| На среднике по малиновому атласу вышита сцена «Вознесение Христа»: в центре с раскрытыми перед грудью ладонями изображена Богоматерь, по сторонам от нее два ангела, указывающие поднятыми правыми руками па возносящегося в круглом ореоле Христа, их головы обращены к стоящим па некотором расстоянии от этой группы апостолам (по пяти с каждой стороны). Передние – Петр (слева) и Иоанн (?) (справа) простирают одну руку к Христу, руки других прижаты к груди. За апостолами видны горки с чуть намеченными лещадками и симметрично расположенными на их верхней кромке восемью деревьями. В центре между деревьев – овальный ореол со схематично переданным парящим голубем. Наверху, в тройном круглом ореоле со звездами, на радуге восседает Христос с распростертыми благословляющими руками, возносимый двумя ангелами. По сторонам нимба Христа надпись: іс хс. На фоне: а(нг)гли г(с)дни, сти ап(с)ли, мр у, хр(с)тси. Личное шито плотно тонким серовато-песочным крученым шелком «атласным» швом. Волосы – темно-зеленым крученым шелком с прядями песочного цвета. Таким же зеленым шелком прошиты черты лиц и контуры ног, стоящих внизу. У Христа и несущих его ангелов черты ликов отмечены темно-коричневой нитью. Контуры деревьев и лещадки горок очерчены частично зеленым, частично темно-коричневым шелком, как и фигуры, и складки на одеждах, местами рельефно. Ореолы за Христом шиты синим некрученым шелком с золотыми звездами и радугой, одежды – прядеными серебряными и золотными нитями с цветными прикрепами (швы – «рядки», «ягодка» трех типов, «клетчатый городок», «разводная клетка», «черенок»). Вокруг нимбов – рельефные серебряные «веревочки». Горки шиты сканым золотом с желтым шелком, а в отрогах – с вишневым. По каймам песочного атласа золотной нитью вязью тонкими буквами шит тропарь праздника Вознесения: во(з)несес ко (с)лаве хе (б)же ишь радо(ст) со(т)вори у(ч)енико(м) свои бетование стго дха и(з)вещени бе//благословени ради ко ты еси сын бжии и(з)бавитель миру еже т насъ совершивъ смот//(р)ние и эе на земли соединив нбсными во(з)несес во (с)ла…//(х)е бже ншь никако же тлучас но п(р)ебывал нетступно и вопи любищим аз есть с вами и никто же на вы. Надпись начинается на верхней кайме, переходит на правую, затем на нижнюю и левую. Буквы на всех каймах направлены к центру пелены. Золотная тесьма, пришитая, по-видимому, позднее, частично закрывает вынесенные над строкой буквы. Вокруг средника проложены две широкие золотные тесьмы и более узкие тесьмы по наружному краю. Подкладка из малиновой тафты. На подкладке пришиты петли и кольца. |
| ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА Опись Соловецкого монастыря б/д л. 58 об.; Опись Преображенского собора Соловецкого монастыря 1923, л. 36; Опись Соловецкого собрания 1928, 487; Опись Оружейной палаты 1948, д. 43, 2951 соб.; Маясова 2003. С. 87. 145. СУДАРЬ БОГОМАТЕРЬ ЗНАМЕНИЕ Россия, конец XVII в. Атлас двух видов и тафта (XVII в., иностранное производство), шелковые, серебряные и золотные пряденые нити, золотное кружево, бить, жемчуг; ткачество, шитье, низание, плетение. 44х44 Происходит из московского Сретенского монастыря. В музей поступил до 1926 г. 878 Инв. ТК-2702 Кат. На среднике по красному атласу в круглом двойном ореоле с четырьмя лучами, направленными к углам средника, вышито изображение Богоматери Знамение. Младенец Христос с молитвенно поднятой к груди одной рукой и со свитком в другой. Сверху и снизу – прямоличные головки херувима и серафима, по бокам ореола – профильные. На фоне золотными нитями вышиты надписи: мр у, херуви(м) (дважды), сераи(м) (наверху и внизу надписи отсутствуют). В ореоле Младенца и на его крестчатом нимбе монограммы почти не читаются. Личное шито телесным шелком «атласным» швом «по форме» без оттенений. Черным шелком отмечены черты и абрис ликов, контуры и детали фигур. Белый шелк – в белках глаз, красный – на губах. Одежды, нимбы, крылья херувимов, ореолы и лучи шиты прядеными золото-серебряными нитями с цветными прикрепами (швы – «денежка в четыре клетки», «косой ряд», «черенок», «перышки»). Вокруг нимбов Богоматери, Христа, верхнего и нижнего херувимов и по зарукавьям Богоматери низано мелким жемчугом. По каймам из зеленого атласа, обрамленным рельефной золотной «веревочкой», золотной нитью вязью почти без лигатур шит тропарь Богоматери Казанской: засту(п)ница усе(р)на (м)ати хри(с)та бгавнго [?] за вьсх//молищи и сил своего х(с)та бга н//ашего і все(м) творищи и спа(с)ти(с) в де(р)жа(в)ны ти(и) покро(в) прибгаю//щи(х) вс(х) на(с) заступи госпоже цр и… Текст начинается с нижней каймы, переходит на левую кайму, затем на верхнюю и заканчивается на правой. Буквы надписи направлены к центру. Тропарь не закончен, в нем есть перестановки слов, много ошибок и описок. Сударь по краям обшит узким золотным кружевом с битью. Подкладка из красной тафты. На ней черными чернилами сделана надпись: 129/7. |
| Раздел 8. Подобает ли ореол Иисусу Христу? Возражение 1 . Представляется, что ореол подобает Христу. Поскольку ореол полагается за девственность, мученичество и учение. Все три в высшей степени присутствуют в Иисусе. Следовательно, ореол особенно подобает Ему. Возражение 2 . Далее, все то, что есть совершенное в человеке должно быть особенно приписано Христу. Ореол подобает в качестве награды за самые превосходные добродетели. Следовательно, орел полагается Иисусу Христу. Возражение 3 . Далее, Киприан говорит, что «девственность носит в себе подобие Бога» (De Habit. Virg.). Следовательно, образец для подражания в девственности в Боге. Следовательно, представляется, что ореол подобает Христу как Богу. Этому противоречит, ореол описывается как «радость от сообразования с Богом». Никто не сообразуется или сравнивается с собой, как говорит философ (Metaph., lib. IX, 3). Следовательно, ореол не полагается Христу. Далее, награда Христа никогда не увеличивалась. У Иисуса не было ореола с момента Его зачатия, поскольку Он никогда не боролся. Следовательно, после этого у него тоже нет ореола. Отвечаю: существует два мнения по этому вопросу. Некоторые говорят, что Христос имеет ореол в его самом строгом смысле, наблюдая, что в Нем есть и борьба и победа, и, соответственно, венец в его правильном восприятии. Но если мы рассмотрим вопрос внимательно, хотя значение золотого венца или венца соответствует Христу, значение ореола нет. Исходя из самого факта, что ореол – это уменьшительное слово, следует, что оно обозначает что-то, что приобретается участием и не во всей полноте. Поэтому ореол соответствует тем, кто участвует в совершенной победе, подражая Ему, в Ком осуществляется вся полнота победы. И, следовательно, поскольку в Христе победа видна во всей полноте, поскольку в Его победе многие становятся победителями как говорится в Евангелии от Иоанна: «Мужайтесь, Я победил мир» ( Ин. 16,33 ) и «вот лев от колена Иудина… победил» ( Откр. 5,5 ), не совсем соответствует Христу иметь ореол, но иметь что-то, из чего происходят все остальные ореолы. Следовательно, написано: «Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его» [Вульгата «С Моим Отцом на престоле Его»] ( Откр. 3,21 ). Следовательно, мы должны сказать с другими, что хотя нет ничего подобного ореолу в природе Христа, тем не менее, есть что-то более превосходное, чем ореол. |
| Да, иносказание доминировало в первые века Церкви Христовой - я согласен. В Средневековье (это и Дионисий, и Рублев, и Панселин, и Грек... и сотни тысяч изографов, творивших приблизительно с 6 по 16 век) уже не было нужды шифроваться. Церковь стала официальной. Какой смысл использовать в таком огромном количестве аллегории и намеки? Икона переняла от Античной и Византийской культур некоторые знаки/указания. Например: пурпурный- царский цвет, значения жестов рук, ореолы вокруг голов святых и прочие. Однако забиваться в символизм и мистицизм настолько, чтобы в горках видеть восхождение, в воде- скоротечность бытия, в белом коне Георгия - " символ чистоты и святости " (цитирую супругов Вилленбаховых) - это уже на грани с ненормальностью и маньячеством. Зачем!? Иконописец - не Дэн Браун и не Агата Кристи. А прихожанин - не профессор Лэнгдон, не Пуаро или мисс Марпл. Мы приходим в храм не в угадайки - разгадайки играть. Ольга 26 февраля 2011, 17:32 Георгий, Бог создал траву тленною, чтобы мы помнили, что жизнь наша, как трава,что человек как цвет полевой, так он цветет...А зеленою - чтобы помнили мы о смысле нашей жизни, о стяжании Святаго Духа. Всякая весна напоминает нам Воскресение из мертвых.Зеленый- это цвет Святой Троицы, цвет вечной жизни. Святого Димитрия изображают и в красном плаще, как пролившего кровь за Христа, и в зеленом, как Мироточца. Я это так понимаю. А когда я вижу яблоко, я вспоминаю о запретном райском плоде. Или о плодах Духа Святаго..Или о плодах райского древа, каждый месяц приносящих плод свой... Неверно делаю? Надо думать об услаждении вкуса? Неправильно видеть во всем символы и знаки, в видимом -невидимое? Иносказательный смысл горок раскрыть через Библейские цитаты? Мне не лень, если Вы готовы слушать не практика, и не теоретика, а того, кто несет Ваши иконы с благоговением домой. А вот в том, что в иконе не должно быть лжи, я с Вами полностью согласна.Но историческая правдоподобность одеяний и дух эпохи в иконе не самое главное. Главное- лик, руки.Остальное можно, вообще, закрыть золотым окладом, и икона от этого не обеднеет. Ведь так? И заметьте, лик- это не просто лицо человеческое, которое мы знали при жизни. Это лик Христов, проявившейся в образе святого. Фотографическое сходство и чувственность, согласитесь, в православной иконе неуместно.Христа по Его Воскресению Апостолы узнавали не по внешнему сходству. Они узнавали Его в Духе, по Слову Божию. Я не права? |
| И не в одной науке, во всём так. Вся жизнь начинает опутываться пустыми бессмысленными словами. Даже и те слова, что прежде чего-то значили, и те уж совершенно не значат ничего. Из слов, из фикций создаются ореолы, пьедесталы, самоутверждение на фу-фу. Коли светило какой научный теорию свою изобретёт (а пусть и не сам даже её выдумает, а просто и чужое примет за истину) — он за то горло перегрызёт, только замахнись. Потому если теорию ту презреть, так и сам тот светило нулём наисовершеннейшим окажется. Всякому ведь крикнуть неймётся: я здесь набольший — и всяк норовит под себя камень системы какой-нибудь покрупнее подкатить, и с камня того крикнуть всему миру: и я среди вас тоже что-то значу! Вот за что горло перегрызть можно. Ладно, просто в науке абстрактной — тут борьба честолюбий, не более порою. Но вот даже в практическом деле, в медицине даже — в газете я вычитал — то же. Иные индивидуи — годы на то убивают, чтобы не дать другим свои методы лечения утвердить, пусть даже от этого противодействия миллионы людей страданиями исходят и жизней лишаются. Ха-ха! Им исцеление, а мне итог, быть может, всей жизни — псу под хвост? Нет, пусть уж хоть и дохнут люди в муках мученических, а зато мой камень незыблем останется. Но то всего страшнее было, что спрашивая я себя: а я-то сам, доведись мне выбирать вот так же, я-то отказался бы от самого себя? Спрашивал — и ответить не мог. А коли так, то вот ведь же она, подлость всеобщая, вот где она пребывает — во мне и сидит. О проклятая порода человечья! Или и впрямь столь отвратна натура наша? Или — из другой оперы, но всё к тому же. Если вдруг все скажут, что спорт, допустим (именно: допустим только, на миг украдкой, потому как ни за что и никогда не осуществимо то в реальности, вот и я лишь как фантазию легкомыслия допускаю), так вот скажут, что спорт, допустим, совершеннейший есть вздор, игривых умов измышление и промашка, так что ты хоть на три метра подпрыгни и три центнера подыми — а нам плевать, и на твои три метра плевать, и на три центнера плевать, а стало быть, выходит, что и на тебя плевать тоже — кто же с тем согласится? И такого тут дыму сей же час напустят разные всякие: мы, мол, не за себя, а за всеобщую славу стоим и не выдадим той славы никому. |
| — Что правда, то правда! — проворчал Медведь. — Год ещё, помню, в пестунах-няньках ходил, а потом сбежа-а-ал. Да на радостях, помню, улей разворотил. Ох и покатались же на мне пчёлы тогда — посейчас бока чешутся! Пошагали Медведь с Зайцем дальше. Вышли на опушку и слышат: — Я, конечно, всех умней. Домик рою меж корней! — Это ещё что за поросёнок в лесу? — взревел Медведь. — Подать мне сюда этого киногероя! — Я, уважаемый Медведь, не поросёнок, я почти взрослый самостоятельный Бурундук. Не грубите — я укусить могу! — Отвечай, Бурундук, почему от матери убежал? — А потому и убежал, что пора! Осень на носу, о норе, о запасах на зиму пора думать. Вот выройте вы с Зайцем для меня нору, набейте кладовую орехами, тогда я с мамой до самого снега в обнимку готов сидеть. Тебе, Медведь, зимой забот нету: спишь да лапу сосёшь! — Хоть я лапу и не сосу, а правда! Забот у меня зимой мало, — пробурчал Медведь. — Идём, Заяц, дальше. Пришли Медведь и Заяц на болото, слышат: — Хоть мал, да удал, переплыл канал. Поселился у тёти в болоте. — Слышишь, как похваляется? — зашептал Заяц. — Из дома удрал да ещё и песни поёт! Рыкнул Медведь: — Ты почему из дома удрал, ты почему с матерью не живёшь? — Не рычи, Медведь, сперва узнай что к чему! Первенец я у мамы: нельзя мне с ней вместе жить. — Как так нельзя? — не унимается Медведь. — Первенцы у матерей завсегда первые любимчики, над ними они больше всего трясутся! — Трясутся, да не все! — отвечает Крысёнок. — Мама моя, старая Водяная Крыса, за лето три раза крысят приносила. Две дюжины нас уже. Если всем вместе жить — то ни места, ни еды не хватит. Хочешь не хочешь, а расселяйся. Вот так, Медведушко! Почесал Медведь щёку, посмотрел на Зайца сердито: — Оторвал ты меня, Заяц, от серьёзного дела! Всполошил по-пустому. Всё в лесу идёт как тому и положено: старые старятся, молодые растут. Осень, косой, не за горами, самое время возмужания и расселения. И быть посему! Лесное время Время лесное не торопкое… В щели зелёного потолка пробились синие лучи. От них на тёмной земле лиловые ореолы. Это солнечные зайчики. |
|
|
