| Однако, с другой стороны, весь пафос их рассуждений сводился к попытке примирить читателя с тем фактом, что ему предстоит умерить, что сама по себе вполне смерть естественна, поскольку умирания всех живущих требует бесконечный круговорот природы. Они хотели научить своих последователей бесстрастию, «апатии» ( πθεια) – так по-гречески выглядит слово бесстрастие или невозмутимость – перед лицом смерти. Однако, все же удивительно, эти философы совсем не учитывали и не брали в рассмотрение третьего и хотя бы логически вполне возможного варианта – постсмертных мук, мучений в аду. Не полного небытия после смерти, и не посмертного беспечального существования, а загробного наказания. Впрочем, вероятно, именно этого требовала их основная «установка» – убедить, что смерть естественна, и поэтому в ней для мудреца нет ничего страшного. Ни в самом этом событии (неуловимый момент перехода), ни в том, что будет за ним. Между тем интересно, что древнегреческое слово смерть – θντος (thanatos) – иногда у греков значило еще и убийство или казнь, смертный приговор. Например, у Софокла есть такое выражение: πκουρος δλων θαντων. В переводе на русский это дословно – мститель за неведомые смерти. Но тут имеется в виду, и правильный перевод этого места будет – мститель за неведомо кем совершённые убийства. Или у Эсхила – θνατοι αθνται – убийства близких. То есть, наверно, можно сказать, что часто греки словно отождествляли убийство и смерть, для них это вообще было возможным потому, что изначально они видели в смерти нечто противоестественное и ужасающее, некое предельное или запредельное насилие над жизнью, существованием как таковым. Это совершенно естественный взгляд для любого человека, и никакая философская, стоическая терапия ничего с этим поделать не может. Почему я, живущий на Земле, должен исчезнуть? Почему все должно прекратиться? Как это понимать? Это самые важные и страшные, поистине ужасные вопросы, от которых хочется навсегда убежать и спрятаться. И мне кажется, что с христианской точки зрение это понимание в древнегреческом языке смерти как убийства значимо и интересно. Для христианства смерть тоже убийство человека, а не некое естественное и включенное в экономию целого мира или бытия событие. «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия (Прем. 1: 13–14). Она поэтому в высшей степени неестественна и противоестественна, является концентрированным выражением и порождением греховности человека, его отпадения от Бога. С точки зрения святоотеческого богословия «смерть и тление суть порождения греха ... наказание за первое Адамово преступление», как писал Симеон Новый Богослов. А Евангелие – это Благая весть именно о победе над смертью: « Ибо возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6:23). |
| Бесконечно многообразные оттенки, которые она представляет на первый взгляд, суть только отражения переходных состояний, лежащих между этими двумя крайностями. Частная собственность рабочего на средства его производства составляет основание мелкого производства, мелкое же производство является необходимым условием развития общественного производства и свободной индивидуальности самого рабочего. Правда, этот способ производства существует также и в рамках рабства, крепостного строя и других отношений зависимости. Но он процветает, развивает всю свою энергию, приобретает вполне классическую форму только там, где рабочий является свободным частным собственником своих условий труда, которые он сам пускает в ход, крестьянин – собственником земли, которую он обрабатывает, ремесленник – собственником орудий, с которыми он справляется, как виртуоз с инструментом. Этот способ производства предполагает раздробление —35— земли и других средств производства. Он исключает как концентрацию последних, так и кооперацию, т. е. он не допускает разделения труда внутри одного и того же процесса производства, общественного господства над природой и управления её силами, свободного развития общественных производительных сил. Он совместим только с очень узкими, стихийными рамками производства и общества. Увековечить его значило бы «декретировать всеобщую посредственность». На известной ступени своего развития он сам порождает материальные средства своего уничтожения. С этого момента внутри общества пробуждаются силы и страсти, которые он сковывает. Он должен быть уничтожен, и он уничтожается. Его уничтожение, превращение индивидуальных и разрозненных средств производства в концентрированные и общественные, т. е. мелкой собственности многих в крупную собственность немногих, отнятие средств существования и орудий труда у народных масс, эта ужасная и трудная экспроприация народной массы составляет доисторический период в жизни капитала. Она объемлет собою целый ряд насильственных способов. Экспроприация непосредственных производителей совершается с самым беспощадным вандализмом, под действием самых низких побуждений, самых грязных, самых мелочнозлобных страстей. |
| Другими словами, обоим началам человеческого существа следует воздавать должное; эту мысль Секст, парафразируя известное евангельское изречение ( Мф. 22, 21 ), выражает так: «Пользуйся мирскими вещами ( τος κοσμικς πργμασιν), насколько это необходимо; строго возврати миру то, что принадлежит ему ( τ το κσμαυ), а Богу воздай Божие» (19–20). Однако подобное «соразмерное воздаяние» не должно нарушать Богоустановленной иерархии «высшего» и «низшего»: душа (которую Секст иногда называет «умом» или «мыслящим началом») обязана владычествовать над телом, поскольку именно она представляет в первую очередь подлинное «я» человека. Об этом в сочинении говорится так: «Считай, что мыслящее начало твое ( τ ν σο φρονον) и есть человек. Ибо где [пребывает] оно, там и благо для тебя. Не ищи блага в плоти» (315–317). Сущностным свойством высшего начала в человеке является его способность к постоянному саморазвитию и самораскрытию; оно мыслится не как нечто статичное, но как начало динамичное. Исходным же пунктом подобного самораскрытия, то есть духовного преуспеяния, является смирение: «Ума ты до тех пор не будешь иметь, пока не познаешь, что не обладаешь им» (333). Нравственное учение. Идеал истинного мудреца. Оно является органичным продолжением и развитием антропологических воззрений автора «Изречений». Более того, можно констатировать, что в этике все богословское миросозерцание Секста обретает свое наиболее яркое и концентрированное выражение. Суть этого миросозерцания можно выразить одной фразой: «путь к Богу». Началом данного пути, согласно автору, служит вера. Сам зачин произведения весьма показателен в данном плане: «Верующий человек есть избранный человек ( κλεκτς στιν νθρωπος). Избранный человек есть человек Божий. Человек Божий – тот, кто достоин Бога ( ξιος Θεο). Достойный же Бога человек есть тот, кто не совершает ничего недостойного Бога. Поэтому старающийся быть верующим не делает ничего недостойного Бога» (1–5). Этот зачин «Изречений» ясно показывает, что для Секста исходным моментом нравственного учения является тезис вера без дел мертва ( Иак. 2, 20 ). |
| Но когда мы осмысливаем отношение Христа к ветхозаветной религии, то мы видим, что оно имело как бы два измерения. С одной стороны, Христос всегда подчеркивал преемственность между тем, что Он говорит, и тем, что говорили ветхозаветные пророки, между тем, что Он делал, и что они делали. Он говорил: «Я пришел не разрушить закон, то есть ветхозаветную нравственность, богословие, писание, а исполнить, то есть восполнить» (см. Мф. 5:17). С другой стороны, Он нередко уточнял, дополнял ветхозаветные заповеди, а иной раз и противопоставлял им Свое видение. Часть Нагорной проповеди — три главы из Евангелия от Матфея, с 5-й по 7-ю, где в концентрированном виде излагается нравственное учение Христа, — состоит из таких формулировок: «Вы слышали, что сказано древним, а Я говорю Вам…». Например: «Вы слышали, что сказано древним: око за око, и зуб за зуб. А Я говорю вам: если кто ударит тебя в правую щеку, то подставь ему и левую» (см. Мф. 5:38-39). С одной стороны, Христос как бы строит Свое учение на фундаменте ветхозаветной религии, но с другой стороны, Он всегда стремится вывести нравственность, унаследованную от Ветхого Завета, на некий новый уровень. Он как бы показывает, что ветхозаветная религия была определенным этапом в развитии человечества, но то, что Он принес человечеству, — новый этап. Этот новый этап требует, с одной стороны, принятия Ветхого Завета в качестве некой предыстории, а с другой стороны, требует выхода на новую ступень, поскольку та дистанция между Богом и человеком, которая очень ощутима в Ветхом Завете, преодолевается. Но и в нравственном отношении христианство ставит новую, гораздо более высокую планку. И Христос позиционирует Себя все время, с одной стороны, как часть продолжающейся истории, а с другой стороны, как, по сути дела, основатель новой религии. Но есть и другой очень важный момент, который мы замечаем, когда вчитываемся в Евангелие, Деяния апостольские и Послания апостолов. Они воспринимали уход от них Христа как событие временное и ожидали, что Христос очень скоро вернется. Когда сегодня люди говорят о Втором пришествии Христа, о конце света, обычно, об этом говорят и думают как о далеком событии, которое отстоит от нас на расстоянии какого-то хронологического периода. Совсем иначе дела обстояли у ранних христиан, у них было представление, что Христос может явиться буквально со дня на день. Каждое свое богослужение, каждую трапезу, на которую они собирались «для того же самого», то есть для Евхаристии, они завершали словами: «Ей, гряди, Господи Иисусе» (Откр. 22:20). То есть, Господи Иисусе, приди скорее, мы Тебя здесь ждем. |
| Ключевое, корневое слово здесь – наказ (а не кара). Господь никого не карает, Он – любовь и только любовь и ничего, кроме любви. Мы имеем, следовательно, дело с проявлениями Божественной хирургии, вмешательством Промысла в жизнь человека, когда он явно сбился с пути, забрел не туда, живет не так, делает не то – одним словом, подвергает свою (и не только) жизнь опасности. Ведь когда хирург лечит, он режет плоть; хлещет кровь, погибают клетки – и мертвые, и живые. Так и человеческая жизнь, когда ее «препарирует» уже Хирург Небесный, Который вынужден проводить человека через тернии, через кризис, катастрофу, коллапс. Это очень больно, страшно, тоже хлещет кровь. Но абсолютно неизбежно. И совершенно необходимо. Для жизни. Господь и говорит о Себе: «Я есмь путь и истина и жизнь…» (Ин. 14: 6). Но это понимаешь не сразу, и это знание дается не даром. Тогда, в эпицентре краха, депрессий и страданий, я ничего этого не понимал, был как бы в бессознательном состоянии. Оно и понятно – то был крах и распад всех тогдашних моих устоев, всех стереотипов, установок и ценностей, которыми я тогда жил, и жил-то ведь внешне неплохо. Жил в коконе, который на самом деле мешал мне жить, двигаться в правильном направлении. И вот, когда этот кокон был разорван, разрушен, осталась лишь одна только голая душа. В такие моменты человек чувствует себя самым беззащитным существом на свете. Вообще для этого состояния, думаю, лучшее определение, что это даже не концентрированное страдание, не боль и даже не страх, а полная беззащитность – состояние, когда с души слетает всякая шелуха и штукатурка. Только тогда, становясь обнаженной, лишенной всех внешних «подпорок» (связей, денег, имущества, статуса и т.п.), душа начинает пробуждаться. С этого начинается ее исцеление. Парадокс? Но ведь сказано в Евангелии, что «мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3: 19). И еще: «Ты говоришь: “я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды”; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3: 17). |
| У меня нет желания пересказывать статью (есть надежда, что досужие найдут и прочтут). Меня интересует актуальность мыслей, высказанных почти сто лет назад по, казалось бы, иному поводу. Итак, революция это идол, это алхимическая реторта, превращающая добрые намерения в концентрированное зло. Идол второй – политика. Под этим именем Франк понимает массовую уверенность в том, что некие политико-экономические союзы способны утолить окончательно голод души человеческой по основательному счастью. Крушение кумира «политики», по Франку, есть крушение веры в какой бы то ни было идеал общественного порядка, немедленное и полное осуществление которого уничтожало бы зло и водворяло бы на земле добро и правду. Отсюда не стоит – говорит автор – бежать ни в толстовство, ни в анархизм. Не стоит отрицать необходимость государства и различных межгосударственных союзов. Стоит только лишить отношение к этим союзам того идолопоклоннического элемента, с которым, например, в Украине отнеслись к Евросоюзу и НАТО. Возведенные в ранг «богов», эти подлинно ложные боги, а значит и жилища бесов, требуют себе конкретных жертв из конкретной человеческой крови. Нужно вернуться к классической формуле Евангелия, повелевающей отдавать кесарю только кесарево, и не больше, а Божие – Богу. Стоит также отдать поклон В. Соловьеву и процитировать его слова о том, что смысл государства не в установлении на земле Рая, но в недопущении установления на земле Ада. Третий идол по Франку – культура. Позволю себе пространную цитату, ибо она похожа на отрывок из свежей, а не столетней давности, газетной статьи. Итак, «Мы восхищались культурой Европы и скорбели о культурной отсталости России. В Европе мы во всем усматривали признаки «культуры»: в обилии школ, во всеобщей грамотности, в том, что каждый рабочий и крестьянин читает газеты и интересуется политикой, в твердости конституционно-правого порядка, в уважении власти к правам граждан, в жизненном комфорте, в удобстве путей сообщения, в высоком уровне научных знаний, в широкой гласности и чувстве собственного достоинства, в Трудолюбии и промышленном богатстве, в общей налаженности и упорядоченности жизни – и еще во многом другом, что было бы слишком долго пересказывать. Конечно, мы не закрывали глаз и на темные стороны европейской жизни – мы замечали в ней и эгоизм, и мелочность, и мещанскую пошлость и ограниченность, и обилие «буржуазных предрассудков», и жестокость репрессий в отношении нарушителей буржуазного права и морали, и слепой и хищнический национализм. Но в большинстве случаев нам казалось, что эти темные стороны суть еще непреодоленные остатки прошлого, которые сами собой постепенно будут устранены дальнейшим развитием культуры». Себя самих русские люди с некоторой долей ложного смирения причисляли к «недоделанным европейцам», и считали, что будущее наше все равно там, только для этого нужно потрудиться. И тут грянула Великая война. |
| Книга небольшая, но выглядит концентрированной, как соль Мертвого моря, и ее простые слова просты так, как выглядят порой обычные приходские катехизические беседы, но подкрепленные осмысленным и переработанным опытом св.отцов (в частности, опытом митрополита Антония Сурожского, который когда-то и рукополагал отца Сергия во иереи), и читается книга как сборник писем или дневник, глубоко личный и прочувствованный, где нет ни одного лишнего или «красного», вычурного слова… И вот там – о Причастии и о традиции нашего восприятия этого величайшего таинства: «Есть ведь такая опасность, как привыкание. Потеря, если можно так выразиться, духовной тонкости восприятия. И тут всё зависит от того, каким органом мы воспринимаем реальность. Если только на уровне головы, то это может стать скучной традицией, многократным повторением действия, смысл которого потерян. А если мы воспринимаем Причастие по-настоящему, то есть на уровне всего человека, это уже не может быть обыденно, потому что это живое соединение с Телом и Кровью Христа». Именно, подумал я… Если для нас Причастие – просто традиционный номинальный ритуал, который необходимо совершать, чтобы подтверждать пред людьми и пред самим собой свой статус «члена Церкви», тогда законнические, ритуальные мотивы «буквы» подготовки, действительно, выходят на первый план. А если это – вновь и вновь страшная, желанная, вышеестественная, но необходимая, ЕДИНСТВЕННАЯ встреча с любимым Христом и соединение с Ним… Тогда ритуал – не упраздняется, нет. Он уходит на другой план, становится на совсем иное место в иерархии наших ценностей. И мы-то, священники, – как часто считаем своим долгом только лишь донести прихожанам информацию об этом ритуале да допросить их, идущих к Чаше, о том, насколько они этот ритуал дотошно исполнили!.. Такие типа «человеки-с-ружьем», надзиратели у Чаши… Фото: patriarchia.ru А о том, что мы – пастыри, в евангельском смысле слова, что мы первые должны идти, впереди стада, в полные опасностей неизведанные земли, в поисках источников воды и пастбищ для овец, а потом уже – СВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ пастве о тех чудесах Божьих, которые увидели и обрели, думаем ли об этом?.. Как можно благодать Бога – «расплескать» |
| Мир, в который мы попали, был, мягко говоря, странным для молодых людей, не так давно получивших высшее образование, сильно замешенное на атеизме. На амвоне стоял пожилой священник с всклокоченной бородой и в старых очках с веревками вместо дужек. Он монотонно, запинаясь и шепелявя, читал странные тексты. Я не мог разобрать и сотой доли, но люди, столпившиеся у амвона, видимо, прекрасно их понимали. Время от времени в разных концах храма начинали лаять, кукарекать, рычать, кричать дурными голосами. Некоторые выдавали целые речевки: «У, Адриан-Адрианище, не жги, не жги так сильно. Все нутро прожег. Погоди, я до тебя доберусь!» Звучали страшные угрозы: убить, разорвать, зажарить живьем. Я стал рассматривать лица этих людей. Лица как лица. До определенной поры ничего особенного. Один пожилой мужчина изрядно смахивал на нашего знаменитого профессора – знатока семи европейских языков. Стоял он со спокойным лицом, сосредоточенно вслушиваясь в слова молитвы, и вдруг, услыхав что-то сакраментальное, начинал судорожно дергаться, мотать головой и хныкать, как ребенок от сильной боли. Рядом со мной стояла женщина в фуфайке, в сером пуховом платке, надвинутом до бровей. Она тоже была спокойна до определенного момента. И вдруг, практически одновременно с «профессором», начинала мелко трястись и издавать какие-то странные звуки. Губы ее были плотно сжаты, и булькающие хрипы шли из глубин ее необъятного организма – то ли из груди, то ли из чрева. Звуки становились все громче и глуше, потом словно какая-то сильная пружина лопалась внутри нее – с минуту что-то механически скрежетало, а глаза вспыхивали зеленым недобрым светом. Мне казалось, что я брежу: человеческий организм не может производить ничего подобного. Это ведь не компьютерная графика, и я не на сеансе голливудского фильма ужасов. Но через полчаса пребывания в этой чудн о й компании мне уже стало казаться, что я окружен нашими милыми советскими гражданами, сбросившими маски, переставшими играть в построение коммунизма и стучать друг на друга. Все происходившее вокруг меня было неожиданно открывшейся моделью нашей жизни с концентрированным выражением болезненного бреда и беснования. Так выглядит народ, воюющий со своим Создателем. Но люди, пришедшие в этот храм, кричавшие и корчившиеся во время чтения Евангелия и заклинательных молитв, отличались от тех, кто остался за стенами храма, лишь тем, что перестали притворяться, осознали свое окаянство и обратились за помощью к Богу. |
| По мнению Ланге 1445 , оно есть высшая ступень возрастающего естественного развития мира. Чудо, пишет Бонэ 1446 , есть как бы сила, скрытая еще при начале творения, которая, по всей вероятности, должна действовать только тогда, когда известные обстоятельства того потребуют. Чудесами, по мнению Кнаппа 1447 , называются явления, которые совершаются Богом средствами самой природы, устроенной так, что она производит нечто высшее для необыкновенных обстоятельств. Чудо, по мнению Шлейермахера 1448 , есть естественное явление высшего порядка. С этим объяснением чуда мы также никак не можем согласиться, ибо в таком случае совершенно уничтожилось бы библейское понятие истинного чуда, и последнее принималось бы, хотя и за необыкновенное 1449 , но все же за естественное явление 1450 , производимое редко действующими силами мира. При таком объяснении чуда, должно заметить, упускается из виду самое главное, а именно то, что в чуде, по учению Библии, человек должен видеть творческий акт Личного Бога, а вовсе не редкое только обнаружение естественной силы или естественное только действие высшего порядка. Таким образом, чудо не есть результат редко действующих сил природы, как не есть оно и результат концентрированных ее сил, что мы сейчас и поясним. Чудеса производятся, говорит Помпонат 1451 , при посредстве концентрации в основателях религии потенцированных естественных сил. Но такое объяснение чуда несостоятельно, во-первых, потому, что считает его просто естественным явлением, а, во-вторых, и потому, что это объяснение, будучи применено к библейским чудесам, по собственным словам Помпоната, большинства их не объясняет Ввиду этого Помпонат с течением времени и принужден был отказаться от применимости своего объяснения ко всякому библейскому чуду. Так, по словам Помпоната, его объяснение чудесных фактов не применимо, например, к следующим чудесам: насыщению пяти тысяч человек пятью хлебами, солнечному затмению при распятии Иисуса Христа и др. В заключение этой главы приведем еще одно объяснение чудес, именно чудес Христа Спасителя, по которому Его чудеса сравниваются с чудесами раввинов. Евангелие передает нам о поразительных действиях Спасителя Господа. Божественная Личность Господа окружается, естественно, ореолом божественных действий как проявлением Его Божественной природы, как осуществлением Его чрезвычайного, спасительного дела. Истинному Мессии покоряется все как своему Богу и Царю. Перед ним стихают бурные проявления природы физической, равно как и проявления болезненные, а часто и выходящие из рамок естественных болезненных состояний (беснования) человека: «противится присно Духу Святому» тот, кто отказывает Господу в божественности, невзирая на евангельское повествование о Нем. |
| Уже здесь, на земле, духовный человек (особенно святые) познает, видит иной мир, глубину души человека, ангелов, бесов. Так что картина совершенно ясна: если хочешь познать Истину, то должен следовать опытным путем святых отцов и увидеть все сам. Господь же открывается каждому искренно ищущему. Но нужно не рассуждать о религии, а жить по религии, т. е. как указано в Священном Писании и Священном Предании Церкви. Сначала – для спасения, а в дальнейшем, если откроется способность к духовной жизни, то и для совершенства. Но не понимают сейчас духовной жизни и мало кто стремится к ней. А какая драгоценность христианство, какое это сокровище! Вот, кончают теперь академию и ничего не понимают в нем. А не понимают потому, что преподаватели сами не понимают православия, воспринимают его лишь умом да обрядом, а Бога-то не чувствуют. – Трудно жить по религии. – Если, по скрытой гордости, рассчитывать лишь на свои силы, то не только трудно, но и невозможно. Но есть всесильный, всемогущий Господь. К Нему и должны мы обращаться как можно чаще, постоянно. Позови Его на помощь, и Он поможет, если увидит, что ты искренно делаешь всё от тебя зависящее в деле спасения. Почему многие «срываются» в духовном делании? Потому что подвиги свои основывают на тайном самомнении, гордости. До тех пор, пока человек не увидит своих немощей, страстей и не станет молиться как евангельская вдова, Господь не может приступить к человеку и оказать ему помощь: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Руководись Игнатием Брянчаниновым, у которого концентрированно содержатся все святые отцы, их учение по всем важным вопросам духовной жизни. Любовь к ближним – А что кратко можно сказать о христианской любви к ближнему? – Любовь – это вершина, редко кем достигаемая. Это, как пишет апостол Павел, соуз совершенства, совокупность и высшая точка всех даров благодати. Об этой любви в наше время не приходится говорить. Сейчас можем призывать лишь к некоторым, так сказать, внешним проявлениям любви. Например, миряне должны воздерживаться от причинения зла ближним, от чувства зла на них и делать, по возможности, им добро. Это и есть доступная и понятная нам, современным верующим, христианская любовь. В отношении родственников, близких – не должно быть к ним кровяной, слепой страстной привязанности. Такая привязанность есть плотская, а не христианская любовь. Мы не имеем права присваивать себе никого. Говори: «Господи, она (он) Твоя». Естественная, плотская любовь при правильной христианской жизни вытесняется гораздо более глубокой и истинной любовью к близким и ко всем, которая есть любовь во Христе. |
|
|
