| Язык коренного славянского населения Восточной Германии, исчезнувший вследствие онемечивания. B биологической классификации принят, например, следующий состав таксономических категорий (классификационных разрядов): царство, подцарство, раздел (ряд, тип), подтип, класс, подкласс, надотряд, отряд, подотряд, семейство, подсемейство, триба или колено, надрод, род, подрод, ряд (серия), подряд, вид, подвид, племя, разновидность (вариация), раса, морфа. Этот и следующие примеры заимствованы из знаменитой картезианской логики XVII века: Арно Α., Николь П. Логика, или искусство мыслить. М., 1991.С. 202 и след. Аристотель. Топика. Соч. Т. 2. М, 1978. Аристотель. Там же. Чичерин Б. Н., Собственностъ и государство. Избранные труды. СПб., 1998. С. 407. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 273. Аристотель. Топика. (105b, 20). Соч. Т. 2, М., 1978. С. 363. Протоиерей Валентин Свенцицкий. Там же. С. 174. Льюис К. С Там же С. 292 По словам двух свидетелей, или трех свидетелей, должен умереть осуждаемый на смерть: не должно предавать смерти по словам одного свидетеля; рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтоб убить его, потом рука всего народа; и так истреби зло из среды себя. Если кто убьет человека, то убийцу должно убить по словам свидетелей; но одного свидетеля недостаточно, чтобы осудить на смерть. Митр. Антоний Храповицкий . Из толкований на Евангелие. Альфа и 3 (21). М., 1999. С. 11–12. Св. Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Творения. Часть I. М., 1845. С. 31–32. Св. Григорий Нисский. Об устроении человека. СПб., 1996. С. 12–13. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. Из ранних произведений. М., 1990. С. 405–406. Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 245. Эти представления были свойственны и античной философии, и западно-европейской школьной логике, но в качестве универсальной методологии они были сформулированы в первой половине XVII века французским ученым и философом Рене Декартом и развиты его последователями (Арно, Гассенди, Лами и другими) и критиками (Локком, Паскалем, Лейбницем, Вольфом, Кондильяком), которые, однако, сохранили главную мысль рационализма: универсальным свойством человека является разум, которому должны быть подчинены остальные проявления духовной жизни – чувства и воля, а универсальным назначением человека является познание самого себя и мира посредством разума. |
| Вторым антитезисом рецензент, очевидно, сам же уничтожает то, высказывает в первом. Причиной такого недоразумения является недостаточное, произвольно составленное г–ном Серебрениковым определение термина «монизм» внимание к действительному его употреблению в философии. Термин этот, как известно, введен впервые в философию Вольфом, и именно для обозначения мировоззрения, сводящего все к одной, духовной материальной, реальности, в противоположность признаваемому ям Вольфом дуализму духа и материи. Искусственный характер термина, долженствовавшего обозначать вместе и идеализм, и материализм, содействовал однако широкому распространению его в приданном Вольфом значении на первых порах, и лишь в настоящем столетии, получив значение вообще учения о единстве, возвышающемся так или иначе над противоположностями, он сделался употребительным. В идеолологическом смысле его употребляли последователи Гегеля в приложении его философии; в смысле более или менее материалистического усвоили затем для обозначения своего мировоззрения некоторые философы, особенно дарвинист Геккель, проповедующий «мехакский» монизм. Но вообще первоначальное вольфовское значение термина теперь не выдерживается, так что, например, Спиноза, «угря на своего рода дуализм в учении об атрибутах мышления и «яжения, хотя принадлежащих единой субстанции, но не сводимых к другому и проявляющихся как бы в двух параллельных рядах соответствующих друг другу модусов, признается обыкновенно строгим монистом. Монизм, сверх того, противополагается ныне не одному дуализму, но и плюрализму (гербартианскому), и последнему даже. ли не чаще, чем первому. Г–н Серебреников произвольно останавливается на указании двух смыслов термина, исключая в то же время Целительной формой своего определения возможность подвести под то, что наиболее заслуживает названия монизма. Но дело не ограничивается сказанным. Г–н Серебреников наносит себе еще более решительное поражение уже в пределах раскрытия первого антитезиса, и именно — с точки зрения им же данного определения монизма. |
| Вот тот вывод, к какому пришел. г. Сухомлинов. Вольф имел влияние на Ломоносова, но оно не было так глубоко, чтобы Ломоносова можно было назвать вольфианцем: по самой природе своей он был очень неподатлив и не мог быть безответным органом чужого образа мыслей. Сходство и различие между Ломоносовым и Вольфом обнаруживается в методе, в их воззрении и в характере их деятельности. Строгость математической методы Вольфа справедливо ценилась Ломоносовым, но он сам обращался к ней редко: в мыслях его было так много жизни и свежести, что нельзя было заключать их в рамке теорем; когда дело идетъ о могуществе науки или творческой силе природы, прозаическая последовательность доводов уступает место лирическим отступлениям. Чувство природы так сильно было развито в Ломоносове, что, защищая права ее, он из мыслителя переходил в поэта и слагал гимны матери-природе. Между тем поэтическое настроение было вовсе чуждо Вольфу: самому чувству изящного Вольф и его последователи давали место между низшими способностями души... В общем воззрении на космос Вольф и Ломоносов сходятся. По их убеждению, вечный порядок вселенной свидетельствует о мудрости и величии Творца; но чтобы познать его, необходимо изучать творение, и изучать без всякой задней мысли, вести изследование вполне свободно, не делая из науки рабы заранее составленной системы. В объяснении всего существующего должен быть строго наблюдаем закон достаточного основания. По характеру своей деятельности, и Вольф и Ломоносов были просветителями своего общества. Но тогда как в области науки Вольф находился под сильным влиянием Лейбница, Ломоносов был, напротив, слишком независим, и не только пред Вольфом, но и пред самим Аристотелем не желал быть покорным учеником, повторяющим: «так сказал учитель». По основному характеру своих стремлений, по складу своего ума и оригинальности дарования, Ломоносов гораздо ближе к Декарту, нежели к Вольфу. Влияние Вольфа подействовало на Ломоносова благотворно в том отношении, что сдержало несколько его порывы, сгладило неровности, приучило к системе и методе его живое и увлекающееся мышление 230 . |
| В Амстердаме в это время жил один поляк, знавший славяно-русский язык, Илья Федорович Копиевский, или Копиевич; ему Петр В. поручил переводы и издание книг. Сначала Тессинг и Копиевич трудились вместе, но в 1700 г. Копиевич рассорился с Тессингом, завел свою типографию и выпросил у Петра особую привилегию для издания книг на 15 лет 6 . Проезжая в 1716 г. чрез Кенигсберг, Петр В. осматривал Кенигсбергскую библиотеку и велел переписать для себя, как можно точнее, находившийся здесь Радзивиловский список летописи Нестора. Во время пребывания во Франции в 1717 г. он посетил все замечательные учреждения в Париже и познакомился со всеми, бывшими тогда знаменитостями науки; был в Сорбонне, где Бурсье обратился к нему с предложением о соединении церквей; осмотрел королевскую типографию, где в присутствии его было отпечатано множество пробных оттисков; посетил коллегиум, основанный кардиналом Мазарини (College des quatres nations); познакомился с известным тогда во Франции геометром, Вариньоном; был у изобретателя движущегося глобуса по системе Коперника, Пижона, и купил у него глобус для себя за 2000 экю; смотрел химические опыты Жофруа; посетил французскую академию наук, которая показала ему всё, что было нового и замечательного по части опытных наук, и выразил желание быть её членом; ездил в С.-Сир, чтобы осмотреть знаменитую женскую школу, заведенную Ментенон; заходил в Париже в лавки ремесленников и рассматривал их работы; долго был на фабрике Гобелена, в зоологическом саду, в механических кабинетах и т. д 7 . Беседуя с разными учеными, он заводил с ними знакомство на будущее время, с некоторыми из них вел переписку, по возвращении из заграницы. Для истории образования особенно важны и интересны сношение Петра В. с Лейбницем и Вольфом, которые стояли тогда во главе европейской науки. Сношения Петра В. с Лейбницем и Вольфом. Лейбниц (род. в Лейпциге 1646 г. ум. 1716 г.) был философ и ученый энциклопедист, как большая часть тогдашних ученых и философов. В философии он известен своею Монадологией (La Monadologie 1714 г.), учением о предуставленной гармонии (Harmonie preenmablie 1696 г.) и Теодицеей (Essai de Theodicee 1710), в математике своей теорией о величинах бесконечно малых (дифференциальными вычислениями), в истории некоторыми историческими сочинениями, в филологии исследованиями по языкам и между прочим стремлением отыскать универсальный язык, для всех народов. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 9 голосов: 4.2 из 5) Оглавление 71 Небольшой и плотный человек с полуседыми волосами, приглаженными на гладкий пробор, в голубых очках, прикрывающих больные глаза, стоял у изразцовой печи и, опустив голову, слушал Хлынова. Сначала Хлынов сидел на диване, затем пересел на подоконник, затем начал бегать по небольшой приёмной комнате советского посольства. Он рассказывал о Гарине и Роллинге. Рассказ был точен и последователен, но Хлынов и сам чувствовал невероятность всех нагромоздившихся событий. – Предположим, мы с Вольфом ошибаемся… Прекрасно, – мы счастливы, если ошибаемся в выводах. Но всё же пятьдесят процентов за то, что катастрофа будет. Нас должны интересовать только эти пятьдесят процентов. Вы, как посол, можете убедить, повлиять, раскрыть глаза… Всё это ужасно серьёзно. Аппарат существует. Шельга дотрагивался до него рукой. Действовать нужно немедленно, сию минуту. В вашем распоряжении не больше суток. Завтра в ночь всё это должно разразиться. Вольф остался в К. Он делает, что может, чтобы предупредить рабочих, профсоюзы, городское население, администрацию заводов. Разумеется, ну, разумеется, – никто не верит… Вот даже вы… Посол, не поднимая глаз, промолчал. – В редакции местной газеты над нами смеялись до слёз… В лучшем случае нас считают сумасшедшими. Хлынов сжал голову, – нечёсаные клочья волос торчали между грязными пальцами. Лицо его было осунувшееся, пыльное. Побелевшие глаза остановились, как перед видением ужаса. Посол осторожно, из-за края очков, взглянул на него: – Почему вы раньше не обратились ко мне? – У нас не было фактов. Предположения, выводы, – всё на грани фантастики, безумия… Мне и сейчас минутами сдаётся, – проснусь – и вздохну облегчённо. Но уверяю вас, – я в здравом уме. Восемь суток мы с Вольфом не раздевались, не ложились спать. После молчания посол сказал серьёзно: – Я уверен, что вы не мистификатор, товарищ Хлынов. Скорее всего вы поддались навязчивой идее, – он быстро поднял руку, останавливая отчаянное движение Хлынова, – но для меня убедительно прозвучали ваши пятьдесят процентов. Я поеду и сделаю всё, что в моих силах… Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1641 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| По этой программе, начертанной Вольфом для научной апологетики христианства, некоторые из протестантских богословов преимущественно последователей лейбнице-вольфианской философии, еще в конце прошлого столетия, начали строить системы апологетики с некоторыми, не существенными, впрочем, видоизменениями основных частей ее содержания, указанных Вольфом. Сюда относятся из наиболее известных опытов сочинения Россельта 77 ‚ Лесса 78 , Эразма Мюллера 79 , Франка 80 и др. Опыты эти, в отношении к методу и научным приемам, еще далеко не безукоризненны и не чужды важных недостатком; они стоят в немецкой богословской литературе на переходе от апологий к строго-научным опытам изложения систем богословской апологетики; их содержание еще недостаточно строго систематизировано и выведено из определенных богословских начал; в них не достает обоснования для некоторых весьма важных и существенных пунктов христианского учения; предметы апологетики в них недостаточно строго отделены от предметов догматики; по местам в них можно встретиться с деистическим образом мыслей о предметах христианского учения, не чуждым в значительной степени и вольфианской философии, началам которой следовали их авторы. Что касается философии Лейбница, то и она не осталась без влияния на научную обработку новейшей германской апологетики в формальном отношении. При этом не было недостатка в попытках со стороны германских богословов перенести в область апологетики и реальные, положительные воззрения лейбницевой философии на основные вопросы религии и христианства. В этом последнем отношении философия Лейбница оставила в истории германской апологетики даже более заметный след, нежели вольфова философия, не отличавшаяся оригинальностью и самобытностью своих положительных воззрений и влиявшая не построение апологетики почти исключительно своею формальной стороной. Весьма естественно, что философия Лейбница находила многочисленных последователей в среде германских богословов-апологетов прошлого и отчасти настоящего столетия. |
| Христиан Вольф (род. 167–9 г. ум. 1754 г.), профессор университета в Лейпциге, потом в Галле и Марбурге. Его философия хотя не имела характера оригинальности, но отличалась строгою логическою последовательностью, а вместе особенною ясностью и определенностью, приобрела ему обширную школу последователей и господствовала в Германии до появления критической философии Канта. Вместе с философиею Вольф занимался также физикой и математикой и другими науками. Он стремился составить такую систему или классификацию наук, которая не только обнимала бы все их отрасли, но и строила бы их в том, вполне сообразном с природой вещей, порядке, в котором последующее всегда естественно проистекает из предыдущего 12 . Сношения Петра В. с Вольфом начались в то время, как Вольф был в Галле. В 1715 г. некто Орифеус распустил слух, что ему удалось открыть perpetuum mobile; Петру захотелось воспользоваться этим открытием, я он лейб-медику своему, Блюментросту, поручил предложить Вольфу вступить в русскую службу, на каких угодно условиях, лишь бы только он усовершенствовал изобретение Орифеуса. С этого случая начались сношения с Вольфом. Ему несколько раз предлагали перейти в Россию для устроения Академии наук, предлагали даже место президента в Академии; но Вольф всегда отказывался от этих предложений то под предлогом опасения за свое здоровье в суровом русском климате, то под предлогом боязни преследования со стороны русского духовенства. Замечательно. что он даже не советовал Петру открывать в Петербурге Академию наук, указывая на то, что с ней может случиться тоже, что с Академией в Берлине, где это учреждение по имени известно всему свету, но из этого еще ничего не вышло. «Обыкновенный университет, говорил он, где ученые будут преподавать то, что распространит науки между русскими, не только полезнее для страны Академии наук, которая ad plausum exterornm должна держаться, а подобные вещи не многие поймут, но также – к тому поведет, что в несколько лет Академия наук будет состоять из русских, которые потом настоящую славу доставят своему государству» 13 . |
| После важнейших открытий, сделанных в этой области Ю. Велльгаузеном (1878) и Б. Стаде (1881; 1903), общепринятым стало мнение, согласно которому Михею принадлежит авторство, самое большее, Мих.1–3 , тогда как остальные части были созданы в конце допленной эпохи (Стаде: 6:1–7:6), в эпоху плена (Велльгаузен: 7:7–20) и после возвращения из плена (Стаде: 4–5). В «классическом» для немецкоязычной аудитории комментарии к Книге Михея, написанном Х. Вольфом, история становления ее текста описывается следующим образом: «В начале идут три очерка выступлений самого Михея – 1:6, 7в–13а, 14–16; 2:1–4, 6–11; 3:1–12... Первые девтерономические комментарии к ним содержатся в 1:5, 7а, 13b, а также в дополнениях и изменениях в 2:3–5, 10b; 3:4.5, 8; 1:1 и в использовании литургического зачина к богослужебному чтению в 1:3 слл. (гимн-теофания). Начиная с 587г. и заканчивая временем вскоре после возвращения из плена дописывался цикл пророчеств благополучия в главах 4–5. Первые из них относятся к началу эпохи плена и представлены обетованиями спасения в 4:9–5:1, 3, 4а, 5b. К концу эпохи плена относятся обетования возвращения для Голы, встречающиеся в 2:12, 13 и в 4:6–7а. Затем следуют тексты, в которых описываются взаимоотношения между остатком Израиля и народами (5:6–15), а также такие, в которых говорится о будущем Иерусалима (4:1–8). При этом прежде всего редактируются известные пророчества: 4:6–7а посредством 7b и 5:10–13 посредством 5:9 и (14) 15, кроме того, 5:2, 4 посредством 5:3, с одной стороны, и посредством 4:8, с другой. Заключительная часть цикла пророчеств в главах 4–5 не могла быть создана ранее освящения Храма в 515г. С ней связано редакционное присоединение глав 1–3 при помощи призыва слушать в 1:2, обращенного ко всем народам (ср. 5:15). Послепленная редакция глав 1–5 возникла под влиянием литературного направления, которое развивалось с начала эпохи плена в связи с обычаем отмечать день скорби по поводу падения Иерусалима. Здесь звучали пророчества благополучия и пророчества для иноземных народов, и на них отвечала слушающая община (4:5; 5:9). |
| —256— грамотными крестьянами, сообщает блестящие отзывы о нём, как проповеднике, принадлежащие перу как светских, так и духовных писателей, и людей различных убеждений, настроений и направлений. Приводит и неодобрительные отзывы о проповеднических трудах Иннокентия. В заключении автор высказывает своё личное мнение об Иннокентии, как проповеднике (624–707). Уже и из этого беглого обзора содержания сочинения о. Феодосия видно, как много он поработал для выяснения проповеднической деятельности Иннокентия. Детальный же обзор сочинения автора даёт возможность обнаружить не мало и других выдающихся особенностей сочинения. Нельзя не сказать спасибо автору за то, что он изучил как источники, так и громадную литературу об Иннокентии самым тщательным и добросовестным образом. Лишь немногое в данном случае ускользнуло от его наблюдательного взора. Необыкновенно ценны его замечания об различных изданиях проповедей Иннокентия и особенно об издании их Вольфом (19–29). Издание это, чисто „коммерческое“ и внешняя опрятность издания не соответствует внутренней стороне издания; она нисколько не удовлетворяет учёных запросов читателя. В издании Вольфа очень много ошибок относительно места, времени произнесения Иннокентием проповедей и времени их появления в печати. Есть и такие грубые погрешности в этом издании, как напечатание одной и той же проповеди в различных местах одного и того же издания (23). Некоторые из этих ошибок исправлены в новом издании, но значительная часть их осталась по-прежнему и ждёт, когда рука учёного, а не рука коммерческого издателя разберёт их и издаст в надлежащем порядке. Ценны также результаты его изучения проповедей и со стороны содержания. Автор всюду чувствует себя полным господином своего дела. Излагая воззрения по тому или другому вопросу, он свободно приводит почти каждый раз много параллельных мест из различных его проповедей (326. 439. 575. 581. 650 и др.). Иногда он приводит в данном случае параллели даже из его переписки с различными людьми (279 и др.). Критически относится он иногда и к сведениям, какие приходилось встречать ему у весьма |
| Необыкновенно чуткий нравственно и глубоко деликатный Ф. А-ч никогда не мог позволить себе оскорбить чьё-нибудь эстетическое или нравственное чувство. Высоко образованный, он понимал философские системы, недоступные Сковороде, и излагал их так просто и ясно, как не умели излагать их сами авторы. Глубокий и осторожный богослов, он остерегался сказать какое бы то ни было слово, которое могло бы соблазнить „единого от малых“. Сковорода очень наивно и смело называл себя русским Сократом и motu proprio отыскивал русских Платонов. Ф. А-ч требования, чтобы ему внимали и у него учились, предъявлял только к тем, к кому предъявлять их обязывают божественное повеление и человеческая совесть – к своим детям и ученикам; весьма общительный по природе, он усердно искал общения с различными людьми прежде всего не для того, чтобы учить их, но чтобы учиться у них. На самом деле, конечно, в убытке всегда оставался он: учиться у новоприобретённых знакомцев оказывалось нечему, но от него – если желали – могли научиться многому. Одним из признаков умов неглубоких и недисциплинированных является то, что, при занятиях философией, встречаясь с учением, отвечающим их ещё не проанализированным стремлениям духа, они обыкновенно низко и бесповоротно опускают пред ним голову и, наоборот, если в учении какого-нибудь философа они встречают взгляды противные их вере и убеждениям, они решительно поворачивают к нему спиной. Богословы часто бывают виновны этой второй виной, которой погрешил некогда Нафанаил, сказав: „из Назарета может ли быть что доброе?“ ( Ин.1:46 ). Мы знаем, круг каких писателей был дорог сердцу Ф. А-ча (к ним можно присоединить ещё много других подобного же направления: Эккартсгаузена, Эдуарда Юнга и др.), но он никогда не был их слепым поклонником. Он принадлежал к числу тех, которые умеют видеть недостатки в друзьях и достоинства в противниках. Он ценил —463— многое у Мейера – почти Вольфианца, но в своём „умозрительном Богословии“, мы видим, он полемизирует с Вольфом. Он высоко ставил Лейбница, но не ценил в нём то, что Лейбниц наиболее ценил у себя (теорию предуставленной гармонии). |
|
|
