| Отсюда вытекает и принципиальная полисемия символов Св. Писания у Максима Исповедника , ибо она зависит, прежде всего, от способностей экзегета, его умозрительного дара. В трактате «Мистагогия», посвященном толкованию божественной Литургии преп. Максим специально подчеркивает ряд смысловых уровней в зависимости от субъекта восприятия, но на этом мы еще будем иметь возможность остановиться подробнее (Гл. 9). Здесь же достаточно показать, что Максим и применительно к Св. Писанию стоит на принципиальном утверждении полисемии словесного символа. Везде, где позволяет его творческое воображение в союзе с глубоким благочестием, он дает несколько значений одного и того же символа. Так, для выражения из псалма 59 «юдоль жилищ» он приводит по меньшей мере четыре смысла. Это и «нынешний мир», в котором отсутствует единомыслие и он подобен временной жизни в шатрах; это и «образы добродетелей, которые [Бог] премудро разделяет между научаемыми»; это и «церкви верующих народов», учрежденные самим Христом по всей Вселенной; наконец, «юдоль жилищ размеряет тот, кто объемлет [своим духовным] ведением телесный мир, словно юдоль жилищ» (In Ps. 59 ). В другом месте под юдолью Максим понимает просто плоть (Quaest. ad Thai. 48). Было бы неразумным пытаться проникнуть в Максимову логику выявления этих, как и множества других, смыслов библейских образов. У него, как и у большинства его предшественников александрийско-каппадокийских отцов, она часто принципиально алогична и основывается на личном мистико-ассоциативно-эстетическом опыте, который не поддается вербальной формализации. Их следует или принимать или не принимать, но обсуждать их бессмысленно, ибо они не рассчитаны на это. Смысл символов открывается экзегету часто сверхразумно (дается ему в некоем откровении), или, сказали бы мы теперь, – интуитивно (хотя понятие это хорошо было известно и отцам Церкви). Поэтому само узрение смысла в символе осознается Максимом как в общем-то принципиально «простое» дело, вроде бы и не требующее от экзегета особых интеллектуальных усилий, так как зависит не от них, а от созерцательного дара. Показательно для патристического эстетизма, пронизывающего всю византийскую культуру, что мысль об этом, как и большинство других своих идей, преп. Максим облекает в отнюдь не простую словесную форму, которую древние русичи назвали бы, пожалуй, «плетением словес»: «Слово Священного Писания благодаря возвышеннейшим умозрениям совлекает с себя [всю] телесную связь речений, облекших его, являясь словно в гласе хлада тонка ( 3Цар 19:12 ) зоркому уму и особенно [такому уму], который, совершенно оставив действия естества, может быть охвачен чувством простоты, открывающим слово » (Cap. theol. II 74). Подобное изощренное, предельно эстетизированное риторство характерно для всего стиля мышления великого Исповедника и особенно для его экзегезы. В завершение приведу несколько характерных примеров символической герменевтики Максима. |
| И ничто же возможе отлучити ю от любве Божия: ни слава мира сего, ни красота века сего, ни честь, ниже величество, но вся сия от юности преобидети нача, тако и сконча; и во уметы положи и до конца оплева, токмо единого Христа да приобрящет, и Того доброты выну и славы божественныя да насладится. Сице и Христос Сын Божий возлюби ю и венча святый верх главы ея светлым венцем правды, и достойну сотворил ю небесного своего чертога, и с мудрыми девами причте ю в царствии своем небеснем. Сын же ея, благоверный и великий князь Василий, такоже и той житие свое благочестно и мирно препроводил, и с миром ко Господу отъиде того же лета, месяца июля в 24 день. Бе бо смиренномудр и кроток, и милостив до конца, и во всем, ревнование житию родителема своима. О всем мире молятся и ходатайствуют о отечествии своем. Сия тебе моих словес плетения, о преподобная мати и богоблаженная великая княгиня Анно, приими е, яко дар любочестен, и аще точно твоему равноангельному иже во плоти житию буди благодарение Богу, того бо есть дар и от еговых велелепному Божества славы Его вся сия приносим, якоже и оная вдовица убогая, иже две цать принесый Богу в дар и свидетельствована бывши паче множества принесших. Аще ли что и недостаточно явися твоему богоугодному пребыванию, обаче по силе принесохом тебе, елико подаде благодать Святаго Духа. Кто бо может по достоинству изрещи ваше иже во плоти ангельское пребывание и еже многие труды и поты, пощение и воздержание, и слезы непрестанныя, смирение же и кротость, и любовь нелицемерную, еже и сами ангели удивишася невещественному вашему житию! Ты же молися, преподобная и богоблаженная великая княгиня Анно, о мне недостойнем ко Христу Богу, и достойна мя сотвори небесныя породы наследника быти и избавитися вечного осуждения, и твоими молитвами в настоящем сим житии сохранену быти от многоплетенного коварства вражия. Благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Ним же Отцу купно и Пресвятому и Животворящему Его Духу всяка слава и держава от всея твари, честь и поклонение, ныне и присно, и во веки веком. Аминь. |
| Потому богословие и преподало живущим на земле его (первого порядка) гимны, в которых священно открывается превосходство его высочайшего озарения» (СН VII 4). Подобный возвышенный, украшенный, причудливо развивающийся в бесконечном потоке «плетения словес» (как называли подобный стиль древние русичи) стиль вообще присущ Дионисию Ареопагиту , особенно когда он ведет речь о Боге, божественном, приближенном к божественной сфере. Описывая в эстетической терминологии духовный опыт приобщения к Богу, возведению к Нему, гармонизации с божественной сферой, автор «Ареопагитик» самой стилистикой текста, его художественной организацией возводит читателя в те сферы, которые описывает. В этом специфика эстетического опыта, и наш автор, кажется, хорошо это чувствует, активно использует в своих писаниях для усиления их духовно-эмоционального воздействия на читателя. От высшего чина небесной иерархии светозарное знание, принципы подражания и уподобления Богу, единению и гармонии с Ним передаются более низким иерархическим порядкам вплоть до земных (церковных) чинов. Сам Бог стремящихся к Нему по иерархической лестнице доводит «до единовидных и божественных жизни, состояния и энергии», т. е. приобретающих силу божественного священства. «И таким образом, воззрев на блаженное и богоначальное сияние Иисуса и священно, насколько возможно узреть, Его увидев, и просветившись от зрелища знанием, таинственным опытом освящаемые и освящающие, мы можем стать световидными и богодействующими, совершенными и совершенствующими» (ЕН II). Бог Троица открывается высшим чинам небесной иерархии в свете, сиянии, светозарных видениях; также и Иисус Христос открывается людям, достигшим определенного уровня иерархической готовности, соответствующей открытости к созерцанию, в световидных феноменах, которые суть особые неформализуемые знания и энергии. Таким образом, согласно автору «Ареопагитик» целью созданной Богом иерархии небесных и церковных чинов является передача божественного знания, т. е. откровение Себя, людям в формах, доступных их способностям восприятия, и возведение (anagoge) с помощью этого знания людей к Богу. |
| В лесковском «иконописном» фрагменте сохранён стиль русской агиографии во всей его чистоте и красоте, как он представлен у лучших писателей древней Руси – Нестора, Епифания Премудрого, Пахомия Логофета. Богатство словесной культуры, развитая риторика, пышно изукрашенное «плетение словес» и – главное – «нравственная серьёзность перед лицом красоты». На это последнее свойство русской литературы и искусства указывал С.С. Аверинцев: «праведность Андрея Рублёва совершенно неотделима от сверхличной святости иконописания как такового. Чтобы красоте можно было поверить, это должна быть особая красота. Потворство чувственности и культ самоцельного артистизма исключены». Исследователь считает, что старинное слово «благообразие» выражает «идею красоты как святости и святости как красоты» . Известно, что «изограф Севастьян» в «Запечатленном Ангеле» во многом списан с «художного мужа» Никиты Савостьяновича Рачейскова, с которым был дружен Лесков. Сыну писателя запомнилась прежде всего духовность в колоритном облике мастера-иконописца. Он настолько был «растворён» в божественном искусстве, что и внешностью своей напоминал древнее художество: «был стилен с головы до пят. Весь Строганова письма. Высок, фигурой суховат, в чёрном армячке почти до полу, застёгнут под-душу, русские сапоги со скрипом. Картина! За работой весь внимание и благоговейная поглощённость в созидании Деисусов, Спасов, Ангелов, «воев небесных» и многоразличных «во имя». лик постный, тихий, нос прямой и тонкий, тёмные волосы серебром тронуты и на прямой пробор в обе стороны положены; будто и строг, а взглядом благостен. Речь степенная, негромкая, немногословная, но внятная и в разуме растворённая. Во всём образе – духовен!». Герои «Запечатленного Ангела» отправляются в долгий путь на поиски настоящего «изографа», потому что светские художники «изучены представлять то, что в теле земного, животолюбивого человека содержится, а в священной русской иконописи изображается тип лица небожительный, насчёт коего материальный человек даже истового воображения иметь не может». На глазах «дивозрителей» «талантствует» «мудрый изограф», творя рождественские иконы, которые он надписал удивительным словом «Доброчадие» , тем самым как бы призывая всех быть «добрыми чадами» своего Небесного Отца. |
| 1135 Происхождению этих двух идей – девства и жития, обособленного от людей, – посвятил свою недавнюю книгу отец Григорий (Лурье). См.: Лурье В. М. Призвание Авраама... Особ. с. 12–16. 1136 Ср. о Христе: Μιμονται ο κατ Χριστν ζντες τν ν σαρκ πολιτεαν ατο (277С). И напротив, христианский подвижник нередко описывается как σαρκος. См. о Паламе у Филофея: ε τις σαρκος (PG. 151. 568A); у Нила: σπερ σαρκς τις (Ibid. 661С). 1138 Θε μν ζν, Θεν μνον ρν, Θεν τρυφν οκεαν ποιομενος. Заметим, что слово τ ρυφ часто выступает у Паламы в негативных контекстах, означая «пресыщение», «роскошь». Вот один пример: Τ δ τν κατασεσαρκομνων [ Быт.6:3 ] ργον; ο γαστριμαργα κα μθη κα τρυφ, κα τ κ τοτων κακ; (Hom. 6//85Β). Τρυφ здесь означает «пресыщение». 1139 Ибо в случае св. Филофея и Нила агиограф и энкомиаст – одно лицо. Да и какое житие не включает в свой состав непременной похвалы святому? Ценный опыт структуралистского изучения соответствующих тем на славянском материале XIV–XV вв. см.: Алиссандратос Ю. А. Следы патристических типов похвал в Житии Стефана Пермского//Древнерусская литература. Источниковедение/Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1984. С. 64–74; ср. на исихастском материале: Иванова-Константинова. Кл. Някои моменти на българо-византийските литературни врезки през XIV в. (Исихазмът и неговото проникване в България)//Старобългарска литература. 1971. Кн. 1. С. 209–242; специально об агиографии: с. 22 2–232. Хорошо известно, что так называемый стиль «плетения словес» был тесно связан с поздневизантийским и славянским исихазмом. 1141 S. Gregorii Nysseni De Vita Moysis. Liber II. 401 M. 17–18//Gregorii Nysseni Opera. Vol. VII. Pars 1. De Vita Moysis/Ed. H.Musurillo. Leiden, 1964. P. 112. Ср. о проблеме πκτασις: Polemis I. D. Theophanes of Nicaea. P. 107, где разбирается одно из аналогичных мест в творениях св. Григория Паламы . 1142 Cf. это же выражение πρ νθρωπον в Слове на Преображение Господне преп. Григория Синаита , где оно призвано охарактеризовать Воплощение Христа: «Бог стал человеком превышечеловеческим образом ( πρ νθρωπον)» [Saint Gregory the Sinaïte. Discourse on the Transfiguration... Σελ. 650.113–652.114). |
| Значительную часть этой исихастской литературы составляли полемические сочинения, и это было существенно для сербов, которые проживали на перекрестке юрисдикции Востока и Запада. В силу этого местоположения, важной составляющей сербской культуры второй половины XIV и первой половины XV века служило сопротивление латинскому духу; антилатинские настроения и движения играли большую и активную роль. Исихастское движение способствовало развитию и расцвету агиографической литературы. В стилистике этой литературы, описываемые личности начинают наделяться богатой внутренней жизнью; появляются попытки психологического истолкования, психологических наблюдений. Значительную роль начинают играть описания чувств. Хотя явления высокого стиля, так называемого «плетения словес», можно встретить уже и в литературе XIII века, однако в литературных памятниках XIV века и начала XV века огромное богатство словаря, образов, стилистических средств, свидетельствующее об эмоционально-художественном восприятии реальности, начинает целенаправленно подчиняться тому, чтобы привлечь все внимание к событию мистического переживания и усилить впечатление от события. Озаренность чувств и вдохновение красотой форм сочетаются с предчувствиями неволи, адских мук, неизбежного искупления грехов,. В эту эпоху страдание достигает небесной красоты, а боль путеводительствует к вечному свету. К середине XIV века под влиянием переводов и переписывания обильной духовной литературы происходят существенные изменения литературного языка во всех аспектах его, не только в лексике, но также и в грамматике, в орфографии. Усиленный поток новой литературы, а в особенности, монашеские сборники исихастского содержания, приносят новую богословскую терминологию, которая стимулирует сербских переводчиков к творению новых лексических форм. Еще несколько ранее, в начале XIV века, совершаются литургические реформы, началом которых послужил перевод «Иерусалимского типика». Богослужебные тексты перерабатываются, пополняются за счет новых переводов, и это все приводит к заметному обогащению литургической жизни. |
| Чесо ради тако сей блаженный отец достоин явися сему похвалных словес плетению? Яве, яко за правыя веры содержание и за всекрепкое его о ней всеусердное подвизание, еще и за теплое его к Богу трудоподвизание. Его же всечестнейшее к Богу усердие всемь явленно показася. Его же добродетелныя подвиги всем знатны явишася. Его же всетеплыя молитвы всем видимы и зримы показашася. Киих ради всеблаженных его подвигов всемогий Бог, увеличив, прослави его, по реченному: «Славящыя мя Како всеблаженный сей отец, яки некий крепкий адамант 2932 , биемь бе от сопротивного врага – и не одолевашеся! Како от гонительствующых гоним бе, семо и овамо скиташеся, место местом – и не изменяшеся! Како, аки Финеес, по древнемь благочестии ревновав, сразися со оным законопреступным иереем и многое – и не испаде 2933 . Темже лукавый сопротивоборец киих вихров гонителных на сего крепкаго подвижника не нанесе, которых бурей воздушных на его душевный корабль не направи, которых волн к сему крепкому каменю не прирази! – Поколебати же Корнилиеву душю отнюд не возможе, по писанному: «Праведник, яко лев, Чим тако чюдный отец укрепися, сице твердо благочестие опасно блюдяше? Яве, яко всекрепкою верою к Богу. Что тако упователна его яви? Явленно, яко твердая его к Создателю надежда. Киих ради всепреизрядных имств 2934 чюдень блаженный показася зело? Явственно есть, яко за превозженную его любовь к Богу и ко искреннему и за прочих евангельских добродетелей: мужества, мудрости, целомудрия истинны и исполнение, имиже всеблаженный отец, яко предрагими маргаритами, украсися, благоугоден сосуд Богу показася. Но когда сей отец преизящный чюдотворец Богу явися? Зело явственно есть, яко в самое время зимы, в самое последнее скончание веков, в то время, еже тайнозрителный Богослов виде зверя из земли исходяща и имеюща два имиже, яко изостренными копии, вся российския правоверныя концы избоде. Его же лютость вся российския страны в нечестие его плени. Его же ярость вся московския пределы всегорестно новопреданием наполни и во всю Россию спешно устремися. Тогда, тогда всепреизрядный сей борец показася, егда уже число лет 666 антихристовых исполнишася, тогда всехрабро оболився 2935 в сщит 2936 , яко веру, в шлем, яко надежду, во броня, яко в добродетели, изыде братися противу пренеисчетных сих просыпанных по всей вселенней прутов 2937 , ихже и одолев, на землю поверже и быстропарно на небесныя круги взыде, по реченному: «Многия подвижником предлежат венцы |
| Слагаясь в тесной зависимости от греческого, риторически развитого и украшенного, жития (образец – Симеон Метафраст Х века), русская агиография, быть может, лучшие свои плоды принесла на Киевском юге. Немногочисленные, правда, памятники домонгольской поры с пышной словесной культурой соединяют богатство конкретного дееписания, отчетливость личной характеристики. Первые всходы житийной литературы на севере до и после монгольского погрома имеют совсем иной характер: это краткие, бедные и риторикой и фактическими подробностями записи – скорее канва для будущих сказаний, нежели готовые жития. В. О. Ключевский высказал предположение о связи этих памятников с кондаком шестой песни канона, за которой читается житие святого в канун его памяти. Во всяком случае, мнение о народном происхождении древнейших северно-русских житий (Некрасов, отчасти уже Шевырев) давно оставлено. Народность языка некоторых житий – вторичное явление, продукт литературного упадка. С начала XV века Епифаний и серб Пахомий создают и в северной Руси новую школу – несомненно, под греческими и юго-славянскими влияниями – школу искусственно изукрашенного, пространного жития. Ими – особенно Пахомием – создается устойчивый литературный канон, пышное " плетение словес " , подражать которому стремятся русские книжники до конца XVII века. В эпоху Макария, когда переделывалось множество древних неискусных житийных записей, творения Пахомия вносились в Четьи Минеи в неприкосновенности. Огромное большинство этих агиографических памятников находится в строгой зависимости от своих образцов. Есть жития почти целиком списанные с древнейших; другие развивают общие места, воздерживаясь от точных биографических данных. Так поневоле поступают агиографы, отделенные от святого длительным промежутком времени – иногда столетиями, когда и народное предание иссякает. Но здесь действует и общий закон агиографического стиля, подобный закону иконописи: он требует подчинения частного общему, растворения человеческого лица в небесном прославленном лике. |
| О Макарии Синаите известно немногое. Он был уроженцем Дамаска и не позднее 1223 г. стал архиепископом Синайской горы . Дата его смерти известна с точностью до дня — 16 декабря 1252 г. Архиеп. Макарий был весьма почитаемым иерархом и, вероятно, какое-то время после смерти почитался на Синае как местный святой . Его трактат, хотя и озаглавлен в русском переводе «О посте на сырной седмице» , в действительности посвящен несколько более широкой проблематике. Макарий рассматривает два тесно связанных между собой вопроса: 1) о практике строгого поста на сырной седмице, которой в XIII в. следовали еще и некоторые православные, в частности, в Египте; 2) о посте в седмицу мытаря и фарисея: пятидневном посте Арачаворк (букв. «предваряющий») у армян и трехдневном «ниневийском» посте у яковитов. Трактат «О посте на сырной седмице» интересен тем, что, будучи по своему содержанию историко-каноническим, он содержит в себе и весьма ценный догматический материал. Одна из частей трактата (композиционно сочинение четко делится на шесть частей) представляет собой исповедание веры Макария Синаита, безусловно, заслуживающее самого пристального внимания. Таким образом, трактат предоставляет возможность составить достаточно целостное представление о его авторе. Историко-каноническая часть позволяет дать общую характеристику Макария как церковного писателя, а исповедание веры — оценить его как догматиста. Историко-каноническая часть трактата Достаточно хотя бы один раз прочитать трактат Макария, чтобы убедиться в том, что его автор искушен в литературных трудах. Текст трактата хорошо структурирован, автор твердо придерживается основной линии повествования. Пишет Макарий достаточно кратко и по существу, у него практически не встречаются такие характерные для средневековых авторов особенности, как, например, повторы, неоправданные отклонения от основной мысли, высокопарное, но малосодержательное «плетение словес». 1. Исторические представления Макария сильно мифологизированы. Это хорошо видно на примерах двух подробно рассматриваемых в трактате исторических сюжетов — установления практики строгого поста на сырной седмице при императоре Ираклии и в особенности обстоятельства отпадения Армянской Церкви от вселенского православия. Очевидно, в обоих случаях он сильно зависит от своих источников. В первом случае главным источником, несомненно, служит «История» Евтихия Александрийского (+ 940 г.) . Труднее сказать, откуда черпал Макарий свои познания по истории Армянской Церкви. Он прямо говорит, что опирается на какие-то православные источники («наши книги свидетельствуют» ), но не называет их . Присутствуют в исторической части трактата и очевидные анахронизмы. Так, в повествовании о событиях V в. неожиданно «всплывает» Севир Антиохийский, а среди народов, которые уже в V столетии совершали литургию на родном языке, упоминаются русы (fol. 162v). |
| Из литературных трудов преп. Нестора мы знаем: 1) Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба, 2) Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского и 3) Летопись. Главнейший труд – Житие Феодосия Печерского , составленное в промежуток времени между 1077 и 1088 годами: оно одно может дать некоторую точку опоры в суждениях о Несторе, как писателе. Пользуясь большой популярностью в древнерусской письменности, Житие преп. Феодосия имеет довольно сложную литературную историю, которую можно проследить при более или менее внимательном отношении к различным редакциям Киево-Печерского Патерика, в составе которого это Житие издавна занимает очень видное и почетное место. Как литературное произведение, Несторово Житие обладает значительными достоинствами и ясно говорит, о большой начитанности и выдающейся образованности автора: хороший язык (выдержанный церковно-славянский стиль), толковое и по местам занимательное изложение, сравнительно немного того «добрословия» и «плетения словес», которыми так изобилуют позднейшие (северорусские) жития. Древнейший список Жития Феодосия дошел до нас в так называемом Успенском Сборнике XII в. По этой рукописи, хранящейся теперь в Московск. Синод. библ., Житие издавалось три раза: Бодянским («Чтения в Общ. ист. и др. р.» 1858, III). А. Подовым («Чтения в Общ. ист. и др. р.» 1879, I) и A. А. Шахматовым и ?. А. Лавровым («Чтения в Общ. ист. и др. р.» 1899 г. и отд.: Сборник XII в. Моск. Успенск. Собора. Вып. I). Раньше Жития преп. Феодория Печерского Нестором составлено (вскоре после 1079 г.) Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба, стоящее совершенно независимо от других апологических памятников, посвященных свв. Борису и Глебу. В историко-литературном отношении Чтение стоит ниже Жития: в нем больше общих мест и таких подробностей, которые не имеют прямого отношения к делу, больше бесцветности и шаблонности в характеристиках; заметно пренебрежительное отношение к собственным именам и хронологическим датам, как не прибавляющим назидания; отсутствие в содержании историко-бытового материала. Указанные недостатки объясняются отчасти авторскою неопытностью начинающего Нестора, а отчасти тем, что самый предмет второго сочинения был гораздо интереснее и ближе нашему автору, как иноку Печерского монастыря, чем предмет первого. Древнейший список Несторова Чтения о Борисе и Глебе относится к первой половине XIV в.: это – так называемый Сильвестровский Сборник Московской Типографской библиотеки. По этому списку Чтение издано три раза: Бодянским («Чтения в Общ. ист. и др. рос.» 1859, I), Срезневский («Сказания о свв. Борисе и Глебе». Спб. 1860) и Абрамовичем (в «Памятниках древнерусской литературы». Вып. 2-й). Большою известностью Чтение не пользовалось, как можно видеть из того, что оно дошло до нас в сравнительно ограниченном количестве списков и не повлияло на другие аналогичные памятники. |
|
|
