| Однако в позиции Вернадского есть и обратная сторона. Он представлял человека и всю цивилизацию лишь частью некоего могущественного эволюционного процесса, обладающего качествами рока, фатума, неизбежности. В этом процессе полностью растворяется всякая свобода личности. В мipoboззpehчeckoй картине Вернадского человеку определено быть всего лишь «функцией» глобального геологического процесса: «Человек, как он наблюдается в природе, как и все живые организмы, как всякое живое вещество, есть определённая функция биосферы , в определённом её пространстве- времени» с. 46]. Итак, человек связан с биосферой «функционально»: «Его существование есть её функция » с. 35]. Тейяр де Шарден называл своё учение «христианским». Поэтому несовместимость тейярдизма с церковным вероучением может быть показана путём его сопоставления с догматическими положениями Православной Церкви (это представлено нами в части III, главы 2, 4, 8 и 9). Учение о ноосфере Вернадского отрицает Бога и поэтому, в отличие от учения о ноосфере Тейяра, не может быть ни опровергнуто, ни подтверждено церковными аргументами. Ясно лишь, что принятие концепции эволюционизма не совместимо с православным мipoboззpehueм. Глава 11. Вернадский – о некоторых трудностях и противоречиях гипотезы эволюции Примечательно, что, являясь убеждённым эволюционистом, В.И. Вернадский приводил ряд фактов, противоречащих эволюционной гипотезе и показывающих её несостоятельность. Владимир Иванович признавал, что наблюдать научно эволюцию невозможно , потому что эволюционное изменение совершается « незаметно в историческом времени и может быть научно отмечено только в масштабе времени геологического» с. 29]. Но человек живёт в историческом времени, поэтому «геологическое время» есть лишь абстракция, а не «объект научного наблюдения». Несмотря на глубокое убеждение Вернадского в существовании эволюции, он честно отмечал наличие в науке контрпримеров, опровергающих эту гипотезу: «Есть виды, которые неизменно существуют без существенных морфологических изменений в течение сотен миллионов лет» с. 226]. Множество таких примеров приведено в |
| Как бы то ни было, отличие, связанное с формой апсидных покрытий, очевидно, и одно это придает определенное морфологическое своеобразие святогорской послевизантийской церковной архитектонике. Украшения. Присутствие рельефных украшений в церквах послевизантийской эпохи широко распространено как на Святой Горе, так и в остальных материковых областях, в особенности в Пиле. Однако есть серьезные отличия в местоположении украшений, в материале, используемом для резьбы, в тематике и художественных стилях. Что касается местоположения украшений, то надвратная часть стены и портик – обычные места для них везде, однако на Святой Горе совершенно отсутствуют декоративные пояса из плит на покрытиях и украшения на камнях фундамента, которые достаточно часты в других регионах. Материал для резьбы на Святой Горе – почти всегда белый мрамор, который имеет весьма качественный и торжественный характер, в то время как в храмах иных местностей обычно используются более дешевые породы камня разной окраски. В тематике рельефов везде распространены церковные символические темы и сцены, а также растительные мотивы, но на Святой Горе преобладают мотивы константинопольского барокко, и это создает ощущение аристократического величия. Николай Сиомкос (Греция, Фессалоники). Русские иконы обители Ватопед Несмотря на разрушения и экономические трудности, которые часто обрушивались на святогорские монастыри, Ватопедская обитель в своем богатом собрании аналойных икон сохранила большое число икон русских. Их поистине впечатляющее количество – всего около тысячи, датируемых с XV по XX в., делает собрание Ватопеда одним из самых значительных за пределами России. Мы хотим не только впервые представить эти создания искусства, но и обратить внимание на художественное, историческое и тематическое их значение и содержание. Наш обзор будет ограничен теми иконами, которые входят в число охраняемых и включены в программу сохранения икон Десятой инспекции византийских древностей. Хронологически появление первых русских икон в обители связывается с историческим утверждением Ватопедского монастыря. Начиная с XI в. подарки русских государей монастырю становятся все более частыми, одновременно начинаются систематические поездки ватопедских монахов в Россию для сбора средств в поддержку обители. То, что в распоряжении Ватопеда оказалось столь значительное число древнерусских икон, без сомнения, является непосредственным следствием крепнущих связей между монастырем и Россией. |
| – Какая антропологическая проблема является наиболее актуальной для современного человека? – Если говорить о современном человечестве, то, мне кажется, первейшая – это нравственная проблема. Дело в том, что современное человечество в своем развитии не учитывает нравственное основание своего бытия, нравственные законы существования мира. Физические, физиологические законы – да, их активно изучают в различных научных сферах. Они учитываются, но результат все равно отрицательный: люди гибнут, болезней становится больше, экологические, духовно-нравственные проблемы только возрастают. Это говорит о том, что настоящая сфера изучения человека не соответствует его реальному потенциалу и внутренним запросам. Вот здесь-то как раз христианская антропология и могла бы сказать свое веское слово, объяснив, что человек – это существо, достойное высокой почести и уважения только тогда, когда он имеет единство с Богом. Только тогда он способен реализовать свой внутренний величайший потенциал. Если же этого единства нет, то он обречен на бледное и ущербное существование, которое, по сути, является человекообразным, но не человеческим. Это и есть проблема: человек не понимает сути своего предназначения, смысла своего бытия. Вспомните, как пророк Давид говорит: «Человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им». Человек, будучи в чести, этого не понимает и уподобляется животным – это и есть антропологическая проблема, которая существовала как во времена пророка Давида, так и в наши дни. – В чем отличие светской антропологии от христианской? – Светская антропология возникла в европейской науке в XVIII веке в эпоху философов-энциклопедистов, и позднее разделилась на два направления. Одно направление пытается охватить человека во всех аспектах его бытия, быть некой целостной наукой о человеке, учитывающей и его психологию, и физиологию, и духовные запросы. Эта антропология в некоторой степени развивается в Западной Европе и США и по сей день, но пока сложно говорить о ее каких-либо крупных достижениях. Другое направление светской антропологии сформировалось в начале XX века и активно развивалось на территории СССР и Восточной Европы. В рамках данного направления научной антропологии занимаются изучением физической организации человека: морфологией человека, антропогенезом и этнической антропологией (расоведение). Здесь человек воспринимается лишь во внешнем аспекте бытия. Это направление, на мой взгляд, сейчас не развивается и не имеет больших перспектив. |
| Одним словом, " Сказка ложь, да в ней намек " . Отсюда особые качества сказочной фабулы и характеров персонажей. Характеры лишены психологических глубин и вообще всякого рода нюансов, они не разрабатываются глубоко, ограничиваясь одной-двумя основными чертами: Иван-дурак простодушен и порядочен, " работник " сметлив и находчив, " хозяин " жаден и туповат и т.д. Собственно, вместо характера сказка предлагает монументальную социально-этическую характеристику, своего рода амплуа. Герой представляет собою, в сущности, не лицо, а тип жизненного поведения. Поведение, как известно, складывается из поступков. Поэтому, в отличие от литературы, где материалом построения образа героя служат и поступки, и слова, и чувства, и помышления, и мотивировки действий, сказка строит образ героя прежде всего и почти исключительно из самих поступков. Все остальное - размышления, мотивировки и прочее - может привноситься тем или иным рассказчиком, а может и не привноситься. Поступок, действие - генеральный принцип построения сказочного образа. И в этом отдельный образ совершенно однороден со всею фабулой сказки. Фабула тоже строится на действии, поступках. Как установил великий русский фольклорист В.Я.Пропп в книге " Морфология сказки " , главное в построении сказки - не действующие лица, не отношения между ними или что-нибудь иное, а - функции действующих лиц. Функции - это поступки героев, значимые для хода действия. Пропп вычленил и сформулировал все эти поступки: похищение, отгадывание загадок, борьба с неприятелем и т.д. - всего тридцать две функции, которые тем или иным образом распределяются между персонажами, могут входить в сказку все вместе или частично, в разных сочетаниях, но всегда располагаются в одной и той же последовательности (например, отгадывание загадок не может быть прежде похищения). Эти функции и есть фабульный " скелет " любой волшебной сказки, - то есть каждая сказка есть очередная вариация некой универсальной " прафабулы " , отражающей, по всей видимости, древнее понимание структуры и динамики жизненного процесса в человеческом мире. |
| — А происходило ли какое-то лексическое обогащение латыни, принимаемое затем по всему ареалу — от Италии до Скандинавии, — а не только в узких географических рамках? Все-таки за 1000 лет жизнь обогатилась новыми явлениями и образами, их как-то надо было вводить в язык, претендующий на способность описать всё и вся… — Смотрите, на классической латыни «война», как известно, — bellum. Но уже в раннее Средневековье входит слово германского происхождения guerra, откуда англ. war, итал. и ucn. guerra, фpahц. Guerre, heм. Wehr. Я думаю, что это слово было понятно на всех концах средневекового латинского мира, ведь средневековая война, в отличие от античной, пришла с германцами: что развязали, как говорится, то и навязали. Языку. Но несомненно имелись и региональные особенности. Так же как и современный глобиш инглиш: кому-то 100 слов достаточно, кому-то 1000, кому-то 2000 — но есть и другие уровни английского языка, которые понятны в Оксфорде, но уже непонятны в американской глубинке, тем паче — в Индии или в России. — А, скажем, из арабского шли какие-то заимствования в средневековую латынь? — Да, когда начались переводы в XI и особенно в XII веках — в Толедо, на Сицилии, в Святой Земле, — было немало заимствований из арабского, но в основном технических терминов, в астрологии, астрономии, магии, медицине, на Пиренеях еще и в юридической области, отчасти в повседневной жизни, благодаря активности мосарабов и мудехаров. Но это, опять же, локальный случай, пусть и важный для истории великой страны. — А с грамматикой что-нибудь происходило? — Латынь высокого Средневековья пользуется грамматикой латыни классической, с соблюдением всех падежей, склонений, морфологии, синтаксиса, риторических фигур. Тот, кто считал себя продолжателем Вергилия или Тацита, писал на их языке, но вставлял слова, обозначающие предметы, которых не было во времена Вергилия. Если феод (кельтское слово) — это феод, а не латифундия, то он и будет феодом. Если ты пишешь по-латински в Северной Франции, то ты знаешь, что земляной вал здесь называется словом «бульвар». Этого слова в классической латыни нет, но зачем что-то выдумывать, если все тебя поймут? Таких примеров много, и это могло не нравиться философу-гуманисту, который требовал на мecmo guerrakлaccuчeckoe bellum. И вместо феода он тоже что-то придумает — но он и живет во Флоренции, в другой социальной среде… Если строго говорить о грамматике и стилистике, нападки гуманистов от Петрарки до Эразма на средневековых грамматистов далеко не всегда обоснованы и представляют собой скорее памятники саморефлексии новой культуры, ищущей независимость от непосредственных предшественников. Им резонно хотелось быть красноречивей Цицерона. |
| А. Бергсон (1859-1941) в своей версии философии жизни и учении об И. исходил из противопоставления 2 связанных с опытом способностей человеческого познания: интеллекта, к-рый представляет собой руководствующуюся практическим отношением к жизни систему априорных понятий, опосредованных реальностью и приспособленных для ее аналитического познания в понятиях; и интуиции, к-рая в отличие от интеллекта не ставит практических задач и способна к целостному и непосредственному восприятию вечно изменяющейся жизни,- сознания человека и «жизненного потока» в его непрерывности и «длительности». Связывая интеллект по преимуществу с научным познанием и временем, а интуицию с подлинно метафизическим или философским познанием «длительности» и различая эти способности по степени достоверности и истинности, Бергсон писал, что «относительным будет символическое познание, получаемое с помощью предсуществующих понятий, идущее от неподвижного к движущемуся, но не познание интуитивное, которое помещается в движущееся и следует за самой жизнью. Такая интуиция постигает абсолютное» ( Бергсон А. Собрание сочинений. СПб., 1914. Т. 5. С. 38). Под этим абсолютным Бергсон имел в виду «жизненный поток», но отнюдь не Бога. Являясь по своим религ. воззрениям агностиком, Бергсон рассматривал идею Бога как производную от «мифотворческого акта», присущего религии и самому человеческому сознанию,- идею, положительное значение к-рой заключается всего лишь в «консолидации» общества и человека ( Он же. Два источника морали и религии. М., 1994. С. 213-214). Бергсон полагал, что до утверждения в науке экспериментальных методов гарантией ее истин остается «всеобщее согласие». О. Шпенглер (1880-1936) в соч. «Закат Европы», отталкиваясь от идей Ницше, считал необходимым осуществить пересмотр основных понятий европ. философии, которые, несмотря на свои претензии на универсальность, ограничены историческим временем и географическим пространством и имеют значение только для европ. мира. Полагая устаревшей традиц. онтологическую и гносеологическую трактовку бытия с ее представлениями о вечной И. и существовании единого человечества, идущего по пути прогресса от относительной И. к абсолютной И., Шпенглер этой трактовке противопоставлял идею морфологии всемирной истории и понимание бытия как исторической жизни самостоятельных культур. При всей радикальности своих воззрений на философию истории, к-рая исключала «всеобщие истины» и предполагала признание И. только по отношению к определенной культуре и «определенному человечеству» ( Шпенглер О. Закат Европы. М.; Пг., 1923. Т. 1. С. 48), Шпенглер в качестве философа и автора нового учения следовал традиции европ. идеализма и рассматривал всемирную историю с т. зр. вечности, более того, призывал и других последовать его примеру и «смотреть с вневременной высоты на тысячелетия мира исторических форм» (Там же. С. 34). |
| Что ж, повторим: речь вновь идет о весьма изящной, но все же отнюдь не бесспорной гипотезе. В IV или III веке до н. э. поэты и философы обладали уже достаточным самолюбием, чтобы отдавать авторство своих произведений кому-либо другому, пусть даже и царю Соломону. Да и при всей внутренней противоречивости книги единство ее не только стиля, но и самого строя поэтического мышления наводит на мысль, что она все же написана одним автором. Поэтому попробуем поставить вопрос по-другому: «А могла ли эта книга быть написана царем Соломоном?» И ответ будет однозначен: «Да, такая вероятность и в самом деле существует». Каким бы модернистским ни казался ее язык, он все равно был понятен современникам Соломона — за исключением, пожалуй, некоторых явных неологизмов, которые, кстати, нигде, кроме «Коэлета», больше и не используются. В то же время на два заимствования из фарси в «Коэлете», как показал американский семитолог Митчел Дахуд, содержится множество слов из финикийского языка, да и морфология и синтаксис этого языка явно оказали свое влияние на текст «Коэлета». Но ведь наиболее интенсивное сообщение между Израильским царством и Финикией, а значит, и взаимовлияние еврейской и финикийской культур приходится именно на эпоху царя Соломона! Наконец, еще одна важная особенность этой книги: ее универсализм. Текст «Коэлета», в отличие от других книг Танаха, обращен ко всему человечеству а не только к еврейскому народу; Бог в нем — это Творец мира, Владыка всего сущего и Господь всех народов, так что призыв трепетать перед Ним и следовать Его заповедям также обращен ко всем людям. Но подобными космополитическими настроениями в древней еврейской истории отличался только один человек — все тот же царь Соломон! Таким образом, ни однозначно опровергнуть, ни однозначно доказать, что именно Соломон является автором «Екклесиаста», невозможно. Нам остается лишь констатировать тот факт, что имя Соломона навсегда останется связанным с этим «одним из самых замечательных произведений мировой литературы» , и, исходя из этого факта, познакомить читателя с некоторыми из его основных идей и мотивов. |
| «Гёте, в Морфологии своей, говорит, что необыкновенное действие, произведенное на него бессмертным шведским естествоиспытателем, состояло, между прочим, в потребности совокупить в одно целое то, что у Линнея было столь тщательно разделено – отыскать единство и сходство там, где Линней находил множество и разнообразие. Таково направление изучения его Ботаники; все исследования имели целью открыть первоначальную пластическую форму в бесконечности разнообразия растительного царства. По мнению Гёте, лист представляет первообраз, который развивается и получает преобразование или восходящее, или нисходящее. В наше время эта теория имеет последователей, ее принимают сильнейшие ботаники 14 . Заметим мимоходом, что Гёте первый отдал справедливость одному из величайших физиологов своего времени, Гаспару Фридриху Вольфу, члену нашей Академии. Вам, мм. гг., известны огромные труды его: вы знаете им цену, но также ведаете, что скромный и сознательный голос сего ученого заглушаем был громкой знаменитостью: Гёте признал его достоинства. «Зоология не осталась чуждою пламенной любви его к естественным наукам, и к ней показал он дух показательный и проницательный. Гёте изучал все части животного организма с таким же любопытством, с каким исследовал все подробности жизни растений. Здесь, также желая вывести первоначальную, пластическую форму, он решительно сказал, что для сего необходима помощь сравнительной анатомии: и это указание ныне закон и светоч науки. В особенности Гёте занимался остеологией: он прежде всего почитал череп каменением позвонков: это мнение ныне общепринятое. Долго полагали, что органическое отличие человека от животных состоит в междучелюстной кости, в которой у животных сидят резцы верхней челюсти и которая приметно выдается у обезьян. Гёте не довольствовался сим признаком: многими опытами и изысканиями он доказал существование сей кости и у человека. Не показывает ли это исследование особенных видов, кроме простого любопытства? Или я ошибаюсь мм. гг., или было какое-либо неведомое внушение Мефистофеля к уничтожению мнимого вещественного отличия, которое гордость человеческая хотела присвоить себе в добавок к духовному превосходству: такой ум, каков ум у Гёте, не останавливаемом долго на каком-либо изыскании, если оно не содержит в себе важной мысли. |
| Постепенно трансгуманистические технопроекты вырастают в достаточно мощное техноидеологическое направление. Наряду с научно-технологическими аспектами трансгуманизм включает гуманитарно-философские и даже правоведческие аспекты. В этом плане весьма характерен введенный американским философом-футурологом М. Мором термин «морфологическая свобода» , декларирующий право человека изменять свое тело по собственному усмотрению. Судя по тому, что по данным вопросам уже начинаются дискуссии в области правоведения, перспектива воплощения в жизнь трансгуманистических проектов уже вполне реальна в плане техническом. Итак, кредо трансгуманизма: человечеству в процессе его дальнейшей эволюции предстоит перейти от вида homo sapiens к трансчеловечеству, а затем — к постчеловечеству. Так ницшеанская идея сверхчеловека получает развитие теперь уже в качестве трансгуманистических технопроектов, целью которых является усовершенствование физических, психических, интеллектуальных и прочих возможностей вида homo sapiens на основе новейших достижений научно-технического прогресса и передовых нано-инфо-био-когно-технологий (NIBC). Одной из задач трансгуманистических проектов является также достижение бессмертия ( иммортализм ). Но прежде чем мы перейдем к анализу идеологемы «эволюция versus спасение», нужно внести ясность в следующий вопрос. Подчеркнем, что в рамках традиционных сакральных учений речь может идти не об эволюционных/конструктивных , а только о деэволюционных/деструктивных изменениях, которым подвержено тварное бытие по мере его отдаления от истоков творения. Этим традиционные сакральные доктрины отличаются от любых форм религиозного модернизма. Например, в традиционных восточных доктринах ведется речь о манаватарах — космических циклах, где от «юги» к «юге» идет нарастание деструктивных, а отнюдь не эволюционных процессов. В отличие от неооккультных интерпретаций восточных доктрин, целью здесь является освобождение от сансары — но никак не эволюция в рамках сансары. Христианство в этом плане еще более радикально. |
| Но как только переводчик переходит к этой области, его ждет сразу несколько серьезных проблем, с которыми он не сталкивался при работе с одними лишь словарями и грамматиками двух языков, на додискурсном уровне. • Грамматике более двух тысяч лет, дискурсным исследованиям – менее ста, и это значит, что терминология еще не устоялась, многие понятия остаются спорными. Но дело не только в относительной молодости этого направления: в дискурсе все куда более расплывчато и условно. Если граница между двумя падежами или временами, как правило, определяется четко и однозначно по одним формальным признакам, то употребление этих форм в потоке речи не описывается такими строгими правилами, а уж о том, сколько существует видов дискурса или речевых функций, и вовсе невозможно вынести однозначное суждение (в отличие от вопроса о количестве падежей или времен в данном языке). • В грамматике каждый следующий уровень состоит из элементов предыдущего: слова складываются в словосочетания, словосочетания – в простые предложения, далее идут фразы. Но дискурс не состоит из фраз, абзацев или текстов – дискурсным маркером может выступать союз, или особая глагольная форма, или повторение существительного, которое можно было бы заменить местоимением. Поэтому анализ дискурсной структуры, как правило, частичен и приблизителен: можно сделать полный морфологический разбор слова или синтаксический разбор фразы, но нельзя сделать полного дискурсного анализа текста: всегда что-то остается за рамками внимания. • Дискурсная структура в огромной степени связана с культурой и даже субкультурой отдельных носителей языка, поэтому при достаточно большой дистанции между двумя аудиториями точное соответствие просто невозможно (иными словами, идеал динамического эквивалента принципиально недостижим). • Дискурсная структура большинства языков, на которые осуществляется перевод, практически не изучена, и если переводчик захочет ее учитывать, ему придется сначала проводить серьезное научное исследование, на что далеко не у всех хватает способностей и желания. |
|
|
