| Услужить Ему по нашему свободному желанию, С тем чтобы мы смогли запечатлеть нашу красоту Всеми красками, которые собрала наша свободная воля, С тем чтобы, если Он украсил нас, Тогда бы мы смогли напоминать Тот Портрет, который написал кто-то другой, Украсив его Своими собственными красками. Человек, который учит попугая человеческой речи, Прячется позади зеркала и таким образом учит птицу: Когда она поворачивается на звук человеческой речи, Она видит перед глазами Свое собственное отражение в зеркале. Птица воображает, что это другой попугай, Говорящий сам с собой, Человек помещает птичий образ перед ней, С тем чтобы она смогла научиться говорить. Птица – очень близкий сосед человеку, Но, несмотря на существование этого сходства, Человек учит попугая чему-то чуждому для него, Используя собственный образ, И таким образом разговаривает с ним. Божественное бытие, которое во всем, Является превыше всего. И дает нам то, к чему мы все привыкли: Он прилагает все Свои усилия для того, Чтобы привлечь нас всех к Нему. (Гимны веры. 31:1–7) Это акт великого Божественного умаления, уничижения, когда Он позволяет Себе разговаривать с нами чисто человеческим языком, и этот язык нельзя воспринимать буквально, так как тогда мы оскорбляем сам Божественный дар благодати, данный нам через Писания. Св. Ефрем говорит об этом так: Если человек сосредоточивается целиком и полностью На описании языка Божественного величия, Тогда он оскорбляет и унижает величие Божие. И, таким образом, он отдаляется, Используя слова того самого языка, Посредством которого Господь облек Себя в одежды Ради собственного блага человека. И он не благодарен Богу за эту благодать, За которую Бог преклонил себя столь низко, До уровня младенческого состояния человека. И хотя благодать не имеет ничего общего с человеком, Все же она облекла себя по образу и подобию человека, Для того чтобы уподобить его себе самой. (Рай. 11:6) В одном месте св. Ефрем описывает нам Христа как «принявшего зыбкость» человеческой природы при воплощении, когда Он «облекся в человеческую плоть» (Рождество. 11:8). Это аналогично утверждению о «Боге, облекшемся в человеческие слова в форме библейского текста». Он раскрывает Себя людям вплоть до возможности быть неправильно понятым. Для св. Ефрема является жизненно необходимым правильно подойти к библейскому тексту, так как, по его словам: |
| Дионисия лучше относить к системе, родственной с учением Праксея и Ноэта, чем к системе позднейших модалистов. Правда, в учении о Боге Отце позднейшие медалисты погрешали не менее первых, но во всяком случае «неверие» относительно Сына Божия и «бесчувствие» относительно Св. Духа в системе Праксея и Ноэта выражены были яснее и решительнее, чем у позднейших модалистов, у которых Отец, Сын и Св. Дух одинаково низводились на степень временных проявлений Божества. Первые послания, написанные св. Дионисием против ереси Савеллия, и короткие вразумления через особо посланных лиц не имели успеха. Епископы, державшиеся савеллианского образа мыслей, не только не оставили своих заблуждений, но «еще с большим бесстыдством стали распространять свое лжеучение». 762 Тогда св. Дионисий написал против Савеллия новое послание к Евфранору и Аммону. Главное заблуждение савеллиан заключалось в том, что они отрицали личное бытие Сына как особой божественной Ипостаси, и учили о личном воплощении самого Бога Отца, приписывая Ему человеческие свойства Спасителя. Для опровержения этого заблуждения необходимо было показать, что Сын имел личное бытие как до воплощения, так и после явления Своего во плоти. По свидетельству св. Афанасия Великого , такую именно задачу и поставил себе св. Дионисий в своем послании к Евфранору и Аммону. 763 А так как воплощение и человеческие свойства Сына ставили Его в такие отношения к Отцу, которые особенно ясно свидетельствовали о личном бытии Сына как особой ипостаси, отличной от Отца, то св. Дионисий счел наиболее удобным начать опровержение савеллиан раскрытием учения о свойствах человеческой природы воплотившегося Слова и «из Евангелий представить им, что есть человеческого во Спасителе». 764 Подробным раскрытием этого учения он хотел показать им, что «не Отец стал плотью, но воплотилось Слово Его, как сказал Иоанн», 765 и что поэтому Отец – не Сын. 766 Но св. Дионисий не ограничился раскрытием учения об ипостасном различии между Отцом и Сыном в истории домостроительства нашего спасения: изложив учение о человеческих свойствах Спасителя, он считал необходимым «постепенно возводить» читателей своего послания «к истинному Божеству Сына и к ведению Отца», 767 другими словами – излагал учение о равенстве Сына со Отцом по Божеству и об ипостасном различии между Ними вне отношения Их к миру и человеку. С этой целью св. Дионисий в своем послании представлял несколько примеров и сравнений, относившихся уже не к человеческой, но к божественной природе Спасителя. Он указывал своим читателям и на человеческое рождение, и на растение, вышедшее от семени или от корня, и на реку, текущую из источника, и на другие подобия, заключавшие в себе ясную мысль как о равенстве природы, так и об ипостасном различии между Отцом и Сыном. 768 Из этих сравнений савеллиане могли видеть, что православное учение нимало не унижает божественного достоинства Спасителя, хотя и признает Сына Божия отличной от Отца ипостасью. |
| Служба " Двенадцати Евангелий " Страстного четверга. Митрополит Сурожский Антоний ПРАВОСЛАВНОЕ ЧТЕНИЕ СБОРНИК ДУШЕПОЛЕЗНЫХ ТЕКСТОВ [Главная] [Сомневающемуся] [Новоначальному] [Общество] [Вопросы] [Мамам и папам] [Россия] [Библиотечка] [Новости] [Крохотки] [Гостевая] ГЛАВНАЯ СОМНЕВАЮЩЕМУСЯ НОВОНАЧАЛЬНОМУ ОБЩЕСТВО ВОПРОС - ОТВЕТ МАМАМ И ПАПАМ РОССИЯ ПРАВОСЛАВНАЯ БИБЛИОТЕЧКА КРОХОТКИ НОВОСТИ ГОСТЕВАЯ ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТОГО ДУХА. ПРОПОВЕДИ Митрополит Сурожский Антоний Служба “Двенадцати Евангелий” Страстного четверга. 1980 г. Вечером или поздней ночью в Страстной четверг читается рассказ о последней встрече Господа Иисуса Христа со Своими учениками вокруг пасхального стола и о страшной ночи, одиноко проведенной Им в Гефсиманском саду в ожидании смерти, рассказ о Его распятии и о Его смерти... Перед нами проходит картина того, что произошло со Спасителем по любви к нам; Он мог бы всего этого избежать, если бы только отступить, если бы только Себя захотеть спасти и не довершить того дела, ради которого Он пришел!.. Разумеется, тогда Он не был бы Тем, Кем Он на самом деле был; Он не был бы воплощенной Божественной любовью, Он не был бы Спасителем нашим; но какой ценой обходится любовь! Христос проводит одну страшную ночь лицом к лицу с приходящей смертью; и Он борется с этой смертью, которая идет на Него неумолимо, как борется человек перед смертью. Но обыкновенно человек просто беззащитно умирает; здесь происходило нечто более трагичное. Своим ученикам Христос до этого сказал: Никто жизни у Меня не берет – Я ее свободно отдаю... И вот Он свободно, но с каким ужасом отдавал ее... Первый раз Он молился Отцу: Отче! Если Меня может это миновать – да минет!.. и боролся. И второй раз Он молился: Отче! Если не может миновать Меня эта чаша – пусть будет... И только в третий раз, после новой борьбы, Он мог сказать: Да будет воля Твоя... Мы должны в это вдуматься: нам всегда – или часто – кажется, что легко было Ему отдать Свою жизнь, будучи Богом, ставшим человеком: но умирает-то Он, Спаситель наш, Христос, как Человек: не Божеством Своим бессмертным, а человеческим Своим, живым, подлинно человеческим телом... И потом мы видим распятие: как Его убивали медленной смертью и как Он, без одного слова упрека, отдался на муку. Единственные слова, обращенные Им к Отцу о мучителях, были: Отче, прости им – они не знают, что творят... Вот чему мы должны научиться: перед лицом гонения, перед лицом унижения, перед лицом обид – перед тысячей вещей, которые далеко-далеко отстоят от самой мысли о смерти, мы должны посмотреть на человека, который нас обижает, унижает, хочет уничтожить, и повернуться душой к Богу и сказать: Отче, прости им: они не знают, что делают, они не понимают смысла вещей... [ См. также: " Как провести Страстную Седмицу " ] [ Великий пост: СТРАСТНАЯ СЕДМИЦА ] [ Антоний Сурожский: ПРОПОВЕДИ ] [ Великий Пост ] [ Страстная Седмица ] [ Антоний Сурожский ] [ на главную ] [ в библиотеку ] [ главная библиотека новости родителям ] |
| Понятно, откуда эти описания у преп. Макария: восторг, пробужденный в нем полученными дарами благодати, вызывал в его благосмиренной душе живое ощущение Бого-присутствия и затмевал осторожное богословское трезвение. Созерцая в духе таинство воплощения Христа и стремясь к уподоблению Ему в размерах доступного человеку совершенства, он начинал ощущать «облагодатствование», как новое воплощение, а усовершенствование, как обожение, - и произносил слова трепетно-искренние, но богословски неточные, которые могли стать для каждого позднейшего зауряд-человека - преткновением и даже соблазном, что история христианства в дальнейшем и подтверждала... Ибо человек, преображенный лучами благодати, не «обоживается» по естеству, по существу, по ипостаси, субстанциально, а только становится достаточно зрелым, чтобы вступить в тот «непреступный свет», в котором обитает Господь... Как отрешающая молитва, так и духовное богосозерцание могут дать подвижнику блаженство. Но блаженство не есть совершенство и не свидетельствует о нем. Преп. Макарий сам знал это и исповедовал вслух: «имеющий благодать», говорил он, «несет в себе кроме нее еще дым (καπνον) и грех (αμαρταν; Homil. XXVI, 25); и еще: «я еще не видал совершенного (τλειου) христианина и человека» (ουδνα ειδον, Homil. VIII, 5). Но какое же «обожение» - без совершенства, с «дымом» и «грехом» в душе?.. - Сказать «я бог по благодати» - значит сказать «я совершенен», а сказавший это - уже обличил себя. Ибо «если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя и Истины нет в нас» (1Ин.1:8). Но «бог по благодати», если только он действительно «бог», не только безгрешен, но еще всеведущ, всемогущ и полон божественных свойств. Кто же скажет это, не став самообличенным посягателем? А если не скажешь этого о себе, то как скажешь это о другом? А если ни о себе, ни о другом не скажешь, то о ком же? О ком, кроме Христа Спасителя? Но это значит, что лучше не произносить этих слов о людях и не питать о них этих мыслей... Человеку, совершающему свое религиозное очищение, необходимо не только смирение, но и трезвение; - и трезвение не только в созерцании, но и в богословском мышлении. Нет у человека и не бывает такого состояния, которое дало бы ему основание сложить с себя всю и всякую ответственность за свои помыслы, слова и дела, и возложить их всецело на «срастворенного с ним» Господа. Благодатное просветление души не «отменяет» человека, но сохраняет его, преображенного; не снимает с него ответа за все, но делает ему этот ответ более легким; не унижает его и не отвергает врожденного ему, духовного достоинства; и дает ему не гордость и «мнение» о себе, но чувство не по заслугам помилованного и превознесенного. |
| И затем опять делает вид, что не знает дня и часа, когда придет конец мира ( Мф.24:36 ), разделяя свойство воспринятого естества. Восприняв все это ради домостроительства, Он прославляется и провозглашается нами совершенным во всем человеческом, равно как и совершенным Богом. Одновременно мы исповедуем одного и того же сотворенным и несотворенным, смертным и бессмертным и всем тем, что мыслится противоположного об одном и том же, вследствие двойственности естеств. Но раз это признается, какое основание будет препятствовать правомыслящим приписывать одному и тому же лицу таким же образом двойственность и в других отношениях, – что однако нечестиво отрицают христоборцы, – и поскольку дело идет о естестве Слова, приписывать ему (лицу) неописуемость, а поскольку – о зраке раба – усвоят ему описуемость? Кто настолько малосмыслен и безрассуден, чтобы все другое признавать двойственным при двойственности рождений или естеств и спорить только об одной описуемости? Ведь если кто станет отрицать принадлежащие естествам существенные признаки, то от естества может не остаться ничего. Да и какая могла бы быть от этого опасность или вред? Как то, что Господь действует, хочет, а также обнаруживает неведение и страдает по-человечески, никаким образом не унижает божеского естества в Нем, ни вносит разделения в единую ипостась Его; так и то, что плоть Его изображается, поскольку Он был видим людьми и обращался с ними, ни в каком случае не может нанести Ему вреда или вызвать какое-либо разделение в Его ипостаси. Да сгинут же пустословы, клевещущие на божественное домостроительство и отвращающиеся от нашей святой веры! Опровержение второе. Начало второго вопроса Мамоны 1. Окончив согласно своему плану первый вопрос или, скорее, приказание, которым выказал действительно свое пребывание у власти, Мамона переводит свою речь к другому вопросу. Как и прежде он лепечет и болтает об одном и том же и тщетно стремится к недостижимому. Мы считаем необходимым привести нечто из этой болтовни, чтобы и здесь выказали себя дерзость и превозношение его мысли. |
| От прочих людей Он отличался только тем, что находился под постоянным воздействием Бога, но это воздействие состояло не в том, чтобы Он составлял с Богом одно, а осуществлялось посредством Логоса. Бог обитал в Нем, как в храме, но не Своею личностью, а только Своим Логосом, как Своею силою, да и эта сила не принадлежала Христу по существу, но только вдохновляла и руководила Им. Логос с неба действовал в Нем 669 , вдохновлял Его свыше 670 , – вот подлинные выражения Павла самосатского. Логос, поэтому не был во Христе особой сущностью, осуществившеюся в Нем, не был οσα οσιωμνη ν σματι 671 , и обитал в Нем не οσω δ ς (не по существу), а только по качеству ( κ ατ ποιτητα) 672 . Отсюда видно, что с точки зрения Павла самосатского столь же мало можно говорить о двух природах во Христе, как и о двух природах каком-либо человеке. Его Христос отличается от пророков, в которых также действовал Бог чрез Свой Логос, не по существу и не по качеству, а только по степени. Во Христе Бог действовал в большей степени и преимущественно- μλλων κ α διαφε ρ ντως и только 673 . Как пророки были простыми людьми, находившимися под вдохновением Божества, но совершенно непричастными Божеской природе, так и Христос есть простой человек, который чужд Божеского существа и соприкасается с последним только через нравственные усилия своей воли. Точно также и его большая связь с Божеством, отличающая его от пророков, не есть что-либо данное изначала, но явилось результатом его собственных подвигов. Павел ставил особое ударение на этой стороне своего учения и видел в нем преимущество проповедуемого им воззрения. Он находил, что учение о воплощении во Христе Бога унижает нравственное достоинство Христа и уничтожает Его заслуги. Если бы Христос, как Бог, благ был по существу, то и Его добродетель не имела бы нравственной ценности: «то, что утверждается на неизменном законе бытия, – писал Павел, – не вменяется в похвалу, похваляется же то, что достигается собственными усилиями воли» 674 . Заслуга Христа, по Павлу, и состоит в том, что, будучи по существу одинаков с прочими людьми, Он не только остался без греха, но борьбой и трудом преодолел грех наших прародителей 675 ; за это Бог возлюбил Его, даровал Ему силу чудотворения 676 , передал суд 677 и возвысил в Божеское достоинство, так что теперь, по завершении Христом подвига, Его можно называть «Богом от Девы» 678 . |
| В четверг вечером читается рассказ о последней встрече Господа Иисуса Христа со Своими учениками вокруг пасхального стола, о страшной ночи, проведенной Им одиноко в Гефсиманском саду в ожидании смерти, рассказ о Его распятии и о Его смерти. Перед нами проходит картина того, что произошло со Спасителем по любви к нам. Он мог бы всего этого избежать, если бы только отступил, если бы только захотел Себя спасти и не довершить того дела, ради которого Он пришел. Разумеется, тогда Он не был бы Тем, Кем Он на самом деле был, Он не был бы воплощенной Божественной любовью, Он не был бы Спасителем нашим. Но какой ценой обходится любовь! Христос проводит одну страшную ночь лицом к лицу с приходящей смертью, и Он борется с этой смертью, которая идет на Него неумолимо, как борется человек перед смертью. Но обыкновенно человек просто умирает, беззащитно, здесь происходило нечто более трагичное. Своим ученикам Христос до этого сказал: Никто жизни у Меня не берет — Я ее свободно отдаю (Ин 10:18) . И Он свободно, но с каким ужасом отдавал ее. Первый раз Он молился: Отче, если Меня может это миновать — да минет. И боролся. И второй раз Он молился: Отче! Если не может миновать Меня эта чаша — пусть будет. И только в третий раз, после новой борьбы, Он мог сказать: Да будет воля Твоя. Мы должны в это вдуматься: нам всегда — или часто — кажется, что легко было Ему отдать Свою жизнь, будучи Богом, Который стал человеком. Но умирает-то Спаситель наш Христос как человек: не Божеством Своим бессмертным, а человеческим Своим, живым, подлинно человеческим телом. И потом мы видим распятие, видим, как Его убивали медленной смертью и как Он без одного слова упрека отдался на муку. Единственные слова, обращенные Им к Отцу о мучителях, были: Отче, прости им: они не знают, что творят! Вот чему мы должны научиться: перед лицом гонения, перед лицом унижения, перед лицом обид — то есть тысячи вещей, которые далеко-далеко отстоят от самой мысли о смерти, — мы, посмотрев на человека, который нас обижает, унижает, хочет уничтожить, должны повернуться душой к Богу и сказать: Отче, прости ему: он не знает, что делает, он не понимает смысла вещей. Аминь. |
| К чему нас обязывает учение о Христе, как Сыне Бога живого, нас ради вочеловечшегося? К тому, чтобы мы покланялись Ему яко Богу, воздавали Ему одинаковую честь и славу с Богом Отцем и Богом Св. Духом, – далее к тому, чтобы мы дорожили своим человеческим достоинством, ибо в лице Богочеловека человечество превознесено превыше Ангелов и мы сами соделались причастниками Божественного естества. Чем воздадим за сию безмерную милость Божию к нам? Ничем иным, как жизнью Богоподобною, ревностью о том, чтобы в жизни нашей явственно отражались черты образа и подобия Божия. Ничто столько не унижает человека и не оскорбляет Бога, как жизнь скотоподобная, проводимая в забвении о том, что мы не только сотворены по образу и подобию Божию; но еще обожены чрез воплощение Сына Божия. Посему каждый раз, когда приражается к нам греховное искушение, мы должны удерживать себя от него мыслью о нашем Богоподобии я боязнью прогневать Господа жизнью скотоподобною. Аминь. . Приветственное послание епископа Виссариона к бывшим его прихожанам Возлюбленные братия! От души приветствую вас с вашим храмовым праздником Сошествия Св. Духа. Этот праздник всегда праздновался светло и торжественно и привлекал множество богомольцев, наполнявших не только храм, но и окружающую его местность. Но в настоящий день светлость вашего храмового праздника усугубляется воспоминанием о том, что этот храм двести лет тому назад построен вместо деревянного, по благословению святейшего патриарха Иоакима. Слава и благодарение Господу, сохранившему в продолжение стольких лет целость этого храма. Он пережил множество поколений прихожан, множество приходских Жилищ, окружавших его. Все они сменялись одно другим, разрушались, и паки созидались, но храм уцелел и был только свидетелем этих смен. Даже в несчастный Двенадцатой год, в год нашествия Французов, когда почти вся Москва выгорела и очень редкие храмы сохранились, ваш храм был пощажен от огня милостью Божиею и на довольно продолжительное время, вследствие того, что все приходские дома за исключением одного истреблены пожаром, обращен был в пристанище бесприютных приходских семейств. Во время моего служения в здешнем приходе открылась нужда устроить новый алтарь взамен обветшавшего и крайне неприглядного прежнего; но новый алтарь устроен по образцу старого. Равно и пятиярусный новый иконостас устроен при мне тоже по образцу обветшавшего старого, с сохранением древних икон. |
| Мы не имеем намерения разъяснить все указанные тайны, на основании обыкновенных рассудочных приемов, но можем доказать, по крайней мере, что они не представляют в себе противоречия законам рассудка и нашим естественным понятиям. Для этого необходимо вспомнить прежнее. Бог, сотворивши человека, указал ему самое высокое назначение и вместе дал все средства к выполнению этого назначения; человек же, злоупотребивши данною ему свободою, уклонился от своего призвания и, таким образом, причинил себе неисчислимые бедствия: потемнил и ослабил в себе способность познания, получил неудержимую наклонность ко злу, посему внес расстройство во всю свою природу и жизнь; а в заключение бесконечно оскорбил Своего Творца, столько милостивого к нему в самом начале. Таковы были следствия первоначального падения; и вся ветхозаветная история есть как бы постепенное раскрытие этих следствий. В ней мы видим длинный ряд самых грубых заблуждений, самого крайнего нечестия и самых разнообразных бедствий в человечестве: и, прочитав ее, невольно задаем вопрос: выйдет ли это жалкое человечество из своего положения к свету и счастью, и откуда ему ждать себе спасения? Мы знаем, что род человеческий употреблял все усилия и средств возвратить счастье, но напрасно, пока сам Отец небесный со своею беспредельною любовью не пришел на помощь его бессилию. Весь вопрос теперь заключается в том, какое средство Бог употребит для спасения человечества? Средство уже употреблено, и средство чрезвычайное: Сын Божий благоволил сделаться человеком, чтобы восстановить человека и возвысить его до состояния Божественного. Здесь-то именно и видят пункт противоречия нашим естественным понятиям. В чем же, однако, заключается противоречие? В том ли, как говорили, будто воплощение Бога, принятие Им ограниченной природы Его же создания недостойно Существа высочайшего, будто оно унижает Бога? Но говорить подобным образом могли те лишь, которые, с одной стороны, не понимали достоинства человеческой природы и ее Богоподобных совершенств, а с другой судили о величии Божием таким образом, как будто оно непременно должно сидеть на троне и сыпать оттуда громами. |
| Церковной силы, оно, поэтому, за собой не имело. Иными чертами обрисовано в источниках другое, одновременное с этим движение богословской мысли, носителями которого явились монархиане-модалисты. За исключением двух-трех своих представителей, систематизировавших догматику модализма и обладавших, без сомнения, достаточным к тому образованием, эта партия монархиан, говоря вообще, не стояла ни в каких отношениях к науке и философии своего времени. Модалисты не славились своим образованием и не составляли никаких ученых кружков; они были «люди простые и невежественные, как называет их Тертуллиан 221 , люди не ученые, принадлежавшие к большинству верующих». Они выходили из массы, не владевшей диалектикой и не ценившей ее и, будучи одержимы боязнью впасть в заблуждение, инстиктивно отвращались от всяких изысканий в области веры, довольствуясь тем, что изложено в символе веры . За то они сильны были своим религиозным чувством: они всецело были проникнуты верой во Христа, как Бога, и выше всего ставили надежду на искупление. И от учения современных им богословов они отшатнулись потому, что оно не отвечало их пылким религиозным потребностям, а иногда и прямо казалось им возвращением в язычество. «Многих любящих Бога и искренно преданных Ему, – пишет Ориген о модалистах, – беспокоит то обстоятельство, что учение о Лице I. Христа, как Логосе Божием, обязывает их веровать как бы в двух богов, и вот они, чтобы сохранить веру в единобожие, отрицают самостоятельное, отличное от Отца бытие Сына и считают Его тем же Отцом, только сдругим именем 222 . Действительно модалисты упрекали представителей учения о Христе, как о Логосе, в двубожии, называли их δι " θ εοι 223 , но при этом они руководились не столько желанием удержать единобожие, сколько внутреннею религиозною потребностью прочно утвердить веру в полное Божество Христа. Им думалось, что воззрение на Христа, как воплотившегося Логоса, унижает его Божеское достоинство и тем подрывает надежду на совершенное Им искупление. Если Христос, – рассуждали модалисты, – был не Самим Богом Отцом, тем единым Богом, о котором они читали в символе, а каким-либо второстепенным Божеским существом, подчиненным Ему орудием мироправления, то и Его воплощение теряет свою спасительную силу, становится делом менее ценным и не может обеспечивать собой искупления. |
|
|
