| Имея изстари походную жизнь, они носили с собою всюду все, что имели. Посему, когда представлялись им в такой жизни случаи столкнуться с людьми или и племенами, им враждебными, они тотчас брали в руки те же священные хоругви свои, кои составляли всю общественную святыню Войска, и при них скакали на неприятеля с пиками, которых древко ничем, даже длиною, не отличается от древка хоругвей. За хорунгами летели отряды. Такое употребление знамен впрочем везде обыкновенное. Но в древнем быту Донском было, говорим, употребление святых хорунг не бранное только, а, если можно так сказать, и общежительное. Чем менее было тогда на Дону видимых памятников или общественных свидетельств св. Веры, тем более входило во весь быт Донской то, что имели мы тогда священного. Хорунги наши были в прежние времена и призывными или известительными знаками нашими даже в домашнем быту нашем, как бывают доселе инде церковные колокола. Как скоро предлежала станице Войска какая либо опасность, напр. от приближения к жилищам подозрительных людей, от пожара, или иного чего, между тем людей в станице не случилось; то давали жителям знать о том хорунгами. Ни труб, ни барабанов у Донцов никогда не было; колоколов и требовать нельзя: мы любили всегда держать себя, и при нападениях на неприятеля, тайком, в глубоком молчании; врасплох – это одна из тайн Донской тактики доныне. Ее весьма поняли в отечественную войну Наполеониты. По чему звучных известительных знаков у нас не было; были только знаки молчащие. В случае нужды призыва или извещения станичников о чем либо, Хорунжий станичный, или тот, кому вверялось хранение хорунг, немедленно брал хорунгу в руки и с нею на борзом своем коне выскакивал на какое-нибудь возвышенное место, на пригорок, на холм, к той стороне, где были его состаничники. Появление хорунги было знаком призывным. Как скоро усматривали ее казаки, все тотчас «на конь» и скакали к ней или за нею. В безлесных степях можно видеть хорунгу издали на больших пространствах, особливо потому, что на безлесных пространствах, как на море, редко когда бывает совершенная тишь в воздухе. |
| В.В. Виноградов Мурло МУРЛО Слово мурло представляет собою экспрессивный вульгаризм бытового просторечия. Оно обозначает морду, уродливое, некрасивое лицо (ср. у Маяковского: мурло мещанина). От этого слова произведено прилагательное мурластый «с некрасивым лицом, с мурлом». Например, у Н. Г. Помяловского в рассказе «Вукол»: «Федосья-кухарка говорила, что на его мурластой харе можно точить ножи» (ср. также областн. мурлач). Морфологический состав слова мурло довольно прозрачен. Форма среднего рода связана с экспрессивным суффиксом -л(о). Этот суффикс субъективной оценки, выражающей уменьшительность, уничижительность, презрение, выделяется и в слове муж-л-ан (ср. также вульгарное хамло). Корневой элемент мур- Даль и Горяев сопоставляли с татарским словом мурун «нос». Так, у Даля читаем: «Мурло, мурно, ср. южн. тмб. (татрс. мурун, нос?) рыло, морда, рожа, мусалы, су(сы)салы, мордасы. Мурластый, мордастый, толсторожий» (сл. Даля 1881, 2, с. 367). А. Преображенский под влиянием В. И. Даля готов признать основной нормой народно-областное мурно: «мурло, вероятно, преобразовано по аналогии рыло» (Преображенский, 1, с. 569). Но это все домыслы, не имеющие под собою никакой исторической почвы. Корневой элемент мур- известен всем славянским языкам, в их числе и древнерусскому. Так, в древнерусской письменности находим слова муръ, мюръ, муринъ, мюринъ в значении «эфиоп, негр, мавр, чернокожий», а далее: «бес, черт». Напр.: Аще еси Моуринъ тлъмъ, то душею блъ боуди (Aethiops). Гр. Наз. XI b. 121 – Два мурина страшна и зловидна. Никон. Панд. сл. 40 (Срезневский, 2, с. 195 и 254). Слова мур, мурин имеют соответствия и в других славянских языках: украинск. мурин; старослав. моуринъ, множ. ч. моури; словинск. mur «мавр; вороной»; mure «воронко, вороной конь»; сербск. мòреша – эпитет козы (черной?); чешск. mouenín; польск. murzyn, верхнелуж. mur, нижнелуж. mor. Миклошич считал эти слова заимствованием из германских языков: древневерхненем. mor, нижненем. mohr «негр» (Miklosich, 1886, с. 204–205). В германские языки слово проникло из лат. maurus (ср. итал. moro, франц. more); латинское же maurusbocxoдum к греч. μαυρς, μαυρς «темный». На эту связь мурло с мурин попутно указывал академик А. И. Соболевский 191 . Ср. употребление слова мурин у А. Н. Островского в «Горячем сердце» в речи купца Курослепова: «И сон это я видел, али что? Дров будто много наготовлено и мурины. Для чего говорю дрова? Говорят: грешников поджаривать». |
| Многие поэтические уподобления, проникнутые теплым сочувствием с природою внешнею, в народной поэзии часто носят на себе следы старинных поверий. Известным лицам, известному состоянию духа постоянно соответствуют известные предметы в природе окружающей, как символы, как. остатки древнего мифа. Потому весьма естественно может случиться, что целая песня бывает не иное что, как распространенное сравнение. Первоначально занимательность такой песни зависела от предания, лежащего в основе сравнения. Такова, напр., следующая песня («Украинские песни», 147): «Стоишь, явор, над водою, в воду склонился; на козака невзгодье, козаку сгрустнулось. Не клонися, явор, не клонись, зеленый! Не грусти, козак, не грусти, молодой! Рад бы явор не клонился, вода корни моет; рад бы козак не грустил, да сердечко ноет! Поехал в Московщину козак молодой – ореховое седелечко и конь вороной; поехал в Московщину, да там и погиб; сказал себе: насыпали высокую могилу; сказал себе: посадили в головах калину. Будут пташки прилетать, калину клевать, будут мне приносить от родных вести!» Эта прекрасная песня получит более определенное значение, когда припомним одну карпатскую колядку, в которой описывается превращение доброго молодца в зеленый явор, а коня его в белый камень. Мать несчастного молодого человека выходит в поле и, чтобы скрыться от дождя, становится на белый камень под зеленым явором; и лишь только стала ломать от дерева ветки, проповещится явор словами: «Ой, мать, мать моя, мать проклятая! Не дала мне в селе жить, да еще не даешь и в поле стоять. Белый камушек – мой сивый конек; зеленые листья – мое одеянье; мелкие прутики – мои пальчики». Весьма любопытно в малорусском уподоблении козака явору встретить то же самое предание, которым так блистательно воспользовались Вергилий и Данте, описав превращение человека в дерево. Едва ли нужно предупреждать читателя, чтобы он не думал видеть здесь влияния классической поэзии на малорусскую народную. Предания о переселении душ, подобные Овидиевым «Метаморфозам», даже перешли в обряды, и доселе сохраняющиеся в народе. |
| «И набрал, как песку, пленников», – или бесчисленное множество (сн. Быт.32:12 ; Быт.41:49 ; Нав.11:4 ; Суд.7:12 ; 1Цар.13:5 ; 2Цар.17:11 ; Ис.10:22 ; Ис.48:19 ; Иер.15:8 ; Иер.33:22 ; Ос.1:10 ; Зах.9:3 ). Бесполезна будет надежда на союзы с царями земли (напр. Ис.31:1 ) или на свою силу, на стены высокие и крепкие ( Втор.28:15 ), «как обыкновенно надеялись на это иудеи, выслушивая прещения пророков и с надмением при этом подымая свою выю, пренебрегая святыми отеческими нравами и продолжая вести жизнь беспечную» 62 ; врага никто и ничто не удержит и не остановит, падут пред ним царства за царствами с их твердынями: «и он над царями издевается (над их напрасным сопротивлением ему) и владыки в посмеянии у него, и над всякой крепостью (над всяким городом укрепленным природой ли то или искусством) посмевается он: насыплет праха и возмет ее» (ст. 10) – всякую крепость. Насыпать праха или земли значит устроить вал для нападения; для сего против стены осаждаемого города насыпали вдоль ее множество земли, пока вал постепенно возвышаясь не достигал уровня самой стены, как говорится в 2Цар.20:15 : и насыпаша землю ко граду, или у Иеремии: вот насыпи приближаются к городу, чтобы взять его ( Иер.32:24 ; Иер.33:4 ). По доведении вала до такой высоты или ставили на нем тараны ( Иез.4:2 ; Иез.26:8 ) или (как, судя по описанию быстроты, должно быть здесь) вскакивали на городскую стену, «проникали в город осажденный, входили в домы, влезали в окна» (сн. Иоил.2:9 ). Насыплет праха: так ничтожны, ничего не стоят для халдеев их средства к нападению, и однако эти средства достигают своей цели; так легко всем они завладевают. «Играя более, нежели прилагая какое-либо усилие, разрушит он и законные царства и противозаконные владычества, обводя окопы и употребляя в дело стенобитные орудия, разорит до основания всякий крепкий оплот» 63 . Нужно ли добавлять, что в сей несокрушимой силе врага воздействует всемогущество Бога – Господа крепкого и сильного, Господа сильного в брани ( Пс.23:8 ), Который воздвигнет его ( Авв.1:6 )? Конь уготовляется на день брани; от Господа же помощь (Прич.21:31. сн. Пс.32:16,17 ). Или будет зло во граде, еже Господь не сотвори ( Ам.3:6 )? |
| Лиля 14 сентября 2016, 21:41 Прекрасные мысли. Вот бы учителя литературы подавали литературные произведения именно в такой интерпретации, многие проблемы отпали бы сами собой. 14 сентября 2016, 05:48 Како све тако чудесно речено, повезано, смислом! Невероватно! Колико велики таленат Господ даровао нашем драгом оцу Неосчерпаемий источник, наш отец Андрей. Спаси Господи! Наталья Богоявленская 14 сентября 2016, 00:27 Нет, не десять баллов поставила бы я этой статье, а все двадцать. Как всегда, ново, необычно, свежо! Неиссякаемый вы наш отец Андрей! Как это замечательно, что продолжаете радовать нас своими мыслями. Спасибо вам, слава Богу за всё! Надежда 13 сентября 2016, 22:20 Как красиво и вдохновенно написано! Юля 13 сентября 2016, 20:47 Спасибо! Статья необычная! перекликается с лекциями проф. Ужанкова. Не соглашусь с мыслью Татьяны, что мы - некудышные " грибники " . Нормальные мы. Каждый в меру своего возрастания. Профессор богословия так видит произведения. сталевар - по-другому, но тоже почерпнет из него важное для себя. Главное, чтобы разум был открыт для впитывания, чтобы чистыми глазами увидеть истину. Это не удается почти никому. Иначе мы б все святые были. Но по крупицам, по небольшим идеям - может каждый. Очень понравилась идея объяснять процессы в мире, окружающих делах сказками, персонажами из детских произведений. Это так просто, ясно и понятно всем! А вот мысли Светланы Николаевны про Дюма поставила бы под вопрос. Соглашусь, что некоторые моменты его книг спорны, но ведь интересно! там приключения, любовь. Все это притягивает начинающего читателя к книге. А потом сам отберет, что ему читать. опять же по мере своего возрастания. Не начинать же ребенка учить с классики (Достоевский, Лесков напр.). Этим можно отвращение привить к книге. Такое мое мнение как заядлого книголюба))) Сергей 13 сентября 2016, 19:50 Доброго здравия! Подскажите,пожалуйста, правда ли,что Оптинские старцы запрещали своим духовным чадам читать романы, а старец Анатолий не разрешил будущему старцу Варсонофию взяться за перечитывание русской классической литературы? Простите, если что не так! |
| Б. считал, что лит-ра - особая область духовной деятельности, она независима от политики, не преследует к.-л. утилитарных целей и не решает религ. проблем. Поэзия, по мнению Б., развивается по особым законам, главный из них - непрерывное обновление и совершенствование. Вера в новизну как единственную подлинную ценность поэзии заставляла Б. переделывать свои стихи при переизданиях, ему казалось, что с годами они утрачивают силу воздействия на читателя. Религ. мотивы редки в поэзии Б., но, напр., апокалиптические образы в поэме «Конь блед» (1903) обладают такой выразительностью, что ее можно назвать в числе лучших эсхатологических произведений XX в. Б. не был религ. человеком, его отец с детства воспитывал сына «в принципах материализма и атеизма» (В. Брюсову: Сб., посвящ. 50-летию со дня рождения поэта. С. 13). Б. вспоминал, что «от сказок, от всякой «чертовщины» меня усердно оберегали. Зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению. Нечего говорить, что о религии в нашем доме и помину не было: вера в Бога мне казалась таким же предрассудком, как и вера в домовых и русалок» (Автобиография//Рус. лит-ра XX в. М., 1914. Т. 1. C. 102). Мировоззрение Б. было сложным и лишенным единого духовного ориентира. В стихотворении «Я» (1899) Б. писал: «Мой дух не изнемог во мгле противоречий,/Не обессилел ум в сцепленьях роковых,/Я все мечты люблю, мне дороги все речи,/И всем богам я посвящаю стих». В период Религиозно-философских собраний 1901-1903 гг. и сотрудничества с ж. «Новый путь» Б. ненадолго заинтересовался идеями Мережковского и Гиппиус, но вскоре писал в послании З. Н. Гиппиус (1901): «И Господа, и Дьявола/Хочу прославить я». На протяжении мн. лет Б. был увлечен оккультизмом, он писал, что «мы жадно исследуем все таинственное и странное, что нашли в своих душах, спускаемся во все ее глубины, чтобы хоть там «коснуться мирам иным»» ( Брюсов В. Ко всем, кто ищет// Миропольский А. Л. Лествица. М., 1902. С. 12). В молодости Б. посещал спиритические сеансы, в 1900-1902 гг. поместил ряд статей в ж. «Ребус». Спиритизм представлялся ему явлением физического мира, не нашедшим научного объяснения. Против увлечения оккультизмом и магией Б. предостерегал в 1904 г. П. А. Флоренский : «Магия не проходит даром. Она засасывает в себя, и в тот момент, когда маг торжественно кричит: « они в моих руках», он сам бывает в руках их» (Контекст-1991. М., 1991. С. 53). Интерес к оккультизму отразился в историческом романе Б. «Огненный ангел» (1907), одним из героев его является нем. мистик XVI в. Агриппа Неттесгеймский . В центре романа - история молодой женщины, сожженной на костре как ведьма, и влюбленного в нее рыцаря. Б. умело воссоздал историческую жизнь Германии в эпоху Реформации и мистически переосмыслил в «Огненном ангеле» историю своих отношений с Н. И. Петровской и Андреем Белым. Критики отметили талант Б. как исторического романиста, назвав роман «Огненный ангел» одним из наивысших достижений символистской прозы. |
| 7) Отъезд Георгия (ст. 108–112). Перед отъездом Георгий чудесным образом получил коня и оружие: «А и с туци то выпадывал ёму доброй конь, Да из облака выпадывает сабля вострая, Сабля вострая ёму, палиця тяжелая, Ишше вся-то принадлежность-та богатырская» (ст. 108–111). К 108-му стиху сказительница сделала любопытное примечание: «врака поетьце?» (Марк., стр. 154-, срв. id., стр. 14 и 28). «Розсказ» об Илье Муромце в изложении г. Маркова передаёт, что Илье Муромцу тоже «коничек-жеребчик из облака выпал» 857 . Эти подробности в нашем стихе заимствованы из былин 858 . Но в других стихах не говорится, что конь выпадает из тучи: его Георгий просто находит в чистом поле со всей сбруей и оружием. У Якушкина Георгий даже берёт коня в конюшне (Русские песни из собрания Якушкина, Ж III, ст. 107). То же и в О 1 , ст. 107. У Безсонова в 107 Георгий садится на коня, принадлежавшего его отцу Феодору (см. Безс., ст. 60–60). Конь же освобождает Георгия из погреба в 114 Безс., ст. 48–62. Затем Георгий, уже выехавший на подвиги, встречается с заставами. Но прежде, чем перейти к разбору этой части стиха, я скажу несколько слов по поводу одного эпизода в стихе – это именно по поводу расспросов мальчика-богатыря о своём отце. Об этом мотиве см. у Вс. Миллера в «Экскурсах», стр. 125–7, 140 и в «Этн. Обозр.» кн. LXVII, стр. 90. См. выше. Автор подметил, что в наших былинах допрос сына об отце у матери (и с пристрастием) не встречается 859 (стр. 127), что, напротив, не редко в кавказских версиях. Вообще, в былинах, «имеющих отношение к бою Ильи с сыном, нет никаких указаний на то, чтобы сын искал отца или знал его имя» (стр. 128). Тем не менее, мне думается, что такой мотив был в русском богатырском эпосе разработан более широко, чем в каком виде он существует теперь. Основания для такого утверждения вижу, во-1-х, в эпизоде былины Ефименка VII, где мать., между прочим, предупреждает сына, ребёнка 12 лет, о возможной встрече с отцом, и в былине Рыбникова, I, 12, где мать посылает дочь попроведать про батюшку; во-2-х, в том, что эпизод нашего духовного стиха сходится с кавказскими версиями, напр., с версией: «Насранжаке», где фигурирует ребёнок-богатырь Ашамаз. Так как Георгиевские духовные стихи и былины находятся в несомненном взаимодействии, то, полагаю, подробность с допросом могла войти в стих или из былин – и тогда подтверждается всё вышесказанное, или непосредственно в духовный стих, но уже тогда тем же путём, каким восточные версии шли к нам, сплетаясь ли с нашими былинами, наслаиваясь ли на них, или возбуждая эпическое творчество совершенной новизной сюжета. Я склоняюсь более к первому предположению: что в духовный стих эта подробность перешла из былин. В былины же эта деталь, вместе с другими 860 , могла проникнуть тем же путём, какой намечает для многих былинных сюжетов Вс. Миллер: «с Востока (Ирана) через южно-русские степи, пройдя, вероятно, чрез тюркскую среду». (Экс., стр. 151) 861 . |
| Солотчи) попу, и диакону, и дьячкам, и поподьям, и старицам (Аграфениной девичьей пустыни) рубль 22 алт. 2 д. (1 р. 67 к.); 1673 г. марта в 17 день роздано на царевы именины милостыни архимандриту Протасию и братии, и крылошеном, и работникам, и нищим 3 р. 16 алт. (48 к.)» и т. д. 56 Рязанские епископы иногда отказывали в монастырь на помин более или менее значительную денежную сумму, напр. архиеп. Иосиф – 46 руб. 31 алт. (93 к.), митр. Павел – 200 р., митр. Иосиф – 1000 р. и 200 золотых. За поминовение Павла митр. Тобольского арх. Игнатий получил рудожелтую камку на ризы 57 . Казначей Рязанского митрополичьего дома Гедеон в вечный помин по себе дал в Солотчинский монастырь обе части октоиха 58 . Иеромонах Георгий, митрополичьего Рязанского дома крестовый поп, писал арх. Игнатию: «в нынешнем, государь, в 201 (1693) году отпустил я из села Черные речки вкладный свой хлеб 50 четвертей с четвертью ржи доброго хлеба, а лошадь вкладную, которую слуга (монастырский) Любим Макарьев излюбил, ту лошадь сам приведу... И вам бы пожаловать, препод. отец Игнатий и святая братия, родителей моих поминать и о нас Бога молить ...» 59 . Тому же Игнатию прислали на помин своих родственников 50 четвериков ржи и 2 четверика пшеницы («по обещанию») Сапожковского уезда с. Новоникольского Рождественский поп Иаков, приложив и «память родительскую» 60 . Попадья села Красна сделала вклад хмелем 61 ; а вот что писал арх. Протасию (1663–1680 г.) и всей братии Солотчинского монастыря Василий Крапоткин из Рязани: «... в дом Преч. Богородицы (Солотчинский монастырь) я грешный дал книг Маргарит, Кирил Ерусалимской, на сулок цевка золота пошла, пуд икры черной, 20 рублей денег, место дворовое – длина и ширина по 15 сажень, конь чал – взяли 15 рублей, конь, которой выне у вас в монастыре; извольте, всему положа цену, дать вкладную во сто рублей и чеву (чего?) в цену не дойдет, и я деньги пришлю, только б, сто полное было...» 62 . В приходорасходных книгах Солотчинского монастыря встречаются следующие и подобные им заметки: «взято у вдовы Марии у Ивановской жены Володимирова – вкладу полтора рубля, и за тот вклад пожаловал ее арх. |
| 460 Выражение сп. 1390 г. «кто не имать бащины» в сп. 1701 г. пояснено словом: «сирома». Кто не имел батьковщины, т.е. родовой и наследственной собственности, назывался сиротою. Другой закон: «сирота горшечник – свободен, как и поп», т.е. если горшечник не имеет родовой земли, где бы мог добывать глину, то он свободен от повинности за ремесло, как и священник. 461 Так по изданию Шафарика ст. 13–16, 36, 37. У Раича в ст. 39 смысл закона довольно изменён. Грамота 1348 г. призренскому монастырю: «быть игуменству – и общему житию. Игумен сидит на соборе за одним столом с игуменами св. Стефана (банским), Пандократора (дечанским) и забродским. Игумен ставится не иначе, как из киновии, кого изберут патриарх и царь с согласия монастырской братии; если же не найдется способный, взять из Хиландаря. Игумен не сменяется, разве по великой вине... Когда приходит (на праздник) в монастырь патриарх, дарится ему конь и когда ставит игумена, также дарится конь. Игумен не имеет права ни отдать (монастырское), ни сделать что либо подобное, без согласия эконома и экклесиарха. Хранитель хлеба и вина выдает, как установил святой король (Милютин) в Банске, для всех одинаково хлеб, в среду, пятницу и понедельник раз в день, вино по утру и вечером; в пост каждый день однажды, кроме субботы и воскресенья; трапеза – всегда». Гласник XV: 269, 306. 462 По изданию Шафарика ст. 18: «монахи, постригшиеся из подворьев монастырских, должны идти в другой монастырь. Иначе живя в монастыре не могут удержаться, чтобы не давать чего либо родственникам и знакомым. Выходит и великий соблазн для братии: созывают в монастырь гостей и пришельцев». 463 По изданию Шафарика в ст. 28 прибавлено: «кто ли их (нищих) не узьхранить от митрополито или от игумень, да отлучить се оть сана». 464 Церковными людьми в законнике называются а) люди духовного звания; б) арендаторы церковных земель и наёмные смотрители; в) поселенцы, работающие на церковных землях. Напр. ст. 48. «Если церковные люди, которые держат церковные сёла и церковные земли, прогонят посадников (поселенцев) церковных, то прогнавшие церковных людей связываются, земля отбирается у них, пока не наймут поселенцев». |
| Большинство храмов «годуновской школы» варьировали один и тот же тип 3-частной композиции с 2 боковыми приделами, близкий к Преображенской ц. в Острове. Характерны декоративные венчания в форме пирамидальных горок из полуциркульных кокошников и ордерный италинизирующий декор фасадов с импостами и арочными нишами. Развитую композицию подобного типа имеет ц. Св. Троицы (Преображения Господня) в царской усадьбе Б. Вязёмы Одинцовского р-на (кон. XVI в., перестроена и переосвящена в 1694-1702 по заказу Б. А. Голицына) - 5-главый крестово-купольный 4-столпный четверик на подклете с тройной апсидой. Храм окружен 2-этажным гульбищем на аркадах, соединенным с одноглавыми приделами под крещатыми сводами. К северу от храма отдельно стоит 3-шатровая звонница в виде 3-пролетной 2-ярусной аркады. Часто крещатые своды применялись во всех 3 объемах (тип ц. Св. Троицы в Хорошёве). Явно были выстроены по одному образцу церкви Св. Троицы в Троицком-Лобанове (после 1578; вотчина Лобановых-Ростовских; верх заменен восьмериком в XVIII в.), Покрова Пресв. Богородицы в Покровском Ступинского р-на (кон. XVI в.) и Преображения Господня в Спас-Михневе Раменского района (1593, сохр. руины алтаря; Баталов. 1996. Ил. 16, 17, 18, 91, 92, 93). Шатровые годуновские храмы обладают особенной утонченностью форм, напр., ц. Рождества Христова в с. Беседы Ленинского р-на (кон. XVI в., заказчик Д. И. Годунов; трапезная и колокольня 1827) с 3-лопастной апсидой и красивым рисунком перемежающихся больших и малых кокошников при переходе от четверика к восьмерику, несущему шатер,- реплика ц. Иоанна Предтечи на Девичьем поле в Москве (ок. 1600, мастер Федор Конь, не сохр.; Косточкин В. В. Государев мастер Федор Конь. М., 1964. С. 29). Одним из лучших ансамблей годуновского времени был утраченный Борисов городок - между Вереей и Можайском (ныне с. Борисово Можайского р-на). В центре городка с царскими палатами и крепостными стенами была чрезвычайно стройная по пропорциям шатровая ц. святых Бориса и Глеба (1598-1603) с 3-лопастной апсидой четверика и 2-этажным гульбищем (фиксационные чертежи XVIII в.- ГЭ; Баталов. 1996. Ил. 90). XVII в. |
|
|
