| Общенародному принятию христианства, по большей части, всегда предшествовало «неофициальное» знакомство с ним. В массу народа проникали неясные отзвуки христианских идей; распространялись христианские понятия, обычаи, легенды; не мало являлось и отдельных представителей новой религии… Крещение болгар совершилось лишь в IXbeke, но христианство было известно среди них уже в V–VI вв. (Голубинский Краткий очерк истории православных церквей Болгарской, Сербской и Румынской. М., 1871. стр. 4, 17, 26). К еще более раннему времени относится первое распространение христианства среди моравских славян; уже в числе отцов первого никейского собора мы видим епископа Паннонского. (Небосклонов. Начало борьбы славян с немцами в Средние века. Казань, 1874. С. 20). В Древней Руси христианство также существовало задолго до князя Владимира… Знакомство народа с христианством, хотя и неясное, отрывочное, не могло не отражаться и на его языке. В языке славянских племен рано начали появляться слова нового, христианского значения, постепенно увеличиваясь в своем количестве, вместе с степенью распространения христианских понятий. Такие слова, как крьст, алтарь, цьрковь, поп и др. мы встречаем укоренившимися в славянском языке уже задолго до эпохи жизни славянских апостолов. Слово крест задолго до перевода Библии получило среди славян значение христианское; столь же рано образуются в славянском языке производные слова: крьстити, крьститеся, крьщение, крьститель, отличавшиеся по своему более высокому, отвлеченному значению от общенародных: купати, погружати, купало и т.д. Точно также слова цьркы, цьрковь, уже до перевода Библии , заключало в себе понятие, отличное от того, которое соединялось с чисто языческими словами: требище, капище и т.д. (Буслаев. О влиянии христианства на славянский язык. М., 1848. стр. 108, 113–115). Подобные слова «были уже всем понятны, совершенно ославянились, ходили в устах народа задолго до перевода Св. Писания, вытеснив собою соответствующие им понятия языческие...» Это были готовые слова христианского значения, «христианские первенцы славянского языка»… Такими христианскими словами переводчики прежде всего и воспользовались при своем труде. |
| Что же должно было следовать после этого? После этого латинское духовенство, которому предстояло в непродолжительном будущем отказаться от Моравии, должно было почувствовать к нему непримиримую ненависть. Таким образом, непрестанные заявления ненависти, постоянные мелкие и крупные оскорбления, непрерывные козни и интриги – вот обстановка, среди которой должен был Константин провести свои три с половиной года в Моравии. У многих ли хватит охоты и решительности на то, чтобы добровольно подвергать себя подобной невыносимой пытке? Но у Константина хватило их; он вовсе не поспешил оставить Моравию, как бы это сделал на его месте другой, а ради блага других пожертвовал самим собою. После того, как Константин приготовил своих учеников, оставалось посвятить их, и он отправился с ними к епископу, которому была подведома Моравия. Как кажется, сам он покидал при этом Моравию окончательно, не имея намерения снова воротиться в нее с посвященными учениками. По крайней мере так заставляет думать автор Жития; в своем дальнейшем рассказе о пребывании Константина у Паннонского князя Коцела он выражается о прощании Константина с этим последним, а вместе и с Ростиславом Моравским как о последнем, окончательном прощании, именно – он оканчивает свой рассказ: «Не взят же (Константин) ни от Ростислава, ни от Кочела ни злата, ни сребра, ни иныя вещи, положи же евангельское слово без пища (без мзды), токмо пленникы испрошь от обою девяти сот, и отпусти я» 68 . Если это действительно было так, то следует, что Константин имел в виду, после того, как посвятит моравам священников, отправиться с проповедью Евангелия и со своими славянскими книгами в другие славянские страны. У моравов дело оставалось бы несколько недоконченным: имея собственных священников, они оставались бы при чужом епископе. Но так как хлопотать об епископе они могли и сами собою, без содействия Константинова, то последнему оставаться у них для этого значило понапрасну терять свое дорогое время. Нельзя не пожалеть, что автор Жития ничего не говорит нам, как моравы расстались с Константином: нет сомнения, что прощание народа с его величайшим благодетелем было до последней степени трогательным. |
| Но не таковы они были. Не хотели они оставить своего дела, которому не могло быть теперь сильной поддержки у самого моравского князя; они решились продолжить, довершить его, сами найти поддержку для него. Потрудившись в Моравии сорок месяцев, т.е. три года и четыре месяца, святые братья, для утверждения богослужения на народном языке, задумали дать моравским славянам народное духовенство в лице воспитанных ими учеников. С ними отправляются они в Венецию в надежде испросить у граденско-венецианского митрополита или патриарха посвящение своих «стрижников», т.е. приготовленных для посвящения чтецов. Мы сказали, что дело разделения церквей, только что начавшееся, еще далеко не было ясным, в дальнейшем ходе и исходе своем. Граденско-венецианский митрополит-патриарх был в глазах их канонически полноправным пастырем своей епархии. Как имевший некогда иерархическую власть над ближайшими славянами, имевший и теперь ее над славянами истрийскими, он казался и наиболее удобным лицом в латинской иерархии, могущим совершить поставление. Он, казалось, мог оградить их и от нападок со стороны немецких епископов, как бы восхитивших часть из древних пределов граденско-венецианской митрополии. Наконец, сама Венеция, хотя управлялась своим дожем, но находилась под некоторым влиянием Византии, что также могло давать святые братьям надежду найти здесь благосклонный прием. 127 На пути в Венецию святые братья посетили Паннонию и здесь паннонского князька Коцела, княжившего в городе Мосбурге при озере Блатно. Здесь святые братья остановились на немалое время. Коцел с честью принял их и удержал, полюбопытствовал видеть и полюбил славянские книги, сам научился им, дал святые братьям пятьдесят учеников для обучения этим книгам и, много почтив, с почетом проводил в дальнейший путь. Как прежде в Хазарии, так и теперь святые братья не взяли ни от Ростислава, ни от Коцела ни золота, ни серебра, ни другой какой вещи, держась во всем евангельского слова о проповедниках, а только испросили у обоих князей свободу девятистам пленным. |
| Дальнейшая история жизни и деятельности славянских просветителей вполне оправдала эти колебания… Уступая убеждениям императора и патриарха, братья решили принять предложение и отправились в Моравию… Прибытие моравского посольства в Константинополь и начало просветительной деятельности славянских апостолов в Моравии относятся к концу 862-началу 863 гг. Это было время, когда Моравия вела упорную борьбу с немцами за свою независимость и обещала быть могущественным славянским государством. Моравия становится известной с VIII века; в это время мы видим ее в ленных отношениях к немецкой империи. С первых годов IX века она открыто стремится к политической самостоятельности, и с этого момента начинается продолжительная борьба славянских моравских князей с немецким императором. Моравия IX века представляла довольно обширную площадь; она занимала пространство, ограниченное на севере Чехией и Силезией, на востоке – Карпатскими горами до Буга, на юге Морошью, Тиссой, Дунаем и Дравой, до впадения в нее Мура, на западе линией, ведущей от устья Мура на север к Пресбургу, захватывая Низердлерское озеро. Кроме того, к Моравскому же княжеству принадлежали: на севере область Нитранская, на юге – Паннонская. Столица Моравского княжества находилась на Девене, или Велеграде, нынешнем Градище. Начало политическому усилению Моравии положено было Моймиром в первой четверти IX столетия. Правда, за свою попытку отделения от немецкого владычества он потерял престол (846 г.), но преемники Моймира – Ростислав и Святополк – продолжили начатое им дело. Сделать моравский народ независимым, дать ему политическое могущество – Ростислав поставил задачей своей жизни. Он укрепил свою землю крепостями, завязал дружественные отношения с болгарами и объявил открытую борьбу немцам. Трудно было вначале предвидеть ее исход; но крайне неудачный поход в 855г. немецкого императора в Моравию решил дело; Моравия сделалась фактически независимой. Борьба еще не была совсем окончена, но моравские славяне могли уже теперь вздохнуть свободно… Для большего упрочнения политической самостоятельности, Ростислав решился и римское немецкое духовенство Моравии заменить природным славянским или, по крайней мере, более нейтральным греческим, которое бы знало славянский язык и могло преподать правила веры на родном, понятном для него языке. |
| Вопрос этот вызвал среди ученых весьма оживленные споры. Но в настоящее время наука, в лице большинства ее авторитетных и преимущественно русских представителей – как Бодянский, Григорович, Срезневский, Соболевский, Флоринский, Шафарик, Лескин, Ягич – отвечает на этот вопрос ясно и просто: «Древне-церковно-славянский язык есть язык тех южных славян IX в., которых потомками являются современные болгары, в частности македонские». Но как ни прост этот вывод, наука завоевала его, повторю, не сразу, а после продолжительной борьбы с целым рядом учений, выставлявших наследниками древне-церковно-славянского языка едва ли не все славянские языки поочередно: и язык сербский (Добровский), и моравский (Калайдович), и русский (Погодин) —575— и, в особенности, словенский, т. е. язык паннонских славян (Копитар, Миклошич, Вондрак, и Ягич, в первую половину его научно-литературной деятельности). Некоторые же, как проф. Ламанский и Будилович, склонны считать ц.-славянский язык за язык искусственный, исключительно литературный, в который вошли элементы разнородных славянских наречий. 4384 Ученики Мефодия – в лице Климента, Саввы, Горазда, Наума и Ангелария – перешли в Болгарию и принесли с собой почти весь перевод Библии, несколько молитв, проповедей и т. п. Этот материал быстро разросся в Болгарии в течении X века, при знаменитом царе Симеоне, византийце по образованию, человеке любознательном, много сведущем в истории и поборнике народного просвещения. В указываемую эпоху, которая иначе и не называется вью науке, как «золотым веком» болгарской письменности – болгарская религиозно-церковная литература обогатилась как оригинальными – в виде проповедей, житий Первоучителей, похвальных слов им, – таки по преимуществу переводными произведениями духовного и светского содержания, в виде философских, риторических и исторических статей. Почти без преувеличения можно сказать, что в это время на славянскую почву было пересажено едва ли не все лучшее, чем гордилась в то время византийская литература. Во всяком случае, к этому периоду славянской письменности мы можем отнести, на основании данных языка, не одну сотню произведений оригинального и переводного характера. |
| Более обстоятельное изложение рассказываемых событий данного времени можно видеть в цитированных выше сочинениях Лавровского, Лебедева и других, а из греков у Папарригопуло IV. 325–340. 144 Эти выражения папской буллы как будто двусмысленны: началом своим они дают такую мысль, что моравские князья просили у папы учителя прежде, чем обратились с такой же просьбой в Царьград к царю Михаилу, следовательно, еще при папе Николае и не ранее 862 или начала 863 года. Если бы было так, то это значило бы, что или папа Николай не нашел удобным удовлетворить просьбе князей, не желая идти наперекор притязаниям немецких епископов, или сами князья, отправив посольство в Рим с просьбой об учителе, потом раздумали и отправили другое посольство в Царьград с такой же просьбой. Но конечные слова данного места буллы: «дондеже мы не доспехом», могут заключать и такую мысль, что посольство из Моравии с просьбой об учителе имело место уже при самом папе Адриане. Двусмыслие этого всего проще устраняется тем, что, говоря мы, последний говорил за себя и своего предместника, говорил вообще от имени римской кафедры. 145 Объяснение, что папа не поспел прислать учителя моравлянам, не было искренним и правдивым. По первым запросам из Болгарии сюда успевали быстро прислать одного за другим епископов и учителей. То же могли бы в свое время сделать и для Моравии и Паннонии. Но тогда еще не находили в Риме удобным посылать им учителей в виду притязаний немецких епископов или не видели надобности угождать первым в ущерб последним, не опасаясь за отпадение моравско-паннонской церкви от Рима. Теперь обстоятельства изменились, и папе пришлось оправдывать римскую кафедру в неудовлетворении просьб моравлян, обратившихся затем к Востоку. Наиболее благовидное оправдание и найдено в том, что мы-де не поспели своевременно прислать учителя. 146 Кафедра апостола Андроника была, по преданию, в городе Сирмиуме, в древней Паннонии (близ города Митровцы, в Славонии). Но симрийские епископы простирали свою власть и на часть Иллирии. |
| В славянском житии церковная встреча относится к мощам св. Климента Римского , принесенным свв. братьями в Рим, равно как и чудеса приписываются его мощам. В житии Климента вся исключительная торжественность этой встречи, с преднесением креста, со светильниками и с участием всего священнического чина, относится к самим Кириллу и Мефодию, которым приписываются и совершившиеся здесь чудеса, тогда как о мощах Климента Римского нет ни единого слова. Затаенный смысл и причина этого изменения и умолчания понятны: автору – греку был неприятен факт перенесения мощей Климента из пределов восточной церкви в Рим, поэтому он предпочел о нём совсем умолчать и отнести встречу прямо к первоучителям. Этот прием находится в соответствии с обычным умалчиванием о перенесении мощей Климента в Рим у византийских писателей 629 и с утверждением их, что мощи Климента хранятся в Константинополе. в) Биограф Климентов говорит о посвящении Мефодия в епископа в первое посещение им Рима, тогда как биограф Мефодия заставляет его специально для этой цели отправиться в Рим вторично. Очевидно, первый говорит сразу и в общих чертах о том, что по паннонскому житию совершилось впоследствии. г) Мефодий в житии Климента называется епископом Морава Паннонского – πσκοπος Μορβου τς Πανονας, при чем едва-ли можно сказать определенно, какие географические или исторические понятия соединялись у автора с этими именами. Еще непонятнее выражение: Μεθδιος, ς τν Παννων παρχαν κσμησεν ρχιεπσκοπος Μορβου γενμενος. —599— Каким образом Мефодий, будучи архиепископом Моравским, мог украсить епархию Паннонскую? Эти лишенные определенного смысла известия находят себе удовлетворительное объяснение а) в смутном представлении автора о тех славянских странах, о которых он читал в житии Мефодия, и ß) в слишком беглом, сокращающем пересказе содержания этого жития. Если даже у такого писателя, как Константин Багрянородный, сведения о Моравии и Паннонии отличаются неясностью и спутанностью, то тем понятнее это у писателя-грека XI–XII ст. |
| и часослов, писанный дьяконом Карином (из Сьены) в 1359 г. 47 . Изучение Венских листков в связи с Киевскими глаголическими отрывками чехо-моравского миссала XI в. 48 с одной стороны и некоторые свидетельства исторических источников (пространного жития св. Мефодия и посланий пап Uoahha VIII и Стефана VI) – с другой – привели И. В. Ягича (а за ним и других учёных) 49 к заключению, что начало перехода от восточного обряда в богослужении к западному, римско-католическому, у мораво-паннонских славян и хорватов восходит к эпохе св. Мефодия, что ещё при жизни паннонского архиепископа этот переход получил уже некоторое распространение 50 . Таким образом появление славянских миссалов и часословов, по мнению И. В. Ягича, следует относить ко времени св. Мефодия и даже – как это можно от себя уже заключить на основании всего сказанного в Glagolitica – считать последнего виновником этого появления. С этим, однако трудно согласиться. Прежде всего те соображения, какие высказывает И. В. Ягич относительно исторических свидетельств 51 , будто бы дающих право думать, что в Моравии и Паннонии ещё при жизни св. Мефодия существовал римский обряд, наравне с греческим, допускают иное толкование – то именно, которое предлагает проф. Флоринский 52 . Соображения И. В. Ягича являясь, как бы исторической надстройкой палеографических выводов о древности Киевских и Венских отрывков, потому не могут быть приняты, что стоят в резком противоречии с общим, несомненно, греко-славянским характером просветительной деятельности свв. Братьев. Все их славные труды и всё, что говорится и говорилось вполне объективно об этих трудах, – всё свидетельствует, что свв. Первоучители славянства исполняли только греко-славянскую миссию и не были способны к какой-либо двойственности в своём деле. Правда, в эпоху свв. Кирилла и Мефодия не было, надо полагать, такого разлада между восточною и западною церквами, какой явился много позднее, с конца XI–ro в., после разделения церквей; но если не было разлада – в чём нельзя сомневаться – то не было, значит, и надобности св. |
| – Так много препятствий предстояло Римским первосвященникам на пути стремления их приобресть и удержать за собою Моравскую и Паннонскую архиепископии. При таком затруднительном положении, и при столь противоречащих и исключающих одно другое требованиях естественно, что в действиях римских пап в отношении к Славянским Апостолам и не могло быть требуемого единства. Изменялись отношения их к той или другой, соприкосновенной с событиями, стороне, – изменялись и предписания их в отношении к Мефодию и Моравским князьям; а отсюда и колеблющиеся отношения римского престола к ним и к Мефодию, нерешительные распоряжения, полумеры и вообще противоречия в папских буллах. С другой стороны при пользовании буллами пап нужно иметь в виду, что в частности отношения их к Славянским князьям и в особенности к Мефодию были не искренние, а вынужденные, образовавшиеся вследствие других разнообразных отношений их и целей, к которым они стремились. От этого во многих случаях папы писали в своих буллах далеко не то, что думали, и в словах их осталось много недосказанного. И так исследователь должен открыть в их действиях и распоряжениях тайные пружины, которыми они руководились. Эти тайные пружины, которые, разумеется, имеют главное значение при объяснении фактов, исследователь должен отгадывать по соображению с событиями: он должен читать между строками. Вот почему, при вопросе об отношениях пап к Мефодию, ни в каком случае нельзя везде основываться на буквальном смысле папских булл, как это делает Гинцель в своем сочинении. Это было бы тоже, как если бы кто стал составлять понятие об отношениях папы Uoahha VIII к патр. Фотию и к императору Василию, руководствуясь буквальным смыслом их переписки. На основании ее эти отношения представляются дружественными; но факты показывают нам совершенно противное. Факты должны служить основанием и при вопросе об отношениях папы Uoahha VIII к Мефодию. Мы увидим далее, что Иоанн при этом остался верным своему характеру, и вообще характеру тогдашних отношений римского престола к Восточной церкви. |
| понимать, что Храбр показывает не 855, а 863 год. Как известно, Храбр сам дает прямое основание так именно понимать его 6363 год, когда прибавляет, что изобретение письмен совершилось при таких-то государях, и в том числе «при Коцеле, князе блатенском» в Паннонии, каким мог стать Коцел только по смерти своего отца Привины (†861). А то, что Храбр держался александрийского счета, объясняется тем, что этого же счета держались в своих хрониках Феофан сигрианский (†818) и Никифор патриарх константинопольский (†818). Как это были лица очень известные, авторитетные и святые, то и хронографические труды их были также очень известны и уважаемы, не только на Востоке, но и Западе, которому они усвоены еще в век святых братьев Анастасием, римским библиотекарем. Византийский счет удерживался и стал преобладать, но во время Храбра, жившего тогда, когда еще живы были видевшие святых братьев, еще были последователи александрийского счета, к которым, необходимо думать, принадлежал и Храбр. 93 Сказание Храбра с вариантами его – у Срезневского и у Бодянского. Главная хронологическая несообразность состоит в том, что, исчисляя государей, при которых изобретены в 855 году письмена, сказание во всех списках его помещает Коцела, князя Блатенского (другие имена показываются не одинаково в разных списках), который мог стать князем только по смерти своего отца Привины (†861) Могут быть такие объяснения этой несообразности: Коцел более других моравских князей оказал внимания св. братьям и более других и памятен был этим. Храбр, писавший в X веке в Болгарии, зная о Коцеле, как особенном почитателе их, не мог отделить его имени от их дела в самом начале его, а между тем не знал, когда именно стал княжить Коцел, так что просто ошибся, считая Коцела княжившим уже в 855 году Или: не держался ли Храбр александрийской хронологии, считая от сотворения мира не 5508, а 5500 лет? В таком случае у него 6363 год будет 863, т.е. будет совпадать с годом изобретения письмен и перевода священных книг, какой приблизительно определяется по паннонским житиям. |
|
|
