| —223— Раньше, чем это начало было формулировано, ученые бессознательно руководились им в своих изысканиях, и вообще для человека переход в небытие непостижим, для него гораздо более допустимой является мысль о нарастании бытия. Вольф сказал: Nihil est sine ratione cur potius sit. quam non sit 203 – нет ничего такого, для чего не имелось бы основания, почему должно быть предпочитаемо его существование несуществованию. Я несогласен с Вольфом. Относительно многих поступков моей жизни я думаю, что лучше бы было, если бы их не было. Но раз они были, они и останутся. Если желательно сохранение чего-либо, то нужно сохранение всего. Для того, чтобы сохранилось раскаяние, нужно, чтобы сохранилась память о грехе. В мире физическом только исследование и изучение открыло нам, что существует нарастание, а не круговорот явлений, в мире психическом каждый этот процесс нарастания, развития, прогресса, эволюции – назовите, как хотите – наблюдал на себе и на других. Если в мире физическом образ каждого положения атома сохраняется навеки, то в мире психическом должно сохраняться навеки представление каждого ощущения. Вся духовная история мира, полагаем, так же цела, как и физическая. Как в мире физическом все явления связаны между собою и не существует ничего особенного и разрозненного, так и в мире психическом каждая отдельная душевная жизнь состоит в связи с тысячами жизней других. Мы знаем не только свое душевное прошлое, но и душевное прошлое многих, мы знаем и переживали горести и радости своих ближних. «У меня болит твоя грудь», писала мать своей больной дочери. Великий апостол языков писал к коринфянам: «Вы наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками» ( 2Кор.3:2 ). Если душевная жизнь людей оказывается взаимно связанной и переплетающейся, то тогда и воспоминания, и свет сознания могут простираться и распространяться не только на наше личное прошлое, но и на прошлое тех, с которыми приходило в соприкосновение прошлое наше личное. —224— И вот, какая мысль предносится уму. Когда разрешатся узы временно пространственного бытия, когда это бытие перейдет в инобытие, у человеческого духа, может быть, откроются очи для созерцания и физического и духовного мира. И увидит человек тогда всю свою жизнь, вспомнит каждое праздное слово, каждое помышление и движение сердца. «Тогда познаю, подобно как я познан», говорит апостол ( 1Кор.13:12 ). Это не будет всеведением, не будет абсолютным знанием, но это будет новая ступень созерцания, знания и сознания, о которых лишь смутно мы можем догадываться теперь. |
| Может быть, все, что он говорил, была правда, только многое показалось мне невероятным, – напр., сохранение свежего —629— молока. Это изобретение принадлежит, кажется, одному из знакомых француза. – Вам доставят, пожалуй, – говорил он, – свежее молоко из Парижа в Москву. – Удивительно! Невероятно! – отвечал я. Долго еще разговаривал я с этим моим спутником, или, лучше, долго говорил он. Наконец, он почувствовал, что пора спать, что я уже давно чувствовал. На другой день довольно рано приехали мы в Кольмар. Там переменили дилижанс. Французы ездят шибче, нежели немцы. Здесь нет уже той чистоты и аккуратности. Французы остаются в своем дилижансе, тогда как те выходят на каждой станции, что мне в них очень не нравилось. Здесь, в Кольмаре, я тоже мог заметить, что французские чиновники грубы. Тут встретил я Вольфа, который дожидался здесь тоже другого дилижанса. – У меня был очень опасный сосед, – сказал он,– он запустил было руку в мой карман. Мы напились здесь кофе и поехали дальше. Тут я простился с Вольфом, который ехал в Лион. Нам дали место не в кабриолете, а над кабриолетом, где поместились мы трое и кондуктор рядом. Почтальон сидел впереди. – Здесь, на этом месте, – сказал почтальон, – когда-то недалеко от деревни, – кажется, La sainto Crois,–uзpyблeho пятьсот казаков; но тут много осталось и французов. На этом месте посажены деревья. С почтальоном говорил я по-французски и по-немецки. Когда мы приехали на станцию и переменили лошадей, то к нам сел почтальон, как кажется, настоящий француз. – Adieu, Perette, adieu, ma chère, – говорил он недурной девушке, стоявшей возле, и я вспомнил сейчас же французский театр; я сейчас узнал те ухватки, то произношение, ту жизнь, которую видел там, и которая, можно сказать, верно передается. – Eh bien, courez, si vous voulez! Eh! m. Lafayette, – говорил он белой лoшaдu,–courez, courez! —630— Всю дорогу продолжал он такие восклицания. Наконец, приехали в Muhlhouse, как называют французы, или Мюльгаузен, как называют немцы. Там должны мы были дожидаться три часа, почему – право не знаю... |
| Замечательнейшие из произведений этого рода представляют иконо-портреты святых, почивающих в ближних и дальних пещерах, размещенные над их гробницами. Во всех этих лицах отцом Иринархом соблюдено удивительное «сходство на одно лицо», даже мужчины и женщины у него все схожи между собою, и не, только par expression, — что еще кое-как возможно было бы объяснить однородностью одушевлявшего их религиозного настроения, но все они схожи par trait, что уже может быть объяснено только феноменальною своеобразностию благочестивой кисти отца Иринарха, которая давала всему теплый колорит родства святости. Митрополит Филарет Амфитеатров считал иеромонаха Иринарха хорошим мастером по иконописанию, и едва ли митрополит не был правее многих заезжих знатоков, смущавшихся тем, что у отца Иринарха «все шло на одно лицо». У него зато не было неприятной головастости академика Солнцева (который не избежал своего порока даже в изданном теперь М. О. Вольфом дорогом и изящном «Молитвослове») и не было сухой вытянутости фигур Пешехонова . Пешехонов, по моему мнению, гораздо стильнее г. Солнцева, но он всегда «клонил к двоеперстию» в «благословящих ручках», что, как известно, в православии терпимо быть не может. Этим Пешехонов навлек на себя такое подозрение митрополита Филарета, что считался одно время неблагонадежным, а при реставрациях даже и «опасным». Особенно это усилилось с того случая, как Пешехонов в одной из стенописных картин собора вздумал открыть контуры двуперстного сложения и, доверясь старинным очертаниям, прописал было ручки по этим абрисам. Но, к счастию для киевских святынь, Пешехонов не укрылся с этим от внимания досужих людей, которые довели о том до ведома митрополита, и дело было поправлено: антикварные вольности Пешехонова были отстранены, и святые отцы древнего собора сложили свои ручки троеперстно. С отцом Иринархом не могло быть никаких беспокойств подобного рода: умея писать «всех на одно лицо», он еще аккуратнее всем давал одинаковые ручки, с верным троеперстием. Да и вообще он писал в иконном роде довольно приятно, строгоньким, но довольно округлым монастырским рисунком, в мягких тонах и нежными лассировками , что, бесспорно, приличествует иконописному роду живописи и очень нравилось митрополиту Филарету. |
| 1644 Volter, Uber Zeit und Verfasser d. pseudo-Justin. Cohortatio ad Graecos, Zeitschr. f. wiss. Theol., 1883, 180–216. 1650 Вот эти места Увещания (по изданию Отто) и книг против Юлиана (ed. Anberti, Lutetiae, 1638, t. IV): Coh. c. VI, p. 36. BC. – Adv. Julian. p. 48. BC.; c. VI, p. 38. A. – 48. ВС.; IX, 44, D – 15, E; X, 50, B – 180; XI, 54, B – 15, E; XV, 60, DE – 26; XV, 62, B – 33; XVIII, 62, A – 32; XIX, 70, C – 30: XX, 72, D – 34, E; XXII, 78, E – 23; XXXVIII, 126, B – 31. 1659 Первый обратил на это внимание англичанин Ashton; см. его издание Justini philosophi et mart. apologiae pro Christianis, явившееся в Кембридже в 1768-м году уже после смерти автора († 1752). 1660 Довольно обширная литература по этому вопросу указана у Гарнака. Uberlief. d. griech. Apol., 157, amm. 130. 1662 К этому воззрению склонялся отчасти Гутшмидт (Beitrag. zu d. Fragment. d. griech. Histor., Fleicken’s Jahrbuch., 1860, s. 703); полнее оно развито Фольтером (cit. op.), предполагающим общий источник в хронике Иуста Тиберийского, – современника Иосифа Флавия, – от сочинения которого до нашего времени ничего не сохранилось, – см. Vossius, De historicis graecis, I. II, p. 197–199; Lugduni, 1651. 1669 Подробнее см. у Schürer’a, «Julius Africanus, als Quelle d. pseudo-Justin. Cohortatio ad Graecos, Zeitschr. f. Kirchengesch. II, 3, 319–331. – На стороне этого вывода кроме ученых, указанных Гарнаком, стоят еще сам Гарнак и Енгельгардт, «Das Christenthum Justinus Martyrers, Erlangen, 1878. a. 111. 1671 Все собраны и изданы Вольфом. Wolfii, Porphirii de philosophiis хе oracula hauriendis librorum religuiae, Berolini, 1856. 1675 К тому же этот сборник имел целию распространить идеи Зороастра, смешанные с философией Платона. См. Wolfii, cit. ор. р. 66. 1677 Впрочем, древние церковные писатели часто допускали вариации в передаче чужих слов. Так св. Кирилл, который несомненно пользуется Увещанием, при передаче этого изречения, уже изменяет вопрос псевдо-Иустина так: «кто мудрейшие из народов?» 1680 |
| Но и против этого мнения, преимущественно с точки зрения субъективного идеализма, были возбуждаемы возражения, которые на первый взгляды кажутся основательными. Если бы, говорят, пространство и время были существенно принадлежащими предметам их свойствами, то, с уничтожением в нашей мысли предметов, уничтожились бы и их свойства; sublata re, tollitur qualitas rei; с огнем уничтожается и свойство его теплоты, с водою ее жидкость. Но мы можем мысленно удалить все предметы из пространства и времени, но при этом представление как того, так и другого не исчезнут. Напротив, мы необходимо представляем, что и за исчезновением всех предметов в пространстве и времени со всеми их свойствами само время и пространство не исчезают. Значит, как то, так и другое, не свойства предметов, но нечто от них различное. Далее, если бы пространство было свойством вещей, то между вещами или там, где мы предполагаем отсутствие вещей, не должно бы быть и пространства, напр., между атомами или между частями, составляющими вещи. Но мы никак не можем представить такого отсутствия пространства между вещами или частицами вещей. Итак, если пространство мы необходимо представляем существующим не только к вещах, но и вне их и без них, то оно не может быть свойством самых вещей. Все сказанное нами о пространстве, очевидно, может быть применено и к понятию времени. Подобного же рода затруднений не избежим мы и тогда, если понятие свойства вещей заменим понятием их отношения и вместе с Лейбницем и Вольфом будем считать пространство и время отношениями вещей между собою. По этому мнению, существование отдельных вещей, находящихся между собою в отношениях совместности и последования, производит в нас представления пространства и времени. Если бы это было так, то пространство и время могли бы быть мыслимы не иначе, как с самыми вещами, отношения которых они составляют и за уничтожением в нашей мысли самых предметов не оставалось бы и понятий их отношения (т. е. пространства и времени), потому что не было бы ничего, что к чему бы относилось. |
| Сего ради, пользуясь претекстом датской войны, толковал я непрестанно, что, пока наша армия останется вне границ, нам никак неможно возвратить его прусскому величеству завоеванные у него земли, и тем до того довел было, что велено мне обще с тайным советником Вольфом сделать контра-проект. Черное сочинение найдется всемерно в моих бумагах. Не совсем оно согласно с моим желанием, но, кто знал тогдашнее время, стремительное желание бывшего императора и мое состояние, тот удивится и едва ль поверит, чтоб я смел столь много стоять за интересы и славу отечества, а тому еще более, что когда я с черным пришел, а тут были принц Георгий и барон Гольц, то господин Вольф, обробев и солгав своему слову, отперся от того, что он со мною согласен, сказав мне в пагубную похвалу, что он не успел в окошко выглянуть, как у меня уже все готово было; я ж, напротив того, довольно имел не смелости, но верно истинного усердия вооружиться не токмо против принца Георгия и барона Гольца, но и против самого бывшего императора, так что наконец первые молчат, а он мое сочинение опробовать принуждены были. Такой негоциатор не по вкусу был барона Гольца, потому он, выпрося моего проекта копию, чтоб ее лучше высмотреть, сочинил новый проект по-своему». После заключения мира начали составлять проект союзного договора, «сходного с нынешними конъюнктурами». Договор был оборонительный. Если сделано будет нападение на одну из договаривающихся сторон или и начатые неприятельские действия будут продолжаться, то другой союзник обязан отправить на помощь войско, состоящее из 12000 пехоты и 4000 конницы, и это войско не может быть отозвано прежде, пока обиженная сторона не получит совершенного вознаграждения или выплачивает ежегодно по 800000 рублей. Один союзник не может заключить ни мира, ни перемирия с неприятелем без ведома и согласия другого. В первом секретном артикуле говорилось, что его королевское величество прусское, будучи весьма доволен оказанными ему со стороны его импер. величества всероссийского как с начала восшествия его величества на всероссийский престол, так и при заключении вечного мира великими весьма снисхождениями и уступками, желает в знак своего за то признания действительно и всеми способами помогать, чтоб его величество всероссийское мог получить от короля датского герцогство Шлезвигское и удовлетворение во всех своих справедливых и законных притязаниях; поэтому королевское величество прусское обещает и торжественнейше обязуется употребить сперва при датском дворе, всевозможные представления и сильнейшие увещания, чтоб Дания удовольствовала его императорское величество, а его импер. |
| были члены вновь образовавшихся тогда орденов Доминиканцев и Францисканцев. Парижский университет насчитывал в эту эпоху развития схоластики и мистики до 40.000 студентов, а слава богослова Иоанна Дунс-Скотта († 1308 г.) Подняла число слушателей оксфордского университета с 3.000 до 80.000. Наиболее же знаменитым ученым богословом этого периода был Фома Аквинат († 1274 г.), который отличался от прочих схоластиков строгим единством своего христианско-философского мipoboззpehuя и мудрым эклектизмом. Вместе с тем, в противоположность огромному большинству других схоластиков, Фома Аквинат писал «ясным, определенным и в известном смысле изящным латинским языком» (Нич, статья о схоластике в «Реальной Энциклопедии для катол. Германии»). Если вспомнить затем, что латинский язык долгое время был органом научного преподавания, и в 66 университетах Европы читались на этом языке лекции, то понятно, что весьма продолжительное время на нем писались научные труды и по всем другим отраслям знания. Вместе с тем долгое время (примерно до начала XVIII в.) латынь была языком европейской дипломатии. Значение ее, как языка международного научного образования, стало колебаться только с конца XVII в. Так, в Германии впервые в 1688 г. профессор галльского университета Христиан Томазий (Thomasius) объявил курс на немецком языке и опубликовал впервые на этом же языке ученый труд. А в Лейпциге первый курс философии на немецком языке был составлен проф. Христианом Вольфом († 1754 г.). В романских странах туземные языки вошли в обиход высшего преподавания несколько ранее. Окончательный верх в области светских наук, – исключая, конечно, филологию, – туземные языки одержали над латинским только в половине XVIII столетия, хотя и тут победа далась им далеко не сразу. Не говоря уже о ботанической номенклатуре, которая и поныне остается всецело латинскою, припомним писавших по-латыни философов Спинозу († 1677 г.) и Лейбница († 1714 г.), физика Ньютона († 1727 г.) и математика Гауса († 1855 г.). Огромное влияние латыни на ход высшего образования засвидетельствовано, наконец, внешним образом такими терминами, как ректор, профес- |
| “Кодекс”, напротив, требует запрета (для госслужащего) на выражение своих религиозных убеждений, даже если это никакого принуждения не создает. Для верующего человека, который просто не может отказаться от исповедания своей веры, это означает фактическое поражение в правах и лишение возможности занимать государственную должность. Правда, авторы документа оговариваются, что “как частное лицо” чиновник может посещать богослужения, но вот если его “пригласят проследовать на солею, он должен будет поблагодарить и вежливо отказаться”. Критерии, по которым определяется, выступает ли человек в данный момент как “частное лицо” и имеет право, или как “представитель государства” остаются невнятными. Что человек должен ответить, например, на вопрос “господин Губернатор, верите ли Вы во Христа?” “Как частное лицо, верую, как губернатор - нет”? Или “ я не буду отвечать на этот вопрос”? Но ведь ни один верующий человек так не скажет - слово Божие обязывает христианина дать отчет в своем уповании всякому, кто потребует - и слова о “религиозной нейтральности” на деле означают поражение верующих в правах. Как выглядит настоящая религиозная нейтральность государства, а не госатеизм, маскирующийся под нейтральность? Она означает, что любой человек - в том числе, состоящий на государственной службе - может выражать какие ему угодно будет религиозные (или нерелигиозные) убеждения, и на его отношениях с государством это не отразится вообще никак. Хотя и может отразиться на его отношениях с избирателями. В большинстве развитых стран мира дело так и обстоит - политики в Европе, и, особенно в США, охотно заявляют о своей вере, не тая и своей конфессиональной принадлежности. Епископал Обама, католик Блэр, лютеранка Меркель, мусульманка баронесса Варси отправились бы в кутузку, если бы порядки, которые предлагает завести у нас " гражданская платформа " существовали в Европе и США. К частью, там пока держится здравый смысл и сложившиеся в прошлом представления о свободе. Президент США Барак Обама перед своим избранием на второй срок демонстративно перед камерами молится вместе со своими помощниками, и всячески подчеркивает, сколь он благочестив и боголюбив - вот только радио “Радонеж” не слушает, в чем его, впрочем, несколько извиняет незнание языка. Он также выступает с проповеднической кафедры - ближайший аналог солеи - в протестантской церкви. Канцлер Германии Ангела Меркель говорит, что " у нас слишком мало Христианства " , и вместе с президентом Германии Кристианом Вольфом присутствует на торжественном богослужении в честь визита Папы, даже во Франции с ее секуляристкими традициями президент и высшие чины государства присутствуют, например, на заупокойной мессе по знаменитому благотворителю Аббату Пьеру. |
| А поскольку Бог является вездесущим и всевидящим, ничто из мира не исчезает, независимо от того, присутствуют ли в нём люди со своим восприятием или их вообще нет. Допустив существование универсальной всевидящей инстанции, Беркли логически узаконил парменидовское Другое, которое у элеатов оставалось не совсем ясным: они определяли его как «Многое, схваченное всё вместе единым взором», но не указывали, чей это взор, – не человека же! Поскольку сочинения Беркли представляют собой философию самой высокой пробы, естественно задать вопрос, как они повлияли на дальнейшее развитие человеческой мысли. Ответить на него очень трудно, поскольку трудно сказать, что такое «влияние» и как оно распространяется. Проще всего оно обнаруживается в прямом цитировании. Ну а если мы видим принципиальное сходство точек зрения у какого-то автора с более ранним автором, но не встречаем ни одной ссылки на последнего, можем ли мы утверждать только на основании отсутствия ссылок, что влияния в данном случае не было? Разумеется, не можем. Если человек напряжённо думает над какой-то проблемой, считая её решение главной целью своей жизни, то ему может быть достаточно самой коротенькой подсказки, чтобы всё сразу стало на свои места и направление исследований полностью определилось. А такая подсказка может прийти самыми разными путями и не непосредственно от первоисточника, а через кого-то другого. Будет ли это «влиянием»? Зигмунд Фрейд признался, что решающее значение для выбора им темы своих исследований имела фраза, услышанная им в молодости от знаменитого врача Шарко (изобретателя лечебного душа): «Ищите во всём сексуальное начало». Эти слова стали катализатором, вызвавшим реакцию соединения в стройную концепцию тех накопившихся в нём идей, которые до этого были разрозненны. Получается, что если бы не Шарко, то не было бы и Фрейда как автора теории «сублимации». Тем не менее было бы смешно, если бы он в своих научных трудах сделал ссылку на устное высказывание Шарко, брошенное не то в шутку, не то всерьёз. Сочинения Беркли напоминали, в чём состоит основной вопрос философии, и в этом состояла та решающая подсказка, которую не мог не уловить чуткий читатель, а читателями этих сочинений были все интеллектуалы следующего поколения, так что «влияния», хотя бы на тематику, просто не могло не быть. Впрочем, у него был и прямой последователь, почти ученик – тоже англичанин, всего на 26 лет моложе его, заставший его в полном здравии, – Давид Юм (1711–1776). К сожалению, «ученики» великих бывают похожими на них как котята на льва – видимо, на них «природа отдыхает». Хватаясь за поразившую их мысль своего учителя, они приспосабливают её к своему куда более скромному разумению, в результате чего получается упрощение, а иногда и карикатура. Так было с учеником Парменида Платоном, с учеником Лейбница Вольфом и с учениками Владимира Соловьёва, философами Серебряного века, которые довели до абсурда его «софиологию». То же можно сказать и о Давиде Юме. |
| Меня мучили тогда сильные боли в спайках, оставшихся от операции аппендицита, и я очень страдала. Хотя я и понимала, что «страдания возвышают и очищают», но порой они становились столь сильными, что не только не возвышали, а просто ввергали в пучину малодушия. И вот мой друг Гена сказал: «Ничего, приедет Миша Попов, так для него тебя вылечить – это раз плюнуть». Выяснилось при этом, что «раз плюнуть» он употреблял в самом что ни есть прямом смысле, ибо бурятский маг лечил самыми разными способами, в том числе – и плевками. Холодными осенними и зимними ночами, уложив детей, мы со Снегиревыми сидели у нас на кухне, распивая зеленый бурятский чай. Тогда еще он продавался огромными плитками, и надо было от него отколупывать нужное количество большим ножом. Чай варили в молоке, которое заливалось в огромную кастрюлю, а пили – из больших красных пиал в белый горошек. Гена рассказывал нам удивительные чудеса, которые происходили с долгожданным Мишей Поповым, а над плитой у нас висели большие желтые часы, под цвет оранжевой кухни, с остановившимися стрелками, которые всегда показывали одно и то же время – половину третьего, – свидетельствуя о том, что мы, пребывая здесь и сейчас, как бы и вовсе выпали из его безумного мчащегося потока, тиканья, бурленья, клокотанья… – Во время войны, ну, Отечественной, – говорил Гена, – Миша был в одном спецдивизионе с Вольфом Мессингом. Существовал такой секретный отряд, составленный из специальных людей, обладавших сугубыми способностями. Помимо того, что они могли видеть фашистов на любом расстоянии – а у них под началом была артиллерия, – они могли в случае чего притвориться невидимыми, превратиться в суслика, в курицу, даже в муху… А что, я знаю случай, когда уже после войны Вольф Мессинг приехал с гастролями в Улан-Удэ, а Миша пришел к нему на концерт и укорял его на уровне образа в том, что он скурвился: ну, стал деньги зашибать на своих способностях, обратил их в фокусы, в фиглярство вместо того, чтобы помогать людям. И вот после концерта Миша зазвал Мессинга на галерку, а сам притворился невидимым. В конце концов, Мессинг взмолился: «Миша, говорит, ты где? Откройся, я не могу тебя найти». А Миша тогда рраз – и превратился из мухи в свой обычный образ. Он и сейчас, может, мухой здесь летает – к нам прислушивается. |
|
|
