| Так это и в частных заповедях Закона. Заповедуя неограниченно и безусловно: не убивай ( Исх. 20:13 ; Втор. 5:17 ), он имеет в виду общечеловеческий нравственный идеал, чьим отрицанием является убийство. Но будучи вместе и внешне-государственным кодексом для иудеев, Моисеев Закон подвергал убийц суду и казни. На этом основании фарисеи изложили заповедь с дополнением о подсудности убийцы, отняв у заповеди характер нравственного идеала и наложив на нее покрывало внешне-государственного закона. Вопреки этому Спаситель, с одной стороны, осуждает 22 гнев, презрение и уничижение личности 23 брата своего, как внутреннюю причину внешнего действия и как противоречие отрицательно-страдательной стороне идеала Правды Божией, т.е. самоуничижению, страданию и кротости, а с другой – указывает достижение положительно-действенной стороны нравственного идеала в милости к брату своему, чистоте незлобивого и любвеобильного сердца и миролюбии ( Мф. 5:21–26 ). В виде безусловного запрещения или нравственного требования выражена в Моисеевом Законе и заповедь не прелюбодействуй ( Исх. 20:14 ; Втор. 5:18 ). Но в других местах Пятикнижия блуд и прелюбодеяние рассматриваются как уголовные преступления внешне-государственного иудейского кодекса, налагающего смертную казнь за эти преступления среди Израиля ( Втор. 22:22 ; Лев. 20:10 ; ср. Быт. 38:24 ). Так толковали заповедь и законники-фарисеи, хотя наказание за преступление и вызывало у них недоумения ( Ин. 8:3–5 ). Но Спаситель целью заповеди опять ставит нравственный идеал внутреннего целомудрия и сердечной чистоты. Возможное для человека осуществление этого идеала есть высшее и всецелое исполнение заповеди. Уклонение же от идеала должен обуздывать тяжелый подвиг внутренней борьбы с немощью человеческой природы и похотью плоти, а не внешняя казнь за уже совершившееся преступление, по отношению к которому в области нравственной возможны только раскаяние и решимость не грешить более ( Ин. 8:11 24 ). Заповедь о разводе ( Мф. 5:31–32 ) в Законе Моисеевом изложена так ( Втор. 24:1–4 ), что законники-фарисеи обращали брак из установления Божественного в простую гражданскую сделку: одни, допуская развод по всякой вине (ср. |
| Возможно предположение, что, при таком повторении раннейшого Своего изречения, Господь имел в виду обозначить не собственные Свои отношения к ученикам, а лишь те отношения, какие будет предполагать между ними гонящий их мир. (Если Сам Господь благоволит видеть в учениках Своих – друзей, то в глазах мира они всегда останутся лишь последователями Его, продолжателями дела Его и – в таком положении Своём – рабами Его). Но во всяком случае – название рабами Господа и для самих Апостолов, и для всех верующих вообще столь часто, столь обычно на страницах св. апостольских писаний, что полная приложимость его и к тем, которых Сам Господь называл друзьями, является делом вполне несомненным: будучи Его друзьями, они в известном смысле остаются и рабами Его. Изъясняя это, бл. Августин пишет: «как бывает двоякий страх, который производит два рода боящихся: так бывает двоякое рабство, которое производит два рода рабов. Есть страх, который совершенная любовь изгоняет вон ( 1Ин. 4:17 ), и есть другой страх, непорочным пребывающий во веки веков. Тот страх, которого нет в любви, разумел Апостол, когда говорил: не приясте духа работы паки в боязнь ( Рим. 8:15 ), тот-же, чистый страх он разумел, когда говорил: не высокомудрствуй, но бойся ( Рим. 11:20 ). В том страхе, который вон изгоняется любовью, и есть рабство, подлежащее изгнанию вместе с самым страхом, ибо Апостол соединяет и то, и другое вместе, т.е. рабство и страх, говоря: не приясте духа работы паки в боязнь. И раба в отношении такого рабства имел в виду Господь, говоря: не ктому вас глаголю рабы, яко раб не весть, что творит господь его... Ор. col. 940. Можно сказать вообще, что отношения – принадлежности Господу, подчинения воле Его и полной преданности Ему, когда они берутся сами по себе, т.е. без раскрытия тех основ, на которых они создаются, без указания на вызывающую их любовь, на свободное по этой любви стремление человека к служению Богу, – вот что находит себе выражение в названии: раб – в его приложении к Апостолам и верующим во Христа вообще 450 . Это, таким образом, обозначение их не по существу, а более – со внешней стороны; обозначением-же внутреннего содержания и сущности этих отношений должно служить название: друг, сын ( Рим. 8:15 и др.). По полной, безусловной зависимости своей от Бога, как Творца и Владыки своего, и по своему, всецело преданному служению воле Его, открытой чрез Сына Его, христианин является не только рабом, но вернейшим и преданнейшим рабом, – в виду того-же, что его служение Богу чуждо рабского страха, совершенно свободно и совершается по любви: оно, в существе дела, совершенно противоположно рабскому служению и на ряду с собою исключает самую возможность его. Дивны рабство и дружество христианина в отношении к Богу! Это рабство – свободно, и эта дружба полна того чистого страха, который, по бл. Августину, таким-же пребывает и вечно... |
| Общее количество пунктов в каждом отдельном документе не одинаково, как не одинакова, также и величина самых пунктов. В тех пяти документах, которые в настоящем случае мы имеем в виду 135 , количество пунктов выражается цифрами: 9, 17, 15 и 22, а величина их – от 2, 3 строк до 20 и более. Что касается порядка, в каком располагаются пункты документов, то в этом отношении не заметно строгой системы, которая сообразовалась бы с их внутренним содержанием. Нередко однородные вопросы встречаются в разных, отдалённых друг от друга, местах, и, напротив, вопросы совершенно различного свойства следуют непосредственно одинь за другим. Для удобства обозрения и для большей цельности впечатления нам представляется лучшим соединить содержание всех пяти документов в одну общую картину и распределить вопросы по возможности в систематическом порядке. По внешнему виду своему «Articles» представляют собой сплошной ряд вопросов, изложенных в сжатой форме и без всяких попыток к каким-либо разъяснениям или аргументации. Несколько однородных вопросов группируются в отдельные пункты, или краткие параграфы, причём в начале каждого такого пункта или параграфа стоит римская цифра, обозначающая его номер по порядку, а самый текст параграфа обычно начинается иногда латинским словом «Item» (также) и почти всегда – английским вопросительным союзом «Whether» (ли?) 136 . Общее количество пунктов в каждом отдельном документе не одинаково, как не одинакова, также и величина самых пунктов. В тех пяти документах, которые в настоящем случае мы имеем в виду 137 , количество пунктов выражается цифрами: 9, 17, 15 и 22, а величина их – от 2, 3 строк до 20 и более. Что касается порядка, в каком располагаются пункты документов, то в этом отношении не заметно строгой системы, которая сообразовалась бы с их внутренним содержанием. Нередко однородные вопросы встречаются в разных, отдалённых друг от друга, местах, и, напротив, вопросы совершенно различного свойства следуют непосредственно один за другим. Для удобства обозрения и для большей цельности впечатления нам представляется лучшим соединить содержание всех пяти документов в одну общую картину и распределить вопросы по возможности в систематическом порядке. |
| Достаточно было только одного и крайне зыбкого сопоставления устойчивости земли с устойчивостью куба, как земля уже объявлялась кубом, и уже не только по своему виду, но и по самой сущности своего устойчивого бытия. Достаточно было зыбкого и малоубедительного сопоставления пирамиды, распространяющейся по всем сторонам своими заостренными углами, и огня, который представлялся грекам тоже с подобными свойствами, как уже возникала теория пирамидальной сущности огня и огненной направленности пирамиды. Все это совершенно противоречит не только научным данным, но даже и чувственным ощущениям. Однако не забудем: общественное бытие больше и сильнее всякого общественного сознания, и перед велениями общественного бытия всякое общественное сознание замолкает и отказывается от всяких претензий на самостоятельность. Общественное бытие повелительно требовало, чтобы материальное чувственное тело было построено абсолютно правильно, пусть хотя бы не с внешнего вида, но зато, уж во всяком случае. по своей внутренней сущности. Поэтому, хотелось ли того общественному и личному сознанию или не хотелось, но земля во что бы то ни стало должна была трактоваться как куб, вода как легко катающийся икосаэдр, воздух как направленный в разные стороны октаэдр и огонь - как остро разящая в разных направлениях пирамида. А что весь космос, как совершенное бытие, должен был обладать и максимально совершенной формой шара, то это было учением уже не только одного Платона. Без всякого преувеличения можно сказать, что об этом учила почти вся античность. Додекаэдру тоже нашлось свое место. У Платона он оказался приближенной формой космоса, так как считалось, что из всех правильных многогранников додекаэдр по своей форме был ближе всего к шару. В подобного рода теориях наглядно виден примат общественного бытия над всяким сознанием. Если правильные многогранники оказывались максимально правильно организованными материальными телами, то разговаривать дальше было нечего. Значит, и весь космос организован по типу правильных многогранников, хотите вы этого или не хотите. Для слухового ощущения такой же правильностью обладали уже давно установленные в Греции числовые отношения тона, кварты, квинты и октавы. Значит, и они тоже должны были трактоваться как закономерности физического космоса. Казалось бы, что общего между правильными многогранниками и числовыми отношениями тонов в акустике? Однако ставить такой вопрос - значит совершенно не понимать в античной эстетике самого главного. Телесная интуиция правильности требовала во что бы то ни стало правильных многогранников, так как, действительно, нельзя себе представить ничего такого, что было бы наглядно-материально и в то же самое время еще более точно и правильно. Расстаться с акустикой никак не позволяла слуховая данность внешнего мира в сознании; и представить себе здесь что-нибудь еще более точное не было никакой возможности. Значит, ясно: правильные многогранники - это и есть правильные соотношения тонов, известные из акустики. |
| 243 Говорим это, имея в виду, что эти библейские бетили или домы Божии из камней сопоставляются с аеролитами, которых почитание было широко распространено на востоке и которые обоготворялись, как произведение того или другого бога. Впрочем, все лучшие критики и экзегеты Библии сами отвергают связь между библейскими бетилями и обоготворенными язычеством камнями. 246 В переводе LXX–u крышка ковчега – Kapporeth () названа το λαστριον, λαστριον πθεμα ( Исх. 25:17; 37:6 ), т. е. примирение или орудие, утварь примирения – чтение, заключающее в себе, сверх общего понятия об откровении, еще мысль об освящении народа через невидимое соприкосновение с Богом и примирение с Ним. Kapporeth, замечает Кейль, в виду этого перевода LXX–u, от глагола, который в форме шель – значит expiavit, собственно – не покрышка, operculum, а умилостивление, очистилище – propitiatorium. Археол. ч. 1. стр. 145. 247 Крышка ковчега, по замечанию Кейля (Археол. ч. 1. стр. 142), имела скрижали завета как бы своим пьедесталом или основанием. 248 Нет нужды распространяться о том, насколько основательны сопоставления ковчега завета со священными ящиками в языческих религиях и по–преимуществу с египетскими, в которых находят первообраз устроенного Моисеем ковчега. Мы уже видели, что в Египте это были ящики с предполагаемым телом Озириса, по мифу растерзанного Тифоном (Τ. II, стр. 176), у финикиян и у других народов в передней Азии в этих ящиках хранились остатки жертв, принесенных во всесожжение Молоху (стр. 301), или фалл Атиса. Kisrai ptxrrtxal (в мистериях) заключали в себе разного рода мистическую пищу – крупинки соли, тыкву, гранатовые яблоки – или символических животных, какими были змеи, или, наконец, и чаще всего – символы производительной силы в природе и у человека (Т. II, стр. 540, 543, 549–551). Κ этой идее производительности и здесь, как в культе Озириса, все сводилось, и от символов ее восходили к смутным мистическим представлениям нравственного значения. Какая неизмеримая разность между тем, что находилось в священных ящиках язычников и между ковчегом Моисеевой скинии! И что за странное сопоставление – слово откровения бесконечного Духа и смрадные остатки жертв, принесенных кровожадному божеству, – заповеди о нравственном совершенстве и символы производительных сил природы или органов рождения у человека – десятословие и принадлежности фаллического культа! Но и по внешнему своему виду, как справедливо замечает Бэр (Symbolik des Mosaischen Cultus. p. 486, 487), ковчег завета не был похож на предполагаемый его оригинал, египетский ящик. Этот ящик с телом Озириса имел форму квадратного жертвенника, сверху несколько скошенного; на передней же стороне его, а не наверху, были обычные изображения крылатых существ из животной символики, представлявшей без сомнения известные божества. Форма мистических ящиков у других народов неизвестна. |
| Во франкской системе суд над епископом принадлежал местному митрополиту, от которого возможна была последняя апелляция к государю. Но в декреталиях митрополит делался бессильным без согласия своих соподчиненных епископов (суффраганов). Он не мог даже собирать их без позволения папы, и всякое решительное суждение по таким делам принадлежало только одному папе. Тут же проводится резкое различие между обыкновенными митрополитами и высшей степенью приматов, которые выставляются в качестве уполномоченных викариев от папы. Собственно неизвестно или можно только догадываться, с какой именно целью и в чьих интересах первоначально сделан этот подлог, – в интересах ли папы, которому приписывалось верховенство, столь высокое по своему мнимому происхождению и столь безграничное по своей степени; или в интересах епископов, которых декреталии освобождали не только от всякого светского контроля, но также и от контроля митрополитов и провинциальных соборов, предоставляя решение их дел более отдаленному трибуналу папы, как единственному судье, компетентному решать их дела, или же, без всякой определенной цели касательно взаимных отношений различных классов иерархии, подлогом этим просто имелось в виду утвердить привилегии духовенства против тех угнетений; которые ему приходилось выносить в смутное царствование преемников Карла Великого, и доставить им независимое от светской власти положение. Мнения более тщательных исследователей этого вопроса, по-видимому, склоняются в пользу сочетания второго и третьего из этих мотивов, именно, что декреталии измышлены в интересе духовенства и в особенности епископов, что ими имелось в виду защитить собственность духовенства против внешнего посягательства и утвердить привилегии иерархии на основе, независимой от светской власти. При этом митрополиты в особенности подвергались в них нападению за то, что они были главными орудиями, через которые каролингские государи могли иметь контроль над епископами, низлагать неприятных себе лиц и влиять на решения соборов. |
| В виду такого отношения «я» ко всему содержанию душевной жизни, ко всему человеку вообще, также и особенно в виду его неизменности, постоянства, единства и тожества среди всех бесчисленных изменений и превращений в душевной и телесной жизни, огромное количество психологов в прежнее время и весьма многие в настоящее видели [и] усматривают в самосознании и идее «я» прямое и непосредственное восприятие духом или душою человеческою своей метафизической, нефеноменальной сущности, лежащей в основе всех явлений душевных и их производящей, в конце концов. Потому на явлении сознания и свойствах идеи «я», или просто – «я», главным образом основывались и основываются отчасти доселе так называемые доказательства бытия и субстанциальности души человеческой. Но в последнее время явился целый ряд исследований явления самосознания и личности – «я» со стороны психологов феноменалистического и, главным образом, материалистического направления, – в которых этот простой взгляд разрушается и отвергается, по-видимому, на основании очевидных фактов опыта. Идея «я» оказывается возникающею постоянно, как все другие идеи о внутреннем и внешнем (чего, впрочем, не отрицают и психологи); по своему составу она оказывается не только сложною, но одною из самых сложных; единство личности, сознаваемое в этой идее – есть единство сложной ассоциации, единство организованного агрегата, каких много в душевной жизни – следовательно – иллюзия; притом же это единство постоянно нарушается особенно при болезненных расстройствах, – личность уделяется, утраяется и т.п.: тожество личности, данное в её идее – есть тожество отвлечения, или общего понятия, объединяющего в себе все сходное во всех душевных состояниях и естественно олицетворяемое, – следовательно, опять иллюзия, и весьма часто нарушается и разрушается в болезнях, когда человек забывает всю свою прошлую жизнь и сознает себя другим существом. Из всего этого делается вывод, что идея «я» – личности не только не есть непосредственное восприятие лежащей в основе душевной жизни особой духовной сущности и не доказывает бытия её, но прямо говорит противное и делает эту сущность не нужною и излишнею. |
| Даже в тех случаях, когда некоторые папы строго подтверждали и настаивали на соблюдении никейских канонов, они желали лишь этим показать, насколько тяжко данное преступление, и дать правильный масштаб для определения срока покаяния вообще, а не предписать точное соблюдение всех степеней покаяния, означенных в никейских канонах 318 . Тоже самое нужно сказать о постановлениях некоторых западных соборов, в которых покаяние определяется с прямою ссылкой на никейские или анкирские каноны 319 . Исследователи, сравнивая западное публичное церковное покаяние с восточным, приходят к тому заключению, что на западе плач, как смиренное моление о допущении к покаянию, не развился в особую степень, что затем и вторая из восточных степеней не обособилась, и что покаяние на западе соответствовало двум степеням восточного покаяния ( ππτωσις, genuflexio и σ στασις, consistentia), или даже только третьей из них 320 . Во-вторых, восточное церковное покаяние, точнее определенное и развитое в отношении к молитвенному и евхаристическому общению кающихся с христианами, не подпавшими дисциплинарному церковному суду, не вторгалось в гражданскую жизнь кающихся, тогда как на западе это вторжение было очень широко и глубоко. Западными соборами предписывался особый покаянный костюм, и притом не для явки только к богослужению, а для постоянного повседневного ношения 321 . Кающимся на западе предписывалось остригать волосы на голове и брить на бороде, или же напротив отращивать их, смотря потому где какой обычай был, так чтобы кающиеся, по своему внешнему виду, представляли резкую противоположность обычному виду всех остальных христиан 322 . Кающимся воспрещалось продолжение брачного сожития на время прохождения покаяния, причем иногда даже и другому супругу, невиновному в нарушении церковной дисциплины, предписывалось проходить публичное покаяние, вместе с виновным супругом 323 . Кающимся воспрещалось западными соборами и римскими епископами вступление в новый брак, ходатайство по делам, занятие должностей военных и гражданских 324 . |
| Полезное, кроме того, не всегда приятно: отрезать руку при антоновом огне полезно, но неприятно. Полезное чаще всего полезно в отдалённом будущем: а раз нет веры в бессмертие и душу, то к чему мне упоминание о будущем? Доктору нужно лечить заразного больного. Он знает, что это полезно для больного и для людей, но это вредно для самого доктора: он сам может заразиться и умереть. Докажите же ему, что ему полезно заразиться, умереть и оставить семью в нищете, докажите ему, без христианства и религии, что вообще для пользы другого человек должен подвергаться опасности. У верующего человека здесь выступает сознание долга пред Богом и ближними, и мы видим тысячи геройских подвигов и жертв на основе религиозно-определённого долга. Что же даст вместо этого социализм? Упоминание о природе? Но природа боится смерти; это каждый сознает... Знает ли природа равенство и свободу? На это много потрачено кликов и речей. Знаменитая «Декларация прав человека», которой так увлекается социализм, с этого именно и начинается: «Люди все рождаются по природе свободными и равными»... До чего же можно дойти в увлечениях! Родился ребёнок. Вот свободный человек! Разве только в насмешку можно назвать его свободным. Попробуйте его на день оставить без призора и предоставить свободе! И в пище, и в питье, и в сне, и во всех мелочах жизни он – раб, он зависит от окружающих. Где при этом равенство? Мальчик и девочка, хилый и здоровый, красивый и безобразный, кавказец и монгол, англичанин и негр, способный и неспособный – с бесконечным разнообразием в степенях этих качеств... Где здесь равенство? Пословица говорит, что «Бог и лесу не равняет». И это верно не только при сравнении кустарника и огромных сосен, но и по отношению к одной и той же породе деревьев: от чахлого дубка Амура до огромных дубов нашей Малороссии и Южной России – какое огромное расстояние! Только там, где нет никакой жизни, – в минералах, в кристаллах, в скованных холодом льдинах, – мы видим равенство и однообразие, но где только заметны хоть слабые зачатки жизни, от водоросли и мха до высших ступеней растений и животных, мы видим всё более и более увеличивающееся разнообразие. Наука говорит, что если взять один листочек с дерева, то другого, во всём ему подобного, не найдёшь ни на этом дереве, ни во всём мире. Наука же говорит, что все зародыши живых существ приблизительно одинаковы, но чем дальше они живут, тем более и более обнаруживается в них различие. И больше всего различие сказывается именно на высших степенях жизни: ещё собака данной породы более или менее похожа по виду, силам и способностям на другую особь той же породы, но человек от человека всегда значительно разнится, и каждый по своему внешнему виду, в своём складе ума и способностей представляет совершенно особое, своеобразное и неповторяющееся явление. Людей, равных Пушкину по гениальности, можно указать; но другого Пушкина всё-таки не найдётся: он неповторяем. |
| В той мере, в какой человеческая жизнь Иисуса Христа проходила вне области божественной жизни, и эта последняя протекала вне человеческой. И по этому взгляду, кенозис падал на человеческую форму внешнего откровения божественной жизни, но так, что эта форма не имела для божественной жизни исключительного значения, что помимо неё, не проявляясь в ней всецело (т. е. проявляясь в ней не всецело) и только тем ограничиваясь ею, и даже наряду с нею протекала божественная жизнь во всей своей неограниченности, что божественная жизнь не входила всецело в рамки человеческой, противополагаясь последней лишь своею неограниченностью, будучи параллельною ей по своему характеру. – Встречался ли Кирилл с такою формою учения о кенозисе? На этот вопрос нужно ответить утвердительно, – и ответить так в решительном тоне 230 . Разве не таково было учение евионизма, евионейского монархианизма и, наконец, несторианства, которое вместе с евионизмом удалялось от правомыслия в одном направлении? Так Павел Самосатский в седьмом из десяти вопросов, обращённых им к Дионисию Александрийскому , ясно выражает ту мысль, что принял на себя образ раба, уничижил и смирил себя даже до смерти ( Флп. 2:6–8 ) человек Иисус, а не обитавший в нём Логос Божий. Этот человек, по учению Павла Самосатского, творил чудеса и совершил всё дело нашего спасения силою Логоса, руководившего им непрерывно до самых его страданий. Но по существу Логос пребывал внешним для человека Иисуса: Его существенное единение с человеком было бы ущербом (dispendium) для Него, унижением самой Его божественной природы. Человеческая видимость, в которой открывалась божественная премудрость, не была самою Премудростью; да Премудрость и не может стать по виду чем-нибудь ( ν σχματι ερεθναι), она выше всего доступного зрению ( μεζων τν ρωμνων στ) 231 . Подобно и Несторий, исходя из того, что Слово Божие восприняло плоть для обнаружения Своего божества, чтобы по виду стать как человек ( Флп. 2:7 ), не признаёт, что Слово стало едино с плотью (во всех отношениях); в таком единении он видит столь же расширение плоти в бесконечность божественного естества, сколь местное пременение божественного естества, превращение Логоса в плоть; вооружаясь против того и другого, он уничижение и страдание относит не к Логосу, а к человеку, с Ним соединённому 232 , и настаивает на двойном роде явлений в жизни Христа, божески-славных и человечески-уничижённых, не находя возможным относить и те, и другие явления к единому Иисусу Христу 233 . |
|
|
