| После этого, изобразив свои жестокости в Иерусалиме над христианами и описав явление ему Иисуса Христа во время путешествия в Дамаск, Павел продолжал: «Поэтому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному явлению, но сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом по всей земле Иудейской и у язычников проповедовал, чтобы... покаялись и обратились к Богу, и делали дела, достойные покаяния. За это... иудеи... схватили... меня... в храме и покушались убить. Получив же от Бога помощь,.. до сего дня я жив и свидетельствую малому и большому, не говоря ничего более, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет,/то есть/, что Христос должен был пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет сему народу (иудейскому) и язычникам» (ср. Деян. 26, 19–23 ). Последние слова об Иисусе Христе, крестная смерть Которого сделалась источником благословения для всего рода человеческого, Фесту, надменному предрассудками язычества, показались столь странными и несбыточными, что он, прервав Павлову речь, вслух сказал: «Безумствуешь ты, Павел, большая ученость доводит тебя до сумасшествия. Нет, достопочтенный Фест, – отвечал Апостол, – я не сошел с ума, но говорю слова истины и здравого смысла. Ибо знает об этом царь, пред которым я и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь о том 64 сокрыто, ибо это не в углу происходило. Веришь ли, – продолжал он, обратившись к Агриппе, – веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь (ср. Деян. 26, 24–27 ). Слова эти так сильно подействовали на царя, что он как бы невольно сказал: " едва ли не убедил меня сделаться Молил бы я Бога, – отвечал Павел, – чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все слушающие меня сегодня сделались такими, как я, кроме этих уз» (ср. Деян. 26, 28–29 ). На этом беседа прекратилась, все присутствовавшие встали и, отойдя от Павла, рассуждали о его деле. Агриппа решительно объявил Фесту, что, по его мнению, Павел совершенно невиновен и что его можно было бы освободить, если бы он уже не потребовал для себя кесарева суда. Поэтому решено было отправить его в Рим. |
| С такими и еще большими укоризнами они постоянно пристают ко мне, а я не знаю, чем мне защищаться против этого; прошу тебя, скажи мне. Думаю, что ты не просто и не без причины обратился в бегство и открыто объявил вражду столь великим мужам, но конечно решился на это с какой-нибудь обдуманной и определенной целью, из этого я заключаю, что у тебя готова речь и для оправдания. Скажи же, какую справедливую причину мы можем представить нашим обвинителям. А что ты несправедливо поступил со мною, за это я не виню тебя: ни за твой обман, ни за твою измену, ни за то расположение, которым ты пользовался от меня во все прежнее время. Я душу свою, так сказать, принес и отдал в твои руки, а ты так хитро поступил со мной, как будто тебе надлежало остерегаться каких-нибудь неприятностей. Если ты признавал полезным это намерение (избрания в епископа), то тебе не следовало лишать себя пользы от него; а если вредным, то следовало предохранить от вреда и меня, которого, по твоим словам, ты всегда предпочитал всем. А ты сделал все, чтобы я попался, и не опустил никакого коварства и лицемерия против того, кто привык говорить и поступать с тобой просто и без коварства. Впрочем я, как уже сказал, нисколько не виню тебя за это, и не укоряю за одиночество, в котором ты меня оставил, прервав те совещания, от которых мы часто получали и удовольствие, и немаловажную пользу; но все это я оставляю и переношу молчаливо и кротко, не потому впрочем, чтобы поступок твой со мной был кроток, но потому, что с того самого дня, когда вступил в дружбу с тобой, я поставил себе правилом – никогда не доводить тебя до необходимости оправдываться в том, чем ты захотел бы огорчить меня. Что ты нанес мне немалый вред, это знаешь и сам ты, если помнишь, что всегда говорили посторонние о нас и мы сами о себе, именно, что весьма полезно для нас быть единодушными и ограждать себя взаимной любовью. Прочие все даже говорили, что наше единодушие принесет немалую пользу и многим другим, хотя я со своей стороны никогда не думал, чтобы мог доставить пользу другим, но говорил, что от этого, по крайней мере, мы получим ту немалую пользу, что будем неприступными для желающих нападать на нас. |
| Скажи же, какую справедливую причину мы можем представить нашим обвинителям. А что ты несправедливо поступил со мною, за это я не виню тебя, ни за твой обман, ни за твою измену, ни за то расположение, которым ты пользовался от меня во все прежнее время. Я душу свою, так сказать, принес и отдал в твои руки, а ты так хитро поступил со мною, как будто тебе надлежало остерегаться каких-нибудь неприятностей. Если ты признавал полезным это намерение (избрания в епископа), то тебе не следовало лишать себя пользы от него; а если вредным, то следовало предохранить от вреда и меня, котораго, по твоим словам, ты всегда предпочитал всем. А ты сделал все, чтобы я попался, и не опустил никакого коварства и лицемерия против того, кто привык говорить и поступать с тобою просто и без коварства. Впрочем я, как уже сказал, нисколько не виню тебя за это, и не укоряю за одиночество, в котором ты меня оставил, прервав те совещания, от которых мы часто получали и удовольствие и немаловажную пользу; но все это я оставляю и переношу молчаливо и кротко, не потому впрочем, чтобы поступок твой со мной был кроток, но потому, что с того самаго дня, когда вступил в дружбу с тобою, я поставил себе правилом - никогда не доводить тебя до необходимости оправдываться в том, чем ты захотел бы огорчить меня. Что ты нанес мне не малый вред, это знаешь и сам ты, если помнишь, что всегда говорили посторонние о нас и мы сами о себе, именно, что весьма полезно для нас быть единодушными и ограждать себя взаимною любовию. Прочие все даже говорили, что наше единодушие принесет немалую пользу и многим другим, хотя я с своей стороны никогда не думал, чтобы мог доставить пользу другим, но говорил, что от этого по крайней мере мы получим ту немалую пользу, что будем неприступными для желающих нападать на нас. Об этом я никогда не переставал напоминать тебе. Теперь трудное время; зложелателей много; искренняя любовь исчезла; место ея заступила пагубная ненависть; мы ходим посреде сетей, и шествуем по забралам града (Сирах. |
| Солнце уже спустилось за горизонт, и наступила ночь, когда Господь закончил Свою беседу на Елеонской горе. Город и храм скрылись во мраке южной ночи... Подавленные словами Христа, апостолы безмолвно сидели у ног Учителя. Их мысленные взоры все еще были обращены в будущее, к тем далеким и грозным временам, когда их Учитель опять придет на землю, чтобы утвердить Свое Вечное Царство. Но Христос внимание Своих учеников вновь обращает на ближайшие великие события. Прервав молчание, Он сказал апостолам: «Вы знаете, что через два дня будет Пасха и Сын Человеческий предан будет на распятие». Сказав эти печальные слова, Господь поднялся и вместе с учениками направился в Вифанию. А тем временем в Иерусалиме, несмотря на поздний час, в доме первосвященника Каиафы члены Синедриона собрались на тайное и беззаконное совещание. Всенародное обличение их в храме Иисусом вызвало у них страшное негодование, и они решили поскорее покончить с Галилейским Проповедником. При этом они опасались только одного: как бы не вызвать бунта среди народа. Поэтому первосвященники решили убить Христа после праздника, когда многочисленные паломники разойдутся из Иерусалима. Но врагам Иисуса не надо было ждать так долго, – к ним на помощь под покровом ночи из Вифании спешил один из двенадцати учеников Спасителя Иуда Искариотский. Он, вероятно, уже давно носил в себе мысль о предательстве своего Учителя, и вот теперь явился к первосвященникам, предлагая им свое предательство за деньги. «Что вы дадите мне, и я вам предам Его», – сказал Иуда членам Синедриона. «Не бойтесь взять Его во время праздника, – продолжал Иуда свою речь, – Я предам Его вам так секретно, что народ ничего не будет знать об этом». Пораженные и обрадованные предательством одного из ближайших учеников Христа, члены Синедриона предложили ему тридцать сребреников. Иуда взял деньги и с этого времени стал искать удобного случая, чтобы выдать Синедриону своего Учителя. Великий Четверг. Тайная вечеря. Мф. 26:17–35; Мк. 14: 12–25; Л к. 22:7–38; Ин. 13:1–38 |
| Услышав это, Нерон до того был страхом объят, что и сказать невозможно, и, словно обезумев, не знал, что делать. Все ж, по совету друзей, приказал он Патрокла и Варнаву, и тех, кто вместе с ними был скован, отпустить, куда бы ни пожелалось им. 19. А Лонгин, Мегист и Акест, придя, как велел им Павел, ранней зарей к его могиле, увидели двух мужей молящихся и стоящего меж ними Павла. Устрашенные чудесным видением, оробели они и приблизиться не решились. Тит же и Лука, прервав восторженную молитву свою, и узрев, что спешат к ним префекты с центурионом, бывшие пособниками убиения Павла, обратились в бегство, смертным страхом объятые. И исчез тотчас из глаз их Павел. Пришедшие же кричали им вслед: – Нет, праведники Божии, не для того мы пришли, чтобы смертью вас покарать, но дабы нас, верующих, отправили вы по воде крещения в жизнь вечную, как обещал нам благой учитель Павел, коего мы только что видели стоящим средь вас и молящимся. Услышав это от них, остановились Тит и Лука в великой радости и веселье духа и возложили тотчас руки на них, и дали им знак вечного спасения. И попостившись до вечера, были те крещены во имя Господа нашего Иисуса Христа, Которому вместе с Отцом и Духом Святым честь и слава, сила и власть во веки веков. Аминь. 272 О степени подробности дает представление следующий отрывок: «Через три месяца мы отплыли на александрийском корабле, именуемом «Диоскуры», зимовавшем на том острове, и, приплывши в Сиракузы, пробыли там три дня; оттуда отплыв, прибыли в Ригию; и как через день подул южный ветер, прибыли на второй день в Путеол, где нашли братьев и были упрошены пробыть у них семь дней, а потом пошли в Рим. Тамошние братия, услышав о нас, вышли нам навстречу до Аппиевой площади и трех гостиниц» ( Деян. 28:11–15 ). 280 De prescriptione haereticorum, 36 (PL, 2. Col. 60): «...ubi Petrus passioni Dominicae adaequatur, ubi Paulus lohannis exitu coronatur». Имеется в виду Иоанн Креститель. 285 Климент Римский. Первое послание Коринфянам, 5 (В латинских версиях: «propter zelum et invidiam/propter zelum et contentionem») |
| Чему – чему: средний род вместо мужеского, означение Бога по существу вместо личности, божество вместо Бог (ср. 3:6). – Вы не знаете, а мы знаем: речь решительная вместо относительной. «Отдаёт (Господь) предпочтение иудеям, не место предпочитая месту, но в самом духе богопоклонения преимущество давая иудеям. Христос как бы так сказал: о месте нет нужды спорить, но в образе богопочитания иудеи имеют преимущество пред самарянами» (Злат.). Самаряне, принимая одно только Пятикнижие Моисеево, отвергали все остальные следовательно, и содержащееся в них дальнейшее развитие божественного откровения, особенно откровения о лице и Царстве Мессии, которое подробно было изложено, именно после Моисея целым рядом ветхозаветных пророков. Прервав, таким образом, связь с теократиею в дальнейшем её развитии после Моисея, они очутились имеющими неполное откровение божественное, не такое, какое имели иудеи. Эту-то неполноту ведения самаритян о Боге и религии Господь называет неведением сравнительно с полнотой ведения о сем иудеев. Господь разумеет здесь полноту ведения иудеев саму по себе, основывающуюся на полноте откровения, заключённого в их священных книгах; но Он же Сам часто упрекает их за извращённое понимание ими многих пунктов откровенного учения. – Ибо спасение от Иудеев: доказательство истинности иудейского богопочтения сравнительно с самарянским то, что спасение мира чрез искупление его, по божественной воле и откровению, произойдёт от иудеев, а не от самарян, а следовательно, и Искупитель мира, имеющий совершить это спасение, произойдёт от них (ср. Злат. и Феофил.). Если бы их богопочтение и ведение о Боге было не истинно, этого не могло бы быть; истина изо лжи не происходит. 23. Ин. 4:23 . Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе. Ин. 17:17, 19 ; Евр. 10:22 ; Рим. 12:1–2 д. 24. Ин. 4:24 . Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине. 3Цар. 8:27 ; Деян. 7:4 ; 2Кор. 3:17 . |
| История гематолога Дениса Ярыгина Последнее время многие российские врачи оказываются под следствием , и число таких случаев растет. В 2018 году СК РФ создал специальный отдел по расследованию врачебных ошибок, а в 2019-м – разработал законопроект по внедрению специальных статей по врачебным ошибкам в Уголовный кодекс РФ. Массовость таких дел, а также несправедливые обвинения вызывают возмущение медицинского сообщества. Каково врачу неожиданно узнать, что ему грозит срок за то, что не смог спасти пациента, Русфонду рассказал гематолог из Кирова Денис Ярыгин. Уголовное дело из-за смерти пациента против доктора возбуждено в мае 2017 года. С декабря 2018 года идет суд. История болезни 70-летний пациент Евгений С. поступил в Кировский НИИ гематологии и переливания крови ФМБА в декабре 2016 года. Диагноз – хронический лимфолейкоз в последней стадии. Врачебная комиссия в соответствии с принятыми в РФ стандартами лечения этого заболевания назначила пациенту химиотерапию. Лечащим врачом стал гематолог Денис Ярыгин. В феврале 2017 года, прервав курс терапии, пациент уехал на консультацию в Израиль. В этом же месяце вернулся и продолжил лечение. В марте, вновь прервав лечение, опять уехал в Израиль, где и скончался. Дочери Евгения С. считают Дениса Ярыгина виновным в смерти отца. Обидно, что позорят – Я узнал об уголовном деле летом 2017 года из СМИ. Я просто оцепенел, прочитав в газете слова дочерей С., что «нашего папу целенаправленно убивали». Я знал, что его дочери не доверяют ни мне, ни российской медицине в целом, постоянно уговаривали отца лечиться в Израиле. Но читать публичные оскорбления оказалось очень обидно. Тогда я не думал, что дело может грозить мне реальным или условным наказанием, ведь я действовал по протоколам, терапию выбирал консилиум врачей, я проходил по делу свидетелем. Было просто обидно, что позорят мое имя. Я пришел к руководству НИИ, предложил тоже дать интервью. Но решили, что лучше будет никак не комментировать эту тему публично. А с родными и друзьями я, конечно, обсуждал. А как иначе – у матери слезы на глаза наворачивались, она перестала спать. Ведь С. был старым деловым партнером моего папы. Он был состоятельным человеком и мог позволить себе лечиться где угодно. Но хотел именно у меня, доверяя отцу и зная, что у меня 15 лет практики, что я квалифицированный гематолог и добился успехов в смежной области – ведении пациентов с проблемами свертывающей системы крови. Когда мой папа узнал, что дочери С. пишут про меня, он сказал: «Если бы в девяностые их отец вел себя как они, то вряд ли бы дожил до 70 лет. И уж точно не был бы успешным бизнесменом». |
| Не будем говорить уже о том, что народы, и города, и хоры, и дружины, и дома, и состав лиц на кораблях, и супружества, и общества, во время мира возрастали, а во время смятений стали убывать; обратимся к израильтянам и постараемся исправиться, смотря на их бедствие. Пока они находились в мире и между собою и с Богом, – назывались и святым народом и Божиим жребием и царским священием ( Втор. 7, 3 . Исх. 19, 6 ), и управлялись царями, которыми руководствовал Бог; огненный столп ночью и облако днем, как бы присутствуя среди них, указывали им путь; море, пораженное жезлом Моисея, как стекло, расколовшееся сверху донизу, разделилось от одного берега до другого, так что Моисей и со всем народом, спустившись на дно его, нисколько не обмокли, а еще палимы были солнцем, и, проходя пропасть по сухому дну, не устрашились неожиданно образовавшейся из волн стены, видя, что наподобие стены сгустились по ту и другую сторону волны. При недостатке пищи, она была ниспосылаема им с неба; во время жажды скала доставила им источник; когда они сражались, то распростертые руки заменяли бесчисленное множество воинов, и молитва доставляла им трофеи и предуготовляла пути. Пред лицом их реки, подражая родственному им морю, текли назад. По молитве праведника остановилось солнце, и, прервав свой бег, дало возможность к преследованию и увеличило обыкновенную длину дня. Наконец, от обхода священников и трубных звуков рушилась твердейшая неприятельская стена. Но со временем они начали слабеть умом и стали часто попирать закон – тень будущего; начали с презрением относится к говорившим во всеуслышание пророкам и потом к евангельским чудесам, которые совершены Христом, не смотря на то, что видели безмужное зачатие и непорочное Его рождение от Девы, и слышали голос, невидимо свидетельствовавший о Том, чья слава доходит до небес, – видели исцеление телесных болезней, совершенное не каким-либо лекарством, но одним словом и свободным повелением, – и воскресение мертвых, и страх демонов, и власть над бурями, и хождение по морю, непохожее на чудо Моисея, когда шли по морю, разделенному на две части, и по сухому дну, но хождение по самой поверхности моря, как бы по разостланной коре земной, как будто путь проходил по какой-либо твердыне; (видели) и доставление обильной пищи, сколько Ему было благоугодно, и удовлетворительное насыщение в пустыне, когда ели многие тысячи народа, для которых не манна сходила с неба и не земля из недр своих доставляла необходимое, но для которых это щедрое даяние проистекало из неизъяснимых житниц Божественной силы; и – приготовленный хлеб делал приращение в руках прислуживавших и вместе с насыщением ядущих увеличивался, так что остатки доставили обильную пищу на много месяцев, и по накормлении хлебом осталось его такое же число корзин, сколько было апостолов. |
| 21. Бюст женщины VI века, представляющий королеву (Амалазунту?) или императрицу (Рим, музей Терм). своими министрами и генералами. Упадок духа был полнейший; с остававшимися тремя тысячами человек верных ему войск, Юстиниан не надеялся подавить восстание и опасался даже за возможность защитить свою жизнь. Впопыхах, садами, выходящими на море, несколько судов нагружались богатствами императорского казнохранилища и Юстиниан собирался бежать той же дорогой. Это значило бы спасти свою жизнь, но наверно также потерять трон, который он покидал. Однако государь решался на это и все его советники, даже самые энергичные офицеры разделяли его слабость. Феодора в этот критический день присутствовала в совете; до сих пор она ничего не говорила, но вдруг, прервав молчание, она в свою очередь поднялась и, возмущенная всеобщим малодушием, напомнила перепуганным императору и министрам их долг. «Если бы, заявила она, не оставалось иного спасения, кроме бегства, я не пожелала бы бежать. Те, кто носили корону, никогда не должны переживать ее потери. Никогда я не увижу того дня, когда меня перестанут приветствовать титулом императрицы. Вели ты, цезарь, хочешь бежать, это твое дело: у тебя есть деньги, корабли готовы, море открыто; что до меня, – я остаюсь. Я люблю старинное изречение, что порфира – великолепный саван». В тот день Феодора спасла трон Юстиниану и, по прекрасному выражению Уссэ, заслужила себе в государственном совете то место, которым она до сих пор, быть может, пользовалась только по слабости императора. Понятно, что такая женщина должна была оказывать на часто нерешительную душу Юстиниана неограниченное влияние. Государь, по-видимому, сохранил к Феодоре до ее последнего дня ту же беспредельную страсть, которой она его воспламенила в молодости. 283 Она была для него, по выражению историка того времени, «самым сладостным очарованием» 284 ; она была, – как он сам с особым удовольствием, пользуясь именем Феодоры, объявил в одном официальном акте, – «его даром от Бога» 285 ; и, рассказывают, что император сохранил о ней столь священную память, что много лет спустя после смерти государыни, когда он хотел дать торжественное обещание, то клялся именем Феодоры. 286 Он ни в чем ей не отказывал, ни в почестях, ни в действительном пользовании верховной властью: имя Феодоры фигурирует на ряду с именем Юстиниана в надписях, вырезанных на фасадах церквей и над воротами цитаделей 287 ; ее изображение присоединено к изображению Юстиниана в мозаиках церкви св. Виталия, ровно как и в тех, которые украшали собой покои «Священных Палат». 288 Она появляется на императорских печатях рядом с basileus " ом и для множества городов, даже для одной, вновь созданной, провинции, было почетом получение ее имени. 289 |
| Макдьюи опытным взглядом распознал перелом задней лапы, страшную рану на передней и вывих плечевой кости, а острым нюхом уловил кисловатый запах воспаления. – М-да, – сказал он, поморщившись. – Дело плоховато. Капкан? Лори кивнула и добавила: – И еще собака его покусала. А потом он оборвал цепь и пришел ко мне. Я не могу его вылечить. Я не очень хорошо лечу. Вот я и попросила. Макдьюи рассеянно кивнул, не совсем понимая, кого же она просила, и не думая о том, как смешно прийти во гневе к своему самозваному сопернику и оказаться коллегой-консультантом. – Эфир у вас есть? – спросил он. – Дайте-ка тряпочку. Поможем зверюге, усыпим. Больше тут делать нечего. Но Лори мягко ответила: – Бог послал его сюда не умирать, а вас – не убивать, мистер Макдьюи. Ветеринар удивленно взглянул на нее. – А вы откуда знаете? – спросил он. И прибавил: – Я не верю в Бога. – Ничего, – сказала Лори. – Бог верит в вас, а то бы Он вас не посылал. Она доверчиво посмотрела на него, и нежная, непонятная улыбка появилась в уголках ее губ. Улыбка была почти лукавая, и почему-то она так тронула Макдьюи, что он чуть не заплакал и побыстрей отошел. Он вспомнил, как прозвучала в ее устах его фамилия, и понял, что давно не слышал такой интонации. Впервые заметил он, как чист ее взор и как умилительно просты черты спокойного лица. Потрясен он был так, что движения его стали еще резче, а голос громче. – Вы что, не видите, – крикнул он, – что тут делать нечего? И вообще, я без инструментов. По другому делу к вам ехал… – Я подержу его, – сказала Лори. – Он мне доверяет. А тут вот – мои инструменты. Она подсунула руку под голову раненого, положила другую ему на бок и приникла щекой к его морде, что-то приговаривая. Барсук тяжело вздохнул и закрыл глаза. Макдьюи даже вспотел от страха. – Господи Боже мой! – воскликнул он. – Вы с ума сошли! Она подняла глаза, чуть-чуть улыбнулась и просто сказала: – Меня и зовут сумасшедшей. Я его подержу, он не дернется. Макдьюи не ответил. Взглянув на нее, он принялся шить, резать, латать, объясняя ей, что он делает, как профессор студентам. Вдруг, прервав лекцию, он спросил: |
|
|
