| В 1970 г. радикальному сокращению подверглись подчиненные папе вооруженные формирования. К этому времени они состояли из палатинской гвардии, дворянской гвардии (28 марта 1968 переименована в почетную гвардию), швейцар. гвардии и папской жандармерии. Посланием «Nella sua qualima» от 14 сент. 1970 г. на имя гос. секретаря кард. Ж. Вийо были упразднены все подведомственные Папскому престолу военные формирования, за исключением швейцар. гвардии, ставшей с этого времени единственным армейским подразделением на службе у папы Римского (в 2002 создан корпус жандармерии Ватикана, но он имеет статус гражданской, а не военной орг-ции). Еженедельно по средам (за редкими исключениями связанными, как правило, с отсутствием папы в Риме) П. проводил генеральные аудиенции для народа (обычно на площади св. Петра). Для встреч в закрытом помещении в 1964 г. на юж. границе Ватикана было начато строительство «зала аудиенций Павла VI» (Aula Paolo VI) по проекту итал. архит. П. Л. Нерви. Его открытие состоялось 30 июня 1971 г. Зал вмещает до 12 тыс. чел., он служит местом проведения массовых мероприятий с участием папы Римского. Посланием «Ci rivolgiamo a tutti» от 8 дек. 1967 г. (AAS. 1967. Р. 1097-1102) П. установил День всемирных молитв о мире, к-рый отмечается 1 янв. 23 мая 1974 г., на праздник Вознесения, буллой «Apostolorum limina» (AAS. 1974. Vol. 66. P. 289-307) П. официально провозгласил проведение в 1975 г. юбилейного года. Его кульминационным событием стало торжество в честь св. апостолов Петра и Павла 29 июня 1975 г., когда на площади св. Петра П. совершил рукоположение 359 священников. Массовое рукоположение вызвало недоумение в консервативных католич. кругах, т. к. совершавший таинство П. физически не имел возможности возложить руки на головы всех новопоставляемых пресвитеров. 25 дек. 1975 г., завершая юбилейный год гомилией «Ascoltate ora la parola», на площади св. Петра П. впервые выступил со своим эсхатологическим учением о цивилизации любви (la civiltà dell " amore), к к-рому не раз возвращался в публичных выступлениях. Политическая сфера |
| О. Александр Ельчанинов пишет: Главная ошибка современной молодежи в убеждении, что христианство есть философская система, логически доказуемая, которую они в данном своем состоянии могут усвоить себе. Христианство есть жизнь. Иногда наблюдаешь: чуть ли не восторженно принял молодой человек христианство: такое богатство мышления после скудости материализма! но вот проходит время, и, не приняв христианство как жизнь, как подвиг духовного преображения всей своей жизни, этот человек вдруг совершает такой нравственный поступок, который сразу ставит его вне Христианства. К одному Валаамскому монаху, не желавшему осознать свою вину и смириться, пришел во сне св. Иоанн Кронштадтский и сказал: копай глубже, т.е. доберись в темноте души до какого-то света, как до золотого самородка в земле. Так и некоторым молодым хочется сказать: Копайте глубже. Варсонофий Великий учил, что для внутренней молитвы в людных местах надо беречь глаза, так как через них врывается рассеяние и отгоняет молитву. Может возникнуть вопрос: зачем это знать нам, простым людям? Дистанция между нами и Отцами огромная, но и солнце отражается в малой капле вод. По закону какого-то уподобления подвижнически советы могут быть действительно воспринимаемы и в нашей малой вере. Непрестанно молитесь это прямая заповедь апостола. Отцы учат, что непрестанной молитвой может быть только молитва сердца. Ум устает, а сердце и во сне бодрствует. Но для нас, несовершенных людей, в понятии сердечности молитвы прежде всего важно понятие искренности ее. Апостол требует прежде всего непрестанной, или неизменяемой, молитвенной искренности к Богу, Он хочет, чтобы мы были постоянно в искренней правде молитвенного дыхания. Если так понять молитву, то нелепо всякое сомнение в ее возможности. Почему невозможна искренность? Вспоминаю, как митрополит Кирилл рассказывал нам в Усть-Сысольске в 1923 году, что на Ярославском вокзале до революции был швейцар, стоявший у главного входа в какой-то форменной одежде, в галунах, и что этот швейцар много лет нес подвиг непрестанной молитвы. |
| Мысль быстро, быстро работала в моей голове… И вдруг смутный выход мелькнул в ней сразу… Нужно рискнуть, нужно спасти! Только надо побороть страх… Надо приготовиться к тому к тому, что злодеи могут кинуться за мною и зарезать меня… Но… но… я все-таки что-нибудь должна сделать, должка ради “солнышка”… И я быстро вскакиваю с постели, одним духом перебегаю в коридор и дико кричу, влетая в залу: — Люди! Сюда! Папа, проснись! Петр! Иван! Андрей! Солдаты! Скорее, скорее! Здесь воры! Воры! Воры! Никого из солдат, ни из мужчин кроме Петра не было у нас в доме в эту страшную ночь. Но воры, услышав отчаянный крик и подумав вероятно, что дом полон народу, кинулись в бегство прямо через окно. До меня долетели и громкие проклятия, и звон разбитого стекла. В ту же минуту па пороге залы появилась Катишь, вся бледная, как призрак. — Они убежали… все цело… им не удалось взять ничего…— успела я только расслышать ее трепещущий голос и бесшумно рухнула без чувств на руки моей дорогой Катишь. Часть третья Глава I. Kpachoe здание и синие дамы — Прощание Ясный мартовский день клонился к вечеру, когда мы все четверо — я, папа, тетя Лиза и моя милая Катишь—подъехали в карете к большому красному зданию на Знаменской улице. — Это и есть институт? — тревожно спросила я моих спутников. Тетя Лиза только головой кивнула в ответ. Я заметила, что слезы стояли у нее на глазах. На подъезд выскочил швейцар в нарядной красной ливрее и закивал, и заулыбался при виде папы. — Ваше высокородие барышню к нам в институт привезли?— любезно осведомился он. — Да, да, милый! Можно видеть начальницу?— спросил папа. — Пожалуйте, — почтительно ответил швейцар, снимая с меня шубку и калоши.— Баронесса находятся в приемной. Я сейчас вас проведу туда. Мой отец, тетя и я последовали за ним. Посреди большой зеленой комнаты, с двумя роялями у стен и портретом императора Павла на стене, сидели за столом две седые дамы в синих платьях. Одна из них была очень высокого роста и величественной осанки. У нее было красивое, но несколько гордое лицо и большие голубые глаза на выкате. Другая была подвижная, маленькая старушка с быстрыми бегающими глазами, юркая и чрезвычайно симпатичная на вид. |
| За гробом самого великого сына Австрии шло всего шесть человек: его ученик Зюссмайер, который позже закончит реквием, виолончелист Орслер, капельмейстер Розер, швейцар из “Серебряной змеи” Дайнер, венский меценат барон фон Свитен и… Антонио Сальери. Холодный дождь монотонно стучал о крышку гроба. Дайнер, слегка оробевший от присутствия столь важного господина, как Свитен, несмело произнес: - Говорят, когда хороший человек умирает, идет дождь… Ему никто не ответил, но швейцар сделал еще одну попытку, обратясь уже к одному Сальери: - Господин Моцарт был такой сердечный человек. Помню, зайдет к нам… Сорокалетний итальянец поднял на Дайнера невидящие глаза. Лицо его было мокро. Наверное, от дождя, который с новой силой заиграл свой реквием по венским мостовым и по крышке гроба — последнего пристанища Вольфганга Амадея Моцарта. Живите с Богом Над всею Русью тишина, Но — не предшественница сна: Ей солнце правды в очи блещет, И думу думает она. Н. А. Некрасов. 1 Много храмов на Руси. Каждый по-своему красив. Но нет прекраснее маленькой белоснежной церкви, что многие сотни лет стоит на святой и древней Владимирской земле. Храм Покрова на Нерли… … В тот год я шел к нему через непролазные топи северной Мещеры, маленькие деревеньки, спрятавшиеся в лесах под Судогдой. До этого мне довелось видеть знаменитую церковь, построенную князем Андреем Боголюбским только на репродукциях и календарях. И стремление наконец-то воочию увидеть это чудо было так сильно, что я не обращал внимание на проливные дожди, сопровождавшие меня всю дорогу. Самый сильный дождь пришелся на предпоследний день пути, когда леса должны были вот-вот расступиться и уступить место лугам былинной Клязьмы. Вода лилась сплошным потоком, так, что дышать было трудно. Лесная дорожка, круто сбегающая вниз, превратилась в сплошной поток. Я поскользнулся, и он, словно я сидел на санках и съезжал с ледяной горки, стремительно понес меня вниз. На мое счастье, в деревеньке Ширманихе, куда я благополучно “въехал”, меня приютили на ночь добрые люди. Ложась спать в роскошную постель, уставший, но уже сухой, накормленный, трогаю губами медный образок с изображением святителя Николая: |
| Выборы в III Государственную думу начались тем же летом (1907г.). В предвыборной кампании я никакого участия не принимал. Было ясно, что выберут в депутаты опять меня. Моя речь в Думе по земельному вопросу завоевала всех, и я был избран почти единогласно (только 2–3 учителя — «самостийника» были против). Доверие народа меня радовало, но оно же и увеличивало тяжесть ответственности за основной наш законопроект о выделении Холмщины из польских областей и образовании Холмской губернии. III Думу созвали в ноябре. Состав ее был иной, чем предыдущей Думы. Правое крыло численно увеличилось, оттесняя октябристов к центру (их было в этой Думе множество), кадетов пришло меньше, и теперь вместе с кучкой трудовиков и социал–демократов они образовывали левое крыло — словом, Дума сильно поправела: октябристы стали господствующей партией, на которую могло опереться правительство; в Думе же оказалось довольно много священников. Епископов было два: епископ Митрофан (от Могилевской губернии) и я. Синод решил оказать духовенству внимание, и нам отвели для жительства помещение в синодальном здании Митрофаньевского подворья, на Кабинетской улице — очень большую архиерейскую квартиру, прекрасно обставленную, а наверху были отдельные комнаты для 10–12 священников. При доме было две церкви. Мы организовали общежитие. Создался центр, куда притекали и другие священники для бесед и обсуждения церковных вопросов. Мы сообща разрабатывали законопроекты, привлекая, когда надобилось, известных канонистов и профессоров. По праздникам и воскресным дням, довольно торжественно, соборне совершали богослужение, привлекая массу богомольцев. Помню первое в ту сессию мое посещение Думы. Подъезжаю на извозчике к Таврическому дворцу — какой–то длинноволосый господин с калмыцким лицом подъезжает на извозчике тоже. Смотрю — Плевако… Входим в вестибюль — швейцар требует от него членский билет, а Плевако забыл его дома и кричит: «Я — Плевако! Я — Плевако! Пропустите меня!» Швейцар упорствует и наконец обращается ко мне: «Вот если владыка поручится, тогда пропустить могу». Я поручился и ввел Плевако в Думу. Тут мы познакомились. Он мне показал чудесную икону св.Николая Чудотворца, которой Москва его напутствовала. «Я ее повешу во фракционной комнате», — сказал он. |
| В день кончины матери он поминал только ее, в день памяти отца — только его. Помню, как, оказавшись на могиле своего отца, он поцеловал подножие креста. Образование он получил блестящее. По–французски говорил совершенно без акцента — так, что его можно было принять за француза, английским владел также вполне свободно, но все же избегал говорить на нем. По–русски он говорил с тем своеобразным выговором, который бывает у людей, с детства много занимавшихся иностранными языками. Возможно, сказывалось и старомосковское произношение. Слово «жара», к примеру, у него звучало как «жиры». Учился он в лицее цесаревича Николая, располагавшемся в здании у Крымского моста, где сейчас находится Дипломатическая Академия. Там же обучались и дети Льва Толстого, один из сыновей — в том же классе, что Сережа Симанский. Патриарх рассказывал, что кабинет директора лицея помещался на первом этаже — как раз напротив входа. И вот однажды он увидел, как в вестибюль вошел человек мужицкого вида, в тулупе, в шапке — весь как большая снежная глыба. Швейцар замахал на него руками: «Ты куда через парадный вход! А ну иди в швейцарскую!» Тот смиренно снял шапку: «Да я, вот, к начальнику. Дети у меня здесь учатся». Тут только швейцар понял свою оплошность: «Ах, ваше сиятельство, граф, простите…» Дочь директора Лицея, Екатерина Петровна Матасова, рассказывала, что на балах, которые время от времени устраивались в Лицее, Сережа Симанский обычно подпирал стенку и отпускал едкие замечания в адрес танцующих. Тем не менее о нем существует романтическая легенда: что якобы у него была первая и единственная любовь, которой он всю жизнь в день ангела посылал фиалки — ее любимые цветы. Я тоже это историю слышал, но насколько она достоверна, судить не могу. Я спрашивал и у Лидии Константиновны Колчицкой, но она тоже ничего сказать не могла кроме того, что лично она цветов не возила. После окончания лицея он учился на юридическом факультете, писал диплом у Сергея Николаевича Трубецкого на тему «Комбатанты и некомбатанты во время военных действий». Кто бы мог тогда подумать, что эта тема будет для него актуальной: в Первую мировую войну он был архиепископом Новгородским, а во Вторую — провел в Ленинграде все 900 дней блокады. Он тогда жил в помещении под куполом Никольского собора — прямо над храмом. Храм пятикупольный и в нем наверху было довольно просторное помещение со сводчатым потолком. Однажды во время обстрела была пробита висевшая одежда, один осколок снаряда упал на стол прямо перед Патриархом. Он потом хранил этот осколок всю жизнь… |
| Архиерей выдал ему какую-то бумагу, что он будто есть диакон, расплакался, благословил и отпустил с Богом. Мите удалось с этим фальшивым документом прошмыгнуть контроль. И потом он уехал в Киевскую Духовную академию, где был до офицерства студентом. Весною в Киеве был политический переворот, возглавленный атаманом Скоропадским, за которым сзади стояли, конечно, немцы, занимавшие тогда Украину. Митя поступил офицером в конвой его. Но в Германии, после ее поражения, произошла своя революция. Немецкие войска ушли домой, Скоропадский скоро пал после них, пришел на его место Петлюра (из полтавских семинаристов) с национальными украинскими войсками. Скоропадский бежал в Германию к своим бывшим союзникам. Митя же бросился в Одессу, надеясь пробраться домой. Но в это время он уже заболел сыпным тифом, который косил тогда сотни тысяч людей по России. С высокой температурой, потеряв сознание (так кто-то рассказывал после его матери, а она нам), он метался на пути в вагоне как безумный. Ему все казалось. что его ловят, хотят расстрелять. Он бросался в окна вагона и жалостливо кричал невидимым преследователям: — Не трогайте меня, не трогайте!. Я хороший, я хороший… Спросите маму, я хороший! Довезли до Одессы. Какой-то сердобольный сосед, догадавшийся по его безумным речам, что он имеет отношение к духовенству, привез его с вокзала в архиерейский дом… Тогда там был митрополит Платон… Но (передаю со слов матери) не нашлось ли ему места в архиерейских покоях. или швейцар не осмелился, да еще ночью, доложить владыке, но только Митю укрыл в своей (как нередко, под лестницей) комнатушке сей самый швейцар. А наутро свезли его в госпиталь: там было такое переполнение, что на одной койке клали по два… Туг Митя и скончался. Много раз она его искала и нашла, где никто не ожидал… После, когда на юге были белые, мать не вытерпела, поехала в Одессу, нашла тело своего старшего — любимца, откопала, положила в цинковый гроб и привезла в Крым. Я хоронил его… На память о нем у меня осталась большая фотография его в офицерской одежде, и она еще раз сыграет тяжелую свою роль… Да, трудно тогда было офицерам, их всех подряд считали защитниками царя (что и верно, и похвально) и представителями старого строя, потому они первыми и пострадали, за ними пойдет имущественный класс, дальше духовенство, а потом трудно будет и народу. А пока закончу эту печальную историю словами: «Царство небесное рабу Божию Димитрию! Святая, чистая была душа, каких немного на свете!» |
| «Непрестанно молитесь» — это прямая заповедь апостола. Отцы учат, что непрестанной молитвой может быть только молитва сердца. Ум устает, а сердце и во сне бодрствует. Но для нас, несовершенных людей, в понятии «сердечности» молитвы прежде всего важно понятие искренности ее. Апостол требует прежде всего непрестанной, или неизменяемой, молитвенной искренности к Богу, Он хочет, чтобы мы были постоянно в искренней правде молитвенного дыхания. Если так понять молитву, то нелепо всякое сомнение в ее возможности. Почему невозможна искренность? Вспоминаю, как митрополит Кирилл рассказывал нам в Усть–Сысольске в 1923 году, что на Ярославском вокзале до революции был швейцар, стоявший у главного входа в какой–то форменной одежде, в «галунах», и что этот швейцар много лет нес подвиг непрестанной молитвы. Матушка Смарагда говорила про себя: «Я нерадивый монах. И спасаться мне нетрудно: на работу не хожу, сижу себе в отдельной келье, в покое, четками помахиваю. А вот ты пойди спасись на торчке, среди мира, как все другие живут». Так что «монастырь в миру» есть христианство «на торчке». Звучит не благолепно, но так, как есть. Хочется еще раз вдуматься в заповедь апостола о непрестанной молитве. После того, как мы оканчиваем молиться, или, отстояв богослужение, мы обычно начинаем гордиться. Наши молитвенные паузы заполняются высокоумием, сдобренным только что совершенной молитвой, т. е. по существу они заполняются отрицанием молитвенного смысла: мы только что очень много раз сказали: «помилуй меня», а в наступившей паузе мы удовлетворительно и устало вздыхаем и совсем в общем не считаем, что нас надо «помиловать». Прерывность молитвы может создать черноземную почву для гордости. Затем в нас возникает какая–то особая после–молитвенная беспечность («я помолился, теперь все в порядке»), от которой начинаются все те после–молитвенные искушения, о которых без конца предупреждают Отцы. В непрестанности молитвы есть духовная логика молитвы, и, прежде всего, для укоренения совершенной искренности ее смирения, т. е. самой природы молитвы. Я не могу не молиться постоянно, так как я именно постоянно нуждаюсь в божественной помощи. |
| Зато, когда мы расстаемся с Парижем, он не оставляет на нас никакого отпечатка, который причинял бы нам страдания. Возвращаясь в него после долгого отсутствия, я радуюсь, и радость моя легка, к ней не примешивается горечь. Ничего похожего на ту властную печаль, что пронизывает все мое существо, когда ранним утром передо мной на берегу пустынной реки возникает город моего детства. Ты воображаешь, что убежал от него, но он не отпускает и за невидимую нитку тянет тебя к себе. Ты снова уедешь, но сколько еще раз тебе придется миновать туннели Лормона, просыпаться во время остановки на железном мосту — и так до самого последнего приезда, когда, вытянувшись посреди товарного вагона, ты будешь спать сном, которого уже ничто не потревожит. Где бы тебя ни застигла смерть, твой город сумеет до тебя докричаться, и в конце длинной улицы Apec, привычной к катафалкам, он откроет тебе картезианский монастырь, заросший прекрасными платанами, и кладбище, где, прячась за могилами, обнимаются скромные парочки. Взгляни ранним утром на порт: здесь поднялся на борт «пакетбота южных морей» молодой Бодлер. На одном из этих балконов он проводил рядом с возлюбленной вечера, подернутые розовыми туманами, и прочувствовал глубину пространства, мощь сердца, запах крови. В ту же пору в гостинице «Нант» останавливался Морис де Герен — он ехал умирать в Кела. В июльских сумерках 1839 года он прислушивался к шуму города, в котором я родился, и к жадным стрижам в небе. поправляла больному подушку, касалась его волос и, украдкой заглядывая в распахнутые окна Большого театра, что напротив гостиницы, видела, как раздеваются актрисы. Бодлер... Морис де Герен... мы рады, что им, несшим свой крест, выпала краткая передышка на берегу нашей реки. Быть может, они и впрямь прилеплялись душой к этим камням, и потому-то в наших торгашеских краях появлялись на свет их наследники. Жамм бродил в отрочестве по мглистым улицам квартала Сен-Мишель и чаще всего — по той, где за зелеными стеклами его ждал «задумчивый профиль любви и печали»; он собирал гербарии в аллеях Буто, в ботаническом саду мечтал об островах. |
| (в обитуарии мон-ря Сен-Виктор названа др. дата - 23 сент.). И. был похоронен в крипте монастырской церкви, где сохранилась надгробная плита (70-80-е гг. XI в.) - памятник романской скульптуры. Пространная эпитафия из 10 строк занимает основную часть плиты, перекрывая рельефное изображение тела И. так, что видны лишь голова и ноги святого, а также верхняя часть аббатского посоха. Почитание И. возникло сразу после его смерти. Во 2-й пол. XI в. ему поклонялись как главному святому мон-ря Сен-Виктор, новому основателю обители и наследнику св. Иоанна Кассиана. Однако широкого распространения почитание И. не получило, и вскоре вновь стали молиться «древним» святым мон-ря - мч. Виктору и св. Иоанну Кассиану. В 60-х гг. XIV в. Римский папа Урбан V , бывш. аббат Сен-Виктора, канонизировал И. и перенес мощи святого из крипты в верхнюю церковь. Во время Французской революции 1789-1799 гг. мон-рь был закрыт, надгробие И. помещено в городском музее (впосл. возвращено в церковь). До кон. XIX в. почитание И. сохранялось в еп-ствах Памье и Марсель, где его память праздновалась под соответственно 25 и 26 сент. Ист.: BHL, N 4477; ActaSS. Sept. T. 6. P. 736-749; Guérard B. E. Ch. Cartulaire de l " abbaye de St.-Victor de Marseille. P., 1857. T. 2; Favreau R. Corpus des inscriptions de la France médiévale. P., 1989. Vol. 14: Alpes-Maritimes, Bouches-du-Rhône, Var. P. 99-102. Лит.: Histoire littéraire de la France. P., 1749. T. 7. P. 556-558; Guérard B. E. Ch. Cartulaire de l " abbaye de St.-Victor de Marseille. P., 1857. T. 1. P. xxiii-xxiv; Rey G., de. Les saints de l " église de Marseille. Marseille, 1885. P. 185-204; Rouillard Ph. Isarno//BiblSS. Vol. 7. Col. 945-946; Amargier P. Les «Scriptores» du XIe siècle à St.-Victor de Marseille//Scriptorium. Brux. etc., 1978. Vol. 32. Pt. 2. P. 213-220; idem. Un moine pour notre temps. Marseille, 1982; S igal P.-A. Le travail des hagiographes aux XIe et XIIe siècles//Francia, 1987. Zürich etc., 1988. Bd. 15. P. 149-182; Lauwers M. Un écho des polémiques antiques?: À Saint-Victor de Marseille à la fin du XIe siècle//Inventer l " hérésie?: Discours polémiques et pouvoirs avant l " Inqisition/Éd. M. Zerner. Nice, 1998. P. 57-66; Mazel F. La noblesse et l " Église en Provence, fin Xe - début XIVe siècle. Aix-en-Provence, 2002. P. 164-169. В. С. Ярных Рубрики: Ключевые слова: ДОМИНИК († 1072 или 1073), католич. св. (пам. зап. 20 дек., перенесение мощей - 5 янв. (с 1954 - 11 сент.)), настоятель мон-ря Силос (близ г. Бургос, Испания) ЕВГЕНД (ок. 450 - ок. 510), прп. (пам. зап. 1 янв.; в архиеп-стве Безансон и еп-стве Сен-Клод - 4 янв.), настоятель мон-ря Кондадискон ЕВСТАСИЙ (ок. 560-629), ученик прп. Колумбана, настоятель мон-ря Луксовий (на месте совр. г. Люксёй-ле-Бен, Франция), прп. (пам. зап. 29 марта) |
|
|
