| Русское подворье в Назарете. Предусмотрительное внимание П. П. Общества издавна было обращено и на нужды православных паломников, посещающих Назарет. Положение русских паломников, благочестивым усердием заброшенных в святой город Богоматери, населённый иноверцами и инородцами, – весьма нелёгкое. Искони особенно давала себя чувствовать здесь паломникам невозможность сколько-нибудь удобно устроиться на квартирах, где бы можно было найти безопасный приют, сносный стол и благожелательных руководителей по местным святыням. Паломники вынуждены бывали селиться группами в частных наёмных домах арабов. Но даже за сравнительно хорошие деньги в этих домах нельзя было найти, для неприхотливого даже вкуса, надлежащих удобств. А о беззастенчивой эксплуатации паломнической простоты и доверчивости со стороны корыстных квартиросодержателей, разумеется, и говорить нет надобности. Всегда внимательное к нуждам православных паломников, Палестинское Общество на первых же порах своей деятельности в Назарете озаботилось подысканием подходящих для них помещений. С этой целью оно наняло обширный двухэтажный дом в восточной части города близ источника Богородицы и храма Благовещения. Часть этого здания отведена была под женскую школу и квартиры для начальницы школы и русских учительниц, а часть – под палаты паломников с несколькими номерами для посетителей не из простого класса. Но это здание, достаточное по своим размерам для школы и нужд паломников, в смысле удобств оставляло желать весьма многого. Во-первых, дом был старый, плохо отремонтированный; комнаты, назначенные под помещение паломников, были мало удобны, тесны и сыры. Во-вторых (самое главное), при всём желании соединить школу и помещения паломников без существенного ущерба для той и другой стороны – достигнуть этого оказалось решительно невозможным. По необходимости, например, две довольно большие комнаты, назначенные для паломников, расположены были рядом с классной комнатой. Ввиду этого, начиная с конца 80-х годов, Православное Палестинское Общество приняло твёрдое решение построить в Назарете собственное подворье для богомольцев. На пути к осуществлению своего желания Общество встретило немало затруднений. И самая история постройки назаретского подворья может служить характерным показателем этих неблагоприятных условий, среди которых приходилось и поныне приходится действовать Обществу в Святой Земле. История эта такова. |
| Зажигая лампады, хозяйка дома произносила обыкновенно краткую молитвенную формулу: „благословен Ты, Господи Боже наш, Царь мира, Который освятил нас Своими заповедями и повелел зажигать субботние лампады“ 592 . Число субботних лампад у древних евреев не было строго определено. В Талмуде дается общее предписание – заботиться о более ярком освещении дома, потому-что оно, по словам раввинов, ,,приносит мир дому“ 593 . Отсюда в домах людей богатых лампад зажигалось много. Римский сатирик Персей, описывая субботний вечер в еврейском доме, с иронией замечает, что от расставленных по окнам лампад поднимается густое облако дыма 594 . А философ Сенека в одном из своих писем удивляется по поводу субботних лампад тем, кому приходит желание „услаждаться копотью“ 595 . В домах же людей менее состоятельных зажигали обыкновенно две лампады или же одну, но имеющую две светильни. По объяснению гемаристов, это делалось в соответствие двум словам заповеди о субботе – „помни“ и „святи“ 596 . Род масла, которое нужно употреблять для субботних лампад, а также и материал светильни, были определены точными предписаниями. Так как лампады зажигались „в честь субботы, то они должны были приготовляться так, чтобы могли гореть долгое время и, притом, гореть, как можно ярче. Отсюда в Мишне запрещается наливать их таким маслом, которое или слишком скоро сгорает, или же горит не ярко и легко может быть потушено. Το же правило имеет место и в отношении материала светильни. В частности, по Мишне, нельзя употреблять в качестве материала для субботних лампад смолу ( ), растопленный воск, масло кик ( ), жир и бальзам ( ), а светильню нельзя делать из разного рода мхов ( и ), из отбросков шелка ( ) и из ниток, вытянутых из одежды. В качестве же дозволенного материала для субботних лампад в Мишне указываются масло сочевицы ( ), масло ореховое ( ), редечное ( ) и некоторые другие, а для светильни – лен и воск 597 . Зажженные лампады горели до тех пор, пока не истощалось налитое в них масло. Благочестивый еврей должен был заботиться о том, чтобы каким-либо образом субботние лампады не погасли ранее этого времени. В виду этого в Талмуде запрещается вообще прикасаться к лампадам и, в-частности, при свете их читать и очищать платья 598 . Гасить субботние лампады можно было только лишь в некоторых случаях. В. Мишне позволяется делать это „ради страха от язычников или разбойников“, которых может привлечь ночной свет, „ради злого духа“ 599 и „ради больного“. Впрочем, в последнем случае все-таки не тушили лампад, а обыкновенно удаляли больного из комнаты, где зажжены они, в какое-либо другое место 600 . |
| Сегодня тоже есть выход. Почти двадцать лет назад мы рассказывали в передаче о том, как священник Георгий из Чебаркуля усыновил около 50 детей. У батюшки было своих несколько, но первого младенца ему подбросили под дверь. Затем старенькая бабушка привела внуков, у которых пропали где то на заработках непутевые родители: «Я скоро умру. Не заберешь – погибнут». Так образовалась у батюшки огромная семья, а не детский дом. Пришлось ему к себе взять и бездомных одиноких стариков в эту свою семью. Кстати, помню и тогда у батюшки были проблемы с чиновниками из органов опеки. Отец Дмитрий Смирнов в своих частных детских домах воспитывает 50 мальчишек. В Покровском монастыре в Суздале в детском приюте для девочек меня когда-то поразили не столько уютные домашние комнаты с детскими игрушками и книгами, отличные классы, опрятные красивые платьица и шубки воспитанниц, но больше всего запомнились счастливые личики девчонок и то, с какой взаимной любовью они общались с монахинями. Я тогда подумал, что даже среди нас, православных, мало найдется семей, где детей воспитывают в такой спокойной любви. Но вновь хочется обратиться к представителям «прогрессивной общественности». Не вы ли яростно, с пеной у рта требовали, чтобы «клерикалам» не позволяли воспитывать детей в детских домах? Не вы ли выступаете против запрета пропаганды содомии для наших детей? Не вы ли стеной стоите, не пуская священников в школы? Большевики из словарей пытались вычеркнуть слова «милосердие» и «благотворительность», как понятия «поповские». Вы из нашей жизни пытаетесь последние десятилетия вычеркнуть милосердие, доброту и сострадание. Кто же вам поверит, что сегодня вас беспокоит судьба российских детей? Выход у государства сегодня один – признать свою вину перед обществом за то, что в России миллионы сирот и бросить все силы на то, чтобы исправить ситуацию. Сторонников ювенальной юстиции отправить вместе с баскаками к хозяевам и «работодателям» в Орду, желательно пешком, по маршруту через Сибирь и Берингов пролив. |
| Миссис Кэрью неожиданно выпрямилась. Ее лицо странно изменилось. Чуть ли не с мольбой она протянула руки к Поллианне. – Не говори! – воскликнула она. – Может быть… она не знала, Поллианна, может быть, она не знала. Я уверена, она не знала… что ей принадлежит такой дом. Но теперь все будет улажено… это будет улажено. – Она? Этот дом принадлежит женщине, и вы ее знаете? И агента тоже знаете? – Да. – Миссис Кэрью закусила губу. – Я знаю ее и знаю агента. – Ах, как я рада! – вздохнула Поллианна. – Значит, все теперь будет хорошо. – Ну конечно, будет… лучше, – подтвердила миссис Кэрью, подчеркивая последнее слово, когда лимузин остановился перед ее собственной дверью. Казалось, миссис Кэрью знает, о чем говорит. И, возможно, она действительно знала – даже лучше, чем ей хотелось признаться Поллианне. В тот же вечер, прежде чем она легла спать, из-под ее руки вышло письмо, адресованное некоему Генри Доджу и призывающее его на срочное совещание по вопросу об определенных переделках и ремонте, которые должны быть безотлагательно произведены в принадлежащих ей жилых домах. Более того, там было несколько язвительных фраз, в которых упоминались “заткнутые тряпками окна” и “шаткие лестницы”, что заставило этого самого Генри Доджа злобно нахмуриться и пробормотать сквозь зубы какое-то ругательство, хотя в то же время лицо его заметно побледнело от чего-то, очень похожего на страх. Глава 11. Неприятная неожиданность для Миссис Кэрью Позаботившись о том, чтобы ремонт и необходимые усовершенствования в принадлежащих ей домах были надлежащим образом и эффективно осуществлены, миссис Кэрью сказала себе, что выполнила свой долг и дело закрыто. Она забудет о нем. Мальчик не Джейми, он не может быть Джейми. Этот невежественный, хилый калека – сын ее покойной сестры? Такое невозможно! Она просто выбросит все это из головы. Именно здесь, однако, миссис Кэрью наткнулась на неуничтожимое и непреодолимое препятствие: выбросить все это из головы не удавалось. Всегда перед ее глазами стояла одна и та же картина – голая маленькая комната и мальчик с печальным лицом. Всегда в ее ушах звучал один и тот же мучительный вопрос: |
| Расстояние между одними и другими было неравномерное с расстоянием других между собой. В подклетах окон было меньше. Чердаки делались всегда светлые. Случалось, что окна были с трех, а если чердак был холодный, то и с четырех сторон, и притом нередко они были двойные. Эти покои назывались светлицами. Сени освещались окнами обильно. Потолки в каменных зданиях строились сводом, а в деревянных были плоские и назывались подволоками; их часто обивали крашеным тесом. Полы делались из т. н. дубового кирпича. Стены, как и потолки, не только в деревянных, но и в каменных строениях обивались красным тесом. Сверх теса богатые обивали стены красной кожей, а люди небогатые рогожами. В XVII в. начало входить в моду расписывать потолки и своды, а иногда и стены. Печи покрывались зеленой глазурью и снабжались железными заслонами. Часто топили только в подклете, а в верхний этаж проводились нагревательные трубы. Кругом стен под окнами делались лавки, которые не являлись мебелью, а составляли часть постройки здания и были прикреплены к стенам неподвижно. Двери делались деревянные, на железных крюках или на медных луженых петлях, под которые подкладывали красное сукно; двери были узкие; в каменных палатах и кладовых использовались железные двери. Двор зажиточного человека кроме домов для семьи имел множество людских изб и служб. Некоторые людские избы были очень просторны и назывались семейными. Там жили несколько семей. Другие были маленькие и использовались для жилья прислуги; для кухни и выпечки хлебов служили особые строения: поварня и хлебня. Т. н. лучшие люди, которым было дозволено варить пиво, делать мед и курить вино для собственного обихода, имели в своих дворах особые пивоварни и покои, где «сытили меды», а некоторые и винокурни. Необходимой принадлежностью всякого двора была мыльня. Это было особое строение; но в домах царей и, вероятно, у знатных особ, кроме мылен в особых строениях для ежедневных омовений устраивались небольшие комнаты для мытья в подклетах и домах. Часто у небогатых хозяев в числе надворных строений была мыльня как принадлежность первых жизненных потребностей. |
| Воспитатели показывают его рисунки и наперебой рассказывают, что он стал очень много рисовать, сам подбирает цвета и говорит, какой ему нужен для раскрашивания. Сегодня, например, нарисовал собачку. А на днях – радугу. Я задумываюсь, видел ли он когда-нибудь настоящую радугу в настоящем небе или просто раскрасил трафарет? Подхожу познакомиться, но Коля смущается и отмалчивается, только улыбается почти беззубым ртом. По его внешнему виду не могу определить уровень развития и то, понимает ли он меня. Мне кажется, что не очень. Заведующий отделением Илья Валентинович гладит его по руке. Я замечаю, что и воспитатели, и руководство очень много прикасаются к детям: поглаживают, приобнимают, наклоняются во время разговора и мягко придерживают за плечи. Драгоценный тактильный контакт, от тотального дефицита которого так страдают дети в детских домах. Кажется, что он сам по себе может принести гораздо больше и развития, и ухода пациентам этого отделения, чем все занятия, вместе взятые. И кажется, что персонал это понимает. Сложно делать это напоказ, не имея привычки. На соседней с Колей кроватке лежит Олег. Лежит, смотрит в потолок и постоянно хлопает себя по ручкам. По документальному фильму «Блеф, или С Новым годом» я помню, что повторяющиеся движения у детей в детских домах – частое явление. Так они справляются с внутренней тревогой. Максим Викторович объясняет более научно: – Это называется мышечная стереотипия. Это просто его времяпровождение. Кто-то пишет, читает, что-то смотрит, а он так проводит свой досуг. Психикой его жизнь замещается вот такими вещами. Хотя и как признак тревоги это тоже может быть, да. Олег обратил на себя внимание работников тем, что первым стал улыбаться после переезда. И пока единственный, кто смехом отзывается на шутки и разговоры воспитателей. Я сама услышу смех Олега, когда спустя некоторое время и уже одна снова загляну в комнату к ребятам. Нянечка будет играть с ним, то и дело нарочно роняя на пол мячик, как играют с маленьким ребенком, а Олег будет весело хихикать. Как и смеются маленькие дети. И в это время он забудет про ручки, перестав хлопать по ним хотя бы на несколько минут. Кажется, он уже привык. Хотя общий процесс адаптации после переезда может занять несколько месяцев. Можно в магазин ходить и кошку держать |
| Ученье в училищах шло, в общем, как и в семинарии. Присутствовавший на экзаменах в училище 11 и 12 июля 1822 года семинарский ревизор, иеромонах Смарагд 3441 , дал отзыв, что «уездное училище, по тесной связи с семинарией, в одинаковом с нею состоянии» 3442 . Начальство, как и в семинарии, оказалось «полезным и благонадежным», но из учителей только половина – двое – заслужили одобрение 3443 ; из двух же других один был вовсе устранён от учительства, а о другом было получено семинарским правлением предписание от академического правления «побудить» неисправного учителя «употреблять надлежащее внимание к своему предмету» 3444 . Любопытно, что на место уволенного от должности учителя был избран семинарским правлением приходский священник соседнего со Слуцком местечка Вызны Пётр Боборыкин, который, принимая избрание, обязался «жить в Слуцке для исправления учительской должности» 3445 . Этот учитель в 1830 году получил от ревизора особенную похвалу 3446 . Вообще, в этом году училище, управляемое семинарским инспектором, магистром Николаем Суворовым 3447 , достигло, по отзыву ревизора, отличного состояния, не оставлявшего желать ничего лучшего 3448 . Училище имело помещения общие с семинарией. При учреждении училища предположено было расширить семинарские здания 3449 , но известное дедерковское дело надолго задержало выполнение этого предположения. Для расширения семинарии, впрочем, очищено было в монастыре несколько лишних комнат и уступлен «настоятельский дом» – «в надежде, что такое состояние семинарии будет недолговременным» 3450 . Учителя училища – не женатые помещались в монастыре, семейные же жили «в собственных домах», у родных, или в церковных квартирах – по должности приходских священников 3451 . Ученики, кроме своекоштных, ютились в нанимаемых семинарией домах. Если ещё семинаристы кое-как умели добывать себе пропитание, то ученики училища в этом отношении были положительно беспомощны. Преосвященный Анатолий, зная степень материального обеспечения духовенства своей епархии, перед учреждением училища ходатайствовал о разрешении приёма на «казенную пищу» «всех причетнических детей безусловно», а из священнических и дьяконских – «по усмотрению их бедности», и о соответственном «умножении способов в содержании училищ» 3452 . |
| — Такое мне в голову не приходило, — признался инспектор. — А почему, собственно, вы так решили? — Потому, что вчера, когда мы вошли в этот жуткий зал, меня смутила одна мысль. Помните, я сказал, что здесь легко совершить убийство? Вам показалось, что я имею в виду это дурацкое оружие, но я думал совсем о другом. Несколько часов кряду инспектор и его напарник занимались расспросами: кто побывал в гостинице за последние сутки, кто ее покинул, кто и что пил, чьи стаканы успели вымыть, а чьи нет. Навели справки о каждом, кто оказался хоть как–то причастен к делу. Приятели так усердствовали, будто яд выпил не один человек, а никак не меньше тридцати. Вот что удалось установить. Посетители попадали в бар только через парадный вход — все остальные по причине ремонта были завалены хламом. От мальчика, который подметал ступеньки, не добились ничего путного. Он помнил только, что до прихода чудного турка в тюрбане и проповедника трезвости посетителей толком не было. Разве что коммивояжеры зашли «хлопнуть по стаканчику на скорую руку», как у них это называлось. Но они нагрянули гуртом и довольно быстро ушли. По словам мальчугана, один из них успел хлопнуть свой стаканчик быстрее других и ушел сам по себе. Однако хозяин и бармен это отрицали. Они знали всех коммивояжеров в лицо и помнили каждый их шаг. Сперва гости пили и болтали в баре. Там, по вине их державного предводителя мистера Джукса, у них завязалась небольшая дискуссия с мистером Прайс–Джонсом, а затем они вдруг оказались свидетелями более оживленной дискуссии между мистером Акбаром и мистером Рэггли. Затем их пригласили в специально отведенную комнату, туда же официант унес их победные трофеи — стаканы с выпивкой. — Немного же мы узнали, — вздохнул инспектор Гринвуд. — И уж, конечно, добросовестные посудомойки, как водится, перемыли все стаканы, в том числе и стакан старика Рэггли. С нами, детективами, всегда так: из–за чужой старательности пропадают зря наши собственные старания. Отец Браун хитро улыбнулся: — Знаю, знаю. Порой мне кажется, что правила гигиены придуманы преступниками. А может, блюстители гигиены придумали преступления. Есть такие, с них станется. Вот говорят — преступность свила гнездо в грязных притонах, в домах с нечистой репутацией. Как раз наоборот! У них нечистая репутация не потому, что там совершаются преступления, а потому, что совершенные там преступления выходят наружу. Уж если где преступность и свила гнездо, то в домах безукоризненно чистых, незапятнанных. Нет грязи — нет и следов на полу, стакан вымыт — поди узнай, был в нем яд или нет. Если расторопные слуги вот так ненароком уничтожают улики, что стоит хозяину безнаказанно убить шестерых жен и сжечь трупы? А заведись в доме хоть малая толика благословенной христианской грязи — убийце не сдобровать. Может, я чересчур нахваливаю нечистоплотность, но дело вот в чем. Вчера я видел на стойке один стакан, с которым надо бы разобраться. Его, конечно, уже вымыли. |
| Можно лишь предполагать с большой однако вероятностью, что приспособления эти состояли в приготовлении стола для совершения евхаристии, возвышения для чтеца, мест для священнодействующих и молящихся, и особого столика, а может быть и отдельной комнатки, куда складывались приношения верующих до выделения из них веществ, необходимых для таинства. В Апостольских Постановлениях молитвенный дом, как сейчас увидим является уже с довольно сложными приспособлениями, необходимыми для совершения евхаристии епископом с сослужащими ему пресвитерами и дьяконами, в виду многолюдного собрания. Правда, памятник, на который я ссылаюсь, немного позднее времени, о котором веду речь; но не надобно забывать, что описываемый в нем образ храма и порядок, строго наблюдавшийся в последнем, явились не вдруг, а слагались постепенно и, нет сомнения, имеют в своей основе первохристианский молитвенный дом с его апостольской практикой. Обычай домашних собраний для молитвы, вызванный особыми обстоятельствами, в которых находилась юная, небогатая и гонимая христианская община, не был впрочем явлением только вынужденным, а потому и не прекратился с веком апостольским. Находя себе опору в патриархальном строе семьи и в недостатке открытых и вполне поместительных церквей, поддерживаемый стесненным положением христиан в греко-римском мире, этот обычай глубоко вошел в нравы христианского общества и выразился в устройстве молелен или маленьких церквей в домах. «И домы Божии» (τος οκους το Θεο) говорят о последних отцы Гангрского собора, «почитаем и собрания, бывающие в них, яко святые и полезные приемлем, не заключая благочестия в домах, но почитая всякое место, созданное во имя Божие» (прав. 21). В канонических памятниках они чаще называются ο εκτριοι οκοι νδον οκας. В этих молитвенных храминах, внутри домов находившихся, христиане продолжали попрежнему собираться на молитву, совершать евхаристию, крестить и отпевать. Впрочем, в виду появлявшихся время от времени еретиков и раскольников, державшихся ложного учения, особых обычаев и чуждавшихся иерархии и общественного богослужения, церковная власть стала с недоверием относиться к этим закрытым домашним собраниям и мало по малу стеснять их самостоятельность. |
| – Ну конечно же, ты бог! Я это знаю. Неужели это не так? Подняв голову, она уставилась на меня сонными глазами, продолжая жевать свою жвачку. – Муу! – сказала она важно. – Му-уу! Глава 9. Бедный, богатый Как-то раз я спросил дядю Деонарина: – А почему дед Сингх так быстро разбогател? Мысли об этом до сих пор не давали покоя ни мне, ни остальным, но я никогда не высказывал их вслух. В тот вечер мы стояли на веранде и наслаждались видом ярко освещенных домов. Похоже, что каждая индуистская семья соревновалась с соседями в том, кто сможет зажечь больше дей во время ежегодного праздника Дивали. – Пандиты говорят, что золото ему дали духи, – тихо ответил дядя Деонарин. Действительно, этому трудно найти какое-либо логическое объяснение. Конечно же, дедушка много работал. И хотя он был из высокой касты кшатриев, работать начал еще ребенком – косил траву для фермы за десять центов в день. Потом он каким-то образом купил у одного китайца хибарку за пятьдесят долларов и там начал заниматься ювелирным делом. Вскоре эта хибара неизвестно почему сгорела в одну ночь, а после этого он стал миллионером, хотя, кроме его семьи, об этом долго почти никто не знал. По мере того как сгущались сумерки, священные огоньки в домах казались еще ярче. Это было так красиво! Дивали был одним из самых моих любимых Национальных праздников. Мне было особенно приятно видеть, что свет в индуистских домах горел намного ярче, чем в христианских на Рождество, – и не электрический, а живой свет маленьких лампадок. Дейи мерцали на подоконниках, столах, на перилах веранд и ступеньках лестниц, и каждая – в честь Лакшми, богини богатства и процветания. Дядя Деонарин сказал: – Дедушка всегда совершал на Дивали особую пуд-жу для Лакшми два раза в день, в одиночестве, перед своим большим железным сейфом. Он также выполнял в своей комнате и другие мистические обряды, но никому не позволял наблюдать за этим. – А как ты думаешь, это Лакшми сделала его таким богатым, или духи? – спросил я. Наш семейный пандит периодически проходил по всем комнатам дома с зажженной дейей, поклоняясь дому и его духам – особенно духу деда, который его построил. |
|
|
