен. Способны ли на это сыны степей? Поэту кажется, что да. В цыганской вольности даются два ответа на роковой вопрос: легкость изменчивой Земфиры, этой пушкинской Кармен, и светлая мудрость старика, который из отречения своей жизни выносит то же благословение природной, изменчивой любви; вольнее птицы младость. Кто в силах удержать любовь? В оптимизме старика-цыгана слышатся отзвуки Руссо. Но отдавая дань и здесь XVIII веку, Пушкин все же сомневается в его правде. Один ли Алеко, чужак, угрожает счастью детей природы? Последние звуки полны безысходного, совершенно античного трагизма: И всюду страсти роковые, И от судеб защиты нет. Очищение Пушкина от «роковых страстей» протекает параллельно с изживанием революционной страстности. Это первый серьезный кризис его «свободы», о котором дальше. Прощание с морем в 1824 году не простая разлука уезжающего на север Пушкина. Это внутреннее прощание с Байроном, революцией – все еще дорогими, но уже отходящими вдаль, но уже невозможными. С тех пор, на севере, свобода Пушкина все более утрачивает свой страстный, дионисический характер. Она становится трезвее, прохладнее, чище. Она все более означает для Пушкина свободу творческого досуга. Ее все более приходится отстаивать от утилитаризма толпы, от большого света, в который вошел Пушкин. Она расцветает чаще всего осенью: уже не море, а русская деревня, Михайловское, Болдино являются пестунами ее. Свобода Пушкина становится символом независимости. Такова ее, приправленная горечью, последняя декларация (так называемое «Из Пиндемонте»): |
| Почему? Пушкин верит, или хочет верить, что «бродячая бедность» цыган и есть желанная «воля»: Здесь люди вольны, небо ясно… Но этой ясности Алеко не дано. Он несет в себе свою собственную неволю. Он раб страстей: Но, Боже, как играли страсти Его послушною душой. Грех Алеко в «Цыганах» не столько против милосердия, сколько против свободы: Ты не рожден для дикой доли, Ты для себя лишь хочешь воли. Порвавшему оковы закона необходимо второе освобождение – от страстей, на которое Алеко не способен. Способны ли на это сыны степей? Поэту кажется, что да. В цыганской вольности даются два ответа на роковой вопрос: легкость изменчивой Земфиры, этой пушкинской Кармен, и светлая мудрость старика, который из отречения своей жизни выносит то же благословение природной, изменчивой любви: …вольнее птицы младость. Кто в силах удержать любовь? В оптимизме старика-цыгана слышатся отзвуки Руссо. Но, отдавая дань и здесь XVIII веку, Пушкин все же сомневается в его правде. Один ли Алеко, чужак, угрожает счастью детей природы? Последние звуки полны безысходного, совершенно античного трагизма: И всюду страсти роковые, И от судеб защиты нет. Очищение Пушкина от «роковых страстей» протекает параллельно с изживанием революционной страстности. Это первый серьезный кризис его «свободы», о котором дальше. Прощание с морем в 1824 году не простая разлука уезжающего на север Пушкина. Это внутреннее прощание с Байроном, революцией – все еще дорогими, но уже отходящими вдаль, но уже невозможными. С тех пор, на севере, свобода Пушкина все более утрачивает свой страстный, дионисический характер. Она становится трезвее, прохладнее, чище. Она все более означает для Пушкина свободу творческого досуга. Ее все более приходится отстаивать от утилитаризма толпы, от большого света, в который вошел Пушкин. Она расцветает чаще всего осенью: уже не море, а русская деревня, Михайловское, Болдино являются пестунами ее. Свобода Пушкина становится символом независимости. Такова ее, приправленная горечью, последняя декларация (так наз. |
| Эта полная драматизма любовная фабула со всеми атрибутами романтической новеллы: преступной любовью юной крестницы к старику — крестному отцу, предательством, местью, застенком, цепями, казнью, мятежом, битвой и безумием, вставлена автором в рамки широкой исторической картины. Россия переживает роковой час своей истории; все дело Петра поставлено на карту. Полтавская битва решает судьбу «великой северной державы». Несравненная по энергии и выразительности картина Полтавского боя всем известна; она давно стала достоянием хрестоматий. Себялюбивый честолюбец Мазепа, думающий только о своей славе, о своем величии, гибнет посрамленный. «Свыше вдохновенный» Петр, жертвующий собой России, верящий в ее великое будущее, воздвигает себе «огромный памятник». Пушкина влек к себе этот могучий и ужасный образ, это воплощение таинственной судьбы России, он вглядывался в лицо «грозного царя» …Его глаза Сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен, Он весь, как Божия гроза. Божий промысел действует в истории через великих людей — только они живут вечно в памяти людей; все остальные «сильные, гордые мужи» поглощаются забвением: Их поколенье миновалось — И с ним исчез кровавый след Насилии, бедствий и побед. В 1829 году Пушкин уехал в Закавказье, где шла война с Турцией; он сопровождал действующую армию и искал опасности, может быть смерти. После взятия Арзрума он побывал на кавказских минеральных водах; впечатления свои описал впоследствии в «Путешествии в Арзрум». Вернувшись в Россию, он посватался к 16–летней московской красавице Наталье Николаевне Гончаровой и осенью 1830 года отправился в имение отца село Болдино, чтобы перед свадьбой устроить свои запутанные дела. Из-за холеры сообщение с Москвой было надолго прервано, и поэту пришлось всю осень просидеть в Болдине. Тут посетило его такое вдохновенье, что он забыл и Москву, и денежные хлопоты, и преследования Бенкендорфа, и даже невесту. «Ты не можешь себе вообразить, — писал он Плетневу, — как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать… Я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез: две последние главы Онегина, повесть, писанную октавами („Домик в Коломне”), Скупой Рыцарь, Моцарт и Сальери, Пир во время Чумы, Дон–Жуан и около 30 мелких стихотворений. Еще не все: написал я прозой 5 повестей („Повести Белкина”)». |
| Общепринятые представления о Языкове как о певце Пиров (Дельвиг), юности раздольной (Пушкин), буйства молодости (Баратынский) относятся к раннему дерптскому периоду его творчества. Но в этот же период застольных песен создан и шедевр русской религиозной лирики «Молитва» («Молю Святое Провиденье...») Языкова-Алябьева. После выхода в 1833 году первого стихотворного сборника «все глаза», по словам Н.В. Гоголя, «устремились на Языкова. Все ждали чего-то необычного от нового поэта». Этим ожиданиям не суждено было осуществиться. «Болезненное ярмо» на долгие годы приковало его к постели. Сверкавший, гремевший «огнедышащим стихом», как писал о нем Петр Вяземский в скорбном стихотворении «Поминки», Языков оказался «узником на чужбине». Его новые стихи появились в печати лишь через десять с лишним лет, вновь оказавшись в центре внимания. Среди них было стихотворение «К ненашим» (1844), ставшее поэтическим манифестом славянофилов и вызвавшее окончательное размежевание их с «западниками». «Сам Бог внушил тебе прекрасные и чудные стихи «К ненашим», – напишет ему Гоголь. Его последнее стихотворение «Сампсон» появилось в «Московском сборнике» в 1846 году. Умирая, он обратился к легенде о гибели библейского богатыря... Первые его псалмы датированы 1830 годом. Тогда же, во время холеры, он создаст гимн «Велик Господь! Земля и неба своды...», положенный на музыку Александром Верстовским и впервые прозвучавший в исполнении хора в Благородном собрании как благодарственный молебен о спасении Москвы. Пушкин создаст в Болдино «Пир во время чумы», в Москву он сможет прорваться через карантины только в начале января 1831 года, когда и звучал молебен Языкова-Верстовского. С именем Береговского связана самая знаменитая пушкинская песенная премьера 11 ноября 1823 года, когда в исполнении Петра Булахова (Сергея Лещенко того времени) прозвучала «Черная шаль», но не в Благородном собрании, а в частном Пашковском театре. Для ссыльного поэта сцена Благородного собрания, как и въезд в Москву, были закрыты. В 1823 году Береговский был лишь восходящей звездой. В 30-е годы он руководил всеми московскими императорскими театрами. Николай Языков, только что закончивший Дерптский университет, в мае 1830 года гостил в доме Елагиных-Киреевских у Красных ворот и вместе Киреевскими совершил паломничество в Троице-Сергиеву лавру, подробно описав его в стихотворении, обращенном к Марии Киреевской. |
| Парк прекрасен. Совершенно русский, с ивами над прудом, яблоневым садом и берёзовыми аллеями Парк прекрасен. И он – совершенно русский, с ивами над прудом, яблоневым садом и берёзовыми аллеями. На дальнем краю – пригорок с деревянной церквушкой, с которого открывается прекрасный вид на всё те же просторы. На выходе из Музея-заповедника решаем осмотреть Дом культуры, расположившийся рядом с храмом. На фасаде увековечены даты «1837–1937» – столетие гибели Пушкина. Краснокирпичное здание, напоминающее паровозное депо, с пристроенным деревянным портиком с деревянными же колоннами, очень хорошо передаёт дух своей эпохи. Кажется, оно не используется и требует реставрации. Средоточие культурной жизни переместилось в выстроенный в наши дни Культурно-просветительский центр, безвкусно отделанный кафельной плиткой. С обратной стороны здания находим неожиданный артефакт – «стену памяти Виктора Цоя» с портретом певца, искусственными гвоздиками и граффити. Что связало этих двух совершенно разных поэтов совершенно разных эпох? Их народность? Инорасовые корни? Или безвременная кончина? Последним впечатлением Болдина стало посещение выставки художника Валерия Крылатова. Пока мы, размышляя о русском народном характере Болдина, рассматривали добрые лица местных старичков и старушечек, изображённых на полотнах, в галерею вошёл сам автор и любезно провёл нам экскурсию по своим работам. Сюжеты картин Крылатова разнообразны. От натюрморта с белыми грибами – до дамы в шляпке в Люксембургском саду. Есть и болдинские сюжеты. Насколько мы поняли, на Валерия не действует то загадочное заклятье, не дающее литераторам творить в Болдине. Видимо, причина этого кроется в неутомимом трудолюбии художника, не дающем ему уйти в творческий застой. – У него фамилия говорящая, – восторженно сказала супруга, когда мы распрощались. – Весь такой окрылённый, увлечённый своим делом! Переменчивый летний день с дождём и солнцем наконец определился с погодой, превратившись в упоительный вечер. Едем домой – молча, не включая музыки, словно боясь растерять новое ощущение, поселившееся в душе. Все впечатления дня: и нарядные крестьянские домики, и аккуратно выкрашенные беседки и мостики парка, и добрый батюшка с румяным лицом, и конфетки, которые дают детям вместе с запивкой и просфорой, и эти русские просторы – всё складывается в единое чувство теплоты, целостности, тихой радости, чувство, выразимое одним словом – Болдино. |
| Разделы портала «Азбука веры» Кондак 1 Избранному угоднику Божию, просиявшему святым пустынным житием и ликовствующему ныне в чертозех небесных со Ангелы и всеми святыми, Болдинския обители Чудотворцу, святому Герасиму, приидите, чтущие память Его, акафистную хвалу принесем: ты же, угодниче святый, не отрини сие недостойное приношение наше, но яко со дерзновением предстояй горнему Престолу Вседержителя, услыши нас, зовущих ти: Радуйся, Герасиме, преподобне отче наш. Икос 1 Ангелов лики возвеселишася о тебе, угодниче святый, егда измлада прилепився к Богу всем сердцем и желанием возжелев облещися во иноческий ангельский образ, вселился еси в Даниловскую обитель, в нейже приемши пострижение, вождению Богомудраго старца вдался еси и Богови угодил еси житием твоим. Сего ради ублажаем тя сице: Радуйся, от юности ярем заповедей Христовых на ся вземый. Радуйся, вся красная мира сего, любве ради Божия, презревый. Радуйся, земных сродников и другов отчуждивыйся, да не горняго со ангелы дружества лишен будеши. Радуйся, странником на земли быти изволивый, да не странен на небесех явишися. Радуйся, равноангельнаго жития ревнителю. Радуйся, богоносных отец усердный подражателю. Радуйся, проявителю истиннаго послушания. Радуйся, попрателю воли своея. Радуйся, плоть свою со страстьми и похотьми распявый. Радуйся, воителю противу духов злобы поднебесных крепко ратовавый. Радуйся, иноческих обетов исполнение. Радуйся, христоноснаго монашества украшение. Радуйся, Герасиме, преподобне отче наш. Кондак 2 Видяще скорое преуспеяние твое в подвизех монашескаго жития, славим за сие дивнаго во святых своих Бога, возводившаго тя от силы в силу и от совершенства к совершенству священнотайне ведшаго тя, и поим ему песнь хвалы: Аллилуиа. Икос 2 Разум духовен, озарен свыше стяжав, Богомудре, в пустыни, зовомей Болдино, идеже бяху разбойницы, водворился еси работати Господеви, и силою благодати, в тебе сущей, духом кротости и братолюбия, словом убеждения и прещением судеб Божиих, настоянием и слезами к Богу молитвами разгнал еси сонмище их, овех же обратил еси на путь спасения. Темже, исповедающе таковый подвиг твой, взываем ти: |
| Вот такая статистика. И еще надо помнить, что здоровые дети рождаются от здоровых родителей. Поэтому, чтобы иметь здоровых детей, здоровую семью, надо быть самим здоровыми. К тому же лечение сейчас дорого стоит. И на работе тоже нужны здоровые. Существует очень много заболеваний, которые передаются при случайных связях. И это не только СПИД. Микробы, вызывающие эти заболевания, погибают только в кипящей воде или под влиянием ядовитых дезинфицирующих средств. Почему говорят, что муж и жена — это как бы одно тело? Потому что у них действительно много общего. И в частности, у мужа и жены вырабатывается один и тот же микробный профиль. У каждого человека имеются свои микробы, которые не приносят ему вреда, а у другого могут вызвать аллергию или воспаление. Поэтому общий микробный профиль защищает супругов от этих заболеваний, но при приеме гормональных средств он нарушается. И это нарушение также влияет не только на женщину, но и на мужчину. При случайных связях происходит попадание большого количества «чужих» микробов, от которых освободиться невозможно. Поэтому, чем больше случайных связей, тем больше чужих микробов, которые, накапливаясь, приводят к воспалению. А это и боли, и простатиты, и застой или недержание мочи и т.д. Сейчас «помолодела» аденома простаты, удаление которой даже молодые не выдерживают, а уж тем более люди более старшего возраста. Всего этого можно избежать, сохраняя свою чистоту, пока не встретишь ту единственную или единственного, которому захочется отдать не свое потрепанное прошлое, а истинную радость и свежесть большого и неповторимого чувства. Вот что писал Пушкин жене из Болдино: «Скажи, пожалуйста, брюхата ли ты? Если брюхата, прошу, мой друг, быть осторожной, не прыгать, не падать, не становиться на колени… и даже на молитве». Вот на такой ноте радостного ожидания своего третьего ребенка, сына Григория, и родительской заботы о нем и о его матери, которую испытывал Александр Сергеевич, мы закончим сегодняшнюю беседу. Благодарю за внимание. Какие есть ко мне вопросы? |
| – Но возможно ли? Ведь полагается из десятков людей по крупице, по черточке, по штришку создавать единый художественный образ, обобщенный, типический, характерный, точно так же, как из сотен деревень – одну типическую деревню. Берясь показывать Олепино, делая его главным героем книги, ты уверен, что оно является селом показательным и типическим? – Это сложный вопрос. Есть огромные села, раскинувшие улицы свои по берегам больших рек, – это русские, это колхозные села. Есть колхозы, имеющие свои санатории и многомиллионные доходы. Есть села, в которых теперь уже не колхозы, а совхозы, а колхозники стали как бы рабочий класс. Может, это-то и есть самое показательное для нынешнего дня. А я между тем пишу про Олепино. У меня не было другого выхода. У меня не было выбора. Село Олепино – одно для меня на целой земле; я в нем родился и вырос. Я постараюсь рассказать о нем как можно яснее. Не сердитесь, если то и дело придется переноситься из сегодня в довоенное время, а оттуда – опять в нынешний день. Всякое дерево состоит не только из листвы и плодов, даже не только из ствола, но у него есть еще и корни… – По крайней мере, мог бы начать с того, где находится твое никому не известное Олепино. Чтобы получить понятие, где происходило и происходит все, что будет описано в этой книге, нужно, не теряя времени даром… Впрочем, может быть, стоит рассказать, как постепенно, но очень быстро изменилось общение нашего маленького села с остальным, в синеватой дымке растворившимся миром. Лет двадцать – двадцать пять назад, а проще сказать, до войны, вы, чтобы приехать в Олепино, непременно должны были войти в поезд, отправляющийся из Москвы в сторону города Владимира. Промелькнули бы станции со скучными станционными постройками, с землей, пропитанной маслом, и стандартными заборами и водокачками. Вот и Обираловка, где некогда бросилась под поезд Анна Каренина (переименовывая, дали этой станции очень «свежее» и очень «оригинальное» название – «Железнодорожная»), вот Павлов Посад, вот просто Усад, вот Орехово-Зуево, вот окруженный лесами, торфяными болотами да озерами в этих болотах городочек Покров, вот Петушки, вот Болдино, вот еще какой-то Ундол… |
|
|
