| Савинов, заключенный Савинский Иосиф Болеславович (1880 – не ранее 1939), католический священник. Арестован в марте 1927 г., приговорен к пяти годам лишения свободы и отправлен на Соловки. С 1931 г. содержался на Анзере, проходил по групповому делу католического духовенства. После освобождения из лагеря в июле 1932 г. вывезен в Ленинград Савицкий, следователь минского ГПУ Савич, староста лагеря Саенко Степан Афанасьевич (1886 – 17 августа 1973), комендант Харьковской ЧК в 1919 г. Сажин, комендант Кондострова Сазонов Матвей, участник группового побега из Кемперпункта Саид-Султан Кабир-Шах, афганский инженер, наследственный мулла, возможно, имеется в виду, числившийся в списках, содержавшихся в кремле, политзаключенных за 1924 г. Кабир-Шах Саид Султан Самохвалов Михаил Давидович (1892 – июнь 1942), левый социалист-революционер. Арестован в апреле 1923 г., приговорен к трем годам лишения свободы и отправлен в Пертоминск, затем на Соловки. После освобождения из лагеря в 1925 г. сослан в Тобольск Сандомир Юзик (наст. имя Леонтий Петрович) (1900 – 21 октября 1923), социалист-революционер. Арестован в октябре 1922 г., приговорен к двум годам лишения свободы и отправлен на Соловки, где содержался на Большой Муксалме. Покончил жизнь самоубийством Сапир Борис Моисеевич (1902 – 11 декабря 1989), социал-демократ, автор воспоминаний о Соловках Сартис, сотрудник лагерной администрации Сахаров Андрей Дмитриевич (1921 – 14 декабря 1989), правозащитник Сац Наталья Ильинична (1903 – 18 декабря 1993), театральный деятель Свенцицкая Мария Эмилия (1852–1914), мать А. Шауфельбергера Свида-Свидерский Стась, поляк, егерь начальника лагеря Седерхольм Борис Леонидович (1884 – 30 мая 1933), автор воспоминаний о Соловках Седерхольм Дмитрий Карлович (1869 – весна 1920), генерал, родственник Б. Л. Седерхольма Седых, см. Сизых Сейд Али Надири, заключенный афганец Селецкий Иван Федорович, до 1917 г. начальник пересыльной тюрьмы в Сибири. В 1926 г. отправлен на Соловки, где был назначен уполномоченным по лесозаготовкам |
| Что хорошо в олимпиадном движении? Прежде всего, это интересно, на заключительных этапах встречаешь ребят, которые увлекаются теми же темами, что и ты. Ну и привилегии при поступлении — ты можешь в любом вузе страны уже застолбить себе место по своему профилю. Плюс денежные премии. Короче, это вклад в будущее. Фото: Валерия Савинова/ myhseolymp.ru Иногда говорят, что олимпиаду можно просто «хакнуть». Но алгоритма, с помощью которого ты мог бы выиграть, точно нет. В каждой олимпиаде своя специфика, каждый год меняется формат, тематика заданий. Другое дело, что с опытом ты начинаешь лучше понимать, чего от тебя хотят, но и это не дает гарантий. Даже если какой-то тип заданий отработаешь до автоматизма, не факт, что именно его ты получишь. Это же не набор тестов, как на ЕГЭ, а творчество. Нужен кругозор, знания из смежных наук, а просто переиграть систему не получится. Надо заниматься побольше. Во многом это спорт: есть соревновательный элемент, да и темп подготовки заставляет, так сказать, «сжигать умственные калории». Но я не думаю, что какие-то люди больше предрасположены к этому спорту, а какие-то менее. Да, кто-то быстрый и сильный от природы, а кто-то потренируется и его обойдет. Опять же, ты можешь в школе быть круглым отличником, а на олимпиаде провалиться. То, что нам дают в 10-м классе, на всероссийской или международной олимпиаде точно не прокатит. Но ты запросто можешь быть призером олимпиады, а в школе троечником, потому что много готовился по своему предмету, а на другие забил. На следующий год я буду писать олимпиаду по обществознанию, меня сейчас интересуют экономика и социальные науки даже больше, чем география. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. |
| Так что весь трепет Тургенева совершенно бесплоден, мог встретить лишь так называемую, так неутоляющую «дружбу». Всеволожский был молодой гусарский офицер, редкостной красоты, владелец огромного имения Сива, Пермской губернии (куда она к нему ездила). Тургеневу Савина писала одни письма, Всеволожскому другие. И уже наученный долгою жизнью (даже, возможно, и не зная тогда о Всеволожском), понимал отлично Тургенев безнадежность своего положения. Другого такого письма, как тогда из Спасского, он ей действительно больше не писал. Но отношения не прервались, тянулись до самой его смерти. Во время пушкинских торжеств Савина за сценой, но уже в августе, в Париже они встречаются. Эта встреча на мценскую не похожа: хотя бы тем, что таинственный Всеволожский, наконец, появляется. И все имеет суховатый, почти «деловой» характер… «Милая Марья Гавриловна, я недоволен нашим свиданием. — Мы и сошлись, и разошлись как вежливые незнакомцы. Я буду в четверг в Париже и 241 зайду утром около 12 часов к вам». (Тургенев находился в Буживале). Видимо, и прощание было прохладным. «По тому, как вы пожали мне руку на прощание в последнее наше свидание в Париже я очень хорошо понял, что это — если не размолвка, то разлука… — «. И разлука началась, но размолвки, и правда, должно быть, не было. Просто шли жизни — одна старческая, в Париже и Буживале, другая полная молодости, силы, зреющего и сгорающего таланта — в Петербурге. Тургенев понимал свое положение. Жизнь подсказала ему способ действий единственно возможный, единственно и достойный: длительную, дружественно мечтательную переписку «без надежд и выводов». Вэтом был он силен всегда. За зиму 80-81 г. г. у него наладилась такая переписка с Савиной. Интересоваться ее успехами на сцене, ее здоровьем, нервами, получать письма, где иногда вставляет она ласковые выражения — вот его скромное питание. Мысленно расцеловать «умные руки», или «облобызать все пальчики вашей правой руки» — небогато, все-же несколько украшает скудное бытие. Глубоких, важных о себе высказываний, как некогда графине Ламберт, здесь нет. |
| В октябре, как вычислял по цифрам года рождения, не умер. Чувствовал себя не плохо — и опять несколько по другому, еще из Спасского писал Савиной в Сиву: «чувствую уже французскую шкурку, наростающую под отстающей русской». При Виардо он несколько перестраивался, и душевно и даже внешне. Любил, например, нюхать табак, но»его дамы» не позволяли делать этого. Так что нюхал только в Спасском — в Буживале заменял табак какой-то солью. Но и западная, французская шкурка была ему уже привычна. «Друг», «дедушка», некая тень семьи, некая и подавленность, робость. В Буживале — спокойная осень, довольно одинокая. (Виардо раньше перебрались в Париж). Позже, ha rue de Douai, обычные рулады учениц снизу, обычные собрания со знаменитыми иностранцами (но без русских), все me-жe pemims jeux. (Поразительно, как люди вроде Тургенева, Ренана, Луи Виардо могли разыгрывать «зaraдku»: ox-y-gène — каждый в слова свои должен был вставлять слог, а слушатели пусть разгадывают). В промежутках кто-нибудь сыграет на рояле. Остатками голоса Полина пропоет «О, только тот, кто знал свиданья жажду»… А потом опять: то надо выбрать драпировки, 248 то улаживать дела пришедшей дамы с мужем, то другой даме помогать в борьбе с должником, то доктора приглашать к Диди. Или — претерпевать за забытые на извозчике ноты. За всем этим, подспудно, не очень-то на глазах Полины, переписка с Савиной — мечтания, фантазии (утешения слабого). Савина в Петербурге, играет в Александринском театре. Молодость, успех, поклонники (как сорок лет назад у Полины). Но переписывается с ней не «помещик, пишущий плохие стихи», а Иван Сергеевич Тургенев — всякому понятно, что это значит: «Милая Мария Гавриловна, как мне приятно получать от вас письма! Один вид вашего почерка меня радует… Очень мне жаль, что я вас не вижу — да и не увижу скоро — не раньше марта. Вот вы мечтаете, как-бы хорошо было убежать потихоньку заграницу; а я, с своей стороны мечтаю — как было-бы хорошо — проездить с вами вдвоем хотя с месяц, — да так, чтобы никто не знал, кто мы и где мы…» |
| Полине, в некотором смысле, принадлежит он совсем. Но обольщения юности она дать не может. Сначала как бы затевает он с Савиной тонкую и нежную игру, на которую такой мастер. Как во всякой игре, тут есть свои наступления и отступления, маневры и контр-маневры. Вдруг набежит прохлада — он отметит это в письме. («Стало быть, ждать мне вас завтра — в субботу — у себя в половине третьего? — Я буду дома. — Авось величественность несколько смягчится»).Т о прилив б о льшой нежности. Ко дню ее рождения (30 марта) обращается он к ней в «превосходной» 238 степени: «Милейшая Мария Гавриловна…» и посылает юбилейный подарок — маленький золотой браслет с выгравированной надписью: «М. Г. Савиной от И. С. Тургенева». А затем опять какие-то, как выражается он, «дипломатические тонкости и экивоки» — но вот 17-го апреля отъезд в Москву, и на другой-же день по приезде пишет он ей, все из той-же Конторы Уделов, что она (Савина), самое дорогое и хорошее петербургское воспоминание. А еще через неделю — «вы стали в моей жизни чем-то таким, с которым я уже никогда не расстанусь» Так что подготовка к пушкинскому празднику, Лев Толстой, тяга, разговоры с Софьей Андреевной в Ясной Поляне это одно, а под всем этим совсем другое. В мае Савина собиралась на юг, играть в Одессе. Тургенев жил в Спасском и писал речь о Пушкине. Но помимо празднеств, речей, литературы мечтал, как-бы Савину повидать (или даже с кебе залучить) — на проезде ее через Мценск и Орел. Заехать в Спасское на этот раз она не смогла. Но они списались и 16-го мая условились встретиться. Часов около десяти вечера, на небольшом мценском вокзале, где можно съесть горячий пирожок, где барышни разгуливали по перрону, ждал в мягкой мгле мая, с цветами в руках московского поезда Иван Сергеевич Тургенев. В купэ первого класса летела навстречу ему молодая звезда — предстояло ей покорять одесситов, но вот по дороге можно покорить и Тургенева. Синий вагон, солидный обер-кондуктор, красный бархатный диван с нессесером, книжкою брошенной, запахом духов… Худенькая Савина, огромный Тургенев целует ей ручку, подносит цветы. |
| Толстой поставил гостя на лучшее место, на опушке большой поляны, а сам ушел дальше. Но вальдшнепы тянут все на хозяина, он там палит, а Тургенев 230 с маленьким Львом Толстым-сыном только слушают. Наконец, хорканье, над макушками «тянет». Тургенев целится. Выстрел. Вальдшнеп падает в густой осинник. А уже стемнело. Сколько ни ищут Тургенев с Лёвушкой и толстовской собакой, не могут найти. А старый Лев все палит. И потом подходит с двумя убитыми птицами в ягдташе. Этот человек в рубашке родился, с завистью говорит Тургенев. — Счастье во всем и всегда. (Сказано это только о том, чья семейная жизнь hanoмuhaлa malebolgie Дahme, кто счел всю прежнюю свою литературу заблуждением и временами был близок к самоубийству). Вальдшнепы, встречая смерть от руки Толстого, летели на призыв той самой любви, от которой и сейчас трепетало тургеневское сердце — в последний ужу раз. И хотя графине Софье Андреевне и сказал он, что не пишет потому, что не влюблен, это было неверно. Прошлогоднее знакомство с Савиною даром не прошло. Как раз в это время обменивался он с нею письмами ласково-нежными. Главная-же цель его приезда была не тяга, а желание вывезти Толстого в Москву на пушкинские торжества. Толстой, несмотря на всяческую любезность, дружественность к гостю, тут уперся по толстовски. «Это все одна комедия», — может быть, прямо он так Тургеневу и не сказал, но фраза гуляла среди литераторов. Тургенев уехал ни с чем, сперва в Спасское, потом в Москву, на празднества. Москва готовилась к ним усердно — Москва хлебосольная, интеллигентско-купецкая, западническая и славянофильская, с интригами, треволнениями и сплетнями, но сходившаяся на Эрмитажах, Тестовых, 231 балыках, растегаях, цыплятах. Тут разницы между Катковым и Ковалевским не было. Съезжались депутации, писатели со всей России. (Из Петербурга дали им даже специальный поезд). Надо их получше разместить, накормить, напоить еще до открытия. Первоклассным знаменитостям дать обеды — для людей как Вукол Лавров, сын мукомола, а ныне издатель «Русской Мысли», гастроном и «широкая натура», дела оказалось достаточно. |
| В прошлом году прощался Тургенев с Россией общественной, литературной. Теперь со Спасским, Орлом, Мценском. Было время. Когда мальчиком он ловил птиц в этом парке, слушал торжественную мелопею милого Пунина. Ночью прокрадывался на свидание. Теперь последние вдыхал благоухания. Другой день и вечер Савинского пребывания тоже замечательны. 17-го июля Полонские справляли годовщину свадьбы. Тургенев развеселился, устроил парадный обед с шампанским, сказал в честь их спич. На этом обеде (или, может быть, на другом, в том-же роде), Савина разошлась, расшалилась и вскочивши, бросилась к нему, обняла, так нежно поцеловала, что поцелуя этого он не позабыл уже никогда. Вечером созвали баб и девок, угощали их, те пели, плясали, водили хоровод. Полонский играл на рояле. Савина ходуном ходила, даже сам Тургенев приплясывал. Будем считать, что в тот-же именно день, поздно вечером, прочел он гостям «Песнь торжествующей любви». он написал ее в деревне, за месяц до приезда Савиной. Пять лет тому назад был написан «Сон». Там есть загадочный черноглазый человек с арапом — смесью силы и колдовства взял он нелюбившую его 244 женщину. Теперь двое друзей любят некую Валерию. Фабий на ней женится. Муций, музыкант, уезжает на Восток — возвращается через четыре года с немым малайцем, изучив тайны магии и чародейства. И вот, колдовством (теперь одним лишь колдовством), овладевает он нелюбящею его Валерией. В первую ночь является ей во сне — во сне она и отдается ему. Во вторую тайными своими силами уводит ее из спальни мужа в павильон парка. Оба раза, отпуская ее, играет на скрипке Песнь торжествующей любви. Повесть замечательна ощущением тягостного восточного колдовства. Нечто завораживающее есть в ней, гипнотическое. Но — торжествующей-ли любви песнь? Слушая ее в тот вечер Спасского, понимала-ли Савина, понимал-ли Полонский и Жозефина Антоновна, что это скорее песнь неразделенной любви? Незачем прибегать ни к насилию, ни к чарам, когда тебя любят. Но если за долгую жизнь скопляется в глуби чувство томления — не оно-ли толкает фантазию? |
| Теперь со Спасским, Орлом, Мценском. Было время, когда мальчиком он ловил птиц в этом парке, слушал торжественную мелодию милого Лунина. Ночью прокрадывался на свидание. Теперь последние вдыхал благоухания. Другой день и вечер савинского пребывания тоже замечательны. 17 июля Полонские справляли годовщину свадьбы. Тургенев развеселился, устроил парадный обед с шампанским, сказал в честь их спич. На этом обеде (или, может быть, на другом, в том же роде), Савина разошлась, расшалилась и, вскочивши, бросилась к нему, обняла, так нежно поцеловала, что поцелуя этого он не позабыл уже никогда. Вечером созвали баб и девок, угощали их, те пели, плясали, водили хоровод. Полонский играл на рояле. Савина ходуном ходила, даже сам Тургенев приплясывал. Будем считать, что в тот же именно день, поздно вечером, прочел он гостям “Песнь торжествующей любви”. Он написал ее в деревне, за месяц до приезда Савиной. Пять лет тому назад был написан “Сон”. Там есть загадочный черноглазый человек с арапом – смесью силы и колдовства взял он нелюбившую его женщину. Теперь двое друзей любят некую Валерию. Фабий на ней женится. Муций, музыкант, уезжает на Восток – возвращается через четыре года с немым малайцем, изучив тайны магии и чародейства. И вот, колдовством (теперь одним лишь колдовством), овладевает он нелюбящею его Валерией. В первую ночь является ей во сне – во сне она и отдается ему. Во вторую тайными своими силами уводит ее из спальни мужа в павильон парка. Оба раза, отпуская ее, играет на скрипке Песнь торжествующей любви. Повесть замечательна ощущением тягостного восточного колдовства. Нечто завораживающее есть в ней, гипнотическое. Но – торжествующей ли любви песнь? Слушая ее в тот вечер Спасского, понимала ли Савина, понимал ли Полонский и Жозефина Антоновна, что это скорее песнь неразделенной любви? Незачем прибегать ни к насилию, ни к чарам, когда тебя любят. Но если за долгую жизнь скопляется вглуби чувство томления – не оно ли толкает фантазию? Вряд ли Савина, с ее умом, лишь недавно прослушавшая и то стихотворение в прозе, не понимала, в чем дело. |
| Тургеневу Савина писала одни письма, Всеволожскому другие. И уже наученный долгою жизнью (даже, возможно, и не зная тогда о Всеволожском), понимал отлично Тургенев безнадежность своего положения. Другого такого письма, как тогда из Спасского, он ей действительно больше не написал. Но отношения не прервались, тянулись до самой его смерти. Во время пушкинских торжеств Савина за сценой, но уже в августе, в Париже они встречаются. Эта встреча на мценскую не похожа: хотя бы тем, что таинственный Всеволожский, наконец, появляется. И все имеет суховатый, почти “деловой” характер… “Милая Марья Гавриловна, я недоволен нашим свиданием. – Мы и сошлись, и разошлись как вежливые незнакомцы. Я буду в четверг в Париже и зайду утром около 12 часов к вам”. (Тургенев находился в Буживале.) Видимо, и прощание было прохладным. “По тому, как вы пожали мне руку на прощание в последнее наше свидание в Париже я очень хорошо понял, что это – если не размолвка, то разлука…”. И разлука началась, но размолвки, и правда, должно быть, не было. Просто шли жизни – одна старческая, в Париже и Буживале, другая – полная молодости, силы, зреющего и сгорающего таланта – в Петербурге. Тургенев понимал свое положение. Жизнь подсказала ему способ действий единственно возможный, единственно и достойный: длительную, дружественно мечтательную переписку “без надежд и выводов”. В этом был он силен всегда. За зиму 1880/81 года у него наладилась такая переписка с Савиной. Интересоваться ее успехами на сцене, ее здоровьем, нервами, получать письма, где иногда вставляет она ласковые выражения – вот его скромное питание. Мысленно расцеловать “умные руки”, или “облобызать все пальчики вашей правой руки” – небогато, все же несколько украшает скудное бытие. Глубоких, важных о себе высказываний, как некогда графине Ламберт, здесь нет. Скорее похоже на письма к Виардо периода отдаленности, но в ослабленном виде. К весне придумывает он очень разумную вещь: зовет ее летом навестить его в Спасском, куда, как обычно, собирается. |
| Да, советский режим — великий гаситель, умеет он задувать огонь в людях. И еще несколько слов о конце Гайдебурова и Скарской. Последние годы они провели в «Убежище артистов» или, как оно сейчас называется, в Доме ветеранов сцены. Это учреждение было в свое время основано Марией Гавриловной Савиной и сохранилось до наших дней. Бог дал обоим супругам долгую жизнь. Надежда Федоровна дожила до 92 лет и умерла в 1959 году. Похоронена она в Александро-Невской лавре, в Некрополе, рядом со своей сестрой, В.Ф. Комиссаржевской, в жизни которой она сыграла такую большую роль. Павел Павлович пережил ее на 2 года. Он умер тоже в 90 с лишним лет, завещав похоронить его рядом со своей женой и другом. Это завещание выполнено не было. Так как «Некрополь» — кладбище правительственное, то потребовалась санкция Козлова, знаменитого казнокрада, являвшегося тогда первым секретарем ленинградского обкома. Тот отказал. Бывший ученик Гайдебурова, известный актер Александр Александрович Брянцев, лично пошел к нему: просил, молил. Ничего не помогло. «Мы его не знаем», — был ответ самодовольного бюрократа . Незадолго до смерти Гайдебурову и Скарской удалось выпустить воспоминания о их молодости. Кастрированные, обесцвеченные цензурой, они не представляют никакого интереса и никакой ценности. Пусть эта заметка напомнит о двух ярких людях и о главном деле их жизни. В декабре 1920 года мать упивалась своей актерской деятельностью, а отец был целиком захвачен обоснованием в Петрограде. Можно себе представить, как они были приятно поражены, когда в одно прекрасное утро послышался стук в дверь, в комнату вошел Володя Романов (мой двоюродный брат, 14-летний парень) и сообщил им без всяких предисловий радостную новость: приехал Толя, идите за ним к «тете Нине». Родители онемели. «Что мы будем с ним делать?» — была первая мысль, мелькнувшая у них в головах. За три года скитаний и необычных приключений они попросту забыли, что где-то там у них есть сын. Но делать нечего. Пришлось идти на Петроградскую сторону. |
|
|
