| – Сейчас поймете. И – шрапнельку в сторону, готовьте береговые орудия, двадцатидюймовые… Настоящая фамилия его – Фунфыриков. Актер. А фамилия точно из Гоголя, не правда ли? Уж не знаю, кто и как его наградил, но – Фунфыриков, на самом деле. Сволочная спившаяся морда, но спившаяся как бы не окончательно. Термин «спившаяся морда» не терпит рядом с собой никаких «как бы», но в данном случае – исключение, как исключение его фамилия. Играл эпизодические роли, в основном алкоголиков, и как играл! Очень специфическая морда лица… загримировать можно под кого угодно – от князя Мышкина до Квазимодо. А он, как мастер, вытянет и Мышкина и Квазимодо. Карьера не состоялась по причине крайнего сволочизма характера, пьянства и плюс – патологический бабник. Все три качества он и должен был продемонстрировать в «Яре» в позапрошлое Благовещенье. Судя по вашей реакции, продемонстрировал блестяще. Главная трудность в подготовке была в том, что память, подлец, почти всю пропил, а памяти надо было много. Все фотографии, кто за столом с ним будет, ему показали, вроде запомнил, а после пяти стопок (на репетиции) начал путать, мерзавец. Правда, на самом спектакле до тридцатой стопки держался, путать начал после тридцать пятой, когда уже невменяем стал. Ну, «по сценарию», оно так и предполагалось. Вы его, видимо, где-то на двадцать пятой застали, как раз тогда ему врать про Царицу положено было, кондиция позволяла. Вообще-то, его память, когда не пропита была – это же сто Цезарей! Сначала, на предварительной беседе, ерепенился: мол, про Царицу слова плохого не скажу. Перестал ерепениться, когда я перед ним на стол мешок денег вывалил – всегда решающий аргумент против любой ерепенистости. Он, оказывается, в тринадцатом, на Романовских торжествах в Москве (он москвич) на каком-то приеме «Боже, Царя храни!» солировал. Бас у него, да еще какой!.. талантами не обижен. Ну и Царице тогда особо глянулся, может и оттого, что в самом деле похож на того персонажа, которого в моей пьесе в «Яре» играл. Она ему медальончик серебряный подарила со своим изображением и лично собой связанный шарфик темно-синей шерсти. И, доложу вам, здорово связан! Царица, тире, мастерица, ха-ха-ха!.. А ободочки к шарфику кто-то из Царевен вязал, и на шарфике буковки белые, вязанные – клеймо фамильное: «О.Т.М.А.» – Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. У меня с этим клеймом тоже вещица имеется, в Ливадии в двенадцатом на благотворительном базаре покупал, у Царицы покупал! – хозяин кабинета развел руки в стороны и рассмеялся. Что творилось с полковником по мере пояснения – он видел, и это его еще более раззадоривало. – Салфеточка с вышивкой всегда при мне. Оч-чень ценю и оч-чень храню, ха-ха-ха! А тот медальончик Царицын и шарфик всегда при нем были, то бишь, при актерике Фунфырикове; чего он только не пропил, своего и чужого, а эти подарочки хранил, держался. |
| Теперь опекун навещал меня каждый день. Примерно через неделю с небольшим я уже могла бродить по нашим комнатам и подолгу разговаривать с Адой из-за оконной занавески. Однако я ни разу ее не видела, — у меня не хватало духу взглянуть на ее милое личико, хоть я легко могла бы смотреть на нее, когда знала, что она не видит меня. В назначенный день приехала мисс Флайт. Бедная старушка вбежала в мою комнату, совершенно позабыв о своем всегдашнем старании держаться чопорно, и с криком, вырвавшимся из глубины души, бросилась мне на шею, твердя: «Дорогая моя Фиц-Джарндис!»; а поцеловала она меня раз двадцать, не меньше. — Ах, боже мой! — проговорила она, сунув руку в ридикюль. — Я захватила с собой только документы, дорогая моя Фиц-Джарндис; вы не можете одолжить мне носовой платок? Чарли дала ей платок, и он очень пригодился доброй старушке, — она прижимала его к глазам обеими руками и целых десять минут плакала в три ручья. — Это от радости, дорогая моя Фиц-Джарндис, — поспешила она объяснить. — Вовсе не от горя. От радости видеть вас по-прежнему здоровой. От радости, что вы оказали мне честь принять меня. Вас, душечка моя, я люблю гораздо больше, чем канцлера. Впрочем, я продолжаю регулярно ходить в суд. Кстати, дорогая моя, насчет платка… Тут мисс Флайт взглянула на Чарли, которая выходила встречать ее на остановку почтовой кареты. Чарли посмотрела на меня с таким видом, словно ей не хотелось говорить на эту тему. — Оч-чень правильно! — одобрила мисс Флайт. — Оч-чень тактично. Прекрасно! Чрезвычайно нескромно с млей стороны упоминать об этом, но, дорогая мисс Фиц-Джарндис, боюсь, что я иногда (это между нами, и сами вы не догадались бы) — что я иногда путаюсь, говорю немножко… бессвязно, знаете ли, — и мисс Флайт приложила палец ко лбу. — Только и всего. — А что же вы хотели сообщить мне? — спросила я с улыбкой, понимая, что ей хочется рассказать что-то. — Вы возбудили мое любопытство, и придется вам удовлетворить его. Мисс Флайт взглянула на Чарли, спрашивая ее совета в этом затруднительном случае, а Чарли проговорила: «Лучше уж скажите, сударыня», чем доставила безмерное удовольствие нашей гостье. |
| – Молодые люди, – заявил Ипполит Матвеевич выспренно, – позвольте вас поздравить, как говаривалось раньше, с законным браком. Очень, оч-чень приятно видеть таких молодых людей, как вы, которые, держась за руки, идут к достижению вечных идеалов. Очень, оч- чень приятно. Произнесши эту тираду, Ипполит Матвеевич пожал новобрачным руки, сел и, весьма довольный собою, продолжал чтение бумаг из скоросшивателя 2» 177 . «Красные похороны» Из всех трёх компонентов «коммунистической обрядности» – рождения, брака и смерти – атеистам труднее всего было как-то справиться с фактом смерти. Образ Божий, заложенный в каждом человеке, несёт на себе отпечаток райского дара личного бессмертия. Поэтому человек просто не может смириться с фактом собственной смерти. У православного человека ужас смерти преодолевается верой в бессмертие души и всеобщее воскресение, а что же было делать со смертью советским атеистам? Здесь можно проследить два подхода: фактическое отчаяние перед смертью, следствием которого является существование по принципу «один раз живём» и безразличное отношение к жизням других людей, или попытки создания позитивного отношения к смерти – человек умер, но дело его живёт. В практике создания новой гражданской обрядности примером «отчаянного» отношения к смерти может являться кампания по строительству первого в России крематория. В разгар изъятия и уничтожения святых мощей советской властью был издан специальный декрет о допустимости и даже предпочтительности кремации покойников, подписанный лично В.И. Лениным. В это же время Л.Д. Троцкий опубликовал статью, в которой предлагал лидерам революции подать пример и завещать сжечь свои трупы. Был объявлен конкурс на проект первого в республике крематория. Лозунг конкурса: «Крематорий – кафедра безбожия». И это в 1919 году! Казалось бы, разруха, гражданская война, внешнеполитические проблемы, – неужели советской власти нечем больше заняться? Но построение безбожного общества всегда являлось одной из первостепенных её задач. 1 июня 1920 года «постоянная комиссия Петросовета по постройке первого государственного крематориума и морга» направила в канцелярию Александро-Невской лавры предписание «немедленно приостановить работы на огородах ввиду необходимости приступить в течение ближайших дней к рытью котлована под фундамент первого государственного крематориума. Площадь постройки совпадает с местом всего огорода» 178 . Невероятными усилиями митрополит Вениамин (Казанский) и монастырская братия смогли отстоять не только огород, но и всю территорию лавры от кощунственного строительства. Работы были перенесены на Васильевский остров. |
| — Всех родственников до седьмого колена перечислил: и своих, и твоих, — не годимся… — Почему? — недоумевала мать. — Потому что русские! — раздраженно объяснил отец. — Тише ты, тише: разбудишь… — Где они были, когда шла война? Пятый Украинский фронт, Ташкентское направление?.. А теперь командуют: русским в музыку ходу нет… Такой было первая «картиночка». Затем мальчика приняли в обычную музыкальную школу. Дела его шли столь успешно, что за два года до выпуска преподавательница сказала: «Тебе здесь делать уже нечего». И на ближайшем концерте известной пианистки, с которой школьная преподавательница была в недальнем родстве, случалась вторая «картиночка», мало чем отличающаяся от первой. В антракте отрока привели в консерваторскую артистическую, он что-то сыграл, и пианистка удивлено промолвила: «Интересный мальчик, оч-чень интересный». Потом музыкантши остались поговорить, а ученик ждал за дверью. Концерт известной пианистки они не дослушали: преподавательница, выбежав из артистической, взяла его за руку и потащила по лестнице к выходу. — «Не наш», видите ли, «не наш», — разгневанно повторяла она. — Нельзя же зарывать талант в землю! Разве мальчик виноват, что родился русским? Батюшка сказал, что поначалу повторял эту строчку, словно стишок: «Разве мальчик виноват, что родился русским?». А потом забыл… Вскоре после этого разговора у нее возникли сложности на работе, пришлось оставить учеников и перейти в какую-то подмосковную школу. Музыкальная карьера «оч-чень интересного мальчика» завершилась. — Так кто же кого притеснял и зажимал? — простодушно смеялся батюшка. — Кто кому не давал ходу?.. На самом-то деле все наоборот!.. Рекомендуем 2 комментария Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1896 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: |
| День был прелестный, безоблачно-июньский. Столик у самого края. Внизу Ока. Солнце явно переходило уж к вечеру. За Окой стекла блестели в Ромодановском. Перемышльский большак подымался за понтонным мостом – уводил столетними березами к Козельску, Оптиной, Устам – странам для Глеба уже легендарным. Красавец в «Кукушке» был знаменит. Немало оставил здесь денег, все его знали и кланялись. «Человеки» увивались. Он заказал стерлядь кольчиком, утку, мороженое. Появилась и бутылка шампанского. – Поздравляю еще раз! Нынче в твоей жизни важный день. Продолжай, трудись, поддерживай наше доброе имя. Ну-тес… и будь счастливее нас. Да, счастливее. Глаза Красавца слегка затуманились. Но он сдержался. – Умнее нас ты просто обязан быть, это без всяких разговоров. Но желаю, чтобы именно счастливее. Красавец вдруг выпятил нижнюю губу, как раньше, в лице его что-то задрожало. «Ну-тес… да, разумеется…» Он как будто хотел что-то сказать более глубокомысленное, но не вышло. Можно было подумать, что просто сейчас он расплачется. На веранду вошла небольшая компания, стала рассаживаться за недалеким столом. – Батюшки мои, Анна Сергеевна! Петр Петрович! Красавец шумно поднялся, направился к соседям. Они пришли кстати. – Ручку! Анна Сергеевна, пожалуйте ручку! Глебово окончание празднуем. Оч-чень рад, оч-чень рад! Глеб привстал, поклонился было издали, но Красавец требовал уже его туда. Анна Сергеевна ласково кивала. – Глеб, идите, я хочу на вас посмотреть, какой вы в штатском! Глеб, мучительно смутившись, поцеловал тоненькую ее ручку. – Совсем взрослый! – Хоть куда! – Студентом скоро будете? Поздравляю! Глебу пожимали руку, незнакомая дама смеялась. Снисходительно улыбался член управы. Анна Сергеевна продолжала глядеть на него огромными сочувственными своими глазами. – И теперь уж в Москву? – Да, завтра уезжаю… – Вы счастливее нас. Москва, студенчество… Ну, во всяком случае я от души, от всей души вас приветствую. Господа, я хочу тоже выпить шампанского за здоровье будущего студента! Опять чокались. |
| Всё подготовлено к торжественному ужину! Бербенчук торжественно принимает рапорт, делает жест " вольно! " , проходит вперёд, озирает зеркало. Бербенчук Роскошный стол... Скота (выразительно) не резали? Майков Оставил жить! Бербенчук И не обидели гражданских? Майков Таковых не обнаружено! Бербенчук (оглядываясь на Гриднева) Ну что ж, я полагаю, угощение заслужено? Гриднев Как говорил Суворов, то, что с бою взято, То свято. Бербенчук Прекрасно сказано. И кстати очень. Действительно, не взять добытое в бою как-то... обидно. Прошу знакомиться: контрразведки СМЕРШ уполномоченный! Начальник штаба! Майков Майков. Гриднев Гриднев. Здороваются за руку. Майков тянет его вперёд и проходит на авансцену между Анечкой и Глафирой, которая застыла с полотенцем и чайником в руках. Майков Я оч-чень рад! Я оч-чень рад! Гриднев Чему так рады вы? Майков Что будет полный штат! Вы можете поднять меня на смех, Но в штатах, как в штанах, - не выношу прорех. Уполномоченные СМЕРШ буквально есть у всех! За что же нет у нас? И вот прислали вас! Всех смершевцев - люблю! На ногу тесной дружбы! И на передний край катнуть и выпить первача! Теперь и я представлю - капитана медицинской службы Григорьеву - дивизиона нашего врача. Гриднев Приятно познакомиться. Как говорят - змея вкруг чаши? Анечка Вы очень милою остротой начали знакомство наше. Теряюсь только я: Где чаша, где змея. Чётко выстукивая каблуками, отходит к Ванину, знакомит его с Галиной у начала лестницы. Майков (фамильярно толкая Гриднева в бок) А звать тебя? Гриднев Владимир Николаич. Майков Вовка? Держи, я - Сашка! Гриднев Не пойму! Майков Да что ты брянским волком? Узнаешь! Я - такой! Есть? - мне не жалко, - на! (хлопает его по плечу) Пор-рядочек! Пойдёт у нас шикарно! Бербенчук Гм... Во-от... А это, значит... вот... моя жена Со мною следует по разрешению штабарма. Глафира (высвобождая одну руку и протягивая её как палку) Глафира Бербенчук! Гриднев (сдержанно здороваясь с Глафирой, Бербенчуку) Есть, говорите, разрешенье? Бербенчук Да, да. Я специально подавал прошенье. |
| – Кто сказал? – вертел головой Антон. – Да ну Двинская! – кипятилась Аглая. – Так прямо и говорит: “Это, говорит, наверное, исключительно интересный человек! Мне прямо, говорит, оч-чень, оч-чень хочется с ним познакомиться!” – С кем познакомиться? – Тьфу! Да у тебя в голове мозги или что? С тобой ей хочется познакомиться! С тобой! – Кому? – Господи!.. Ну Двинской! Артистке! Заслуженной! – Глашк! Погоди! – перебила Зинаида. – И Оля эта… она тоже хочет с ним познакомиться. Она так и сказала: “Это очень интересный человек!” – Нет, Зинка, ну что ты путаешь! Она “интересный” не говорила! – Ага! Верно, не говорила! Она сказала, что ты очень… этот… остроумный человек, и потом говорит: “Я тоже… это… я ужасно, с большим удовольствием с ним познакомлюсь”. Они из-за тебя какой-то салон даже открывать собираются! – Выставку, что ли!.. – Не… какой-то другой… светский какой-то. – Да ну вас! Дуры психованные! – вдруг обозлился Дудкин и ушел домой. Как видно, он подумал, что его разыгрывают. После этого девчонки, наверное, полчаса завывали у него под окном: “Анто-о-ошка! Ну на мину-у-уточку! Ну вы-ыйди!” Но Дудкин так и не вышел к ним. Зато после обеда он явился ко мне. Вид у него был серьезный, озабоченный. – Ты чего делаешь? Ты один? – Один. А что? – Так… Мы прошли в комнату. Насупив брови, Антон заложил руки за спину и уставился на меня исподлобья. – Слушай!.. Это правда, чего девчонки говорили? – Правда, – ответил я. Антошка еще больше насупился. – И значит, эта Двинская так и сказала, что я… ну, это… ну… остроумный? – Нет, Двинская сказала, что ты интересный человек. – Двинская? – Ага. А Оля сказала, что ты остроумный. Антошка присел на край дивана, подпер подбородок рукой. – Черт! А я думал, я просто так болтаю, безо всякого остроумия… – Он помолчал, потом взглянул на меня снизу вверх. – А по-твоему, я остроумный? Только честно! Я никогда над этим вопросом не задумывался, но из деликатности ответил: – По-моему, остроумный. – И значит, они познакомиться хотят? – Да. Я сам слышал. |
| Браш по-своему понимал все, что с ним происходит, и при случае попытался изложить доктору собственную теорию болезней, но, не сказав ничего вразумительного, закончил свое объяснение словами: «Ich sterbe, du stirbst, er, sie, es stirbt; wir sterben, ihr sterbet, sie sterben, Sie sterben» . В больнице впервые ему пришлось заполнить учетную карточку: имя, возраст, служебный адрес. Медсестра-регистратор написала в «Каулькинс и компанию» о том, что Браш находится у них на излечении. К нему тут же посыпались одно за другим письма из компании, но Браш оставлял их на своем столике даже не распечатав. До этого Брашу никогда еще не приходилось лежать в больнице; даже бывать там за всю свою жизнь ему случалось считанные разы. Но у него и на этот случай была своя теория, согласно которой опытные медсестры являлись не кем иным, как настоящими жрицами. Увидев или встретив медсестру, он кланялся ей и взирал на нее с глубочайшим почтением. Мисс Коллоквер, которую закрепили за Брашем, отличалась совершенной безукоризненностью в исполнении своих обязанностей, но она, казалось, совсем не имела склонности выполнять что-либо сверх этих обязанностей, хотя Браш ожидал от нее иного. Однажды она, облокотившись на ширму, за которой лежал Браш, вежливо спросила его: — Вы не спите? — Нет, — ответил Браш. — Там один очень хороший человек хочет поговорить с вами, — сказала она и поправила ему простыню. — Его зовут доктор Бави. Это наш священник из Первой Методистской церкви. Не хотели бы вы побеседовать с ним? Браш покачал головой: — Нет. — Вам будет очень интересно! Это оч-чень, оч-чень приятный человек! — продолжала она, нимало не смущаясь. — Позвольте, я немножечко поправлю вам… вот та-а-ак! — нараспев сказала она, слегка пригладив ему волосы неизвестно откуда появившейся у нее в руках щеткой для волос. — Теперь все в порядке. Вы у меня прямо как агнец! Золото вы мое! Входите, доктор Бави! Доктор Бави оказался пожилым бородатым человеком в сильно поношенном сюртуке; узкий черный галстук туго охватывал ворот его синей фланелевой рубашки. Он пришел сюда после длительного разговора с директором больницы. Браш уткнулся в подушку, прижав ее к лицу обеими руками. Лишь на мгновение он чуть поднял голову, чтобы взглянуть на вошедшего, но тут же опять спрятал лицо. — Что такое? Что с вами, мой мальчик? — ласково спросил доктор Бави, придвигая свой стул к кровати больного. |
| – Дорогие товарищи солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице передовой отряд всемирной пролетарской армии! Грабительская империалистическая война есть начало гражданской войны по всей Европе. Заря всемирной социалистической революции уже загорелась! Да здравствует социалистическая революция! Гиммер так и задрожал: как же он сам, в своих будничных хлопотах по российской революции, пропустил этот всеевропейский процесс? Как будто пламя поднесли к самому лицу: как? уже загорается и повсюду? Ош-ш-шеломительно! И как же это по-циммервальдски! Оч-чень, оч-чень… Но на этом речь и кончилась, никакие события тут не развернулись, Ленин и на копейку не оказал внимания Исполнительному Комитету (и Гиммера не заметил, не отличил) – а уже распахивали перед ним дальше те стеклянные двери – и он нёсся на парадное крыльцо, и дальше туда на площадь, под тысячные крики, несколько оркестров и прожекторы. Как комета пронёсся Ленин! Как комета! – и совершенно зачаровал Гиммера, и увлёк за собою в хвост, уже в самый последний хвост, позади всех, никакой речи, никакого приезда уже не свидетелем, а только литься, литься в самом конце процессии, – впрочем, на ту же Петербургскую сторону, где и сам жил. Но и от Троицкой площади Гиммер не повернул к себе на Карповку, а пошагал до самого дворца Кшесинской, сиявшего огнями, даже снаружи иллюминованного и со многими красными знамёнами, а с балкона охрипший Ленин договаривал уже не первую речь: – … истребление народов ради наживы эксплуататоров… Защита отечества – фальшивый лозунг, это защита одних капиталистов против других. Ах, как прямо, как оголённо, как бесстрашно! Святые истины о войне, и без всяких прикрытий! Но и – как же недипломатично, даже топорно. Да! Так можно быстро двинуть солдатскую массу к сознательности – но и можно вызвать на себя резкий отпор шовинизма. И потянуло Гиммера дальше – ещё, ещё присмотреться, прикоснуться. У калитки дома стояло двое рабочих здоровяков, стражами. А третий спрашивал, поглядывал, соображал, кого пустить, с разбором. |
| Я не могла не догадаться, что ее слова относятся к мистеру Куэйлу — тому молодому джентльмену, который пришел вчера после обеда. Продолжать этот разговор было бы не особенно приятно, но меня спасли Ричард и Ада, которые быстро догнали нас и со смехом спросили, не взбрело ли нам в голову устроить соревнование в беге. Это прервало излияния мисс Джеллиби; она умолкла и уныло поплелась рядом со мной, тогда как я не переставала удивляться разнообразию улиц, сменявших одна другую, людским толпам, которые уже двигались во всех направлениях, множеству экипажей, проезжавших мимо, деловитой возне с установкой товаров в витринах и уборкой магазинов, странным людям в лохмотьях, которые украдкой рылись в мусоре, ища булавок и всякое старье. — Итак, кузина, — послышался сзади меня веселый голос Ричарда, говорившего с Адой, — я вижу, нам не уйти от Канцлерского суда! Мы другой дорогой пришли к тому месту, где встретились вчера, и… клянусь Большой печатью , вон и та самая старушка! И правда, она стояла прямо перед нами, приседая, улыбаясь и так же, как и вчера, твердя покровительственным тоном: — Подопечные тяжбы Джарндисов! Оч-чень счастлива, поверьте! — Раненько вы из дому вышли, сударыня, — сказала я, в то время как она делала мне реверанс. — Да-а! Я всегда гуляю здесь рано утром. До начала судебных заседаний. Уединенное местечко. Здесь я обдумываю повестку дня, — жеманно лепетала старушка. — Повестка дня требует длительных размышлений. Оч-чень трудно следить за канцлерским судопроизводством. — Кто это, мисс Саммерсон? — прошептала мисс Джеллиби, крепче прижимая к себе мой локоть. Слух у старушки был поразительно острый. Она сию же секунду сама ответила вместо меня: — Истица, дитя мое. К вашим услугам. Я имею честь регулярно присутствовать в суде. Со своими документами. Не имею ли я удовольствия разговаривать еще с одной юной участницей тяжбы Джарндисов? — проговорила старушка, снова сделав глубокий реверанс, и выпрямилась, склонив голову набок. Ричард, стремясь искупить свою вчерашнюю оплошность, любезно объяснил, что мисс Джеллиби не имеет никакого отношения к тяжбе. |
|
|
