| —341— ского князя Всеволода Владимировича, данной около половины XI в. новгородскому Софийскому собору. 3) В XII или XIII в. та же переводная грамота была переделана в устав, ложно приписанный Владимиру Св. названный его «рукописанием» или «свитком» и изложенный от первого лица. Ложность этого устава явствует из многочисленности его редакций, относящихся к разным столетиям вплоть до XVIII. 4) Переводная грамота «Правило законно» сохраняла всю силу церковно-юридического авторитета в течение XIII–XV вв.; из новгородской летописи и из рукописи 1475 г. видно, что эту грамоту не отличали от устава Владимира, называя первую «свитком» Владимира, а второй – его «рукописанием». Позднее XV в. «Правило законно» теряет силу авторитета, и Стоглав содержит в себе, только один устав (в Новгородской редакции). III. Церковный устав Ярослава Мудрого Перехожу к уставу Ярослава Мудрого. Акад. Голубинский, отрицающий его подлинность, печатает его по нескольким спискам с основным списком, находящимся в Кормчей 1493 г. Хотя список этот и позднее того, который содержится в рукописи I Новгородской летописи, принадлежащей Археографической Комиссии и относящейся к средине XV в., 2627 но существенных отличий вообще списки устава не представляют. Можно лишь отметить, что и этот устав, по-видимому, лучше всего сохранился в рукописи Кир.-Бел. мон. 1475 г. (ныне Петербургской Дух. Акад. 9 (1086), здесь Ярослав называет себя не только сыном Владимира (как и в других списках), но и внуком Святослава. Выражения акад. Голубинского против подлинности этого документа в значительной степени основываются на тех же данных, которые заставили историка признать подделкой устав кн. Владимира. Мы видим здесь опять ссылку —342— на Номоканон, в котором де нет предоставления суду епископов известных дел. По мнению г. Голубинского, грамота Ярослава есть не княжеский устав, а церковное каноническое сочинение. Таким же характерами отличается и Рукописание Владимира, и в этом нет ничего удивительного: подзаголовок Устав Ярослава «Суды святительския» ясно показывает, каких областей жизни касается это произведение. Есть в возражениях г. Голубинского и недоразумения: Ярослав говорит, что он с митрополитом составил грамоту «по данию отца своего». В одном из списков XVI в. (Летоп. Переясл. Сузд.») вместо по данию значится «по записи». Случайный вариант поздней рукописи дает г. Голубинскому повод заключить о новом свидетельстве подложности грамоты |
| Идеи, близкие изложенным выше, звучат в христианской поэзии, в текстах, созданных младшими современниками кордовских мучеников – Викентием Кордовским (ранее 850 г.), а также Киприаном Кордовским и Рецесвинтом Кордовским (оба – вторая половина IX b.). 113 Близкие идеи звучат в анонимных «Истории Мухаммада», сохранившейся в составе «Апологии мучеников» Евлогия, а также фрагмента, озаглавленного «Выдержка из книги Мефобии». 114 Особо стоит оговорить тот факт, что мосарабская агиографическая традиция складывалась далеко не только под впечатлением от движения «добровольных мучеников». В были написаны две поздние версии жития Ильдефонсо Толедского, созданные толедским епископом Сиксилой, а также Псевдо-Элладием. 115 Особняком стоит небольшой трактат Леовигильда Кордовского, вероятно пресвитера базилики св. Киприана, под названием «Об одеянии клириков» (ок. 864 г.). 116 В целом мосарабское наследие оставило значимый след в истории христианской культуры, который не ограничивался одним лишь Аль-Андалусом: перебираясь с мусульманского юга на христианский север, образованные клирики приносили с собой и традиции учености, восходящие к позднеримскому и вестготскому времени, тем более что на севере полуострова мосарабы селились компактно, долго сохраняя свою культуру. Надолго сохраняли они и связи с малой родиной, тем более что отъезд в христианскую Испанию объяснялся не столько целенаправленными религиозными преследованиями, сколько политической нестабильностью. Лишь на рубеже XI–XII вв., с приходом на полуостров альморавидов, в короткое время практически все христиане покинули Аль-Андалус. Вместе с ними ушла и традиция христианской культуры. Несмотря на временное военно-политическое торжество мусульман, горные районы Астурии, Кантабрии и, несколько позднее, Галисии стали местом складывания новой христианской государственности, которая, по мере своего укрепления, все в большей мере осознавала генетическую связь с погибшей в результате завоевания вестготской монархией. Основателем правящей династии Астурийского королевства хроники называют некоего Пелагия (Пелайо). Его зять и преемник Aльфohco I (739–757), по всей видимости, принадлежал к числу потомков королей Леовигильда и Реккареда. При Альфонсо I и его ближайших преемниках Фруэле I (757–768), Аврелии (768–773), Сило (773–783) и Маврегате (783–788) территория королевства расширилась за счет Галисии и современной северной Португалии (районы Луго, Туя, Порту, Браги), а также земель до р.Дуэро (районы Асторги, Саламанки, Саморы, Авилы, Сеговии, Ледесмы и др.). И хотя окончательно эти области были присоединены позднее, тем не менее уже к концу VIII b. Астурийское королевство достаточно усилилось для того, чтобы противостоять мусульманскому югу, занятому внутренними распрями и обращавшему явно недостаточно внимания на крепнущий христианский север. |
| [лат. Adam Bremensis] ( 1-я пол. 80-х гг. XI в.), каноник кафедрального собора в Бремене (с 1066 или 1067), преподаватель в школе при соборе (не позднее 1069), историограф, географ. Известность А. Б. снискала его «История Гамбургских архиепископов», вобравшая в себя также огромный, часто уникальный и, как правило, достоверный материал по светской и церковной истории, этнографии и географии сканд. стран, слав. земель по юж. берегу Балтийского м., а также Вост. Европы, в частности Руси. Основной текст «Истории» был создан в 1072-1075 гг., но А. Б. продолжал работу над ним до конца жизни, хотя и не закончил его; многочисленные дополнения, т. н. схолии, среди к-рых есть и принадлежащие не А. Б., а его анонимному бременскому редактору рубежа XI-XII вв., остались не «вработанными» в основной текст, что крайне затрудняет текстологическую классификацию более чем 20 сохранившихся рукописей. «История» А. Б. охватывает период от образования Гамбургско-Бременского архиеп-ства в IX в. до смерти в 1072 г. покровителя А. Б. архиеп. Адальберта , изображение к-рого не лишено редкого для средневековья психологизма (кн. I-III); кн. IV представляет собой систематическое этногеографическое описание народов и земель, прилегающих к Балтийскому м., т. е. тех, к-рые так или иначе были включены в миссионерский кругозор Гамбургско-Бременской архиепископии. Для географических представлений А. Б. характерна идентификация Балтийского м. с «Меотийскими болотами» (Азовским м.) античной традиции, в результате чего античная этногеографическая номенклатура переносится на Балтику. К такого рода проблематичным проекциям принадлежит и специфическое отождествление у А. Б. Греции-Византии (Graecia) с Русью (Ruzzia), основа к-рого чисто географическая, а не конфессиональная или культурно-политическая, как часто полагают. Многие этнические и географические термины у А. Б. лишены однозначности, напр., название «Склавяния» (Sclavania) то обнимает только земли полабских славян, но также Польшу и Чехию, а то включает и Русь. Но при этом данные о морских путях по Балтике, снабженные хронометражем, от дат. Шлезвига на западе до Руси, или «Острогарда Руси», на востоке (Ostrogard Ruzziae от древнесканд. austr i gorum - «на востоке в Гардах», т. е. на Руси), являются вполне надежными. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание МАКСИМ [Лат. Maximus] († между 408 и 423), св. (пам. 25 июня), еп. Туринский (Тавринский), проповедник и церковный писатель. Источники Основным источником сведений о жизни и творчестве М. является краткое сообщение Геннадия Марсельского (2-я пол. V в.) в соч. «О знаменитых мужах» ( Gennad. Massil. De vir. illustr. 41). Некоторые сведения о жизни М. могут быть также почерпнуты из его проповедей. Житие М. (BHL, N 5858) имеет позднее происхождение (не ранее XI-XII вв.) и в качестве надежного исторического источника рассматриваться не может. Жизнь О жизни М. известно крайне мало; попытки исследователей представить ее хотя бы в самых общих чертах приводили лишь к дополнительным дискуссиям. М. род. во 2-й пол. IV в. Наиболее распространенная гипотеза о примерном годе рождения М. была выдвинута издателем его проповедей Б. Бруни (1714-1796). Исходя из того, что в одной из приписываемых М. проповедей ( Maxim. Taurin. Serm. 105; здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, нумерация проповедей дается по критическому изд.: Maximus episcopus Taurinensis. Sermones. 1962) упоминается мученичество 3 миссионеров - Александра, Мартирия и Сисиния - в местности близ совр. Тренто в Италии (in Anuaniae regione), случившееся в 397 г., и считая, что эта проповедь была произнесена не просто современником, но и очевидцем мученичества, Бруни предположил, что М. род. не позднее 380 г., а его родиной была пров. Реция (см.: Bruni. 1862. Col. 129). Однако А. Мутценбехер, полагая вслед за П. Бонджованни, что эту проповедь нельзя рассматривать как автобиографическое свидетельство, поставила под сомнение вывод Бруни относительно даты и места рождения М. ( Mutzenbecher. 1962. P. XXXIII. Not. 1). Т. о., точно определить дату рождения М. не представляется возможным. М. не был уроженцем Турина, т. к. в одной из проповедей он прямо указывает, что не всегда жил в Турине: «...вы знаете, братия, что с того дня, когда я начал пребывать среди вас…» ( Maxim. Taurin. Serm. 33. 1). О том, когда М. приступил к епископскому служению в Турине, можно судить лишь приблизительно, основываясь на скудной информации из его проповедей. Упоминаемые в них исторические события и имеющиеся аллюзии на произведения современников М. позволяют заключить, что он стал проповедовать не ранее 90-х гг. IV в. и, вероятно, тогда же стал 1-м епископом Турина, где до этого не было самостоятельной епископской кафедры (см.: Merkt. 1997. S. 7; Ramsey. 1989. P. 4). |
| пер. Г.А. Тароняна 49. Косма Индикоплевст (VI в. н. э.) в русской передаче также – «Косьма (Козьма) Индикоплов» («плаватель в Индию»). О нем почти ничего не известно. Считают, что он в молодости занимался торговлей, объездил страны бассейна Индийского океана (Африка, Аравия, Индия, Тапробана=нын. о-в Шри-Ланка), затем поселился (или вернулся) в Александрию в Египте и наконец, постригся в монахи (Косма был приверженцем еретического учения несторианства), а во время своего монашества закончил (ок. середины VI в.) свое сочинение «Христианская топография»; не сохранились предыдущее его сочинение, о географии и сочинение, об астрономии. Его имя «Косма», как считают, дано ему переписчиками рукописей, а «Индикопловом» он был прозван его современниками. Библейская космография и космогония «Христианской топографии» противопоставляются античным представлениям (у Космы Земля – плоская и прямоугольная, в форме куба, и т. д.). Рукопись ее была с иллюстрациями (некоторые сохранились). «Христианская топография» состоит из 12 книг, но поскольку в главной, Ватиканской рукописи (VIII–IX вв.) нет XI и XII книг, то предполагают, что они представляют собой извлечение из утраченного сочинения Космы о географии, позднее добавленное к тексту. Его описания основаны на личном наблюдении и на сообщениях знакомых ему торговцев и путешественников. Однако сейчас некоторые утверждают, что Косма не был ни в Индии, ни на Тапробане (но см. XI, 21 и конец § 23). Перевод сделан по изданию: Cosmas Indicopleustès. Topographie chrétienne/Introduction, texte critique, illustrations, traduction et notes par W. Wolska – Conus. T. I–III, Paris, 1968–1973 (в серии Sources chrétiennes. 141 и 197) Христианская топография II, 45–46 (Перед этим говорилось о том, что, согласно Священному Писанию , Землю окружает Океан, который, в свою очередь, окружен другой землей. Переплыть этот Океан невозможно, как и смертным взойти на небо. А на востоке за Океаном и за окружающей Океан землей находится Рай в Эдеме; земля за Океаном была обитаема до потопа) |
| Но именно в XII в., когда запутавшиеся княжеские счеты уронили княжеский авторитет, Новгород нуждался в князе и его дружине гораздо менее, чем нуждался прежде и чем стал нуждаться потом. Потом на новгородской границе стали два опасных врага - Ливонский орден и объединенная Литва. В XII в. еще не грозила ни та, ни другая опасность: Ливонский орден основался в самом начале XIII в., а Литва стала объединяться с конца этого столетия. Совокупным действием всех этих благоприятных условий определились и отношения Новгорода к князьям, и устройство его управления, и его общественный склад, и, наконец, характер его политической жизни. С этих четырех сторон мы и рассмотрим историю города. ГАРАНТИИ ВОЛЬНОСТИ. В Х и XI вв. князья еще очень мало дорожили Новгородской землей: их интересы были привязаны к южной Руси. Когда Святослав, собираясь во второй болгарский поход, стал делить Русскую землю между своими сыновьями, к нему пришли и новгородцы просить князя. Святослав, по летописи, сказал им: " Да пойдет ли кто к вам? " Это пренебрежение к отдаленному от Киева городу было одною из причин, почему Новгород не сделался достоянием ни одной ветви Ярославова племени, хотя новгородцы, тяготясь частыми сменами своих наезжих князей, много хлопотали о приобретении постоянного князя. Другою причиною было то, что Новгородская область по смерти Ярослава не образует особого княжения, а служит придатком к великому княжению Киевскому и разделяет превратности судеб этого княжества, считавшегося общим достоянием Ярославичей. Позднее князья стали обращать больше внимания на богатый город. Но тотчас после смерти Мономаха, как только упала его тяжелая рука, обстоятельства помогли Новгороду добиться важных политических льгот. Княжеские усобицы сопровождались частыми сменами князей на новгородском столе. Пользуясь этими усобицами и сменами, новгородцы внесли в свой политический строй два важных начала, ставшие гарантиями их вольности: избирательность высшей администрации и ряд, т. е. договор, с князьями. |
| РЯДЫ С ГОРОДАМИ. Эти ряды князей с волостными городами были новым явлением Руси XI и XII вв. и внесли важную перемену в её политическую жизнь или, точнее, были выражением такой перемены, подготовленной ходом дел на Руси. Весь княжеский род оставался носителем верховной власти в Русской земле; отдельные князья считались только временными владельцами княжеств, достававшихся им по очереди старшинства. При сыновьях и внуках Ярослава эта владельческая очередь простиралась на всю Русскую землю. В дальнейших поколениях Ярославова рода, когда он распался на отдельные ветви, каждая ветвь заводила свою местную очередь владения в той части Русской земли, где она утверждалась. Эти части, земли, как их называет летопись XII в., почти все были те же самые городовые области, которые образовались вокруг древних торговых городов ещё до призвания князей: Киевская, Переяславская. Черниговская, Смоленская, Полоцкая, Новгородская, Ростовская. К этим древним областям присоединились образовавшиеся позднее области Волынская, Галицкая, Муромо-Рязанская. Из этих земель Киевская, Переяславская и Новгородская оставались в общем владении княжеского рода. или, точнее, служили предметом спора для князей; в остальных основались отдельные линии княжеского рода: в Полоцкой - потомство Владимирова сына Изяслава, в Черниговской - линия Ярославова сына Святослава, в Волынской, Смоленской и Ростовской - ветви Мономахова потомства и т. д. Первоначальными устроителями этих областей были древние торговые города Руси, по именам которых они и назывались. С образованием Киевского княжества на этих городовых областях основались административное деление страны, а потом династический распорядок владений между первыми Ярославичами. Но в том и другом князья руководились своими собственными правительственными или генеалогическими видами. Теперь все отношения князей не только между собою, но и к главным городам областей стали договорными. Волостной город со своим вечем вошёл властным участником в политические соображения князей. Князь, садясь в Киеве, должен был упрочивать старший стол под собою уговором с киевским вечем; иначе бояре напоминали ему: " ...ты ся еси еще с людьми Киеве не укрепил " . Не посягая на верховные права всего княжеского рода, вечевые города считали себя вправе рядиться с отдельными князьями-родичами. |
| С XI в. происхождение К. с. связывалось со св. Маврикием. Исследователи вслед за А. Бракманном полагают, что новая атрибуция утвердилась вслед. попытки устранить память об итал. происхождении инсигнии и, напротив, связать реликвию с почитанием св. Маврикия как покровителя герм. королей и императоров (почитание св. Маврикия получило широкое распространение в герм. землях при кор. Оттоне I Великом (936-973; император с 962)) ( Brackmann. 1937; Idem. 1943). Позднее высказывалось также мнение об идентичности К. с. и копья Лонгина, но оно не получило признания. В трудах авторов X-XI вв. К. с. рассматривалось как важный атрибут имп. власти наравне с короной; оно символизировало власть императора как старшего христ. правителя и как защитника Церкви, а также власть над отдельными регионами империи - Бургундией, Германией или Италией. Согласно П. Э. Шрамму, К. с. выносили перед императором во время торжественных процессий, в т. ч. при шествии в Рим для имп. коронации, а также в сражениях, особенно с языческими народами; его также могли использовать во время принесения присяги. В ритуале коронации К. с. не использовали (единственный известный пример - церемония коронации Генриха II как короля Германии (Римского короля) в 1002). После XII в. К. с. рассматривали не столько как символ имп. власти, сколько как христ. реликвию. Возрождение интереса к нему со стороны герм. правителей связано с противостоянием Карла IV Люксембурга (1346-1378, император с 1355) и Людовика IV Баварского (1314-1347, император с 1328). Поскольку имп. корона находилась во владении баварской династии Виттельсбахов, Карл IV велел перенести К. с. в Прагу, где находилась его резиденция. В 1424 г. в связи с угрозой нападения гуситов по указанию чеш. кор. Сигизмунда I (1419-1437, император с 1433) инсигния была доставлена в Нюрнберг, где хранилась до 1796 г. В период наполеоновских войн имп. регалии были вывезены в Регенсбург, а в 1800 г.- в Вену (с 1938 по указанию А. Гитлера инсигнии хранились в Нюрнберге и были возвращены в Вену американскими военными властями в 1946). |
| Правовое положение частных церквей определялось статусом их основателя и владетеля (епископские, монастырские и принадлежащие др. церковным учреждениям, частные во владении мирян (позднее патронатные), общинные). Поэтому вопросы распоряжения имуществом и замещения должностей могли решаться по нормам как церковного, так и светского права. Частные церкви, построенные владельцами на собственных землях, были объектами наследования и имущественного отчуждения. Власть правящего епископа над такими храмами была сильно ограниченной, т. к. владелец храма обладал правом распоряжения церковным имуществом и доходами, в т. ч. устанавливал содержание приходским клирикам, представлял епископу кандидатуры для рукоположения, а зачастую сам назначал их на церковные должности без к.-л. предварительного согласования с епископом (см. ст. Инвеститура ). Довольно рано стала распространенной практика, когда владелец храма ставил на должность настоятеля родственников (даже мирян) с предоставлением им приходских доходов, при этом богослужения, требы и др. пастырские обязанности (cura animarum - попечение о душах) совершались и исполнялись викарием - приглашенным священником, получавшим небольшое содержание. Права мирян на обладание частными храмами, распоряжение церковным имуществом и должностями стали объектом критики в период клюнийской реформы и григорианской реформы . В XI-XII вв. в церковное законодательство были внесены положения, лишавшие мирян этих прав, а также были выработаны нормы патроната , согласно которым светский патрон храма обладал лишь правом представлять на утверждение правящему епископу кандидатуру приходского священника. Однако в реальности данные нормы соблюдались не всегда и не в полном объеме; в результате на протяжении длительного времени правовая практика, касавшаяся частных храмов, патроната и И., сильно отличалась от предписаний церковного законодательства. С кон. XII - нач. XIII в. термин «патронат» стал применяться к разнообразным правам церковных и светских владельцев частных храмов, в т. ч. к И., фактически далеко выходившим за рамки, установленные канонами о патронате в Декрете Грациана и декретальных сводах «Liber Extra» (см. Декреталии Григория IX ) и «Liber Sextus». Из-за несоответствия, а часто и прямого противоречия практики предписаниям канонов четкого понятия и правового института И. в церковном праве (в т. ч. в «Corpus iuris canonici» и ординарных глоссах к ним) так и не сложилось. |
| Иконные завесы на Руси были принадлежностью больших храмовых икон, по-видимому, заменяя собой киот лишь в ранний период. С такой завесой большой храмовой иконы связано одно из чудес, описанных в Киево-Печерском патерике 707 . B XVI–XVII вв. они встречаются в соборных описаниях уже как большая редкость 708 . B XIV–XV вв. завесы под именем шитых «застенков» домовых икон фигурируют в княжеских духовных грамотах 709 . В доме иконы завешивались, так как не должны были «видеть» греховные дела. Согласно описям, оклад был у выносных двусторонних икон, связанных с молениями вне храма. Создание запрестольного образа, как правило, сопровождалось одновременным созданием для него металлической ризы, что могло вносить коррективы и в живописный строй иконы – например, он мог вообще не иметь золотого фона. Непосредственно с литургической символикой и, возможно, даже конкретно с отдельными моментами самого чинопоследования были связаны только оклады икон, входивших в алтарную преграду, – наличие оклада здесь восходило к древнейшей византийской практике драгоценного украшения преград и его символического осмысления (преграда была своего рода ковчегом престола) 710 : известны как описания, так и драгоценные фрагменты ранневизантийских алтарных преград 711 . Все сохранившиеся большие иконы средневизантийского периода, в том числе и грузинские) в серебряных окладах-ковчегах связаны с алтарной преградой. Иконография палеосных изображений на их окладах предопределена тем же кругом идей, который позднее будет положен в основу развития русского иконостаса 712 . По описям мы знаем несколько примеров таких окладов византийской традиции на Руси 713 . Единственному сохранившемуся памятнику – «корсунскому» окладу иконы Петра и Павла, храмового образа новгородской Софии, посвящено исследование Э.А. Гордиенко, в котором состав палеосных святых оклада убедительно связан с возможными особенностями чина проскомидии, совершаемого в соборе 714 . Э.А. Гордиенко датировала оклад серединой XII в. Нам представляется, что стиль этого памятника древнерусского искусства, непосредственно восходящего к византийской традиции, теснейшим образом связан со стилем самой живописной иконы и указывает на его принадлежность ко второй половине XI столетия 715 . Новгородская София тогда еще не имела фресок, а создание такой драгоценной иконы по своему учительному смыслу, по развитой богословской программе да и по материальным затратам (самые большие из сохранившихся окованные иконы византийской традиции в два раза меньше новгородского образа) уподоблялось созданию храмовой росписи. |
|
|
