| Но давайте возвратимся к прошлому примеру, чтобы лучше понять развитие помысла в слово. Помысел был, что меня не любит старец. Со временем я начинаю соглашаться с этим помыслом, говоря самому себе: «Конечно, разве ты не помнишь, что он тебе тогда сказал? Следовательно, он действительно не любит тебя. Однако, что же мне делать? Буду находиться в послушании: я учинен в послушание и буду подвизаться в нем до смерти». Теперь помысел стал словом. Все, что я ответил помыслу, который в меня вошел, являются словами негодными (гнилыми), которые обнаруживают, что я был побежден, что я упал, как и лукавый, но скрываю свое поражение, потому что в глубине своей души я его желаю этими сильными словами, которые в действительности есть коварство, обман, западня (ловушка). Ибо никто ничего не может делать, когда находится в порабощенном состоянии, когда не взывает (кричит) его существо (ταν δν βο παρξις του), и когда он не чувствует необходимости освобождения. Поэтому, когда я говорю, что дал обет и должен делать послушание до смерти, то ложь говорю. Проще говоря, представляю самого себя перед Богом как мученика, чтобы скрыть энергию (τν νργεια), которая совершается и двигается во мне, которой я действую сейчас и не страдаю от нее. И лукавых дел. На третьей стадии помысел становится делом, чем-то завершенным (κτι τ πηρτισμνο), которое вначале совершается во мне. Чего только мы не сооружаем в нашем уме! Только этого не обнаруживаем, в большинстве случаев, когда приходим на исповедь: говорим только некоторые лоскуты (куски). То есть, схватываем только нечто из книги нашего сердца и передаем это старцу, но только то, что показывает наше хорошее расположение или некоторое наше старание, и другие наши погрешности, вместе с этим показываем немного и гноя, который гнездится в нашей душе. Однако мы не открываем ему (т. е. старцу) наше истинное жительство. Старец конечно же все понимает, но это не имеет никакого значения для нас, потому что они (т. е. наши тайные дела) остаются под жутким железным ошейником, который делаем (δημιουργομε) сейчас мы, а не сатана. |
| Фото: Bart_flickr.com Негромкая тайна православной молитвы состоит в том, что она, как праща, отправляет человека к Богу, утверждал схиархимандрит Эмилиан (Вафидис). Как не промахнуться мимо цели? Как правильно совершать молитвенное служение? Как по-разному можно молиться и почему это надо делать? На эти вопросы отвечает протоиерей Павел Великанов. Все начинается с молитвы — Что такое молитва, в чем ее роль для человека и в церковном обиходе? — Молитва — это неотъемлемая часть любой религиозной культуры. Но к этому можно подойти с разных сторон. Мне больше всего нравится определение архимандрита Эмилиана, игумена монастыря Симонопетра на Афоне. В одной из проповедей он говорит, что молитва— это вытягивание ума к Богу, а через это и вытягивание всего человека. Это такое делание, целью которого является переустройство внутреннего мира человека. Эмилиан сравнивает молитву с пращой. В молитве человеческий ум натягивается и выстреливает прямо к Богу. И в этом выстреле человек становится другим. Происходят глубокие изменения в отношении человеческого «я» к миру, к самому себе, к Богу. Это наиболее сильный инструмент переориентирования человека. — Что значит переориентирование? — В обычном состоянии мы заняты собою, своими проблемами и переживаниями. Когда человек начинает молиться, неизбежно появляется объект молитвы, которым он сам не является. И это уже очень много. Это выводит человека за пределы его огромного «я», которое заполнило собой все мироздание. В этот момент человек подсознательно понимает, что Бог — это не я, а некто, объективно сущий вне моего сознания. Это что-то такое, что я не могу положить в карман и сказать, что это моя собственность. С настоящей молитвы к Богу начинается разворачивание человеческой личности в ее нормальное состояние из состояния эгоистического магнетизма, когда все, что человек ни делает, неизбежно возвращается к нему самому. Именно поэтому молиться всегда трудно. Даже святые до конца своих дней принуждали себя к молитве. Для многих кажется странным призыв Церкви трудиться в молитве, но это неизбежно. Точно так же, как спортсмен должен заставлять себя трудиться во время тренировок, иначе какой он спортсмен, христианин прилагает труд к тому, чтобы себя вкручивать штопором в молитву, даже когда не хочется. И это совершенно нормально. Если этого нет, всего остального тоже не будет. |
| Время для него срослось с молитвой. Сорок лет, а в конечном итоге, вся жизнь слилась в единую молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Даже скалистая, труднопроходимая местность как будто способствовала этому, так что рождалась молитва как некое воздыхание, вспышка духа, почти не воспринимаемая другими. И отношение к вещам у Старца было на совершенно другом уровне. Он не был человеком практичным и многозаботливым, но то малое, что делал (очень часто безыскусно), он делал от всего сердца, прикладывая большой труд, проливая много пота. Каждая пядь земли у дома в буквальном смысле слова полита его потом. За сорок лет, до момента, когда появилась у него братия, лишь мизерные изменения произошли в устройстве дома. Самые главные его усовершенствования – небольшая цистерна (10 кубометров), чтобы иметь воду на кухне, и застекление сушилки, так как когда-то стекла снес сильный южный ветер. Много всякого хлама, оставленного старчиками, было подвешено в кладовке, и никто не знал, что это такое. Снаружи кухни, внутри маленькой сетки, был подвешен стеклянный шар, возможно, буек для сеток довоенных рыбаков. «Батюшка, что это такое?» – спрашивал его кто-нибудь с юношеским любопытством. «Дитя мое, не знаю, здесь это нашел». И этих «здесь это нашел» было достаточно много, потому что он, по апостольскому слову, имея пропитание и одежду, тем и был доволен ( 1Тим. 6:8 ). Для него важным было только все необходимое для служения Божественной литургии, и он, благодарный, каждый день тянул четки за просфорников монастырей святого Павла, Дионисиата, Симонопетра, которые без перебоя, ежедневно снабжали его просфорами. Ну, а отца Алексия, погонщика, он любил чрезмерно за то, что тот частенько привозил со своей родины, Санторин, изысканное, сладчайшее вино, которое сохранялось десятилетиями без всякой порчи. Суетная заботливость не имела места в характере старца Ефрема. Вещей, которые его действительно интересовали, было весьма немного. Несмотря на это, он не был противником новых технологий, которые сейчас с рассуждением используются на Святой Горе, и иногда даже одобрял эти новшества – как, например, предложение священного Кинота 41 построить корабль «Достойно есть». О молитве |
| Во-вторых, мы должны сказать, что то, как совершается Евхаристия в православной традиции, и то, как раскладываются частицы на дискосе вокруг Святого Хлеба, Агнца, отражает на самом деле Царство Небесное. Даже Николай Кавасила говорит о связи между Евхаристией и Рождеством о Страстями Христа. Дискос — это образ Царства Небесного, в котором все народы, верующие в Него и уповающие на Него, всегда и везде — вокруг Христа. Третий аргумент предлагает нам торжественное благословение, которое мы произносим в начале Божественной Литургии: “Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков”. Эти слова выражают то, что Царство Небесное есть нынешняя реальность среди нас (“Царствие Божие внутри вас есть”, сказал однажды Спаситель ( Лк.17:21 ). Слова “и ныне и присно и во веки веков” выражают то, что Царство Небесное — это реальность, которую мы ожидаем и к которой устремляю всю нашу жизнь. Иначе говоря, Царство, к которому мы стремимся, уже здесь, но “еще” нет. “Диалектическая связь между “уже” и “еще”, говорит Макарий Симонопетритский, является фундаментом литургического времени. Оно не предстает противоречием в себе, как казалось бы, а как антиномия, не только динамическая, но и божественная и человеческая. Вечность присутствует и передается во Христе, в сердце времени. Но обожение, полное исполнение литургической тайны, требует свободного соработничества верующих ради своего спасения”. Четвертый аргумент предлагает анамнесис Божественной Литургии. В этот момент священник поминает святые события прошлого, но и говорит о будущих: “Воспоминая же эту спасительную заповедь и все, ради нас совершившееся: крест, гроб, воскресение на третий день, на небеса восхождение, по правую руку сидение, второе и славное пришествие вновь”. Литургическое “сегодня” (“Вечери Твоей тайной, днесь Сыне Божий причастника мя прими”) или “Вчера спогребохся Тебе, Христе, совостаю днесь воскресшу Тебе, сраспинахся Тебе вчера, Сам мя спрослави, Спасе, во Царствии Твоем”, как поем мы на Пасху) являются не только прошлыми событиями, но и будущими. По этой причине мы говорим сегодня: “что произошло ради нас”, в том числе Второе пришествие Христа. В то же время, вспоминая вместе события прошлого и будущего, мы утверждаем, что прошлое приобретает смысл только в перспективе будущего. |
| Этот труд не очень-то легок и приятен. Пригревшиеся в нас в течение долгого времени страсти уже нашли там себе уголок, пустили корни и... полюбились нам. Поэтому их выкорчевывание довольно неприятно: царапает, саднит и болит. Мы приучились жить со страстями, командовать, продвигаться по службе, добиваться признания и даже почтения. В этом имеем какое-то удовлетворение, наслаждение и даже безопасность. Старец Эмилиан из Симонопетры говорит: «Когда я гневлив, а хочу стать спокойным, мне кажется, что тогда я все потеряю и не смогу больше управлять. Когда я гордый, но хочу быть смиренным – у меня складывается впечатление, что тогда остальные об меня вытрут ноги. Сейчас же со своей гордостью я считаю, что нечто значу. Вот и необходимо очиститься от этого „нечто“, нужно изгнать это из себя – тогда и покинет меня страсть». Избавление от страсти начинается с упорного желания такого освобождения. Страсть – она как колючая проволока, стена, перегородка, отделяющая меня от Бога. По слову апостола Павла, это вражда к Богу. Но, конечно, одного желания не хватит. Нужно, чтобы это желание стало еще и реальностью, чтобы эта враждебная Богу страсть преобразилась в угодную Богу добродетель. Именно это и означает – преобразиться и измениться: то есть оставить зло и возлюбить благо, воспламенить священную жажду, божественную любовь, влечение к Богу и радость бесстрастия. Эта живая жажда принесет борцу за свободу внутреннюю гармонию, поскольку ему непозволительно быть хмурым, нервным, пугливым, ворчливым, унылым, подавленным и расстроенным. Если в духовной жизни не хватает оптимизма, надежды и настоящей радости, тогда можно уверенно сказать: что-то идет не так. Наш подвиг всегда связан с чем-то и грустным, и радостным. Радость – потому что мы дерзновенно надеемся на Христа Распятого и победившего царство смерти, греха и диавола. Грусть – потому что своими страстями огорчаем Бога и безо всякой причины держимся подальше от Его объятий. Подвизающиеся христиане не просто глупо радуются, получая при этом подзатыльники, они не просто беззаботные, поверхностные, серые, наивные, странные и витающие в облаках. |
| На форум в Веймаре, посвященный Афону, съехались десятки участников из 11 стран мира 25 июня, 2012. Новостная служба Ученые, политики, общественные и религиозные деятели рассмотрят в Веймаре на примере опыта и традиций Святой горы Афон историю, судьбу и роль христианства в современной Европе. 25 июня. ПРАВМИР. В германском Веймаре 23-26 июня проходит Международная конференция «Афон — уникальное духовное и культурное достояние современного мира». В ней принимают участие монахи древних святогорских обителей Симонопетра и Хиландар (Греция) и другие представители духовенства, исследователи, государственные и общественные деятели, в том числе женщины, которым доступ на Афон закрыт. Это — десятки участников из России, Греции, Германии, Австрии, Бельгии, Италии, Великобритании, Украины, Сербии, Румынии, Болгарии, сообщает РИА-Новости . Ученые, политики, общественные и религиозные деятели рассмотрят в Веймаре на примере опыта и традиций Святой горы Афон историю, судьбу и роль христианства в современной Европе. Особое внимание планируется уделить соотношению духовной и интеллектуальной жизни в христианстве, современным духовным практикам, деятельности монахов в обителях и за их пределами, афонской традиции в современном искусстве. «Обеспечить преемственность живой монашеской традиции, питающей своими живительными соками всю вселенную, может только сохранение уникального статуса Афона как самоуправляемого многонационального монашеского «государства». Посильная помощь всех заинтересованных государственных и общественных сил в этом деле должна являться решающим фактором в сохранении за Афоном исключительного положения, содержащего в себе запрет на посещение его женщинами», — отметил, приветствуя форум, глава Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Волоколамский Иларион. Крупный форум, посвященный Святой Горе, проводится в Европе уже во второй раз. Первая встреча представителей ряда стран для обсуждения судьбы Афона состоялась год назад в австрийском Зальцбурге, где и было решено собирать подобные конференции на регулярной основе. |
| И так мой дух сам уподобляется документу, дороге, воле, чему угодно еще. Он поглощается плотью, моими душевными силами, и я все больше отделяюсь от Бога, Который делается для меня абсолютно неприступным.Поэтому необходимо возделывать духовные силы, духовную природу моего бытия, дарованного от Бога, должно говорить с Ним, культивировать духовные ощущения, называемые «умными», ибо именно они прикасаются к Богу. Ум направляется к Богу, Его достигает и, можно даже сказать, беседует с Ним. Так ум, всецело соединенный с разумом, поворачивает духовное бытие моего существования к Богу. А у меня тотчас складывается ощущение диалога с Ним, вернее, крика, ибо я борюсь, но еще не победил. Бог – далеко. Я здесь, а Бог наверху, на Небесах. Я тленный, а Он нетленный. Я – земля, а Он – эфир. Он – Небесное. Он – что-то иное. Как мне соединиться с Богом, заговорить с Ним? Я не могу Его просто позвать! Поэтому кричу. Когда я не вижу, где собеседник, то выхожу на балкон и зову: «Отец Феоктист!» И если он где-то рядом, то ответит. Услышав его, я обращусь к нему со своей просьбой. Пока мы находимся в таком месте, откуда не видим Бога, не слышим Его, не помышляем о Боге и не узнаем Его. Мы живем в полном невежестве, в совершенном, по сути, забвении. Я не помню Бога и не знаю. Поэтому и кричу Ему постоянно, чтобы Он сжалился надо мною и ответил. Когда Он мне ответит, я смогу вступить в диалог. + Перевод http://www.st-tatiana.ru/text/28619.html Фото http://agioritikesmnimes.pblogs.gr/ Комментарии Всего комментариев: 2 2011/08/27, 23:55:02 Архим. Эмилиан он болел и находился в Ормилии... Спасибо за исправление. Админ. 2011/08/23, 04:38:18 Благословите! Очень мощная проповедь старца Эмилиана! Первое впечатление - поток яркого солнечного света, устремленный в глубины сознания, от которого дух захватывает. Ясность, искренность и глубина размышлений умудренного жизнью старца просто поражают. И верно ведь: много в себе ощущаешь непонятного, сложного, смутного. А здесь, словно поднимаешься вверх по прекрасной Афонской тропе рядом с опытным проводником, и радуешься, радуешься, радуешься... |
| Это просто упражнения для духа и ничто другое — не о них речь. Я имею в виду борьбу, которую мы ведем не с собой, но ту, что мы ведем с Богом. Я сражаюсь с Богом. Абсолютно точно.(Ср. подобное описание переживания молитвы как борьбы в трудах митрополита Сурожского Антония.) Я начинаю мучительное, быть может, не имеющее конца состязание с Самим Богом. Когда апостол Павел говорил: «Состязайтесь со мною в молитвах (Рим. 15, 30)», то имел в виду нечто подобное. Он чувствовал, что борется с Богом – то ли за себя, то ли за церкви, которые взял на себя, и говорил: «Боритесь и вы с Богом молитвами вашими, так, чтобы соединились наши совместные борения. Итак, все вместе станем бороться, чтобы Его победить». Ведь когда мне не удается одержать над кем-либо верх, я призываю на помощь других. Таким образом, первым моим переживанием является ощущение непреодолимости препятствия, стоящего передо мной, собственного ничтожества, и, как следствие, – осознание трансцендентности Бога и переживание драматической борьбы, которую я веду с Ним. Представьте: некий человек бьет воздух. При отсутствии противника он с легкостью может направить свои удары куда захочет. Когда он дерется с пустотой, то не встречает ни малейшего сопротивления. Однако при наличии противника он мгновенно собирается, его кулаки сжимаются, мышцы напрягаются. Встретив сопротивление, он понимает, что не только он бьет, но и его бьют. Если у меня не возникает ощущения такой борьбы с Богом, то это значит, что я еще даже не приступил к молитве. Но предположим, мы стали молиться и начинаем битву с Ним. Он сопротивляется, борюсь и я, и вопрос теперь в том, победит Он или я. Нет другой возможности, кроме как упасть мне, залитому кровью, или одержать над Ним верх и услышать: «Ты победил Меня». Именно это слышали святые, которые Его делали своим послушником. Если я остановлюсь, то буду сокрушен и навсегда останусь неудачником. Я не смогу сказать, что работаю, живу, молюсь, если не одержу победы в этой брани, а тем более, если даже не приступлю к ней. Но предположим, у меня уже есть подобные ощущения и переживания. Я вышел на поле боя, я вступил в сражение с Богом, во время которого осознал, что веду борьбу не кулаками, не руками, не ногами, но своим умом. Брань осуществляется с помощью моего духа, то есть ведется мысленно. То, что может соединить меня с Богом, – это мой дух, однако наш дух становится плотью в повседневной нашей жизни, потому что они, говорит Бог, есть плоть (Быт. 6, 3). Духу свойственно возноситься, тянуться вверх, устремляться к Духу Святому и соединяться с Ним – только тогда наполнится его ипостась. На земле же его занимает моя воля: ему нужно знать, чем я буду питаться или что напишу в документе, как решу проблему, где прокладывать дороги по Святой Горе, как то, как это… |
| В антиномическом сопряжении двух времён не следует искать какого-либо противоречия. Хотя историческое время несёт на себе печать греха, а время священное — это время Царствия Божия, оба они — осуществление Божественного творческого замысла, который включает в себя и преображение «мира сего», лежащего во грехе, чтобы в эсхатологической перспективе явились «новое небо и новая земля» (2 Пет. 3:13). «Диалектическое напряжение между “уже” и “ещё не”, — пишет современный греческий богослов Макарий Симонопетрис, — находится в основе литургического времени, но это не противоречие, а динамичная и богочеловеческая антиномия» . В контексте «последнего времени», о котором стали говорить первые христиане, особое место занимает так называемый «первый день» недели, называемый также «новым днём». «В этот день началось “новое время”, которое, хотя внешне и остаётся в рамках “старого” времени этого мира и всё ещё измеряется числом семь — ощущается верующими как поистине “новое”: открытое вечности, проницаемое для Царствия Божия, присутствие, силу и радость которого оно проявляет в “этом мире”. Речь здесь идёт о том новом дне, в который совершилось Воскресение Христово» . До тех пор пока день воскресный не вошёл в рамки исторического времени и не стал днём седьмым, он воспринимался в христианстве и как день первый, и как день восьмой, и как день, находившийся «за пределами “седмицы”, вне бессмысленного повторения времени, единственным горизонтом которого являются смерть и разрушение» . Первый день предваряется днём субботним, в который Бог «почил» от Своих творческих трудов. При этом Бог благословил субботу как день покоя и день сокровенного ожидания новых Божественных деяний, какие Он явит в изобилии в будущем эоне. Новый день не только открывает новое время, но и является «иного жития, вечного», началом (Пасхальный канон, песнь 7). Он становится принципом обновления старого времени, благодаря чему преодолеваются аномалии ветхого эона и утверждается эон Царствия Божия. Этот день как «день Господень», роднит его с Церковью, которая, являясь «не от мира сего», в то же время находится в мире и служит преображению этого мира. Но она, как и «день Господень», не является частью «мира сего», «лежащего во зле». |
| Монастырь Симонопетра на Афоне. Фото С. Шумило Кстати, удалось обнаружить еще одно интересное неопубликованное письмо преподобного Паисия с Афона, из монастыря Симонопетра, где он короткое время пребывал игуменом. Я сейчас готовлю отдельное исследование по этой теме, которое будет издано вместе с письмами. – На Афоне слышали о Ваших находках, связанных с трудами прп. Паисия Величковского? Знают, что он был игуменом в монастыре Симонопетра? – В ноябре, при последней поездке на Афон, я был в монастыре Симонопетра, и я рассказал об этом. Игумен Елисей с братией очень обрадовались такой находке, предложили сделать совместный проект, поскольку до сегодняшнего дня еще не было ни одного документа, подтверждающего, что Паисий Величковский был игуменом в монастыре. Известны лишь косвенные упоминания в жизнеописаниях, написанных уже после смерти Паисия Величковского. Сам Паисий Величковский свою автобиографию закончил периодом до отплытия на Афон, и все дальнейшие события описаны уже из вторых-третьих уст, не очевидцами. – Т. е. те, кто писал жития Паисия, не были с ним на Афоне? – Не были. Они писали об этом или со слов Паисия, или по пересказам учеников преподобного. Поэтому прямых документальных подтверждений конкретному факту не было. В архиве монастыря Симонопетра, ноябрь 2015 – Сегодня мы можем точно сказать, исходя из найденных писем, что прп. Паисий был игуменом монастыря Симонопетра? – Да, удалось найти ряд документов, письмо самого Паисия Величковского и сопроводительное к нему письмо Константинопольского патриарха Кирилла, в котором последний сообщает, что «Царский Монастырь Симонопетра отдан на общее житие духовнику Паисию Малороссу и его ученикам Малороссам, которых при нем более тридесяти имеется». Эти документы подтверждают пребывание Паисия Величковского на Афоне в тот период, когда наше монашество потеряло здесь свою обитель – древний Русик был занят в это время греками, и, как писал Григорович-Барский, посещая Афон в это время, русским монахам на Афоне не было где голову преклонить. Поэтому предпринимались попытки воссоздать Русик на новом месте. Именно переход братства преподобного Паисия в монастырь Симонопетра был попыткой воссоздать древнерусский монастырь, старый Русик, на новом месте, как центр русского святогорского монашества на Афоне. |
|
|
