| Припомни мое наставление. Не позабудь также передать от меня поклон Вариньке . Я называю ее так, потому что не знаю как ее имя по отчеству. Впрочем то, что прекрасно, прекрасно всегда, какое ни давай ему имя. Ты однако ж меня уведомь, как ее зовут. Она так интересна и так мила. Душа в ней светится насквозь. Смотри же, не позабудь! Опиши мне всю свою жизнь начиная от малейших подробностей, если тебе в самом деле приятно писать ко мне. Ну, Михаил Семенович, любезнейший моему сердцу! половина заклада выиграна : комедия готова . В несколько дней русские наши художники перевели. И как я поступил добросовестно! всю от начала до конца выправил, перемарал и переписал собственною рукою. В афишке вы должны выставить два заглавия: русское и итальянское. Можете даже прибавить тотчас после фамилии автора: «первого итальянского комика нашего времени». Первое действие я прилагаю при письме вашем, второе будет в письме к С. Т. , а за третьим отправьтесь к Погодину. Велите ее тотчас переписать, как следует, с надлежащими пробелами, и вы увидите, что она довольно толста. Да смотрите, до этого не потеряйте листков: другого экземпляра нет: черновой пошел на задние обстоятельства. Комедия должна иметь успех; по крайней мере в итальянских театрах и во Франции она имела успех блестящий. Вы, как человек, имеющий тонкое чутье, тотчас постигнете комическое положение вашей роли. Нечего вам и говорить, что ваша роль — сам дядька, находящийся в затруднительном положении; роль ажитации сильной. Человек, который совершенно потерял голову: тут сколько есть комических и истинных сторон! Я видел в ней актера с большим талантом, который, между прочим, далеко ниже вас. Он был прекрасен, и так в нем всё было натурально и истинно! Слышен был человек, не рожденный для интриги, а попавший невольно в оную, — и сколько натурально комического! Этот гувернер, которого я назвал дядькой, потому что первое, кажется, не совсем точно, да и не русское, должен быть одет весь в черном, как одеваются в Италии доныне все эти люди: аббаты, ученые и проч.: в черном фраке не совсем по моде, а так, как у стариков, в черных панталонах до колен, в черных чулках и башмаках, в черном суконном жилете, застегнутом плотно снизу доверху, и в черной пуховой шляпе, трехугольной, — как носят у нас, что называют вареником, а в той, в какой нарисован блудный сын, пасущий стада, то есть с пригнутыми немного полями на три стороны. Два молодые маркиза точно так же должны быть одеты в черных фраках, только помоднее, и шляпы вместо трехугольных, круглые, черные, пуховые или шелковые, как носим мы все, грешные люди; черные чулки и башмаки и панталоны короткие. Вот всё, что вам нужно заметить о костюмах. Прочие лица одеты, как ходит весь свет. |
| Со всех сторон: все стены, двери и косяки, полки с книгами — все увешано иконами. Старец лежит поистине среди святых. Келейник отец Амвросий поставил нам стулья напротив кровати, близко. Мы подошли, поклонились, взяли благословение. Старец чуть присел, благословил и опять лег. Все это с помощью келейника. Сам ни встать, ни лечь не может. Настольная лампа приглушенным светом озаряет его лицо: спокойное, улыбчивое, в волосах и в бороде — ни единого седого волоска. Позже, за столом, я спросила: «Батюшка, с какого вы года?» «С сорок четвертого», — отвечал он. Я невольно вспомнила седого как лунь владыку Сергия (Соколова), моего брата, почившего полтора года назад. А ведь владыка Сергий был с 1951 года! Сидим, молчим. «Ненамалеванная, нерастрепанная…» — это он про меня, поняла я. Но ведь это внешнее, а внутри-то что, видит ли он меня изнутри? К старцу я приехала за благословением на работу, а чувствую, что если начну говорить, то разревусь от напряжения и той благодати, что разлита вокруг нас в воздухе. «Что я сегодня видел, — говорит старец, — какие страдания! Боже мой! Люди лежат годами… Вот одна раба Божия двенадцать лет бревном лежит!» «Что, парализованная?» — спрашиваю я. «Да, парализованная, двенадцать лет, бревном, а какое терпение! За все Господа благодарит, и ни слова укора, никакого раздражения… какое смирение, сестры! А еще бывает, как Господь смиряет! Вот врач (называет его имя), какой был важный, гордый, величавый, ух… не подступишься… какая гордыня… А сейчас тихий, кроткий, на коляске. Умирает. Его приобщили, пособоровали. Думали, что лейкоз у него, но нет, не лейкоз». Моя спутница называет имя и отчество этого врача. «Да, он, — продолжает старец, — какую гордыню Господь смирил! И как Господь смиряет! О, что я сегодня видел, сестры, что я узнал, а? А ну-ка, отвечайте мне, что он завещал своей жене?» Мы молча сидим. Я молчу, потому что не знаю, о ком идет речь. Людмила молчит, пожимая плечами: «Не знаю, батюшка, я же двоечница, откуда мне знать?» Отец Зосима смотрит на меня: «А эта? Она у тебя вообще разговаривает, а? Как звать?» «Екатерина», — отвечаю. «А, Катька! Катька!.. Коза Катька! У меня коза была — Катька, ме… ме… ме… Ну-ка, Катька, мекать можешь?.. Ме… ме… ме… Катька!» От такого поворота речи, особенно когда батюшка, юродствуя, заблеял козой, я рассмеялась. Моментально все напряжение исчезло. А отец Зосима настойчиво продолжал требовать ответа. |
| – То есть эта воронка, которую мы с вами рисовали: от простых вопросов она сужается и доходит до проблемной ситуации, когда никто не может ответить. – Мне понравилось завершение первого урока, то, что предполагается домашняя работа. То есть ребенок уйдет и наверняка будет расспрашивать родителей, где-то рыться, а следующего урока станет ждать с нетерпением... – Значит, возникла домашняя интрига. – Хочу сказать про второй урок. В общем-то, педагог выступала буквально 5–10 минут, но фрагмент оказался очень информационно насыщенным. При этом дети поняли, что такое пост, как к нему готовятся, к чему стремиться – и все так просто, понятно. Все разложили по полочкам. То есть минимум времени, минимум слов – и все ясно. Это очень важно для ребенка... – Господь так говорил: будьте как дети, в простоте. «...Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» ( Мф.18:3 ). – Мне тоже во втором уроке понравилось, что, рассказывая об одном событии, педагог еще раз напомнил о любви, о прощении. Для детей, как мне кажется, важно почаще повторять основные положения православной веры, чтобы это связывалось в единую картину христианского мировоззрения. – Хорошо. У вас все хорошее: и слух, и зрение, и мысли. А какие пожелания у вас возникли к педагогам? Нет ничего совершенного под солнцем. Что можно сделать лучше, совершеннее? – Мне кажется, что для начала педагог все-таки должен держать дистанцию: имя Леонид явно не подходит для учителя. Это первое. И второе, любви было маловато. Насчет тишины – мы ведь сейчас тоже обсуждаем проблему, но не базарим. – В общем, все на букву «Л»: Любовь и Леонид Борисович. Конечно, это серьезная ошибка. У детей при этом ломается стереотип восприятия педагога. – Я говорил как бы для слушателей наших курсов. – Тем более. А вы кому-то говорите «Леонид» из преподавателей? Или по имени-отчеству, или, если человек в сане, называете его как отца. Такой стереотип, в общем, он существует. У нас семинаристы иногда приходят и говорят: «Называйте меня просто Ваней». Для детей это шоковая ситуация. Всегда найдется какой-нибудь пересмешник, и непредсказуемо, чем это закончится. А вы сами задаете такую ситуацию, которая может спровоцировать все, что угодно. И отношения к педагогу возникают такие, как к Леониду. Это, можно сказать, методическая и организационная ошибка. Никогда перед детьми не следует представляться по имени – только имя-отчество. И дети это совершенно спокойно воспримут, они привыкли к такому обращению. Даже чтобы просто не выделяться, у христиан это – главная задача. Еще было какое-то предложение? |
| Итак, если относительно простоты в Отце и Сыне понимается один предмет, так как понятие красоты, как сказано, не допускает никакого различия, то совершенно необходимо, чтобы имя, усвояемое одному, было соответственно и другому; так что, если простота жизни Отца означается именем нерожденности, то это же выражение не может быть несоответственным и для означения простоты Сына. Ибо как существо разумное и смертное, способное к мышлению и познанию, называется человеком одинаково в Адаме и в Авеле, и нимало не изменяется названия естества ни от того, что Авель получил жизнь через рождение, а Адам — без рождения, так же точно, хотя простота и несложность жизни Отца и называется нерожденностью, но необходимо то же самое понятие и с тем же самым названием должно быть применено к жизни Сына, так как, по словам Евномия, должно допустить одно из двух: что или предмет означаемый совершенно иной, или и слово означающее не иное. Но что нам останавливаться на пустяках? Более трудолюбивым для обличения безумия должно бы предложить самую книгу Евномия и без дальних опровержений указать разумным не только хульное нечестие учения, но и обычную его бессвязность. Ибо многоразличным образом толкуя слово «примышление» несообразно с нашим понятием о нем, но по своему произволу, он как в ночном сражении, когда никто не различает своего от чужого, не понимает, что тем самым, чем думает нанести поражение нам, разит собственное учение. Ибо что особенно, по его мнению, должно отделять его от Церкви благочестивых, это то положение, что Бог сделался Отцом некогда и что имя отчества новее всех прочих имен, которые сказуются о Нем, ибо Он нарекся Отцом с того времени, когда предположил быть Отцом и стал Им. Теперь, поелику он в этой своей речи утверждает, что все наименования, прилагаемые Божескому естеству, в своем значении сходятся между собой и нет между ними никакого различия, а одно из прилагаемых имен есть «Отец», ибо Он называется Отцом так же, как именуется нетленным и вечным, то он или должен и об этом названии утвердить то же мнение, какое и о прочих именах, и уничтожить предыдущее положение (так как во всех наименованиях будет вместе заключаться и понятие об отчестве; ибо ясно, что если одно и то же значение слов «нетленный» и «Отец», то Он должен быть признан как вечно нетленным, так и вечно Отцом, поелику во всех наименованиях, как говорит он, находится одно значение). |
| Федор Достоевский Известно, что вы посещали вечера Плещеева, на которых была читана юмористическая статья под заглавием «Петербург и Москва», сочиненная Гернцем Объясните, часто ли вы бывали на вечерах этих и какое они имели направление? У Плещеева никогда не было постоянных вечеров. Он только очень изредка звал к себе на чай. По воспоминаниям моим, во всю зиму не более трех раз. На этих вечерах говорилось обо всем и ни о чем особенно; то есть это были обыкновенные приятельские собрания, не более; и так как не было особенной цели, то не было и особого направления; тут всякий был точно таков же, как и у себя дома, как и в другом месте: особенности никакой не было. Гости были, сколько я знаю, из коротких приятелей. Вот всё, по моим воспоминаниям. Статья «Петербург и Москва» была действительно один раз прочитана; но вовсе не для возмутительных целей и без предварительного намерения; а случайно, кажется потому, что под руку попалась как легкая фельетонная статья, в которой много остроумия, хотя и бездна парадоксов; на нее смотрели с точки зрения чисто литературной. Так, по крайней мере, по воспоминаниям моим. Федор Достоевский Из показаний Спешнева и Данилевского видно, что на вечерах Плещеева рассуждалось о возможности печатать за границею запрещенные книги. Дайте об этом объяснение. На вечерах Плещеева, о которых я говорил в предыдущем вопросе, никогда, ни одного слова не было произнесено о подобном предмете. Но я помню, что один раз, когда именно — позабыл, но только очень давно, с лишком год назад, я зашел поздно вечером, часов в 11-ть, к Плещееву и встретил у него Данилевского и Спешнева. И помню, тогда действительно сказано было несколько слов о возможности печатать за границею. Мне тогда же показалось это невозможным по многим причинам. Разговор об этом предмете в последующее время никогда не возобновлялся, — одним словом, остался без всяких последствий. Федор Достоевский Объясните: как имя и отчество издателя литературной газеты Зотова, какого он звания, где служит, где живет, а также какое он имел сношение с Петрашевским и, бывая на собраниях, какое принимал в них участие? |
| Нет. 7 . Был ли в отпусках, когда и на сколько именно времени; являлся ли в срок и, если просрочил, то когда именно явился, и была ли причина просрочки признана уважительной. Не был. 8 . Был ли за штатом или без места и с котораго по какое именно время. Не был. 9 . Холост или женат. Когда и где вступил в законный брак, с кем. девичья фамилия жены. Кого имеет в семействе: год, месяц и день рождения членов семейства. Где кто находится. 11 ноября 1901 г. вступил в законный брак с дочерью священника Зинаидой Стефановной, урожденной Дамаскинской. У них дети: Серафим, родившийся 31/18 января 1904 г. Амвросий, родившийся 13-III/28-II 1905 г. Аглаида, родившаяся 15/2 октября 1906 г. Николай, родившийся 30/17 июля 1908 г. Жена и дети находятся в Петрограде. 1 . Сан, чин или звание, должность, имя, отчество, фамилия, время и место рождения, когда и чем награжден и сколько получает содержания от казны и из других источников, и каких именно, имеет ли документ о польском обывательстве и какой именно. Исполняющая обязанности псаломщика Мария Нико лаевна Шафалович родилась 16-го июля 1890 г. в г. Вильне. Получает ежемесячно пособие от казны 20 злотых. Имеет паспорт польской гражданки, выданный Виленским уездным Старостой 16 апреля 1924 г. за 1044 а/24. 2 . Из какого звания происходит. Потомственная дворянка. 3 . Есть ли движимое имущество у самого или у жены, и какое именно. Владеет 98 десятинами земли с необходимыми постройками и инвентарем. 4 . Где получил образование и окончил ли полный курс наук в учебном заведении: когда поступил в службу, в каких должностях и где проходил оную; какия проходил и проходит особенныя должности. Окончила Петроградский Смольный Александровский Институт. Высокопреосвященным Феодосием, архиепископом Виленским и Лидским, назначена исполняющей обязанности псаломщика Побеньской церкви – 21 марта 1929 г. 5 . Был ли в походах против неприятеля и в самых сражениях, и когда именно: не было ли каких особых поручений или отличий. Не была. 6 . Подвергался ли к взысканиям по суду, и каким именно, или не состоит ли под следствием или судом. |
| Федя страшно волновался, не мог расшнуровать ботинки, чтобы отец Викторин помазал миром его ноги. Имя Федор ему было дано случайно самим отцом Викторином. Мы звали его тогда Эдей, а отцу Викторину послышалось Федя. Имя Федор необыкновенно подошло к Эдуарду. Не знаю почему. Федя усердно посещал православные службы, знакомые ему с детства. Всегда искренний до предела, он не скрывал своего перехода в православие на службе. Софья Марковна Левина, его сослуживица, охотно перепечатывала для Братства все церковные материалы – в частности, и «Послание соловецких епископов», направленное против угоднической политики митрополита Сергия. На Соловках мы с Федей жили вместе в соловецком кремле, сперва в одних ротах (13-й, 14-й и 3-й), а потом и в одной камере. Он рано уходил на работу и поздно возвращался. Я тоже много работал. Случалось, что мы не виделись друг с другом по несколько дней. Мы берегли время, чтобы спать. Приходилось переписываться друг с другом, и Федя всегда находил оригинальные способы этой переписки. То он, возмущенный моей неаккуратностью, писал на оставленной немытой моей эмалированной кружке прямо по налету от какого-то плохого чая: «Моется только чаем». То я получал приколотую к одеялу записку в стихах. Начало одного стишка я помню: «Отощавши вовсе животишком, одолжить прошу одним рублишком...» Дальше следовало какое-то шуточное продолжение. Федя работал под началом главного бухгалтера Соловецкого сельхоза владыки Виктора Островидова, которого он ласково называл «владычкой» и который отвечал Феде тоже любовью. Иногда «владычке» удавалось выписать Феде зеленого лука или немного сметаны. Федя неизменно делился этим и со мной, и с некоторыми другими обитателями нашей камеры. До сих пор мелко нарезанный зеленый лук со сметаной кажется мне царским блюдом. Бардыгин Я не помню ни его имени, ни отчества. Жил он в 4-й роте, которая углом примыкала к моей 7-й. Работал на какой-то канцелярской должности, отнимавшей у него много времени. Вечерами он писал – в людной комнате на своем топчане, служившем ему не только постелью, но и письменным столом. |
| – Размышлял о Надсоне. – Мило. Только помимо этого Вы еще и насвистывали. – …Простите? – Не делайте таких изумленных глаз. «То ли дело, то ли дело под шатрами…» Прибавить к этому выправку. Рядом – училище комсостава. То, что Вас не сгребли под белы ручки на выяснение личности, я могу объяснить только клиническим идиотизмом курсантов, что гуляли вокруг. – «В поле лагерем стоять!» – Сережа негромко расхохотался. Засмеялась и незнакомка: смех ее показался Сереже неожиданно живым и тоже чуть фарфорово-японским. – Mademoiselle, я – осел! Но теперь мне ясно, почему Вы узнали меня раньше, чем я вытащил Надсона. – Очень трудно было бы не узнать и без этого. Беда с вами – вы все, монархисты и кадеты, не имеете малейшего понятия о конспирации. – Не судите строго, mademoiselle, мы – военные, а не заговорщики. – В том-то и дело. Что же до первых Ваших вопросов – мы слишком ненадолго друзья, и наш строгий принцип – чем меньше информации друг о друге, тем лучше. Не будем отступать от него и в малом. Моя партийная кличка – Елена. Этого довольно. Представьтесь одним именем или назовите звание – для обращения. – Je suis un enseigne , – Сережа, невольно скривившийся от слов «партийная кличка», непроизвольно подчеркнул свою политическую означенность, выбрав из предложенного звание, а не имя. – Но все же мне не хотелось бы обращаться к Вам с не заслуженной мною короткостью. Может быть, снисходя к моим монархическим предрассудкам, Вы назовете отчество? – Я – Елена. …Ронстон. На какое-то мгновение Сереже показалось, что с губ девушки на самом деле слетела эта таинственно влекущая фамилия… Бред… Но непонятный стиль ее облика стал ясен отчетливо и мгновенно. Вкус в безвкусице, томный надлом всех сплетающихся в экзотический цветок модерна линий, ночной облик среди дня, чуждый дню – богема. Женькина петербургская жизнь. Каким Женькиным повеяло сейчас от этой усталой девушки!.. – Артюр – тоже кличка? – Разумеется. Мертвых можно называть по именам – Владимир Горчаков. – Девушка тронула тонкими, с синеватыми ногтями пальцами край шали. – Мы обручились еще в гимназии, мы были одногодками. Артюр был тогда милым мальчиком вроде Вас, но в нем уже проглядывала схожесть с его кумиром, имя которого он взял. Он был из лучших наших боевиков. Впрочем, Вам, монархисту, не может быть понятно, что такое боевик. |
| – А я, говорит, знаю, чего надо... Вся улица подивится, как понесем, все хозяева позавиствуют, какая слава! Надо, говорит, огромадный крендель заказать, чтобы невидано никогда такого, и понесем все на головах, на щите, парадно. Угольком на белой стенке и выписал огромадный крендель, и с миндалями. Все и возвеселились, как хорошо придумал-то. Василь-Василич аршинчиком прикинул: под два пуда, пожалуй, говорит, будет. А он горячий, весь так и возгорелся: сам поедет к Филиппову, на Пятницкую, старик-то Филиппов всегда ходит в наши бани, уважительно его парят банщики, не откажет, для славы сделает... – хоть и печь, может, разобрать придется, а то и не влезет крендель, таких никогда еще не выпекали. Горкин так и решил, чтобы крендель, будто хлеб-соль подносим. И чтобы ни словечка никому: вот папашеньке по душе-то будет, диковинки он любит, и гости подивятся, какое уважение ему, и слава такая на виду, всем в пример. Так и порешили – крендель. Только Домна Панферовна что-то недовольна стала, не по ее все вышло. Ну, она все-таки женщина почтенная, богомольная, Горкин ее совета попросил, может, придумает чего для кренделя. Обошлась она, придумала: сахаром полить – написать на кренделе: “на День Ангела – хозяину благому”, и еще имя-отчество и фамилию прописать. А это скорняк придумал – “благому " -то, священным словом украсить крендель, для торжества: священное торжество, ангельское. И все веселые стали, как хорошо придумали. Никогда не видано – по улице понесут, в дар! Все лавочники и хозяева поглядят, как людей-то хороших уважают. И еще обдумали – на чем нести: сделать такой щит белый, липовый, с резьбой, будто карнизик кругом его, а Горкин сам выложит весь щит филенкой тонкой, вощеной, под тонкий самый паркет, – самое тонкое мастерство, два дня работы ему будет. А нести тот щит на непокрытых головах, шестерым молодцам из бань, все ровникам, а в переднюю пару Василь-Василича поставить с правой руки, а за старшего, на переду, Горкин заступит, как голова всего дела, а росточку он небольшого, так ему под щит тот подпорочку-держалку, на мысок щита чтобы укрепить, – поддерживать будет за подставочку. И все в новых поддевках чтобы, а бабы-банщицы ленты чтобы к щиту подвесили, это уж женский глаз тут необходим, – Домна Панферовна присоветовала, потому что тут радостное дело, для глаза и приятно. |
| Исключительный город. Город – без общества. Город – без общественного мнения. Город – без интеллигенции. Какое-то серое безличие. Ей-Богу, Илиодор был его украшением, во всяком случае, колоритная фигура! Что теперь без него? В этой груде хлама, как бриллиант, блестит «Дом трезвости»... Царицынская пыль ложится густым слоем на обывательские души смолоду. На каждом есть какой-то совершенно особый отпечаток. Я наблюдал одного юношу. Его любили товарищи, он считался «подающим надежды», и действительно – милый, славный; но и в нём я видел отпечаток Царицына – что-то неряшливое, бессильное, видимо, воспитала среда, где нет ни общественного мнения, ни руководящего тона жизни. Этот милый мальчик уехал куда-то пробовать свои «литературные силы» и через месяц товарищам прислал визитную карточку, на которой значилось: Имя, отчество и фамилия – а внизу: литератор! Вот во что превращает царицынская пыль лучших. А худшие? Про них и говорить нечего: Царицын для них, как вода для рыбы. И понятно. Это единственный город, где всё можно. И оклеветать, и оскорбить, и продать, и продаться – и все будут пожимать руки заведомому и признанному негодяю. Царицын – рисуется мне издали каким-то мутным пятном, и не хочется думать об нём, тем более когда вокруг такая роскошь! Пароход отошёл из Новороссийска ночью. Дул сильный ветер, пронизанный холодной дождевой пылью. Я постоял на палубе, посмотрел в тёмную туманную мглу, продрог и ушёл к себе в каюту. И вот, утром выхожу и глазам своим не верю: Положительно как в сказке. Безобразная старуха превратилась в лучезарную красавицу. Раннее утро. Пароход стоит у Сочи. Море покойное, нежно-голубое. У подножия гор трава светло-зелёная, на вершинах блестит серебряною нитью снег. Небо глубокое, весеннее! Неподалёку от нашего парохода стоит парусная баржа – надводная часть её выкрашена ярко-красной краской, в воде она отражается, как вспыхивающее пламя. Господи, какая радость кругом! Какой простор! Слёзы на глазах навёртываются не то от утреннего прохладного воздуха, не то от волненья. |
|
|
