| Мобилизуясь, организм ищет какие-то способы своего очищения, приспособления к условиям среды и, соответственно, борьбы с болезнью. В нем активизируются адаптационные способности, он пытается стать более гибким, восприимчивым, в каком-то смысле творческим. Но когда раковые клетки, то есть некие части организма, становятся эгоистичными и не принимают участие в общей работе, направленной на борьбу с болезнью, а только " гребут под себя " , то болезнь перестает быть творческим процессом и превращается в смертоносный. - Ну, а в чем же тут аналогия с шизофренией? - В области психики мы видим сходную картину. Скажем, невротичность, повышенная рефлексия придают человеку некоторую утонченность. А она, в свою очередь, дает возможность посмотреть на ситуацию с различных точек зрения, более глубоко и объемно проанализировать ее и найти оптимальный выход. Даже легкая шизоидность и та порой имеет свои положительные стороны, поскольку такой человек мыслит нестандартно и может находить оригинальные, творческие решения тех или иных проблем. А при шизофрении с ростом эгоцентризма и противопоставления своего " я " социуму начинается, как мы говорили, распад личности. Настоящего творчества уже нет, развивается пустое резонерство, прожектерство, бессмысленное плетение словес. Распад личности, происходящий на этом этапе, - процесс уже не творческий, а смертоносный. Он ведет к утрате жизнеспособности и ускоряет смерть. - Ну, хорошо. Либеральной элите диагноз поставлен. Отторгая наше культурное ядро, наши традиции и образ жизни, но при этом не уезжая из России, а оставаясь частью русского " организма " , она впадает в социальную шизофрению или, если рассуждать с позиций онкологии, уподобляется раковой клетке. А что можно сказать о народе? Насколько мне известно, в годы постперестроечного лихолетья Вы всегда занимали активную социальную позицию, участвовали в патриотическом движении. Во время Чеченской войны Вы, в лучших традициях нашего дворянства, творили дела милосердия, ухаживали в госпиталях за ранеными. |
| Но заметка в упомянутом выше волоколамском списке слова показывает, что оно приписывалось и перу Пахомия. Ни Пахомий, ни другой позднейший редактор Сергиева жития, Симон Азарьин, говоря о Епифание, не прибавляют известия, что им составлено и похвальное слово Сергию. В самом слове встречаем два ряда черт которые или принадлежат разным авторам, или так же противоречат друг другу, как известия списков слова о его авторе. Во-первых, в изложении слова видны приемы и особенности Епифаниевского пера, утомительно-многословного и неистощимого в тавтологическом «плетении словес», умеющего для характеристики нрава Сергия подобрать 18 прилагательных так же легко, как 25 эпитетов для характеристики Стефана в его житии. Очевиден Сергия сказывается в выражении похвального слова: «дарова нам (Бог) видети такова мужа свята и велика старца и бысть в дни наша» 127 . Во всем слове петь и намека на открытие мощей Сергия, из чего можно заключить, что оно писано не по поводу этого открытия и раньше его 128 . Но с другой стороны, слово говорит уже о раке мощей святого, которую целуют верующие, автор обращается к святому: «се бо мощей твоих гроб перед очима нашима видим есть всегда». Наконец читаем выражения, возможные только в слове, которое произносилось в церкви на праздник святого 129 . Все это можно было написать уже по открытии мощей, когда они были переложены в раку и установлено празднование святому; следовательно слово писано Епифанием гораздо позже жития. Но в том же слове читаем: «прочая его (Сергия) добродетели инде скажем и многая его исправления инде повем»; следовательно житие еще не было написано, когда писалось слово 130 . Но в таком случае тот же Епифаний в предисловии к житию Сергия не мог сказать, что 26 лет прошло от кончины святого и «никто же не дрзняше писати о нем, ни дальний ни ближнии, ни больший ни меньший». Биограф разумел здесь писание, которое было бы известно другим, а не свои старыя записки о Сергие, писанные для себя и не выходившие из его келлии; но он не мог забыть своего похвального слова Сергию, которое читалось в церкви и в котором есть биографические черты. |
| Замечание о стиле Стромат (2) Итак, почему же мы решили именно так составить наши памятные записки? Причина в том, что весьма опасно безрассудно предавать тайны, раскрывающие действительное значение истинной философии, тем, кто любит все подвергать сомнению без всякого основания, разбрасывая оскорбительные замечания по любому поводу, обманывая и самих себя и тех, кто прислушивается к их словам. Ибо, как говорит апостол, «евреи чудес требуют, а эллины мудрости ищут» (1Кор. 1:22). III. О вреде софистических ухищрений (22, 1) Многочисленна толпа людей этого рода. Одни из них, преданные удовольствиям, не желая ни во что верить, издеваются над спасительной истиной, достойной всякого уважения, называя ее варварской. (2) Другие же, превознося свое, всячески искажают слова нашего учения, отыскивая в нем спорные места, придираясь к словам, старательно изобретая различные уловки. Они . (3) Гибок язык человека; речей для него изобильно Всяких; поле для слов и сюда и туда беспредельно. Что человеку измолвишь, то от него и услышишь . (4) Несчастные эти софисты очень гордятся своим искусством. Они погрязли в деталях, всю свою жизнь занимаясь различными дистинкциями, изучением сочетания частей речи и плетением словес. Болтливее горлиц, (5) они, как мне кажется, услаждают слух только тем, кто и сам не прочь их слушать, треплются подобно бабам, в водовороте слов топя всякой смысл. Слишком велико их сходство со старыми башмаками. Все в них уже одряхлело и пропускает воду, только язык еще болтается, подобно старой подошве. (23, 1) Афинянин Солон прекрасно их характеризует такими словами: Треплете лишь языком, за речами следя мужа льстивого. Шепчетесь между собой, как лисица болтая хвостом. Если же вместе сошлись, ваши речи вдвойне пустозвоннее . Цитата Климента не точна. Климент переставляет строки и несколько меняет смысл пассажа. Русский перевод фрагмента см. в.: Эллинские поэты VIII — III веков до н.э. Эпос, элегия, ямбы, мелика (Издание подготовили М.Л. Гаспаров, О.П. Цыбенко, В.Н. Ярхо). М.: «Ладомир», 1999. Солон, фр. 15 (20). Текст несколько исправлен в соответствии с критическим изданием текстов Солона. |
| Из последних четырех разделов «Плачь пермьскых людей» по содержанию наиболее историчен, а «Плачь церкви» наиболее близок к устной народной традиции похоронных плачей. В целом в этой заключительной части Слова различают три стилистических слоя: фольклорный, летописный и традиционный для житий похвальный. Литературные достоинства «Жития Стефана Пермского» бесспорны. Следуя традиции, Епифаний Премудрый был во многом оригинален. Так, композиция этого сочинения со всеми ее особенностями, судя по всему, принадлежит самому автору. Во всяком случае, исследователям не удалось найти среди греческих и славянских житий ни его предшественников, ни его последователей. Повествовательная структура сочинения Епифания является наилучшим выражением стиля «плетения словес». Произведение пронизано библейским (в нем насчитывают 340 цитат, из которых 158 из Псалтири), святоотеческим и церковно-историческим контекстом. Изложение конкретных фактов перебиваются в нем отвлеченными размышлениями мистико-религиозного, богословско-историософского, оценочно-публицистического содержания. Помимо автора в нем говорят и персонажи, и многие сцены основаны на диалогах и монологах. Вместе с тем автору присуще тяготение к афористичности высказывания, смысловой и звуковой игре словами; орнаментации текста посредством лексических повторов, умножения, или нанизывания связанных общей темой синонимов, метафор, сравнений, цитат, образов, а также посредством его морфологической, синтаксической и композиционной ритмизации. Как установлено, Епифаний широко использовал приемы искусства слова, которые восходят к античной литературной традиции. Используя, например, прием гомеотелевтона (созвучия окончаний) и гомеоптотона (равнопадежья), откровенно ритмизуя при этом текст, он создает периоды, имеющие, в сущности, стихотворную природу. В подобные панегирические медитации автор впадает обычно, когда что-нибудь пробуждает у него чувство вечного, о чем неуместно говорить просто. Тогда Епифаний насыщает свой текст выстроенными в длинные цепочки метафорами, эпитетами, сравнениями, пытаясь выявить символическое значение предмета своей речи. |
| Он не исчезает сразу, заменяясь каким-либо другим стилем. На него постоянно наслаиваются черты нового. Постепенно увеличивается его динамизм. Во второй половине XIV и в XV веках этот динамизм сказывается не только в крупном, в явлениях большого масштаба, но и в мелком. В живописи это выражается в том, что человеческие фигуры и лица как бы схвачены в какой-то определенный момент, в данное мгновение. Люди изображаются в неожиданных ракурсах. Уже нет в этих изображениях той длительности «пребывания», какого-то отзвука неподвижной вечности. На монументальность наслаивается экспрессивность, эмоциональность, психологичность. То же мы видим и в литературе: монументальность осложняется, приобретает эмоциональные формы; выдвигается личностное начало, психологизм, динамизм осложняет стиль, появляется стиль «плетения словес», в котором начинает доминировать контекст над значением отдельных слов. В XVI веке, в пору возрастания централизованного начала в государственной жизни, возрождается монументализм в формах, которые лишены старой непосредственности, и этот монументализм сохраняется в XVII веке в отдельных жанрах. Но как бы ни изменялся и ни осложнялся стиль монументального историзма в древней русской литературе, он оставался в ней в тех или иных явлениях литературы вплоть до перехода к новому времени. Отсюда ясно, что первому веку в истории русской литературы принадлежит исключительная и определяющая роль. Именно в этот век возникли все ее наиболее характерные особенности – стилистические, и как мы видели выше, идейные. Как же возникла древняя русская литература? Откуда черпала она свои творческие силы? Появление русской литературы в конце X – начале XI века – «дивлению подобно». Перед нами как бы сразу произведения литературы зрелой и совершенной, сложной и глубокой по содержанию, свидетельствующей о развитом национальном и историческом самосознании. Как произошло чудо рождения столь зрелой литературы Руси, которая еще совсем недавно вообще не обладала письменностью? Русь обязана этим необыкновенно удачному стечению обстоятельств. |
| Многие из выражений, сохраняя вид противопоставления, употребляются уже не таким же образом в качестве разделения. Например, если кто-нибудь спросит о живом человеке: «Он восстанет от смерти или не восстанет?» Ибо здравый смысл не позволяет принять ни то ни другое, хотя данное построение речи, как кажется, имеет и нечто большее в свое подтверждение: ведь отрицательная частица сочетается с глагольным сказуемым, а не переходит на подлежащее. Таковы и [вопросы]: «На человеческих ногах еще растут львиные когти или не растут?»; «Но несущийся бегом уже к концу соревнования положил ли на нем начало бегу или вообще не начинал?». Как такое измышление речи различает истину от лжи? «А огонь, увлажняя и охлаждая тела, проявляет такое действие по природе или не по природе?» Ясно же, что это, так же как и предлагаемая еретическая выдумка, содержит искаженное построение вопроса. [Вопрос] же: «Когда человек несется над землей, он прекращает движение по воздуху или не прекращает?» – свободен от упомянутой вины, но не меньше переменяет и искажает образ собственно противопоставления. «А время, текущее подобно водным потокам, прекратит течь или не прекратит?» Ясно, что и это плетение словес, подражая предыдущему, произведено таким же злопыхательством. А если хочешь, то и: «Бестелесная природа, приходя в телесное образование, приняла сочетание из вещества и вида или ни из того, ни из другого?» Если из вещества и вида, то, как бестелесна? А если ни из того, ни из другого, то, как пришла в телесное образование? Опять-таки: «Движение происходит в движении или не в движении?» Если в движении, то какое, в каком и каково их отличие друг от друга? И как то [движение] тоже не в движении? И появляется бесконечность: а если не в движении, как неподвижность охватит движение, и либо покой, сочетаясь с движением, не станет сам двигаться или движение не придет в неподвижность вместе с покоем? «Все творение, будучи выше созидания, было ли произведено неким действием или вообще не познается произведенным?» Ведь если оно не произведено, то почему его вообще называть творением? А если произведено, то почему говорится, что оно выше созидания? |
| В России это был век небывалого расцвета монашества, век свв. Сергия Радонежского, Стефана Пермского и всей Северной Фиваиды. Это был век освоения новых северо-восточных рубежей и миссионерского распространения Православия среди новых народов, вошедших в русскую сферу влияния, век бесчисленных переводов с греческого и развития литературного стиля «плетения словес». Это был век Епифания Премудрого, Феофана Грека и Андрея Рублева. Перечень этот можно было бы продолжать бесконечно долго, но, думается, пора перейти к некоторым обобщениям. XIV в. похоронил эпоху многоэтнических суперимперий. Будущее было за централизованными национальными государствами. Однако интересно отметить, как долго народы не хотели расстаться с мифом об империи, сделаться центром которой было мечтой практически каждого европейского государства, как восточного, так и западного, от Болгарии до Кастилии. В течение XIII-XIV вв. канонисты многих стран независимо друг от друга развивали принцип «translatio imperii». России этот процесс коснулся несколько позже - уже в XV в., в форме теории о Третьем Риме, которым сделалась Москва. Далее, XIV в. отмечен перемещением восточных границ христианства. На юге к концу века турки были уже полноправными хозяевами Балканского полуострова, и падение Константинополя стало только вопросом времени. Теперь уже Венгрия взяла на себя роль, которую в течение многих столетий играла Византия, - роль бастиона христианства против наступающего ислама. Но вместе с тем на Руси уже было указано новое направление распространения христианства - северо-восток. Это было началом долгого пути, в конце концов приведшего русских миссионеров на Аляску, в Китай и Японию. Однако главное значение XIV в., думается, в том, что в нем, после обращения румын, пруссов и литовцев, была установлена граница между восточным и западным христианством. Если до этого в Центральной и Восточной Европе все еще жили языческие племена, представлявшие натуральную почву для миссионерских усилий и политической экспансии как Запада, так и Востока, то теперь римо-католичество и Православие наконец столкнулись на всем протяжении Европы. Можно сказать, что новая история началась в XIV в., ибо все народы, принимающие в ней активное участие, именно тогда сделались нациями. И, несмотря на будущие перемещения и изменения политических границ, все эти нации сохранили свое лицо и религиозную и культурную идентичность, обретенную ими в XIV в. |
| По справедливому замечанию Д.С.Лихачёва (и не его одного), функцию Ренессанса взяло на себя в восточнославянских землях барокко, которое на Западе пришло на смену Ренессансу. Так проявилось своеобразие культурного развития России в XVII веке. В литературу стиль барокко был внедрён прежде всего усилиями Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина. «Витиеватость стиля, «плетение словес», любовь к контрастам, формальные увлечения, идея «суеты сует» всего существующего, хронологическая поучительность» 24 — вот те общие черты барокко, которые Д.С.Лихачёв связывает с творчеством названных поэтов. Среди них выделяется прежде всего имя Симеона Полоцкого (1629-1680), хотя, должно признать, оно принадлежит в большей степени истории Церкви, нежели литературе, — поэтому достаточно ограничиться общей характеристикой его творчества, данной Д.С.Лихачёвым: «Симеон Полоцкий стремился воспроизвести в своих стихах различные понятия и представления. Он логизовал поэзию, сближал её с наукой и облекал морализированием. Сборники его стихов напоминают обширные энциклопедические словари. Он сообщает читателю различные «сведения». Стремление к описанию и рассказу доминирует над всем. В стихи включаются сюжеты исторические, житийные, апокрифические, мифологические, сказочные, басенные и прочие. Орнаментальность достигает пределов возможного, изображение мельчится, дробится в узорчатых извивах сюжета» 25 . Среди созданного Симеоном Полоцким выделяются его нравоучительные вирши, объединённые в сборнике «Вертоград многоцветный», а также стихотворное переложение Псалтири — по сути, именно Симеон стал основоположником традиции поэтического переложения текстов Священного Писания в новой русской литературе. Архаизированный стиль поэзии Симеона Полоцкого, смесь русского и церковнославянского языков с добавлением украинизмов и белоруссизмов, делает поэзию известного церковного просветителя неудобочитаемой. Все особенности русской жизни, все происходившие в ней в XVII веке процессы, отображённые литературой, подготовили и создали в сфере культуры благоприятные условия для коренного переустройства, какое вознамерился совершить и совершил царь Пётр в общественном и политическом бытии. |
| — На Ваш взгляд, в чем разница между житием и жизнеописанием? И нужно ли сейчас писать жития мучеников ХХ века? Может быть, сегодня наиболее актуальны именно жизнеописания, чтобы информация в них была более доступна и понятна современникам? — Разницу между житием и жизнеописанием я вижу только в том, что в одном случае описание касается жизни прославленного святого, в другом — исторического деятеля. У них разные жизненные приоритеты. Современный человек иногда полагает, что житие — это некий жанр, насыщенный красивыми формулировками, должными как-то особенно отобразить благочестие подвижника. Считается, что писать «житие» — это писать нарочито витиевато, что это плетение словес, безразлично, есть ли за ними реальная жизнь и факты или так пишется потому, что таковы правила жанра. Еще можно понять такой подход, когда автора жития отделяют от самих событий столетия, он не знает подробностей, иногда не вполне может уловить их последовательность, и для него вполне естественно на первое место выступает нравственная, религиозная сторона жизни святого. Скудные, ограниченные сведения для него могут стать поводом для религиозной и нравственной проповеди, написанной в форме жития святого. Мы же не можем ради «красоты» искажать описание действительности недавних событий только потому, что так будто бы принято, или потому, что не хотим подъять труд ее изучения и вникнуть в происходившее. За каждым эпизодом жития должен стоять документ, причем достоверность его и изложенных в нем фактов должна быть всесторонне проанализирована еще до того, как эти факты представлены вниманию общества. Современное житие должно быть равно описанию события и само стать историческим документом, кроме фактической нагрузки, несущим еще и нагрузку нравственную, религиозную. Оно должно быть и историческим документом, и повествованием, которое дышит жизнью прошедших лет, что так высоко ценил в житиях В.О. Ключевский. Беседовал А. Реутский «Церковный вестник» /Патриархия.ru Календарь ← 7 апреля 2024 г. 7 января 2024 г. |
| Само познание возможно различным путем. Максим вовсе не отрицает методов «окружных наук», он признает пользу логики, пытается классифицировать термины и понятия; но высшим (не косвенным, а прямым) видом познания он считает непосредственное приобщение к истине, ощущение ее не одним лишь рассудком и даже разумом, а всем существом человека. Жить в истине, думать в истине, творить в истине, слиться с ней в одно целое – такова, по Греку, высшая цель мыслящего существа, но не всякому человеку она доступна, не спокойным созерцанием и комфортным житием она достигается. «Мысль от плоти обуздати» можно лишь ценой великого духовного напряжения, путем тяжких испытаний души и тела. Со всей силой испытал это Максим в пору своего заточения в Иосифо – Волоколамском монастыре. Брошенный в темную келью, которую скорее можно назвать одиночной камерой, он в слезах и муках находит единственное утешение – истину, ради которой можно перенести все. Углем на стене он пишет канон Параклиту, духу истины и утешителю (от Parakletos) «греческим языком параклит… словенским же призватель или утешитель наречетъся», – 113, 2, стлб. 879). Не часто можно найти в философской и околофилософской литературе столь возвышенный и искренний гимн Истине, подобный гимнографическому творению Максима (11, л. 701–711). «Иже свыше крепостию, изнемогшее печалию, утверди сердце мое и возбуди мысли моя», – взывает узник. «Прииди един ко единому, зане един есть яко же видиши», – умоляет страдающий в одиночестве инок, надеющийся на поддержку исстины, ради которой. он пострадал и которая приходит не в шумных сборищах, но является жаждущим ее наедине. Общение с истиной – глубоко интимный и сокровенный процесс. Грек наделяет Параклита возвышенными эпитетами: «премудрый, премощный, всесильный, неизменный, непреложный, неописанный, непостижимый, неведомый, неизследимый, неисчетно даровитый, преблагий… сам мудрость и источник мудрости». От него все блага познания: «…от тебе есть нам сматряти доброту небесную, солнечное течение, лунный круг, звездам украшение, и еже всих благосогласие и различное движение… от тебе есть нам разумети часовом изменение, пременение времен, пременения ветром, летом обхождения… ты подаеши нам земледелия, питания, художества законы, обычая, добродетели, жительства… премудрости же и силе премногая бездна, неисчетная и непостижимая, жизни же и безсмертию безмерная и неописанная пучина, разуму и смыслу неистощимое и неумаляемое сокровище, благости и милосердия всемирное и неистощаемое и неизнуряемое хранилище». Вдохновенно – поэтическим красноречием веет от этого панегирика, построенного по образцу гимнографических сочинений византийских «сладкопевцев». Это не просто изощренное «плетение словес», но красочные мазки вдохновенного художника, слова, вырисовывающего неописуемый образ Истины, неизмеримость которого нельзя выразить всем богатством развитой человеческой речи даже самого утонченного греческого и богатого оттенками славянского языков (см. 19, 221–249). |
|
|
