| Ошибки, имевшие такие ужасные последствия, были конечно совершены обеими сторонами, но виноваты стороны в очень не равной степени. Правда, по временам, обе церкви высказывали друг против друга несправедливые и преувеличенные обвинения, в которых выставлялись важными злоупотреблениями и кощунством (blasphème) даже несущественные, безразличные оттенки в обычаях и т. п. В эти времена дух состязательности (Rechthaberei) господствовал над духом любви и единомыслия, который завещан Божественным Основателем св. Церкви. Однако никто, знакомый с историей церкви, не может отрицать того факта, что большая, главная часть вины падает на Запад». О. протоиерей Янышев произнес по этому случаю прекрасную речь, которую он окончил след. словами: «Воссоединение церквей представляется мне делом и очень легким (aisée) и очень трудным, смотря по тому, что мы примем за исходные точки наших переговоров. Оно окажется легким, если мы станем серьезно на почву «неразделенной церкви», которая нашла свое выражение (son expression) в Никео-Константинопольском символе веры , в постановлениях семи вселенских соборов и в учении о семи таинствах. Обратно, оно будет очень трудно, если мы будем рассматривать каждую разность с субъективной точки зрения того или другого схоластического богослова». Установив таким образом основания для работ, члены конференции приступили к рассмотрению учения о filioque, о крещении, о миропомазании, об евхаристии, о безбрачии духовенства и о будущей жизни. Конечно, говорил г. Мишо, я здесь не могу привести всех важных рассуждений и замечаний, которыми обменялись участвующие в конферен- —127— циях. Достаточно будет упомянуть лишь о следующем: 1) Filioque. Все признали незаконность вставки этих слов в текст Никео-Константинопольского символа веры . Относительно удаления их из символа Дэллингер выразился так: я утверждаю (констатирую constate), что со стороны старокатоликов не существует принципиального препятствия к такому удалению; мы можем вполне на это согласиться, не предрешая вопроса о том, что может заключаться в этом учении. Прения, происшедшие по сему вопросу, привели к принятию конференцией след. положения: |
| После этого [то есть после возвращения в метаторий по Великом входе] государи выходят снова таким же образом для лобзания мира, и патриарх стоит внутри алтарного ограждения в правой стороне алтаря, обратившись к метаторию и государям, стоящим вне алтарной ограды; дают поцелуй прежде всего патриарху, тогда после него синкеллу, и всем митрополитам и архиепископам, и протопопу Великой Церкви, и сановникам патриарха. Всем, кому дают лобзание мира императоры, референдарий подводит рукой. Тогда императоры снова дают лобзание мира патриарху, затем спускаясь немного от алтарного ограждения, они дают лобзание мира всем из сената, которых церемониймейстер подводит рукой. И после приветствия патриарха суверены отбывают в метаторий. 1503 Позже в трактате «О службах» Псевдо-Кодина (ок. 13501360 гг.) нет вообще никакого упоминания об участии императора в целовании мира на евхаристической литургии, потому что к тому времени обычай, скорее всего, отошел. II. Символ веры Сегодня так называемый Никео-Константинопольский символ веры используется в той или иной форме почти во всех традиционных евхаристических обрядах как восточного, так и западного христианского мира. 1504 Не будем вдаваться в спорный вопрос о его происхождении. 1505 Он впервые появляется в деяниях Халкидонского собора (450 г.) как символ «150 святых отцов, собравшихся в Константинополе», 1506 и, как считалось, выразил веру, исповеданную на двух первых вселенских соборах в Никее (325 г.) и Константинополе (381 г.). Но никаких источников до Халкидона, в т. ч. и актов I Константинопольского собора, не сохранились, что делает невозможной ясную и бесспорную ссылку на изложение исповедания веры отцами упомянутого собора. Таким образом, некоторые придерживаются мнения, что константинопольские отцы вообще не сложили никакого символа, а просто подтвердили никейскую веру. 1507 Тогда откуда произошел текст ныне существующего символа? Прежде Халкидона были в употреблении многочисленные местные крещальные символы, и наш Никео-Константинопольский, с небольшим количеством несущественных вариаций, можно встретить в «Панарии» («Анкорате») Епифания Критского (374 г.) 1508 Отсюда предположение, что халкидонские отцы просто ратифицировали символ, который специальные уполномоченные императора предложили им как веру 150 константинопольских отцов. |
| В печали будут взирать на тебя ангелы и будут оплакивать тебя все праведные. Окончательное решение трудно даже вымолвить. В этой жизни если кто попадает в затруднительное положение, то всегда находит защитников, зовет на помощь друзей, просит родственников, откупается деньгами. Там же ничего подобного: отец не побежит на крик, мать не сжалится над ним, братья не соберутся вокруг. Но каждый человек будет наг и одинок, и нищ. Дела каждого будут ему либо в помощь, либо в осуждение. Ибо если “человек никак не искупит брата своего” (Пс.48:8), то кто же сделает это? Смотрите же, берегите себя. Вы отреклись от дьявола: возненавидьте же его до конца. Вы сочетались со Христом: до последнего вздоха славьте Его; исповедуя православие, отойдите к Господу Богу; не потерпите кораблекрушения в вере. Будьте милостивы к бедным, не презирайте несправедливо обиженных, не расхищайте чужого; не клевещите на невинных; сплетен не слушайте; оберегайте наших священников, заботясь о безопасности их жизни во всякое время.” 583) Несколько особенностей обращают на себя внимание в константинопольском обряде отречения-сочетания, который можно предположительно датировать IV в. 584) Данный обряд имел ярко выраженный публичный характер. “Готовящиеся к просвещению” отрекались от сатаны все вместе, а не по отдельности. “Возвращение символа” ( redditio symboli ), которое в других местах составляло отдельный обряд и происходило несколькими днями раньше отречения и крещения, в “Константинопольском служебнике” удачно совмещено с обрядом сочетания. Вместо краткой христологической или тринитарной формулы сочетания, “Константинопольский служебник” предписывает произносить Никео-Константинопольский символ целиком. “Константинопольский служебник” является первым свидетельством об использовании Никео-Константинопольского символа в крещальной практике. Этот факт весьма примечателен, если учесть два обстоятельства: 1. все дошедшие до нас катехизисы IV в. используют местные крещальные символы, а не те, которые были отчеканены в спорах на Вселенских соборах; 2. |
| В этом отношении протестантство стоит наряду с прочими вероисповеданиями. Но, с другой стороны, не будет какой-либо напраслиной утверждать, что своим правом оно пользуется далеко не всегда, как должно. Его наука в последнее время дошла до того, что чуть ли не провозглашает себя истинно-непогрешимой, на манер римского папы 61 . А становясь на эту головокружительную —43— высоту, она естественно смотрит на окружающее не иначе, как «свысока». Все для нее представляется так мелко, так ничтожно, так несовершенно. Но и с этим еще, так или иначе, можно было бы примириться. Но она не останавливается на этом. Она возвещает еще, что мир, за исключением самого протестантского вероисповедания, – в религиозном отношении весь «во зле лежит». А для подтверждения правоты своих воззрений, с ревностью, достойной лучшего дела, отыскивает и открывает всякого рода фальсификации, подлоги в истории других вероисповеданий, создание басен и легенд. За примерами нет надобности ходить далеко. В течение последней четверти столетия (с 1876 года) протестантская наука с необыкновенным рвением набросилась на наш православный символ веры , находя, что известная история происхождения его от второго вселенского собора есть «басня», и что сам символ этот есть не больше, как «подлог» и «апокриф». Почему это вдруг понадобилось протестантской науке обратить свое особенное внимание на наш символ веры , т. е. Константинопольский или Никео-константинопольский – решить трудно. Должно быть, почему-либо понадобилось отыскать спицу в глазу ближнего. А такого рода потребности там почему-то возникают очень нередко. Поход против нашего православного символа открыл английский ученый Джон Антон. Горт (Hort), раскрывший вышеуказанное воззрение на символ в его сочинении: Two dissertations II: on the «Constantinopolitan» creed and other eastern of the fourth century. (Cambridge and Lond., 1876). Очень возможно, что неблагоприятное для православия, воззрение английского ученого не получило бы большого распространения, если бы не нашелся немецкий профессор, который переработал мнение Горта и ознакомил с ним немецкую богословскую среду, а вместе с тем и всех читающих немецкие богословские сочинения. Разумеем известного берлинского профессора Адольфа Гарнака, который в 1881 году напечатал в богословской «энциклопедии» Герцога-Гаука статью, под заглавием: «Константинопольский символ» – целью которой было, как мы сказали, популяризовать и далее развить известное воззрение Гор- |
| §2. Сочинения Сочинения свят. Марка Ефесского делятся на догматико-полемические и литургические. Все догматико-полемические сочинения связаны с отстаиванием Православия перед лицом латинян и борьбой против унии. Сочинения эти по форме являются трактатами, речами и письмами. Наиболее известными из догматико-полемических сочинений свят. Марка являются: слова об очистительном огне, «Силлогические главы против латинян», «Исповедание веры», трактат об освящении Святых Даров. «Окружное послание». «Послание к патриарху Константинопольскому», «Рассказ о Флорентийском Соборе». К литургическим сочинениям свят. Марка относятся: канон девяти чинам ангельским, служба преп. Иоанну Дамаскину , канон и стихиры патр. Евфимию Константинопольскому, стихиры Троице, св. Екатерине, святым равноапостольным Константину и Елене и восемь умилительных канонов Одигитрии. Литургические творения свят. Марка, к сожалению, не вошли в современный состав богослужения, но в прошлом они были в церковном употреблении. §3. Учение 1. Учение свят. Марка выстраивается в процессе полемики с латинянами. Основные пункты этой полемики следующие: догмат об исхождении Святого Духа, учение о загробной участи людей и, в частности, о чистилище, учение об освящении Святых Даров, вопрос о каноническом статусе римского первосвященника. 2. Подводя основание под полемику с латинянами свят. Марк утверждает, что виновниками разделения христиан являются те, кто самочинно ввел новшества в догматику, канонику и литургику. По мысли свят. Марка, ранее не было раскола, потому что обе разделившиеся стороны были в согласии со святоотеческим учением. Православные всегда, и раньше, и теперь, придерживаются одного и того же, а латиняне ввели новшества и потому вошли в разногласие не только с православными, но прежде всего с самими собой, со своим церковным прошлым и со своими отцами. 3. При обсуждении вопроса «филиокве» свят. Марк в первую очередь выдвигает канонический аргумент о том, что латиняне нарушили запрет Вселенских Соборов что-либо прибавлять или менять в Никео-Цареградском Символе Веры . |
| 76 из 126 слов, значит 3/5. Можно ли после этого утверждать, что символ Константинопольский по своей основе чужд символу Никейскому 12 ! Возникает интересный вопрос: да как же это производили счет слов Горт и его ученые последователи? Во сне это они делали или наяву? И любопытно; оказываться, что не во сне; но тем не менее ими употреблен был в ход такой маневр, который едва ли может заслуживать оправдания. Для того, чтобы в результате получилось минимальное число слов сходных в тексте рассматриваемых символов, Горт и К О исключили из актива символа Константинопольского всю ту массу слов, которая находится в более древнем, чем этот, символе – т. н. иерусалимском и которая повторяется потом в Константинопольском. Но спрашивается, на каком же основании Горт, Гарнак и единомышленные с ними ученые дозволяют себе такой удивительный поступок? Основанием для этого последнего служит для них то, что по их мнению Константинопольский символ возник путем переработки не символа Никейского, а древнеиерусалимского, почему они и лишают первый из указанных символов права именоваться Никео-Константинопольским. Но против такого мнения нужно сказать следующее: во 1-х, ведь это – предположение, которое еще нужно твердо доказать, потому оно никак и не может служить точкой отправления при разрешении вопроса о составе символа Константинопольского; во 2-х, наука лишена возможности восстановить символ Иерусалимский в подлинном его виде, так как в таком виде ни в одном историческом памятнике он не обретается 13 . После всего этого Шмидт справедливо утверждает, что насчитывать в Константинопольском символе только 38 слов сходных с текстом символа Никейского – нельзя. «Насколько сомнителен такой счет, замечает он, это очевидно само собою; счет такого рода можно назвать чем угодно, но только не цифровым доказательством». По суждению Горта, Гарнака и их единомышленников, против близкого родства Константинопольского символа с Никейским, говорят как те вставки и дополнения, какие встречаем в нем, так и еще более те пропуски, какие бросаются в глаза при сличении первого из упомянутых символов с последним. |
| Теперь передадим рассуждения Шмидта о происхождении Константинопольского символа. 1 . Для тех писателей, которые отрицательно и в высшей степени подозрительно относятся к этому символу и которых мы перечислили выше, представляется совершенно невозможным делом, чтобы этот символ возник на основании символа Никейского или даже в связи с ним. По суждению этого рода писателей, уже внешний вид, словоизложение Константинопольского символа, будто бы исключают всякую возможность допускать, что он составляет переработку символа Никейского, как требует этого традиционное мнение, выражаемое в самом наименовании этого символа «Никео-Константинопольским». Обращая внимание на внешний вид или словоизложение этого символа, Горт утверждает, что из 178 слов, составляющих Константинопольский символ, только 33 слова в нем одинаковых с символом Никейским. Гарнак в своей работе ссылается на этот недочет, сделанный Гортом, без всяких возражений. Другие также присоединяются к Горту, не выражая никаких сомнений. Но можно ли этот подсчет признать вполне правильным? Шмидт неопровержимо доказывает, что дело это сделано Гортом произвольно, а его последователями усвоено противонаучно, лишь на веру. Оказывается, что слов совершенно одинаковых в символе Константинопольском с Никейским не 33, а 86, то есть, значит, почти целая половина 11 . К этому нужно добавить, что еще более благоприятный вывод получается у Шмидта, когда он делит Константинопольский символ на две половины: до слов: «и в Духа Святого» и от этих слов до конца и сравнивает их с соответствующими частями символа Никейского. При таком сравнении оказывается, что буквенная разница между этими символами падает на вторую половину, что так естественно и понятно, ибо во второй своей половине позднейший символ дает формулировку таких догматов, которые остаются не раскрытыми в символе более раннем. А что касается первой половины обоих символов, то при сравнении их в этом отношении становится несомненным, что из числа 126 слов, входящих в состав первой половины Константинопольского символа, 76 представляются совершенно тождественными со словоизложением символа Никейского. |
| Они грозили немедленным отъездом и новым собором в Италии, если не последуют вероучительному посланию Льва 3747 . Оказались безуспешными все попытки императорских комиссаров склонить к уступке большинство, которое, как это ни странно, признало и продолжало признавать послание Льва 3748 . При таких обстоятельствах потребовалось личное вмешательство императора. Под страхом созвания собора на западе 3749 , Маркиан через особое посольство потребовал или составления предложенной комиссарами комиссии или другого детального разрешения вопроса 3750 . После этого с чисто византийским salto mortale остановились на мысли, что комиссия сделает новое постановление 3751 . В число членов этой комиссии умно и дипломатично включили также легатов Льва Великого . Результат обсуждения комиссии был доложен в пятое заседание и одобрен 3752 . Принятая формула догматически означает полную победу запада над востоком. Декрет веры V-ro заседания может быт понятен, как догматизирование западной христологии 3753 . Это вероучительное изъяснение 3754 – длинный документ: после вступления, заключающего никейский и константинопольский символы, оно объявляет, что этот никео-царьградский символ собственно достаточен, но против тех, которые (несториане) нарушают таинство вочеловечения и отбрасывают θεοτκος, или (монофизиты) утверждают σγχυσις и κρσις (натур Христа) признаются и исповедаются послания Кирилла к Несторию (так называемое ер. dogmatica Nr. 4) и к восточным (ер. 39) 3755 , а также послание Льва к Флавиану, как объяснения, символа 3756 : «последуя св. отцам, все согласно поучаем исповедовать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в божестве и совершенного в человечестве... в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно познаваемого, – так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лице и одну ипостась 3757 . Конечно, легко видеть, что это определение с ν δο φσεσιν и признанием послания Льва переходит границы посланий Кирилла, но переговоры в Халкидоне доказывают, что в этой двойственности лежит центр тяжести халкидонского собора 3758 . |
| Духа, прямо не называя Его Богом, соответствуют и все его определения в 8-м члене символа, и, прежде всего: «Иже от Оша исходящего». Здесь – прямым евангельским текстом – делается указание на божественность Св. Духа, как исходящего от Отца, но, конечно, этим не формулируется общий догмат об исхождении Духа Св. во всей его точности и своеобразии (т.е. в смысле ли подразумеваемого fî lioque, как думают на Западе, или δι το υο – на Востоке. Это последнее, невзирая на нерушимое определение в символе, вставляли в свои догматические суждения святые отцы). Проблема об исхождении Духа Св. только от Отца, или же от Отца и Сына, или чрез Сына, или еще как-нибудь иначе – тогда не ставилась, а потому и не могла получить для себя прямого разрешения в символе. «От Отца исходящего» совсем не есть догматическая формула об исхождении Св. Духа (подобно тому как μοοσιοςявилось формулой единосущия Сына). Она прежде всего и больше всего явилась описательным выражением евангельскими словами прямо не выраженной мысли о подлинной божественности Третьей ипостаси, о Боге – Духе Святом. Из всех же других возможных определений Св. Духа символом почему-то избрано только одно, и притом, так сказать, ветхозаветное: глаголавшего пророки. Этот признак в единственности своей, как и в неполноте всего определения, является до известной степени примерным, в особенности если принять во внимание, что в символе совершенно отсутствует новозаветное учение о Духе Святом, в частности отсутствует самое упоминание о Пятидесятнице, Благовещении, дарах и действиях Св. Духа в новозаветной Церкви. Одним словом, догмата о Святом Духе, кроме описательного выражения Его равнобожественности, мы в никео-константинопольском символе не имеем. Но мы не находим его не только здесь, но и вообще не имеем. Все соборы вселенские, от первого до последнего, посвящены вопросам христологии, следовательно, богословию Второй ипостаси, и ни один – Третьей. Все ереси и споры V–VIII веков относятся к области христологии, и между ними нет ни одной пневматологической, если не считать пневматомахов. |
| В 1995 году я познакомился со своей будущей женой и переехал в г. Фрязино Московской области. Здесь я крестился , мы обвенчались с женой, но воцерковляться не стал, то есть, я не участвовал в Евхаристии , так как не верил еще в реальность человеческой природы Христа, а при таком понимании причастие или бессмысленно, или просто символ! В целом я был христианином-гностиком, если можно считать гностиков христианами. Чтобы навести порядок в своей голове, я поступил заочно на философский факультет, где системно прошел всю философию от античной до русской религиозной. Так как я уже многое знал, учеба только углубила и систематизировала мои знания. Если оглянуться назад и посмотреть на вектор движения моего разума, то можно сказать, что это было постепенное в течение шести лет восхождение разума к истинам православной веры, выраженных в Никео-Константинопольском символе веры. Окончательное утверждение моего разума в истинах православной веры произошло после знакомства с русской религиозной философией, прежде всего, с духовно-академической школой, развивавшейся в семинариях и духовных академиях России. Это были труды прот. С. Булгакова , о. Павла Флоренского , проф. метафизики и логики КДА В. И. Несмелова, прот. В. Зеньковского и др. Я понял четко, что христианская философия, а такая есть, так назвал свой 3томный труд прот. В. Зеньковский , преодолевает все противоречия дохристианской, «естественной», языческой философии, антиномии человеческого разума. С этого момента меня уже не интересовала философия, хотя я и уделял иногда ей внимание, и я перешел к изучению богословия, к сожалению, также бессистемному. Но через какое-то время я вдруг осознал, что без участия в таинствах все эти движения разума являются не более чем сотрясением воздуха словами или мыслями. Я пошел, исповедался и причастился в Жегаловском храме. В это время мы переехали с женой в с. Гребнево и я начал посещать Гребневский храм, участвуя в таинствах исповеди и Евхаристии. И здесь я благодарен строгости батюшки, который мне сразу и строго сказал, что на исповедь и причастие надо ходить как минимум один раз в месяц. Первое время я ходил на исповедь и причастие не реже раза в месяц, отчасти следуя указанному мне правилу и без истинного желания, но в последнее время я уже почувствовал необходимость причастия для себя. Это необъяснимо для меня разумом, я просто начал жить от причастия до причастия, то есть, Евхаристия постепенно становится центральным моментом моей жизни, хотя в целом до такого состояния Духа, мне, наверное, еще далеко. |
|
|
