| Трудно найти лучших подтверждений, что в хрисовулах мы имеем первостепенный памятник для определения церковной, а следовательно, и политической границы Болгарии в период установления мирных отношений с империей при царе Петре. Отсюда понятна их историческая важность и глубокий интерес, возбуждаемый ими в научной литературе. Оказалось, что более тщательное изучение хрисовулов позволило открыть в них драгоценные данные как для этнографии Балканского полуострова, так и для старославянского языка. «Очевидно, – говорит Новакович 413 , – перед составителем был список епархий на старославянском языке. Еще важней, что канцелярия Охридской архиепископии издала греческую копию, составленную на основании старославянского оригинала, хранившегося в архивах архиепископии. В начале XI в. по македонским церквам еще сохранялся в целости старославянский язык с его отличительными чертами немых, носовых и смешанных гласных, что можно видеть в самой греческой транскрипции. Список имен городов и жуп, вошедших в хрисовулы, составляет основу для славянской топографии от X-XI вв. Это было время, когда славянская колонизация полуострова могла считаться законченной, а следовательно, и географическая номенклатура установившимся фактом. На основании географических имен можно делать заключения о путях сообщения и о большей или меньшей населенности». Нельзя сказать, чтобы изучение топографических данных, заключающихся в хрисовулах, могло считаться законченным, тем более что филологические толкования особенностей языка могут встретить споры 414 . Но и в смысле приурочения географической номенклатуры можно извлекать из хрисовулов в пользу Болгарской Церкви весьма важные данные. Легко понять, что в историческом отношении гораздо важней юго-западная и северо-западная границы подчиненной Охридской патриархии территории, чем северная или восточная. Здесь болгарская церковная власть должна была отмежеваться от Константинопольской патриархии, равно как славянский этнографический элемент от греческого, и, следовательно, в официальном акте империи здесь должна была наблюдаться особенная точность. |
| Относительно места создания рукописи мнения исследователей расходятся: А. И. Соболевский , В. Н. Щепкин , Н. Н. Дурново , Н. Б. Тихомиров и др. относят памятник к македонским, Н. ван Вейк, А. М. Селищев - к восточноболгарским. Почти все исследователи датируют памятник XI в. Лишь в работах Щепкина приводятся аргументы, которые, по его мнению, дают возможность отнести рукопись к 1-й пол. или нач. XII в. ( Щепкин. 1902; Он же. 1906). С. М. Кульбакин, первоначально поддерживавший эту т. зр. ( Белич, Кульбакин. 1903. С. 387), позже считал, что имеются все основания для отнесения рукописи к кон. XI в., т. е. к старославянскому периоду ( Кульбакин. 1907. С. 53). Т. зр. Щепкина о более позднем написании Л. У. объясняется в известной степени тем, что эту рукопись он сравнивал гл. обр. со среднеболгарскими. Наличие в Л. У. ряда особенностей в начертании букв и в правописании, имеющих сходство с чертами памятников XII-XIII вв., дает, по мнению Щепкина, основание отнести этот памятник к среднеболгарским. Однако все указанные исследователем особенности встречаются и в памятниках XI в., поэтому не могут быть надежным доказательством принадлежности Л. У. среднеболгарскому периоду (напр., представленное в Л. У. начертание с плосковатой петлей, расположенной посередине основной линии, и начертание с большим красивым завитком характерны для Супрасльского сборника; асимметричное начертание - для Саввиной книги; ; связное начертание с соединительной чертой между и - для 3-го почерка Остромирова Евангелия , встречается также в Изборнике 1076 г. и в Минее 1097 г.; одноеровая орфография характерна для памятников южнославянской эпиграфики: Энинского Апостола и др.) ( Тихомиров. 1962. С. 159-163; 1970. С. 400-403). Предложенная в наше время датировка Л. У. ок. сер. Х в. ( Мошин. 1988. С. 85; Велчева, Тодоров. 1993. С. 15, 17-19) нуждается в дополнительном обосновании. Уставное письмо Л. У. отличается след. чертами: выраженный наклон всех букв вправо; незначительная разница между тонкими и толстыми чертами (что характерно также для Супрасльского сборника); слабое развитие горизонтальных черт, особенно направленных влево; некоторое закругление тонких линий в начертаниях Редкая особенность Л. У.- письмо под строками: начерченной линии строки касается верх букв, а не низ. Аналогично пишутся и инициалы: их верх не поднимается выше той строки, к-рую они начинают. Подобное письмо под строками свойственно старейшим глаголическим памятникам ( «Киевским листкам» , Клоцеву сборнику , Синайской Псалтири (см. Синайские находки 1975 г. ) и др.). |
| Арамейский язык (в старой традиции его называли обычно халдейский) был разговорным языком евреев Палестины приблизительно с 600 г. до Р. X. до 700 г. по Р. X. Первоначальный язык бытового общения и Св. Писания оставался известен только специально образованным людям. Это обстоятельство обусловило потребность перевода и толкования Св. Писания на арамейском языке. В практике синагогального чтения Св. Писания стало принято вслед за чтением одного (для Торы) или трех (для Пророков) стихов на языке оригинала давать их устный перевод на арамейский язык. Этот перевод получил название таргум (что по-еврейски значит «перевод»). Для эллинизированных евреев Нижнего Египта и Палестины (их называют также эллинистами) языком таргума стал греческий, вернее, его особая интердиалектная форма койне (из греч. κοιν «общая», т. е. «общая речь»). Греческая койне употреблялась, в частности, в армии Александра Македонского, она стала обиходным языком всего восточного Средиземноморья. По всей вероятности, именно как таргум возник первый греческий перевод Св. Писания – Септуагинта, с уверенностью можно считать таргумом переводы Акилы, Феодотиона, Симмаха, выполненные на греческий язык во II-III вв. в Палестине. В дальнейшей истории синагогального богослужения после разрушения Второго храма в качестве таргумов могли использоваться готовые переводы Св. Писания в той языковой форме, какая была принята в данной этнической христианской среде. Вплоть до XIV в. евреи не имели своего собственного этнического языка, для обиходного общения они пользовались языками народов, среди которых жили (впервые это наблюдение сделал хранитель еврейских рукописей Императорской Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге А. Я. Гаркави 1865). С XIV в., когда в Европе стали возникать национальные языки, в этом качестве у евреев-ашкеназов (Ашкеназ – название Германии в средневековых еврейских источниках) начинает выступать немецкий диалект, получивший немецкое название идиш «еврейский», у части евреев-сефардов, выходцев из Испании (Сфарад – название Испании в иврите), в такой же функции стал использоваться с XV в. язык ладино, основанный на кастильском диалекте испанского языка. С этого времени применение евреями языков соседних народов для синагогального таргума, а равным образом для бытового общения, сокращается и постепенно исчезает. § 4. Происхождение Септуагинты (LXX) |
| Грюмель, указывают на то, что при нем викариат имел еще персональный характер. 1282 Создание же викариата в полном смысле этого слова исследователь связывает с периодом понтификата папы Бонифация I (418–422), который обосновывает его существование с помощью принципа апостоличности: заботу об иллирийских церквах Фессалоникийской церкви, а не лично ее епископу поручает Апостольский престол (super provinciis apostolicae sedis injunctum), а значит, и сам апостол Петр (vice sua beatus apostolus Petrus ecclesiae Tessalonicensi cuncta commisit). 1283 Папа вновь повторяет уже данное Сирицием предписание, чтобы никто не осмеливался рукополагать епископов в Иллирике без согласия архиепископа Фессалоники (episcopos per Illyricum citra conscientiam coepiscopi nostri Rufi nullus ordinare praesumat). 1284 Следует также подчеркнуть, что подобного рода аргументы стали ответом на попытку в 421 г. со стороны властей Восточной Римской империи ввести Восточный Иллирик под верховную власть Константинопольского престола. 1285 Обращение западного императора Гонория к его восточному коллеге Феодосию II привело ее к провалу. 1286 С какого бы момента мы ни начинали отсчитывать историю существования Фессалоникийского викариата, совершенно очевидно, что на рубеже IV и V вв. местные церкви Дакии оказались частью сложной иерархической системы, во главе которой стоял римский епископ, обладавший верховной юрисдикцией над Дакией и Македонией, однако в силу пространственной удаленности Рима от Балкан (longis intervallis disterminatis a me ecclesias), 1287 и, как следствие, нерегулярности контактов между Апостольским престолом и иллирийскими кафедрами он действовал здесь через своего представителя – архиепископа Фессалоники, который находился в церковно-организационном отношении в совершенно уникальном на тот момент положении: он не был митрополитом (если речь идет не о провинции Macedonia I), поскольку главенствовал фактически над двумя диоцезами. Однако, согласно распоряжениям Сириция, Иннокентия и Бонифация, он пользовался в пределах всего Восточного Иллирика рядом прерогатив митрополита (созыв совещаний епископов, контроль за епископскими поставлениями). |
| Ефес, совершенно очевидно, должен был стоять первым в списке семи церквей и, совершенно естественно, что его главный соперник – Смирна стояла на втором месте. В античные времена Смирна была одним из самых красивых городов Малой Азии; ее называли «украшением Асии, венцом Асии», а греческий сатирик Лукиан говорил, что это «прекраснейший город Ионии». Географическое расположение Смирны было очень выгодным – в этом городе, как самой западной точке Анатолии, начиналась дорога, ведущая через Фригию и Лидию до самых дальних восточных областей. Город стоял в конце длинного морского залива на Эгейском море, который заканчивался небольшой закрытой гаванью в самом центре города. Эта гавань была надежна и удобна, кроме того, в случае войны она легко перекрывалась цепями в устье залива. На смирнских монетах выбивалось готовое к выходу в море торговое судно. История города Город был основан более чем за 1000 лет до н.э. переселенцами с острова Лесбос. Первоначальное поселение располагалось в часе ходьбы от древнего города, на маленьком полуострове, связанном с материком узким перешейком на северо-востоке залива. В XI в. до н.э. город на его нынешнем месте основали выходцы материковой Эллады, в основном ремесленники и торговцы. В период расцвета эллинской цивилизации (40;ИИ-40;И вв. до н.э.) город достиг пика своего развития и являлся важным культурным, ремесленным и торговым центром государства Ионии, соперничая с Ефесом и Милетом (Геродот. История. I, 150–151). Наиболее значимой постройкой этого периода был храм Афины, который был заложен приблизительно в VII в. до н.э. Около 600 г. до н.э. на город с востока напали мидийцы и полностью его разрушили. В течение четырехсот лет на этом месте был не город, а несколько деревень, после чего во времена Александра Македонского Смирна вновь была отстроена у подножия горы Пагус в соответствии с архитектурным планом по системе Гипподама. По легенде, на это новое место города указала Александру Немезида, богиня Пагуса. Возможно, Александр заложил лишь первый камень в основание будущего города, поскольку реальным строителем как Смирны, так и Ефеса был Лисимах, однако это послужило основанием традиции, прямо связывающей Александра и Смирну. |
| Кстати, о митраизме... Чаще всего атеистическая и неоязыческая критика обращает свое внимание на некое сходство христианских Таинств и мистерий, присущих индоиранскому культу Митры. Однако на сегодняшний день историческая наука может утверждать, что распространение митраизма на территории Юго-Восточной Азии и Европы началось только с конца II века н. э. По-сути вся область эллинизма той эпохи, т. е Греция, Македония, Фракия, Вифиния, Тирия, Палестина, Египет не имела внятного представления о культе Митры, но уже была знакома с христианством. Поэтому вполне возможно вести дискуссии касательно фактора заимствований, только объективные исторические данные склоняют нас к принятию того, что именно митраизм в III-IV вв. многое позаимствовал у своего главного конкурента в Европе - христианства, но не наоборот. Выше мы привели пример действия Юлиана Отступника. Блж. Августин в свою очередь приводит восклицание одного фригийского жреца: « Et ipse Pileatus chrstianus est » (« и сам Митра христианин »), что, несомненно, выдает в говорившем человеке какое-то искреннее стремление хоть как-то оправдать языческое заблуждение перед утверждающимся христианством. Не стоит забывать, что сами христиане резко отрицательно относились к языческим мистериям, почитая последние за духовную скверну, о чем пишут почти все раннехристианские апологеты, что в свою очередь только подтверждает маловероятность каких-то заимствований оттуда. Тем не менее, во внешней стороне совершения между христианскими Таинствами и языческими мистериями действительно имеется некоторое сходство. Скажем вода (как материал), используемая в Таинстве Крещения присутствует и во многих языческих мистериях и магических практиках и рассматривается, как символ сакрального очищения. На первый взгляд может показаться, что и внутренняя сторона языческих ритуалов чем-то схожа с христианскими Таинствами - определенные культовые действия (в представлении язычников) должны дать человеку некие мистические силы, некую метафизическую «защиту», у шаманов эти обряды должны обеспечить «подчинение» духов и т. д. Здесь нужно подчеркнуть один очень существенный момент - магическое сознание подразумевает, что мистериальные действия (ритуалы и обряды) сами по себе (по факту их совершения) дают человеку соответствующие мистические силы (или помогают в повседневной жизни) вне зависимости от нравственного или духовного состояния этого человека и подчас даже вне зависимости от его религиозности. Такова фабула понимания языческих мистерий. |
| «Высочайший внутренний расцвет Греции, – писал Маркс, – совпадает с эпохой Перикла, высочайший внешний расцвет – с эпохой Александра». Рамки греческого мира расширились до пределов Индии и Эфиопии, но ведущая политическая роль в этом мире принадлежит уже эллинистическим странам, а не старым греческим общинам. Отдельные полисы и объединения полисов добиваются по временам некоторой призрачной самостоятельности, пользуясь соперничеством враждующих эллинистических монархий, но в целом европейская Греция переживает период экономического и политического упадка. Греческое рабовладельческое общество вступило в ту фазу своего развития, когда олигархия крупных земельных собственников и рабовладельцев может сохранить свое господство, лишь опираясь на военную силу извне. Перемещение центров средиземноморской торговли на восток и отлив туда населения, непрерывные войны, острые революционные вспышки (особенно на рубеже III – II вв.) – все это ускорило упадок Греции, ясно обозначившийся уже в IV в., а римское завоевание довершило этот процесс. Более благоприятные условия создались для греков в завоеванных восточных землях. Не изменяя по существу социально-экономической структуры этих стран, завоеватели использовали в своих целях привычную на Востоке систему царских монополий и управления с помощью бюрократического аппарата. В эллинистических государствах местное (не греческое) население, по преимуществу земледельческое, находится под властью государя, который является собственником всей земли и монополистом основных отраслей промышленности; он управляет с помощью греко-македонского войска и греко-македонских наемников, и ему воздаются, по восточному обычаю, божеские почести. Социальной базой для завоевателей служат автономные греческие города, издавна существовавшие (например в Малой Азии) или вновь создаваемые, и они достигают значительного благосостояния и привлекают к себе переселенцев из европейской Греции. Однако расцвет эллинистических государств был кратковременным. Для птолемеевского Египта период максимального подъема падает на III в., для монархии Селевкидов на конец III и начало II в., для Пергама – на первую половину II в., а затем эти государства вступают в полосу упадка, сопровождающегося иногда (например в Египте) ослаблением греко-македонской диктатуры и ростом политического значения туземной знати. |
| Когда турки заняли Косово и Метохию (к 1455г. до Ново Брдо) и соседние края, они провели здесь перепись населения, оказавшегося практически полностью сербским. Всего 2-3 % албанцев проживало к западу от Джаковицы. Турецкие переписи, особенно частые в XVI в., свидетельствуют, что этническая и религиозная картина региона менялась медленно. Христианское, в основном сербское, население обладало несравнимым численным превосходством даже в городах, которые активнее всего заселялись турками, старавшимися превратить их в свои военные, административные, судебные, религиозные и хозяйственные центры. Характер изменений демографической ситуации на территории Косово и Метохии существенно не отличался от аналогичных процессов в других европейских владениях Османской империи. Более того, в Косово и Метохии эти процессы были намного менее заметными, чем в соседних Боснии и Герцеговине, Македонии или Болгарии. Турецкое население жило в городах и укрепленных пунктах. Это были мусульмане из разных мест. Вместе с ними в определенном количестве прибывали и албанцы. Впрочем, это не значит, что их вообще не было в Косово и Метохии до прихода турок. В монастырских грамотах Дечанского и Свято-Архангельского монастырей, особенно в хрисовулях первой половины XIV в., а также в Законнике Стефана Душана, несколько раз упоминаются албанцы. Их количество в известной мере увеличивается в турецкой переписи населения Области Бранковичей (территория Косово, часть Метохии и еще некоторые земли) 1455 г., где характерные албанские имена встречаются только в 80 из более 600 сел. К тому же эти албанцы территориально не сконцентрированы, чтобы предположить о возможном существовании районов равномерного расселения албанцев. Благодаря изучению упомянутого турецкого дефтера можно заключить, что в XV и XVI вв. несколько албанских поселений появилось в Алтине и Нижней Метохии (около Юника под Дечанами и на юг в междуречье Рибницы/Ереник/и Трнавы/Трава/к Джаковице). Ко времени турецкой переписи Дукаджинского санджака в 1571 г. количество албанцев растет, и они расселяются в междуречье Рибницы-Ереника и Дрима, восточней от Джаковицы. |
| В весьма сжатом виде глава 1-я излагает учение о священном Писании и о Предании, как основных источниках церковного права и за тем в таком же виде – сведения о памятниках церковного права первых трех веков (Апостольских Постановлениях и Апостольских Правилах). —50— Глава 2-я в сжатом виде сообщает сведения о соборах вселенских и поместных и правилах, изданных ими, а также и изданных некоторыми св. отцами в отдельности; далее – сведения о государственном законодательстве до церкви относящемся (законодательства Феодосия, Юстиниана – императоров Исаврийской и Македонской династий). Затем – без указания внутренней связи и как бы посему случайно введены §§ об употреблении римского права на западе и о покаянных номоканонах восточных и западных. Отличительною особенностью этих глав служит – при богатстве их содержания и ученой цитации, – сжатость и обработанность внешнего изложения: здесь по преимуществу господствует стиль учебной книги. Глава 3-я (с стр. 394 до конца книги) начинается довольно пространным трактатом исторического характера о разделении церквей и о попытках их соединения (стр. 394–447). Строго говоря этот трактат не стоит во внутренней связи с историей законодательства и обязан своим появлением, вероятно, внешнему мотиву – облегчить чтение книги читателю, не имеющему достаточных сведений по церковной истории. – За тем § 43-й говорит об условиях право-образования в Константинопольской церкви – именно о важном значении Константинопольского патриарха для всего православного Востока и значении императорской власти в делах церковного управления и в частности в церковном законодательстве (канонические теории, пытавшиеся обосновать юридически эти условия, фактически сложившиеся еще ранее). Далее автор сообщает исторические сведения о константинопольских соборах против еретиков XI–XIV вв., при чем представляет в переводах и важнейшие догматические определения этих соборов. Привнесение этого, по существу исторического элемента, автор оправдывает тем, что эти соборы, опровергая и осуждая еретиков, в то же время были охранителями православных догматов; их определения и приговоры заносимы были в церковные синодики, которые торжественно каждый год прочитывались как нормы исповедания православной веры (стр. 514). Следующий за тем § 45-й перечисляет определения патриаршего Константинопольского синода по разным предметам церковного управления за время от 885 г. по 1445 г. в хронологической последовательности с кратким обозначением содержания их и указанием (под строкою) изда- |
| Важно, что Плутарх родился не где-нибудь, а в самом средоточии «исконной» материковой Греции: его родным городом была та самая Херонея, которая была известна каждому образованному человеку греко-римского мира как место знаменитого сражения 338 г. до н. э. между македонянами Филиппа II и воинами вольных эллинских городов. В эпоху Плутарха Херонея была захолустьем, но ревниво сохраняла свои древние предания и обряды. Уже это резко отделяет Плутарха от большинства представителей греко-язычной литературы I-II вв. н. э. Среди таковых лишь очень немногие были уроженцами изначального региона эллинской культуры – материковой Греции и ионийских городов восточного побережья Эгейского моря. Множество писателей и риторов пришло из других земель: из Вифинии, как Дион Хрисостом, Флавий Арриан, Дион Кассий; из Мисии, как Элий Аристид; из Лидии, как Павсаний, автор «Описания Эллады»; из Египта, как Аппиан Александрийский и Афиней. Многие авторы не только по месту своего рождения, но и по своему происхождению не были «эллинами» даже в том весьма расширительном смысле, какой был придан этому слову в эллинистическую эпоху. Так, Исей, один из виднейших представителей начального периода второй софистики, был ассирийцем; Фаворин, ученик Диона Хрисостома и приятель Плутарха – кельтом (ввиду чего вменял себе в особую заслугу чистоту своей эллинской речи). Лукиан гордо именовал себя «сирийцем» и в то же время с необычайной энергией защищал себя против всех мыслимых подозрений в недостаточно корректном владении аттической лексикой. В круг греко-язычной литературы вступают и римляне: в их числе – император Марк Аврелий, а также беллетрист Клавдий Элиан; последний никогда не покидал Италию, что не мешало ему изъясняться таким языком, «словно бы он родился в серединной части Аттики», по выражению Филострата, – и даже играть в некий аттический и эллинский патриотизм. Для Плутарха это не было игрой. Он с детства чувствовал себя уроженцем земли, которую Плиний Старший в одном письме назвал «истинной и беспримесной Грецией» («vera et mera Graecia»); если подавляющее большинство современных ему риторов и философов «сделалось» эллинами, он эллином родился. |
|
|
