| Фома Аквинский (католический святой) Вопрос 96. Об ореолах В следующем вопросе мы рассматриваем ореолы. Относительно этого исследуется тринадцать положений: 1) отличаются ли ореолы от существенной награды; 2) отличаются ли они от плода; 3) полагается ли плод только добродетели воздержания; 4) предназначены ли три плода трем частям воздержания; 5) полагаются ли ореолы девственникам; 6) полагаются ли ореолы мученикам; 7) полагаются ли ореолы учителям/пресвитерам; 8) полагается ли ореол Иисусу Христу; 9) полагается ли ореолы ангелам; 10) соответствуют ли ореолы человеческому телу; 11) определены ли три ореола; 12) является ли ореол девственников caмыv величайшим; 13) имеет ли один тот же самый ореол в высшей степени, чем другой. Раздел 1. Ореол – это одно и то же, что существенная награда, которая называется золотой венец? Возражение 1 . Представляется, что ореолы не отличаются от существенной награды, которая называется «золотой венец». Существенная награда есть само блаженство. Согласно Боэцию, блаженство – это «состояние, приведенное в совершенное, совокупностью всех добродетелей» (De Consol. III). Следовательно, важнейшая награда включает в себя каждую добродетель, имеющуюся на небесах; таким образом, ореол входит в состав «золотого венца». Возражение 2 . Далее, «больше» и «меньше» не меняют род. Те, которые держат язык за зубами и сохраняют заповеди, получают большую награду, чем те, которые соблюдают только заповеди, по-видимому, их награда тоже не отличается, кроме как одна награда больше другой. Поскольку, ореол обозначает награду в результате действия совершенства, представляется, что он не обозначает что-то отличное от «золотого венца». Возражение 3 . Далее, награда соответствует добродетели. Милосердие есть корень всех добродетелей. Поскольку «золотой венец» соответствует милосердию, представляется, что не будет никакой другой награды на небе, кроме «золотого венца». Возражение 4 . Далее, «Все блаженные посвящены в ангельские чины», как утверждает Григорий (Hom. XXXIV in Evang.). Что касается ангелов, «хотя некоторые из них получили определенные дары в высшей степени, ничто не приобретается ими единолично, потому что все дары во всех них, хотя и не в равной степени, некоторые одарены больше, чем другие дарами, которыми однако все владеют» как говорит Григорий (Hom. XXXIV in Evang.). Следовательно, относительно блаженных, не будет никакой другой награды, кроме общей для всех. Следовательно, ореол – не отличительная награда от «золотого венца». |
| Ответ на возражение 1 . В некотором отношении девственники испытывают большую трудность, чтобы остаться целомудренными; и в другом отношении вдовы, другие равные вещи. Поскольку девственники воспаляются похотью, и желанием опыта, которое возникает из любопытства как такового, заставляет человека более охотно увидеть то, что он никогда не видел. Более того, иногда эта похоть увеличивается за счет рассмотрения удовольствия как чего-то большего, чем оно есть в действительности, и, за счет нерассмотрения, недовольства, примыкающих к удовольствию. В этом отношении вдовы испытывают меньше трудностей, их сложность состоит в воспоминании об удовольствии. Более того, в разных людях один мотив сильнее другого в соответствии с разными условиями и расположением, потому что одни более впечатлительны к одним, а другие к другим. Тем не менее, сколько бы мы не говорили о степени трудностей, определенно, что победа девственников более совершенна, чем у вдов, поскольку самая совершенная и блестящая победа никогда не поддается врагу и полагается венец не за борьбу, но за победу в этой борьбе. Ответ на возражение 2 . Существует два мнения по этому вопросу. Некоторые говорят, что Пресвятая Богородица не имеет ореол в награду за девство, если мы рассматриваем ореол в правильном смысле относительно борьбы, но Она имеет нечто большее, чем ореол ввиду ее совершеннейшего назаначения девства. Другие говорят, что Она имеет ореол даже в его соответствующем значении, он превосходит ореолы других: хотя Она не испытавала борьбу, у Нее была определенная борьба плоти, но вследствие огромной силы ее целомудренности/добродетели, ее плоть была так подавлена, что Она не чувствовала эту борьбу. Однако, представляется, что это беспочвенно, поскольку мы верим, что Пресвятая Богородице ограждена от гниения по причине совершенства ее святости. Грешно думать, что в ней был какая-либо борьба плоти, поскольку такого рода борьба только от гниения, не может быть искушение плоти без греха, как утверждается в толковании на апостольское послание Augustine, De Civ. Dei XIX, 4] «Дано мне жало в плоть» ( 2Кор. 12,7 ). Следовательно, мы должны сказать, что у нее ореол, соответствующий тем членам Церкви, в ком есть девство: и хотя у нее не было никакой борьбы по причине искушения плоти, у нее было искушение от врага, который искушал не только Господа ( Мф. 4 ). |
| Возражение 2 . Далее, если бы ореолы полагались за девственность, это было бы особенно обнаружено в самой совершенной девственности. Самая совершенная девственность принадлежит Пресвятой Богородице, поэтому ее называют Девой дев, и никакой ореол Ей не подобает, потому что у Нее не было трудности, чтобы быть целомудренной, поскольку Она не была заражена тлением TP, Q A Следовательно, ореол не полагается за девственность. Возражение 3 . Далее, особая награда не полагается за то, что было достойно похвалы во все времена. Не было достойно похвалы рассматривать девственность в состоянии невинности, поскольку была дана заповедь: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» ( Быт. 1,28 ): ни во время Закона, поскольку земля была проклята. Следовательно, ореол не полагается за девственность. Возражение 4 . Далее, одинаковая награда не полагается за девственность рассматриваемую и потерянную. Ореол иногда полагается за потерянную девственность. Например, если девица была осквернена против воли по приказу тирана за исповедание Христа. Следовательно, ореол не подобает за девственность. Возражение 5 . Далее, особая награда не полагается за то, что есть в нас по природе. Но девственность – это врожденное качество в каждом человеке, как в праведнике, так и в грешнике. Следовательно, ореол не полагается девственникам. Возражение 6 . Далее, поскольку вдовству полагается шестидесятикратный плод, так и девству полагается стократный плод, и ореол. Шестидесятикратный плод не полагается каждой вдове, но только, как некоторые говорят, тем, кто клянется оставаться вдовой. Следовательно, представляется, что никакой ореол не полагается за разного рода девственность, но только за ту, которая сохраняется клятвой. Возражение 7 . Далее, награда не дается за то, что делается по необходимости, поскольку заслуги зависят от воли. Но некоторые являются девственниками по необходимости, таковы, например, те, кто хладнокровны по природе и евнухи. Следовательно, ореол не всегда полагается за девственность. |
| Если бы я хоть слегка коснулся этой стороны довольно нескладной диссертации Самуилова, то я едва ли выбрался бы из тех противоречий, которыми богата его книга. Чтобы не ходить далеко за примерами, прочтем первую страницу книги Самуилова. Здесь встречаем такую фразу: «об арианстве не только миряне, но и большинство западных епископов не имело никакого понятия. Первое смутное представление об арианской догматике является в приписке к посланию Сардикийского собора и только в 357 году» и пр. В этой фразе заключается скопление многих противоречий. Она заключает противоречия и общеизвестным фактам, и собственным воззрениям автора. Спрашивается: разве Осия, вернувшись на запад после собора Никейского, молчал об арианстве? Разве папские легаты, возвратившиеся домой после этого же собора, не привезли с собой экземпляра Никейского символа с анафематизмами? Разве, по словам самого автора, 17-летние мальчики Урсакий и Валент – жители той части Иллирика, которую автор считает латинским западом, не узнали арианского учения лично от Ария, сосланного в Иллирик в 325-м году (стр. 5)? Разве Афанасий Великий , удаленный в ссылку в Галлию еще при Константине, никому не разъяснял: что за лжеучение явилось на Востоке? Разве на соборе Римском 341 года, где заседали кроме Афанасия, некоторые епископы из Палестины и Сирии – в сонме западных епископов и пресвитеров могло и не быть речи об арианстве? Разве Восток и Запад отделены были тогда китайской стеною? Так-то написана первая страница книги Самуилова. 3419 Пользуюсь случаем указать на приключение, случившееся с указанным в тексте греческим словом. У меня оно переведено выражением: «писаниями» (как об этом предупредительно заявлено в «ответе» автора), а у г. Самуилова другим выражением: «мнениями» (в его «речи:» Хр. Чт. 1891, I, 120). Возникают вопросы: чей перевод хуже? Отчего мог происходить неправильный перевод в том и другом случае? Но хотя в том и другом случае – не опечатки, а ошибки, не станем тратить времени на разъяснение вышеуказанных вопросов – тем более, что от этих ошибок ничего не потерпела ни наука (если о ней может быть речь при сем неудобном случае), ни даже здравый человеческий смысл, а поблекли лишь ореолы сочинителей. |
| Я раздвинул головой извивающиеся ореолы, вдохнул свежего воздуха и понёсся вдогон. Подводная птица чуть просматривалась впереди, как солнце при полном затмении: тёмное пятно в полыхающем ореоле. И вдруг от пятна оторвался комочек света и пробкой взвился вверх! А потом оторвался второй и тоже, светясь и переливаясь, взлетел на «небо». Птица на глазах распадалась на части! Птица эта — чомга — непревзойдённый ныряльщик. Увидев меня под собой, она взволновалась, и чомгята привычно вскочили к ней на спину и забились в перо. Чомга нырнула вместе с детьми. Но чомгята на спине не удержались. То ли водой их смывало, то ли просто дышать стало нечем, только стали они, как воздушные пузырьки, отрываться и взлетать наверх! Наверху они стали вертеться, отыскивая глазёнками мать. Сперва приняли за мать мою голову, когда я вынырнул. Но скоро во всём разобрались и быстро поплыли к тростникам, где их мать-подводница покачивалась на волне, как чёрный поплавок. Синий луч В пронизанной светом воде всё как в тумане: неясно, расплывчато, зыбко. И когда всплываешь со света в береговую тень, то кажется, что лезешь в пещеру. Всё вдруг потемнеет и насторожится. Но, странное дело, всё станет чётким и хорошо различимым. Отдельные водоросли, коряги, камни как-то обособятся и выступят вперёд. Так бывает в подсвеченном сбоку аквариуме: тени непроглядные, блики — ослепительны, а зелёные стебли и листья — как светящиеся кораллы. И ещё тут удивительные синие лучики. Острые, как ножи: кажется, щёлкни пальцем — зазвенят! Подставишь ладонь — и на ладони золотой пятачок. Яркий, раскалённый: вот-вот зашипит и обожжёт. Осторожно пробираюсь меж синих лучей, как сквозь заросли длинных сосулек. И то я полосатый от них, как тигр, то пятнистый, как леопард. Впереди ещё один луч, но совсем особый. Яркие вспышки вокруг — как ночная пальба, как мельканье летучих светляков. Это стремительные плотвицы, вылетая из темноты, взрываются в нём праздничными ракетами! Словно бенгальский огонь: искросыпительно и ослепительно. |
| д. Склонность соединять с понятием о Боге – свет – элемент радостный и благоприятный людям, существовала не только в мире классическом, но и в религиях народов Востока; даже в ветхом Завете Бог является, очень часто, под видом огня, лучей и лица Бога нельзя видеть человеку, потому что он от этого умирает ( Исх. 33:20 ). Мы находим, потому, фигуры лучей и сияния всех возможных форм, на памятниках самого отдаленного периода искусства Египта, Индии, Персии 440 . Так, например, лица троебожия, религии Брамы, представлены с нимбами; ореолы встречаются, также, и у Буддистов. Персидский бог Ормузд, многие египетские божества, являются с фигурами сияний разных видов. Нимбы находишь, равномерно, у китайцев, японцев и т. д. Переняли ли греки обычай изображать сияние у народов Востока, среди которых эти атрибуты божественности существовали уже в продолжении многих веков, или следует считать нимб и лучистую корону, самостоятельными созданиями эллинического художества? Решить трудно. Очень может быть, что греческие мастера заимствовали у восточных народов ореол, который потом, в классическом искусстве, получил более изящную форму; это тем вероятнее, что сияния стали появляться кругом голов богов греческих героев именно в тот период, когда в художестве выразились – определив этим его упадок – элементы вкуса Азии. Изображение лучей и светлого диска встречается у греков и римлян, чаще, в живописи, чем в скульптуре, так как, всякого рода сияние, способнее быть представлено красками, чем пластикой. Окружить, например, статую бога, лучами, невозможно, не оскорбляя эстетический вкус, но диск был иногда употребляем в скульптуре; мы видим его кругом головы статуй Дианы Ефесской и бюста 441 Юноны царицы. Из различных родов сияний художники Греции, всего чаще, изображали лучистую корону или лучи, отделяющиеся прямо от головы. Последние, когда ими украшали статуи и бюсты, были, почти всегда, металлические и следы их заметны на некоторых произведениях эллинического искусства, начиная с эпохи Александра Великого. |
| Однако, другие говорят, что они были мучениками только в делах, но не в воле: представляется, что это мнение Бернарда, который различает три вида мученичества, как утверждалось выше (Возражение 3). В этом случае младенцы, даже если они не выполнили все условия мученичества и являются мучениками по смыслу, в котором они умерли за Христа, они тоже имеют ореолы, не во всем его совершенстве, но в качестве участия, поскольку они радуются, что пострадали и были убиты за Христа; таким образом, выше утверждалось (A относительно крещенных детей, что они будут иметь определенную радость в невинности и плотской нетронутости SS, Q A ad 1, где святой Фома заявляет, что Святые младенцы были истинными мучениками]. Раздел 7. Полагается ли ореол учителям/пресвитерам церкви? Возражение 1 . Представляется, что ореол не подобает учителям/превитерам. Поскольку каждая награда в жизни соответствует некоторому действию добродетели. Но проповедование или обучение не являются действием добродетели. Следовательно, ореол не полагается за преподавание или проповедование. Возражение 2 . Далее, преподавание и проповедование – это результат обучения. Вещи, которые награждаются в будущей жизни, не приобретаются обучением, поскольку мы получаем по заслугам не нашими естественными или приобретенными дарами. Следовательно, никакой ореол не полагается в будущей жизни за преподавание и проповедование. Возражение 3 . Далее, возвышение в будущей жизни должно соответствовать уничижению в настоящей жизни, потому что «кто унижает себя, тот возвысится» ( Мф. 23,12 ). Но в преподавании и проповедовании нет уничижения, фактически это имеет отношение к гордости; поскольку толкование на евангелие от Матфея ( Мф. 4,5 ) «Потом берет Его диавол» говорит, что «дьявол обманывает многих, которые важничают славой кресла господина». Следовательно, представляется, что ореол не подобает за преподавание и проповедование. Этому противоречит, Толкование на «как безмерно величие могущества Его в нас» и.т.д. ( Еф. 1,19 ) говорит: «Святые целители будут иметь увеличение славы в отличие от других». |
| Филаретов свет был светом гневным и жгучим, он не терпел приближения мipa. Свет Иннокентия – белый, лучистый, как великолепное северное сияние. Слова «лучи», «сияние» характерны для него. Свет его – серебряные иглы, ореолы блестки, искры. «Лучи небесного милосердия» 1212 , «последние лучи света от лица преобразившегося Господа» 1213 , «лучи Вифлеемской звезды» 1214 – почти всегда именно лучи. Свет Иннокентия – холодный, как свет звезд, без жгучести. В огне священном затушеваны моменты палящие. Языки огненные в горнице Сионской «никого не опаляли собою» 1215 . Серафимы – жгучие, пламенные; но Иннокентий говорит об океане света и пламени 1216 , о воодушевлении огнем серафимским 1217 – стихия водная и воздушная господствуют над огненной, океан и дыхание – над жгучестью. И даже там, где появляется слепящий очи свет, свет этот не жгучий, палящий, огненный, а ослепительно-белый, яркий, без теплоты. «Трудно смотреть на солнце; еще труднее взирать на пресвятую и npeмiphyю Троицу: там теряется зрение; здесь слепнет ум! Так ослепли: Арий, Македоний, Савеллий, Несторий! Так слепнут и ныне те, кои собственными очами дерзают прямо взирать на пресветлый лик Существа творческого» 1218 . «Как для больного зрения несносен свет дневной, так для недугующего грехами ума будет нестерпимо сияние небесного» 1219 . Вспомним Филаретово: «который жжет ему глаза». Больное зрение, больные глаза, не выносящие сильного света и предпочитающие солнцу свет гнилого дерева 1220 – как непохоже это на Филарета, у которого свет жжет и ранит, не подавляет слепительными потоками, как у Иннокентия, а возбраняет приближаться к себе. Свет Иннокентия центробежен, сообщается тварям, хотя не греет их. Отсюда, из этой центробежности, акцентирование лучей 1221 . Иннокентий всегда ощущал связь с окружающей средой. Погодину он писал, что «народность» – первое качество в проповедях. «Кафедра и опыт меня переменили, – писал он ему же. – Если бы вы преподавали историю на площади Кремлевской, то у вас не только бы переменился язык, а может быть и многие мысли» 1222 . Проповеди Иннокентия центробежны, как его свет; это все расширяющиеся круги, стремящиеся уловить все новые души, примениться к различным умам и различным состояниям. Иеромонах Иоасаф приводит в своих воспоминаниях слова Иннокентия: «Помните, что исходя на среду церкви для проповедания, выходите как бы на всемирную апостольскую проповедь» 1223 . |
| 1. СУДАРИ (два) СПАС ВСЕДЕРЖИТЕЛЬ; БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ; АПОСТОЛЫ И ЕВАНГЕЛИСТЫ Новгород (?), XIII в. (?) Тафта (XIII и XVII вв., иностранное производство), холст (XIII в., Русь), шелковые, льняные, серебряные и золотные пряденые нити; ткачество, шитье. 69х67,5 каждый. Приобретены у С.П. Тюлина в 1925 г. 310 Инв. ТК-2558 Кат. 1. Спас Вседержитель, апостолы Первоначально изображения были шиты по малиновой тафте (видна в местах утрат шитья), в настоящее время фоном служит тафта песочного цвета. На одном сударе в круглом ореоле изображен поясной Спас Вседержитель. Обе руки его у груди; правая – обращена ладонью к зрителю, левая держит свернутый свиток. По сторонам нимба монограмма хс, шитая золотной нитью узорной вязью. По сторонам ореола – три прямоличных херувима (четвертый утрачен). В углах, в ореолах, – три прямоличных погрудных апостола. На другом сударе в ореоле – поясное изображение Богоматери в типе «Воплощение». Младенец оплечный, с благословляющей рукой (другая не видна). По сторонам ореола – четыре прямоличных херувима. В углах – четыре медальона с погрудными прямоличными евангелистами с книгами в руках. Личное шито некрученым песочного цвета шелком, крупными стежками «в раскол», в одном направлении, без оттенений; черты ликов и волосы – коричневым шелком. Одежды, нимбы, крылья серафимов, ореолы шиты пряденой золотной нитью с незаметной прикрепой (швы – «клопчик» и «городок»). По контурам и деталям рисунка – остатки настила из белых льняных нитей под жемчужное низание. Под тафтой фона виден древний крупнозернистый холст. СОХРАННОСТЬ И РЕСТАВРАЦИЯ Произведения подвергались переделке, вероятно, в вв.: шитье было вырезано по контурам с обветшавшего фона и переложено на новый. При этом малые медальоны поменяли место и расположение. Утрачены каймы и надписи, один апостол, один херувим на стороне со Спасом и весь жемчуг. Большие утраты шитья в личном и в складках одежд, золотное шитье потерто. Ткани поновленного фона в руинированном состоянии, имеются прорывы, загрязнения. |
| Так думал жизнерадостный олимпийский Гёте, величайший представитель двух последних веков. Но полная умственная противоположность Гёте, ненавистник жизни и радости, проповедник мирового отчаяния и пессимизма Шопенгауэр — такой же мистик. В материалистической Германии Бюхнера и Молешотта, среди современных естественнонаучных открытий он дерзает воскресить не более, не менее, как древнеиндийский буддизм в обновленной, метафизической форме. И эта безнадежная теория современной философской нирваны и отречения от жизни проникает в плоть и кровь XIX века, налагает на него свою трагическую, неизгладимую печать. Метафизика Шопенгауэра противоположным путем, с противоположными целями проникает в ту же мистическую глубину, как жизнерадостный пантеизм Гёте. Но вот человек, стоящий к нам еще ближе, наш современник, видевший конец века, несмотря на уединенные многолетние труды, несмотря на внешний жреческий облик, который он иногда желал принять, истинный парижанин до мозга костей, ум легкий и женственно–грациозный, недоверчивый и обаятельный, с печатью той национальности, которая подарила нам самого тонкого и пленительного из скептиков — Монтаня. Я говорю об Эрнесте Ренане; попробуйте отличить, где начинается его сомнение, где кончается его вера. Что это — конец старой религии или начало новой, неведомой, вечерняя тень или утренние сумерки? Его дерзновенное отрицание более всего похоже на самую пламенную молитву, его тонкая, неуловимая насмешка граничит с искренним благоговением. В сущности он не развенчивает ни одного идеала, он только одухотворяет ореолы мучеников и героев. Разве его Марк Аврелий не настоящий мученик? Разве его мученики не истинные герои? Он только разбивает омертвевшую, догматическую скорлупу, чтобы обнажить вечно живое идеальное зерно всех прошлых верований. И с какою нежною меланхолиею он разрушает, с каким свободным дерзновением он верит. Это новое, еще небывалое сочетание веры и сомнения, научной критики и религиозного экстаза, творчества и разрушения. Несмотря на свои колебания и переходы, несмотря на вечное «reutetre» , которое он просит читателей прибавлять к каждому слову его книг, — это самый верующий из скептиков, самый благоговейный из разрушителей, это — настоящий сын XIX века, то есть настоящий мистик. |
|
|
