| Еще при жизни Льва V, один из непосредственных преемников Крума, Омуртаг — «одна из самых выдающихся фигур ранней истории Болгарии», заключил с Византией мирное соглашение по меньшей мере на тридцать лет, одним из главных условий которого было определение границы между двумя государствами во Фракии. Следы этой границы в виде остатков земляных окопов сохранились до наших дней. После заключения мира с болгарами, Лев V отстроил разоренные города Фракии и Македонии. При нем же была возведена в столице новая стена для лучшей защиты города против возможных в будущем болгарских нападений. После этого в болгарско-византийских отношениях не было никаких выдающихся событий до начала пятидесятых годов IX века, когда болгарский престол перешел в руки Бориса (Богориса, 852—889), с именем которого соединяется известие об обращении Болгарии в христианство. Христианство было известно в Болгарии еще задолго до Бориса, главным образом благодаря христианским византийским пленным, захваченным болгарами во время войн с империей. Языческие болгарские ханы сурово преследовали «совращенных и совратителей». По словам Ф. И. Успенского, «нет сомнения, что христианство в Болгарии стало распространяться весьма рано... даже в VIII веке при дворе князей были христиане. Борьбой между христианской и языческой партией объясняются многие смуты, в болгарской истории и частая смена ханов ». Обращение Бориса в христианство обусловливалось преимущественно политическими условиями страны, которые заставляли его искать теснейшего сближения с Византией. Греческое духовенство отправилось в Болгарию для проповеди христианства. Около 864 года царь Борис принял христианскую веру с наречением во святом крещении Михаилом; за ним крестились и его подданные. Непосредственное участие в деле обращения Бориса знаменитых братьев, славянских первоучителей свв. Кирилла и Мефодия не подтверждается достоверными свидетельствами. Итак, Болгария получила крещение из рук византийского духовенства, что для увеличения влияния империи на Балканском полуострове имело немаловажное значение. Борис, однако, видя, что Византия не соглашается дать болгарской церкви полной независимости и хочет сохранить за собой право на руководство духовной жизнью Болгарии, а также опасаясь попасть одновременно и в политическое подчинение империи, решил искать церковного союза с Римом и отправил к папе Николаю I посольство с просьбой прислать латинских священников. Папа с радостью отозвался на эту просьбу. Присланные латинские епископы и священники явились в Болгарию, откуда греческое духовенство было изгнано. Однако торжество папы было непродолжительным: Болгария снова обратилась к греческой церкви. Последнее событие относится уже ко времени Македонской династии. |
| Так, ему хочется показать, что Фотий был честолюбец и движимый этой страстью низложил Игнатия и сам занял его место, а в то же время приводит два его послания к папе Николаю, в котором ново – поставленный патриарх слезно жалуется на насильственное отторжение его от мирных занятий наукою и на невольное занятое им не соответствующего его силам поста. Хочет автор представить Фотия гонителем, или, по крайней мере, недоброжелателем изгнанного Игнатия, и в то же время представляет нового патриарха умоляющим Варду, собственно низложившего Игнатия, о пощаде неповинного страдальца и ему преданных. Сочинитель желает выставить Фотия льстецом, и, не смотря на то, представляет его публично обличающим императора в преступном, убийственном занятой престола; хочет выставить его лицемером и малодушным, а по представляемым документам уничижаемый является глубоко, искренно убежденным героем веры, непреклонно стоящим за свои убеждения и готовым до смерти пострадать за правоту своего дела. Но не продолжаем указаний на эти самопререкания до конца, а скажем кратко: сочинитель думал забросать грязью золото, а оно все – таки сияет. Сочинитель видел в приводимых им источниках все достоинство и превосходство патриарха, но, в угождение папству и своему предубеждению, должен был по возможности скрывать доблести Фотия, извращать факты из его жизни и измышлять ему различные недостатки. К таковому же взгляду по прочтении одного только тома, на другой год по выходе его, пришел и покойный Н. И. Костомаров , который в отзыве своем, помещенном в «Вестнике Европы» 1868, т. I, стр. 631, так говорит о произведении Гергенритера: «При всех достоинствах сочинения, писателю мешает пристрастное, предвзятое убеждение в пользу папизма и предубеждения против враждебной стороны. Обставившись источниками, которые исключительно держатся противного взгляда на Фотия и на его партою, Гергенретер, хотя нередко и сознает их неверность, но также нередко поддается соблазну доверять им тогда, когда некоторые из них через – чур даже бросаются в глаза своею недобросовестностью. |
| Надобно думать, что и вся служба в честь Мефодия принадлежит преемнику его Фотию и что есть много и других стихир его сочинения, только не обозначенных его именем. К. Остальные произведения Фотия. Кром означенных доселе произведений Фотия, как несомненно и вполне ему принадлежащих в разных историях литературы и библиографиях значатся под его также именем или отрывки его сочинений, как отдельные его труды, или сочинения, вовсе ему не принадлежащие, или такие, происхождение которых сомнительно. Не редко находимые в рукописях у разных лиц и в разных книгохранилищах под его именем отрывки или изречения из его Амфилохий, или писем, признавались отдельными его произведениями. Таковы: а) рассуждения de officio principis, – весьма часто являвшееся в печати исследование de septem synodis, небольшой отрывок de monachorum oratione и другие de sacrificiis, которые в рукописях и печати выдаются, как отдельны сочинения Фогие, а в действительности суть только отрывки из известного поучительного послания его к новообращенному болгарскому князю Михаилу. б) Напечатанное у Каве в виде отдельного сочинения Фотия disputatio compendiaria de Spiritu Sancto, которое есть только извлечение из второго окружного его послания. в) Часто встречающееся в рукописях и в печати simbolum fidei в значении отдельного сочинения, в действительности есть только извлечение из двух общительных писем, который Фотием, по вступлении своем на престол патриаршеский, отправлены были – одно к папе Николаю, а другое – к восточным патриархам. Второй из указанных разрядов, состоящий из сочинений, напрасно приписываемых Фотию, образовался на основании разных неверных указаний и ошибочных предположений. Таковы: a) Encomium S. Lucilliani Martyris, которое приписывается нашему Фотию, а в действительности есть дело другого Фотия, сосудохранителя и логофета. б) Первоначально, как кажется, написанное на латинском, а потом переведенное и на греческий сочинение: Brontoscopia sive toni truum observatio et consideratio ex l " hotio Romano juxta interpretationem verbalem Job. Laurentii Lydii, отысканное первоначально в одном ватиканском Кодексе, по суждению ученых, не имеет ни малейшего права на принадлежность Фотию, а по всей вероятности, приводимое Фотием в своей Библиотеке, или Мириобибле в сочинении Иоанна Лаврентия Филадельфийского de prognoscitis et teinpestatibus, было поводом к отнесению сочинения на счет Фотия. |
| Не хватит мне дня перечислять такие различия: но я думаю, что и названных довольно для людей благомысленных и тех, которым обличения больше любы, чем понимание. А что значит прическа и протяженность времени для принятия священства? Ибо образ жизни показывает мужа достойным священства даже до пострижения, даже если никто еще не возложил на него руку и не прочел молитву – а многих, гордящихся постригом, образ жизни, ускользнув, оставил пребывать со стрижкой. Ведь острижение волос есть знак жития, чистого от мертвых дел, соблюдающий же свою жизнь, насколько возможно, незапятнанной, даже если труба знака еще не возгласила, возвещая, что жизнь его чиста, тот для меня нисколько не ниже в добродетели, чем уже носящий этот знак. И мы говорим это не для того, чтобы похвалить сами себя, ни в коем случае – ведь мы равным образом несовершенны и в нравах, и в пострижении. И я настолько далек от того, чтобы говорить это про себя, что даже утверждаю, что для желающих насмехаться над нами разумнее нападать, исходя скорее из нравов, недостойных священства, нежели из пострижения. Посему это пишется не за нас, но за тех, кого мы называли и раньше, потому что когда хулят отцов, я боюсь не вступаться за них, ибо небольшая разница, молчать, при том что можно защищать, или [самому] начинать позорище; а заслужить обвинение в покушении на отца мерзко для самой природы. Итак, невиновны Тарасий и Никифор, которые показали свою жизнь достойной престола еще до пострижения. Не заслужит порицания и Амвросий 5 , и я хорошо знаю, что латинян лучше других устыдит Амвросий, бывший украшением латинской земли и сочинивший на латинском языке много душеполезного. Да и Нектарий 6 не подвергнется упрекам, ведь его епископское достоинство было подтверждено Вселенским Собором, и если кто-нибудь пытается его бранить, то делает подсудным скорее не его, а Собор. Хотя из них и тот, и другой не только пришел к епископскому совершенству из мирян, но и, принадлежа к непосвященным, одновременно удостоился дара крещения и архиерейской благодати. Если же никого из них никто, будь он даже во всем дерзок, не отваживается считать повинным, то и Тарасия, дядю нашего отца, и Никифора, достойного преемника его рода ( γνους) 7 , и престола, и нравов. Я умолчу сейчас о Богослове Григории и Фалассии Кесарийском, и о сонме прочих архиереев, которые, приняв предстоятельство над Церквами подобным же чином и последованием, оказались выше любой хулы и клеветы. |
| Он сам говорит: «Быть может удивятся, что мы касаемся подобного предмета с такою откровенностью. Мы ответим, что в эпоху, когда мы живем, надобно говорить открыто, без затаенных мыслей. Мы не понимаем сдержанности в отношении к заблуждению. Будучи снисходительными и благорасположенными к людям, которые обманываются, мы думаем, что повинуемся одному лишь истинному чувству любви, когда строго преследуем самое заблуждение, в которое они впадают. «Говорить истину – это самое лучшее доказательство любви к людям», – утверждает патриарх Фотий в письме к папе Николаю. Этому же правилу хочет следовать и наш писатель. 6 Во всяком случае, при своих исторических изысканиях и суждениях, о. Владимир всегда остается столько же искренним, сколько и объективным. Предпославши эти предварительные замечания, переходим к самому переводу сочинения о. Владимира Гетте . Путешествие ко святым местам в 1830 году. Часть II Иордан На следующее утро спешил я воспользоваться тишиною, которая тогда царствовала на берегах Иордана, часто тревожимых набегами Бедуинскими, чтобы посетить священную реку и Мертвое море прежде, нежели возникнут новые грабежи и беспокойства. Пять французских путешественников и два английских, которых я застал в Иерусалиме на обратном пути их из Египта, присоединились ко мне вместе с Г. Еропкиным, дотоле не видавшим Иордана. Несколько поклонников и монахов, греческих и русских, пешком устремились вслед за нами; даже, одна женщина русская пустилась позже нагонять нас по горам, но ее ограбили бедуины. Так сильно было общее рвение погрузиться в воды Иордана; ибо в течение десяти лет, от начала войны греческой, малочисленность поклонников не позволяла им посещать святой реки. В прежние годы до 10,000 богомольцев, всякого возраста и звания, разбивали шатры свои близ Иерихона, на третий день Пасхи, под предводительством драгомана патриаршего и самого Мусселима, который выезжал со стражей охранять их за условленную цену; но бедность духовенства лишила ныне поклонников столь утешительного странствия. |
| Радикальные меры, предложенные П. Д., не оказали заметного влияния на католическое каноническое право ( Olsen R. J. 2018). На Соборе в Риме (апр. 1051) П. Д. вступил в полемику с кард. Гумбертом о сакраментальных последствиях симонии. Гумберт приравнивал светскую инвеституру к симонии, к-рую рассматривал как ересь, а потому отрицал действенность таинств, совершённых «еретиками»-симонистами. П. Д. выступил против этой т. зр. в послании Генриху, архиеп. Равенны (1052; в 1061, очевидно, отправил папе Николаю II исправленный вариант; Petr. Damian. Ep. 40//Die Briefe. 1983-1993. Bd. 1. S. 384-509), известном как «Безвозмездная книга» (Liber gratissimus). Соглашаясь с оценкой симонии как одного из главных зол в церковной жизни, П. Д. придерживался мнения об объективной действенности таинств вне зависимости от морального облика конкретного клирика. По мнению нек-рых исследователей, позиция П. Д. была отчасти связана с тем, что рукоположивший его во пресвитера Гебхард, архиеп. Равеннский, впосл. был обвинен в симонии. В дальнейшем П. Д. полемизировал и с др. представителями радикального крыла реформаторов, в т. ч. с жившим во Флоренции еремитом Теузоном и монахами-валломброзианами ( Ranft. 2012. P. 158-169). C 60-х гг. XI в. одной из основных тем сочинений П. Д. становится борьба против антипапы Гонория II и его сторонников. В обращенном к антипапе своего рода открытом письме ( Petr. Damian. Ep. 89//Die Briefe. 1983-1993. Bd. 2. S. 531-572) содержится резкое осуждение личности и действий Гонория, главным мотивом к-рого объявляется неуемная алчность. К письму прилагалось «Соборное прение» (Disceptatio synodalis) - изложение воображаемого диспута между представителями кор. Генриха IV и Римской Церкви на предстоящем Соборе, призванном завершить схизму. Прибегая к исторической аргументации, П. Д. отстаивал тезис о примате папы Римского и правомерность декрета 1059 г. о порядке его выборов. В частности, П. Д. утверждал, что Константинов дар заключался в признании императором церковного главенства (principatum) папы, в уступке ему знаков имп. |
| gr. Monum. t. 1. р. 128). Есть в этом номоканоне и еще несколько статей, одобряющих служение литургий для искупления греха (см. стр. 268, 279, 438; pp. 1 16, 1 18, 139). В рукописи Кормчей Румянцевского Музея 233 есть “заповедь и уставы святых отец 300 и 18, иже в Никой” (л. 332). В этой статье, писанной польско-русским языком, читаем: “Буди ведомо... избавят от грехов 10 литургий за 4 месяца поста, за 8 месяцев поста 20 литургий, за 12 месяцев поста, т. е. за год, 30 литургий, 15 псалтирь, за псалтирь 5 сребреник, за литургию 2 динара... за 12 дней поста едина литургия, за день поста 56 “Отче наш” или 200 метаний, глаголя: “Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас”. Псалтирь 10 за лето поста, псалтирь за 2 литургии” (Смирнов. Материалы, стр. 159). Подобные же наставления с той же самой расценкой поста и литургий встречаем в рукописном требнике XV века Софийской библиотеки 838 (Алмазов, т. III, стр. 136), в рукописи Синодальной библиотеки 153 (Смирнов. Материалы, стр. 31), в “Златой Чепи” XVI века библиотеки Троицкой Лавры 214 и в Канонике XVI века той же Лавры 365, в Серпуховском сборнике 1645 года ( С. Смирнов . Материалы, стр. 157, 158, 164), в сборнике Синодальной библиотеки 321; л. 266 об. (Горский и Невоструев. Описание славянских рукописей, 11, 3. Москва, 1862, стр. 625), в рукописи Волоколамской библиотеки 566 л. 481 и л. 260 об., в епитимийнике Григоровича (Русская Историческая Библиотека, 7. 6, столб. 44 прим.), в “Заповеди и уставе святых отец 318”, изд. Ягичем (Starine, VI, 129). Приведенный нами перечень известных нам правил о замене епитимий служением литургий показывает, что правила эти были довольно распространенны. Вместо года поста можно отслужить 30 литургий, за другой год еще 30 литургий. “Тако росчести могут с молящимися” – прибавляют некоторые памятники (рукопись Волоколамской б-ки 576 л. 260 об. Алмазов. Т. III, стр. 136. Смирнов. Материалы, стр. 31). Действительно, отчасти мы можем видеть здесь отголосок все того же латинства. Известен факт сношений болгарской церкви с Римом во второй половине IX века, когда болгары обращались к папе Николаю 1, между прочим, с просьбой прислать им руководственную книгу для наложения покаяния, и папа такую книгу прислал (См. |
| Если своим литературным опусом Фотий хотел раздавить неотесанного варварского князька мудростью и великолепием восточной христианской традиции, то, наверное, он своего добился. Но все же, скорее всего, большая часть учености и диалектического мастерства великого патриарха были потрачены впустую: Борис довольно плохо знал греческий, а переводчик вряд ли мог перевести все это великолепие на пока еще неписьменный язык; да и интересовался болгарский князь прежде всего практическими вопросами о приложении новой религии в нравственной, социальной и политической областях. Но обо всем этом в Фотиевском послании ровно ничего не говорилось. Письмо совершенно не удовлетворило Бориса. В его стране были весьма сильны антивизантийские настроения, а греческое священство, теперь повсюду действовавшее в Болгарии, сочетало свою миссионерскую работу с политической лояльностью императору. Собственная дружина упрекала Бориса, что он сдался врагам. Поначалу Борис пришел к выводу, что для сохранения независимости своей страны и продолжения ее христианизации ему необходимо получить одобрение Византии на создание отдельной, предпочтительно автономной церковной организации в Болгарии. Борис знал о теории пентархии, которая в то время была повсеместно признана в Византии. Но у него постепенно начала вызревать идея создания шестого, болгарского патриархата. Однако византийцам даже в голову не могло прийти что-либо подобное, а Фотий в своем письме весьма многозначительно обходил молчанием все вопросы, связанные со статусом и организацией новой Болгарской Церкви. Получались своего рода ножницы: Борис через крещение добивался упрочения государственности, независимости своей страны, а Византия, наоборот, видела в крещении инструмент для включения Болгарии в сферу своего влияния. Разочаровавшись в планах получения церковной независимости и, по всей видимости, уязвленный отношением греков к себе как к дикому варвару, Борис принял решение возобновить свои прежние связи с Западом. Летом 866 г. он направил посольство Людвигу Немцу в Регенсбург, прося его прислать франкских миссионеров в Болгарию; одновременно с этим он направил посольство в Рим с просьбой к папе Николаю прислать ему патриарха и священников. Папа Николай I, пытавшийся утвердить духовную власть над всем христианским миром, с радостью ухватился за эту возможность восстановить свою юрисдикцию над местностью, отторгнутой у него византийцами в прошлом веке. |
| Как бы то ни было, только под влиянием обличений католицизма образовалась непримиримая ненависть русских к западным народам, произведшая застой государства и зарождение раскола. При изучении полемической литературы, направленной против латинян, необходимо коснуться главного источника ее, для уразумения подражательного характера ее. Самобытного в обличительных посланиях киевских митрополитов очень мало. Они были проводниками византийских мнений о католицизме, пользовались готовыми сочинениями, переводили и переделывали их. Главным пособием нашим полемистам в обличении католиков служили труды патр. Фотия и Михаила Керуллария. С IX до половины XI века (окончательного разделения Церквей) главным обличением латинян в византийской литературе служило окружное послание патр. Фотия, вместе с другими его полемическими сочинениями. Патриархи константинопольские обыкновенно рассылали по церквам его окружное послание. Относительно полемических сочинений Фотия необходимо заметить, что в них отличается существенное от несущественного, догмат от обряда. Так, в послании к папе Николаю Фотий писал: «есть постановления общие, которые все обязаны хранить, и постановления частные... Так, одним позволено брить бороду, другим – запрещено». При таком взгляде на дело, он в своих полемических сочинениях дает значение вопросам догматическим, а нарушение обрядности не считает делом слишком важным. В полемических сочинениях византийской литературы XI века видим иной характер. В различных трактатах, посланиях и сказаниях заметно смешение существенного с несущественным, догматов с обрядами. Таково послание патр. М. Керуллария к антиохийскому патр. Петру, имевшее особенную известность в Греции, в XI веке. Им-то преимущественно пользовались русские полемисты в борьбе с латинянами. Митрополиты из греков руководствовались подлинником, а русские проповедники – славянским переводом, с дополнениями и изменениями. Они также пользовались сочинением Керуллария: «о фрязех и прочих латинянах», делая в нем опущения и вставки. |
| Впрочем, через несколько дней подозрительный султан по совету своих сановников казнил Луку Нотараса вместе с двумя его сыновьями. Желая поддержать дух детей, идущих на казнь, Нотарас обратился к ним со словами: «Вчера вы видели все потери, которые мы понесли в этот роковой день. Слава дивная, которую мы имели в этом великом городе, а через него и во всех странах, населенных христианами, – все погибло. В этот час у нас ничего не осталось, кроме жизни. Но и она не будет бесконечной, и рано или поздно мы все умрем. Где наш император? Разве он не погиб вчера? Где мой сват? Где протостратор Палеолог и двое его сыновей? Разве они не пали вчера в бою? Во имя Распятого за нас, умершего и воскресшего, умрем и мы, дабы с Ним вкусить и блага Его». Даже в последний час Нотарас не утратил присущего ему мужества. Единственная просьба отца к палачам заключалась в том, чтобы умереть после юношей, которых он хотел ободрить перед смертью. Не правда ли, очень напоминает картину убиения императора святого Маврикия и его детей? Затем обезглавили еще 9 высших сановников Византийской империи. Правда, вскоре султан пожалел о содеянном поступке и даже приказал казнить нескольких своих советников, предложивших ему умертвить греков. Больше всех повезло Геннадию Схолларию (1454–1456), которого разыскали, представили султану, а тот приказал избрать его в Константинопольские патриархи. Интронизация Геннадия произойдет 6 января 1454 г. 997 21 июня 1453 г. Мехмед II оставил опустошенный и нищий город, отправившись в свою столицу в Адрианополь. Ему даже стало жалко этой разрушенной красоты и величия: «Какой город отдали мы на разрушение и разграбление!» – сквозь слезы прошептал он 998 . А чуть ранее, 9 июня 1453 г., на остров Крит прибыли три корабля из Константинополя, привезшие весть о кончине великой Империи. Срочно последовало сообщение в Венецию, и вскоре весь христианский мир узнал о страшной катастрофе. Европа была подавлена, повсеместно царила паника и растерянность. Один корреспондент так описывал папе Николаю V свое состояние: «Что может быть ужаснее тех новостей, чем те, которые пришли к нам по поводу Константинополя. Мои руки дрожат, даже когда я пишу, моя душа потрясена». Но реакция реакции – рознь. Например, Венецианский совет принял решение направить к Мехмеду II посла с уведомлением о нерушимости ранее заключенного с ним торгового договора. «Замечательно», что по решению Совета все имущество византийцев-эмигрантов, доставленных в Венецию, включая одежду, подлежало конфискации в пользу Республики (!) – венецианцы стремились любыми способами возместить свой ущерб от взятия Константинополя. Почти аналогичную позицию заняла Генуя, опасавшаяся потери своих торговых путей и неизбежных убытков 999 . |
|
|
