| О Симоне: «Существовал тогда также один из служителей царя Ирода, некий Симон, человек красивый, огромного роста и крайне сильный, пользовавшийся доверием царя. Основываясь на беспорядочном состоянии дел, этот человек осмелился возложить на себя царский венец. Собрав себе толпу приверженцев, которые в своем безумии провозгласили его царем, и считая себя вполне достойным этого высокого сана, Симон разграбил и сжег царский дворец в Иерихоне. Равным образом он предал пожару целый ряд других дворцов в стране, причем предоставлял толпе своих приверженцев грабить их сколько угодно. Он, наверное, совершил бы еще более значительные беззакония, если бы против него не были приняты меры: Грат присоединил царские войска к римским и во главе этой рати выступил против Симона. Когда затем произошла продолжительная и ожесточенная битва, большинство приверженцев Симона, происходивших из Переи и представлявших из себя беспорядочную толпу, сражавшуюся скорее храбро, чем умело, погибло, а сам Симон, искавший спасения в бегстве по узкому ущелью, попался в руки Грата и был им обезглавлен. Около Иордана, в Амафе, дворец был также сожжен толпой бродяг, похожей на приверженцев Симона. Таким образом, полная разнузданность овладела народом, так как у него не было своего царя, который мог бы доблестным правлением сдерживать народную массу, а прибывшие для успокоения возмутившихся иноземцы лишь подливали масла в огонь своим наглым отношением и своим корыстолюбием». Назвавший себя «Царь Иудейский», Симон силой римского оружия был казнен. Про Афронга: «Вместе с тем даже некий Афронг, человек, не блиставший ни знатностью рода, ни личной доблестью, ни обилием денежных средств, всего-навсего простой пастух, отличавшийся, впрочем, огромным ростом и недюжинной физической силой, решился домогаться царской власти. Удовольствие пользоваться выдающимся положением заставляло его не дорожить даже личной жизнью и подвергнуться гибели. У него было четверо братьев, таких же рослых и сильных, как он сам. В них он рассчитывал иметь хорошую поддержку при овладении царским престолом. Так как около них собралась огромная толпа приверженцев, то каждый из братьев взял на себя командование одним отрядом. Таковы-то были его военачальники. Они помогали ему, вступая постоянно, по собственному усмотрению, в стычки. |
| Для людей это есть величайшее благо, но для бесов – источник мучения. Бесы исполнены всякого зла и греха, и ничто так не мучительно для них, как отнятие у них свободы делать зло людям в их душевной и телесной жизни. Напротив, ничто столько не радует их, как вредить людям по душе и по телу. И чем больше вреда они наносят людям, тем больше этому рады. К сожалению, и между христианами найдутся люди, которые мучатся, подобно бесам, когда, например, им не удается сделать зло ближнему. Случается, что ближний чем-нибудь обидел их, или показалось им, что обидел. Они воспылали жаждой мести, но им не удалось отомстить. Следовало бы в сем случае смириться, по примеру Давида, который сказал: «С ненавидящими мира бех мирен». Неудача в отмщении ближнему не только не прекращает, но усиливает злобу против него, и эта злоба причиняет им жестокие душевные муки. Такова именно была злоба Амана против Мардохея, которого не удалось ему погубить. Эта злоба и мука – поистине бесовская. Людям свойственна не только бесовская мука, но и бесовская радость при виде бедствия и страдания ближних. Перенесемся мыслью на Голгофу. Каким бесовским злорадством исполнены были сердца врагов Иисуса Христа, видевших Его пригвожденным ко кресту и насмехавшихся над Ним! С каким бесовским злорадством бесчеловечные исполнители казни Христа скоморошески играли над Ним, надевали на Него подобие царской одежды, возлагали на Него терновый, как бы царский венец, влагали в руки Его трость, как бы царский скипетр, и этой тростью били Его по голове, когда заушали Его и при этом приговаривали: «угадай, Христе, кто Тебя ударил». Вообще большая часть зрителей казни Христовой проникнута была сатанинской радостью. Страдания Христовы составляли для них даровое увеселительное зрелище. Тоже должно сказать о зрителях мученических страданий на Римских зрелищных местах. Десятки тысяч народа собирались сюда за тем, чтобы полюбоваться, как лютые звери и палачи терзали христиан. Не менее возмутительно было поведение кровожадных римлян, когда для их удовольствия устрояемы были правительством смертельные бои мечебойцев. |
| Эти государственно–политические воззрения складывались параллельно с деятельностью «московских собирателей» и политическим расцветом Москвы. Ключевский дал краткую характеристику этого идеологического построения и его содержания: «Московским политикам начала XVI в. мало было брачного родства с Византией (т. е. с принцессой Софьей Палеолог. — И. С.), хотелось породниться и по крови, притом с самым корнем или мировым образцом верховной власти — с самим Римом. В московской летописи того века появляется новое родословие русских князей, ведущее их род прямо от императора римского. По–видимому, в начале XVI в. составилось сказание, будто Август, кесарь римский, обладатель всей вселенной, когда стал изнемогать, разделил вселенную между братьями и сродниками своими и брата своего Пруса посадил на берегах Вислы–реки по реку, называемую Неман, что и доныне по имени его зовется Прусская земля, «а от Пруса четырнадцатое колено — великий государь Рюрик». Московская дипломатия делала из этого сказания практическое употребление: в 1563 г. бояре царя Ивана, оправдывая его царский титул в переговорах с польскими послами, приводили словами летописи эту самую генеалогию московских Рюриковичей… Хотели осветить историей и идею византийского наследства. Владимир Мономах был сын дочери византийского императора Константина Мономаха, умершего за 50 лет с лишком до вступления своего внука на киевский стол . В московской же летописи, составленной при Грозном, повествуется, что Владимир Мономах, вокняжившись в Киеве, послал воевод своих на Царьград воевать этого самого царя греческого Константина Мономаха, который с целью прекратить войну отправил в Киев с греческим митрополитом Крест из Животворящего Древа и царский венец со своей головы, то есть мономахову шапку, с сердоликовой чашей, из которой Август, царь римский, веселился, и с золотой цепью… Владимир был венчан этим венцом и стал зваться Мономахом, боговенчанным царем всея Руси. «Оттоле, — так заканчивается рассказ, — тем царским венцом венчаются все великие князья владимирские…» …Основная мысль сказания: значение московских государей как церковно–политических преемников византийских царей основано на установленном при Владимире Мономахе совместном властительстве греческих и русских царей–самодержцев над всем православным миром» . 3. Инок Филофей и его мессианские идеи |
| По краям от них изображены коленопреклоненные Иодокус Вейдт и Елизавет Борлют, ктиторы-заказчики, подарившие собору этот алтарь. Суровые и непроницаемые лица этих влиятельных и богатых бюргеров словно отражают отблески Божественной благодати. Когда створки открываются Итак, внешние створки выражают ожидание и предчувствие будущего. Когда они открывались, эти ожидания исполнялись в неземном великолепии того, что предстает перед нашим взором. В нижней части мы видим поклонение Агнцу, принесенному в жертву и воскресшему. В верхней – композицию, напоминающую традиционный Деисис. Центральная фигура потрясает царственным величием и безмятежностью. На главе – тройная папская тиара (знак Божественной власти), в левой руке – царский скипетр из горного хрусталя, правая рука выражает знакомый нам жест первосвященнического благословения. Потрясает своим великолепием пурпурное литургическое облачение, украшенное жемчугом и драгоценными камнями. Он восседает на троне, украшенном парчой с изображением виноградной лозы и пеликана, раскрывающего свою грудь. Эти символы дают ключ к богословской программе ван Эйка. В средневековый бестиариях пеликан представлялся как образ Христа. Считалось, что пеликан бросает своих птенцов на произвол судьбы, покинутые детеныши умирают, но через три дня птица возвращается, чтобы воскресить их к жизни, изливая на них свою кровь. Виноградная лоза и кровь – указывают на Таинство Евхаристии. На спинке трона начертаны слова: «Се Бог Вседержитель, царствующий в Божественном Величии, Превосходящий всех кроткой благостью, вознаграждающий по своей безмерной щедрости». На ступени у подножия ног – слова обетования: «На главе его жизнь без смерти, на челе его младость, не знающая старости, одесную его радость, не ведающая скорби, по левую руку его – мир, не омраченный страхом». Изумительной красоты царский венец у подножия ног Вседержителя – другой символ Христа. Сын Божий сложил с себя царское достоинство, чтобы воплотиться и стать сыном человеческим, диадема приготовлена для победителя смерти и ожидает часа окончательного торжества Воскресшего. |
| Ведь она захотела умертвить отравой не простого человека, не чужого кого-либо, но своего супруга, царя, грозного для врагов. Если бы удался ее гнусный замысел, то все царство было бы охвачено немалым смятением, и о злодеянии ее пронесся бы слух по всей земле». При последних словах царь дал знак слугам. Они немедленно принесли стеклянный сосуд, где находилась какая-то мутная жидкость. Царь показывал его святейшему патриарху, говоря, что это смертоносный яд, которым царица тайно хотела лишить его жизни. При этом он добавил: «Нужно ли еще доказательство виновности царицы, когда мы имеем в руках это орудие ее злого умысла? Не ясно ли, чего она достойна? К чему же теперь отлагать нам суд над нею? Нет, отче, скорее посоветуй ей принять на себя пострижение, если хочешь видеть ее в живых. Я не могу более жить с ней в супружестве, не могу смотреть на нее, не могу переносить ее, ибо всегда у меня пред глазами сие смертоносное питье, которое она приготовила для меня». Видя, что царь уязвлен нечистой похотью, и понимая, что он несправедливо обвинил неповинную и целомудренную царицу для удовлетворения своего желания, святейший Тарасий, не страшась, сказал ему: — Царь, не воздвигай брани на закон, установленный Самим Богом, не восставай с тайным коварством против истины, прикрываясь лукавым измышлением, и преступая и разрушая заповеди Божии. Царю надлежит все делать явно, свободно, с чистой совестью; ничего не должен он предпринимать тайно и коварно против Бога, даровавшего ему венец царский, преступая Божественные повеления. Ясно для всех, что царица совершенно невиновна в том, в чем ее обвиняют, будто она умышляла умертвить царя. Ибо кто может сравниться с тобою по красоте, кого бы она могла полюбить более тебя, чтобы возыметь злую мысль отравить тебя? Кто более тебя обладает властью и пользуется почетом, кто по своему благородству и по богатству выше тебя, почтенного царственной властью и честью и владеющего большими богатствами, — кого бы царица могла предпочесть? Велика держава твоя, ты превосходишь всех своим благородством, ибо отец твой, дед и прадед занимали царский престол; ты славишься во всех концах земли, и невозможно пересчитать твоих сокровищ. |
| Защитники чести Годунова говорят: «Борис, не покушаясь на жизнь Царевича Димитрия, мог достигнуть престола: он располагал духовенством, имел сильную сторону между боярами, привлек к себе народ благодеяниями, так что, по смерти Федоровой, Россия умоляла Бориса принять царский венец». Но последнее было не при жизни Царевича, a no смерти. Русский народ слишком любил род царей своих, чтобы мог променять Димитрия на Бориса. Это ясно видим в истории Димитрия ложного. Едва явился он с именем сына царя Ивана Васильевича, как Борис, рожденный боярином, отвергнут. «За этого Димитрия говорила спасенная невинность». Но против него было самозванство, в котором уверял бояр и народ патр. Иов, предавая Самозванца проклятию. Если же не верили в сем случае патриарху, то еще менее поверили бы ему, когда бы он, в защиту Бориса, указывал на незаконнорожденность сына Иоаннова. И пусть Борис, какими бы то ни было путями, достиг престола при жизни Царевича Димитрия: Борис не мог предполагать, что истинный сын царский позволит ему спокойно сидеть на престол. Борис очень хорошо видел и знал, что против него постоянно была сторона вельмож; потому не мог предполагать, чтобы и в том случае, когда бы сам Димитрий не оказывал расположения оспаривать у Бориса права на престол, не стали восстановлять Димитрия против Бориса бояре. «Борис, так хорошо знавший людей, Борис дальновидный не мог советоваться со многими о способах свесть Димитрия в могилу, как напротив, выставляется он действующим в истории насильственной смерти Царевича». Но Борис – Правитель не мог обойтись без участников и советников в замыслах на жизнь Царевича; ужели сам он мог идти в Углич, чтобы умертвить Димитрия? Самое благоразумие требовало от правителя не выставлять своего имени в кровавой истории и сноситься с убийцами через других. Поверенный Клешнин был необходимый посредник для Бориса. Притом Борис никогда не был отважным в предприятиях своих. Таким он является и в летописях о насильственной смерти Царевича. Потому-то так естественно известие Палицына, что были люди, которые, выставляя опасность, грозившую России со стороны Димитрия, склоняли Бориса ко греху. Притом легко сказать: убить Чепчугова и Загряжского, отказывавшихся от исполнения воли Борисовой, убить Царевича Димитрия. Но не легко было Борису это сделать, ему, который вынужден был, как можно менее, употреблять крутых мер пред народом для целей своих. Борис мог внушить убийцам покончить дело ночью? Но как было попасть ночью во дворец Димитрия, при котором был большой двор, которого берегла мать-царица? Днем злодейство совершено тремя лицами; а для дела ночного надобно было подговаривать сторожей, постельниц и проч. Притом дело было не в том, как совершить убийство, но как объяснить его, без явного вреда себе и другим. Днем мог Димитрий играть, и, в игре неосторожной упасть, наколоться, тысячью других средств потерять жизнь; a ночыо, во время покоя, потеря жизни могла зависеть почти только от злодея. |
| Государи самолично подкрепили этот мир: польские послы прибыли в Москву в начале февраля 1635 года. Им был сделан торжественный прием, сообразно обычаям того времени. Сначала послы в грановитой палате представлялись царю, который сидел на троне в царском наряде и венце: по бокам трона стояли рынды в длинных белых одеждах, белых сапогах, в рысьих шапках, с топорами на плечах и золотыми цепями на груди. Послов допустили к целованию царской руки и затем окольничий явил их подарки. В другой день послов позвали в ответную палату на докончание. Обряд этот происходил таким образом: сначала послы говорили с боярами в ответной палате и читали договор; затем их позвали к царю в золотую палату. Царь был в полном царском облачении. По его приказанию, царский духовник принес из Благовещенского собора Животворящий Крест на золотой мисе, под пеленою. Царь велел спросить послов о здравии и приказал сесть. Немного погодя, царский печатник приказал послам и боярам подойти поближе. Царь встал: с него сняли венец, взяли у него скипетр. Утвержденную грамоту положили под крест; царь приложился ко кресту, велел печатнику отдать грамоту послам и отпустить их. В конце марта послов пригласили к царскому столу в грановитой палате. Царь сидел за особым серебряным столом, в нагольной шубе с кружевом и в шапке. Бояре и окольничьи сидели в нагольных шубах и черных шапках, дворяне в чистых охабнях. Для послов был особый стол. У столов: царского, боярского и посольского, были особые поставцы с посудой, которыми заведывали во время пиров придворные по назначению. Дворецкий, крайчий, чашники и стольники, разносившие кушанье и напитки, были в зо-лотном платье и высоких горлатных шапках. Царь, по обычаю, посылал послам со своего стола подачи. Подали красный мед. Государь встал и сказал послам: " Пью за здоровье брата моего, государя вашего, Владислава короля " . Затем царь посылал послам в золотых братинах пиво, и послы, приняв чашу, вставали со своих мест, пили и опять садились за стол. Дня через два польских послов после царского стола отпустили домой. |
| 2. На седьмой год Иодай сообщил об этом пяти сотникам и уговорил их к участию в свержении Гофолии с престола и возвращению последнего ребенку. Взяв с этих людей для большей уверенности клятвенное обещание содействовать ему, первосвященник получил теперь твердую уверенность в том, что удастся свергнуть Гофолию. Затем те мужи, которых Иодай выбрал себе в сообщники при предполагавшемся перевороте, предприняли путешествие по всей стране, собирали вокруг себя всех священнослужителей, левитов и старейшин колен и в сопровождении их наконец вернулись в Иерусалим к первосвященнику. Последний в свою очередь потребовал от прибывших клятвенного обещания молчать о том, что они узнают от него, потому что то, что он им сообщит, нуждается одинаково в сохранении тайны, как и в их содействии. Когда присутствующие поклялись ему в этом и Иодай мог теперь действовать без риска, он представил им своего питомца из рода Давидова и сказал: «Вот вам царь из того дома, о котором, как вы сами знаете, Господь Бог предвещал, что он будет царствовать во все времена. Теперь я прошу, чтобы одна четвертая часть из всех охраняла этого ребенка в храме, другая четверть займет все входы и выходы храма, третья четверть пусть займет все входы в царский дворец, а все остальные пусть без оружия останутся внутри храма. Не давайте войти туда ни одному вооруженному, разве что это будет священнослужитель». Вместе с тем он приказал нескольким священникам и левитам окружить царя и охранять его наподобие телохранителей с обнаженными мечами, немедленно убивать всякого, кто бы дерзнул войти в храм с оружием в руках, и безбоязненно охранять жизнь царя. Все собрание охотно приняло предложение первосвященника и немедленно на деле выказало всю свою преданность ему. Между тем Иодай отпер находившуюся при храме оружейную палату, сооруженную Давидом, и распределял между сотниками, священниками и левитами все найденное им тут оружие, копья, колчаны и всякого рода другие боевые принадлежности и, вооружив их, выстроил вокруг храма тесною стеною, чтобы они могли преградить доступ туда всем посторонним. После этого привели мальчика, поставили его среди вооруженных и возложили на него царский венец, причем Иодай помазал его елеем и провозгласил его царем. Все же собравшиеся приветствовали его громкими радостными кликами и провозгласили многолетие [вновь избранному царю]. |
| Все это ты должен делать и являть, насколько есть в тебе силы. Аминь. Беседа 4. О небесном состоянии христиан 1 . Есть мир несовершенный и есть мир совершенный. В несовершенном, преходящем много видов, подобных совершенному, вечному. Есть здесь царский дворец и царь, на котором порфира и корона, составленная из драгоценных камней, и служители его и воинство, одни заняты при дворце, другие исполняют должности вне его, и каждый при своем особом чине, и все одеты в блестящие и драгоценные одежды. Есть и на небесах царский дворец и царь Христос, облеченный в царскую порфиру. При том дворце тоже служат служители, приближенные и высокие чины, облеченные в такую же славу и увенчанные венцами из драгоценных камней (ибо «Ты возложил на голову его венец из драгоценных камней», Пс 20, 4 ). Есть на здешней земле воители и полководцы, прошедшие через многие сражения, победившие во многих битвах и отнявшие у врагов несметную добычу. Можно и там найти много смелых воителей, победивших диавола и ангелов его и достигших высоких воинских ступеней. Есть при видимом дворце ромеев почетные мужи, далекие от всякого смятения и волнения, никем не принуждаемые ни к ношению оружия, ни к боевому строю, так называемые царские евнухи, уважаемые всеми людьми и любимые самим царем; им доверено носить кому порфиру, кому повязку, кому что другое драгоценное и царственное. И есть на небесах чтимые всевышним Царем мужи, истинные евнухи, оскопленные, очищенные вышедшие из битвы с грехом; им доверены отечества благословенные, полные мира и отдохновения, и дарованы царская порфира и небесные сокровища. Такие совершенно освобождаются от воинской службы и впредь живут в безмятежности. Есть там художники и мудрецы, и опять же здесь есть мудрецы, умудренные мудростью духовной от всемудрого Христа, одетые в светлые одежды, в богатство духовное, никогда не преходящее. И дело христиан достойнее всякого плотского промысла и всякого плотского занятия. Ибо они делают дело божественное, которого мир не знает. 3 . Духовные люди по образу мысли враги плотских. |
| Так и смотрели на московского государя современники Ивана III: они видели в нем «русских земль государя», независимого главу православного русского христианства. Какой пророк пророчествовал, спрашивал архиепископ ростовский Вассиан в послании к Ивану III на Угру, какой апостол учил, чтобы ты, «великий русских стран христианский царь», повиновался басурманскому царю? С понятием о самодержавии общество соединяло мысль о внешней независимости страны; вопрос о внутренних политических отношениях еще не возбуждался. Во второй половине XVI в., уже в эпоху горячего столкновения государя с своим боярством, в Москве стали задумываться над этим термином, разбирать его и со стороны внутренних политических отношений. Царь Иван старался понять его возможно проще, в прямом этимологическом смысле. «Како же и самодержец наречется, аще не сам строить?», возражал он Курбскому, отстаивая власть царя от притязаний боярства. Но если царь этим словом колол глаза боярству за его политические притязания, то боярская сторона в свою очередь этим же словом колола глаза самому царю за ту власть, какую он давал монашеству, наделяя его землями и землевладельческими привилегиями. Беседа валаамских чудотворцев, известный политический памфлет XVI века, тесно связана по своему происхождению с лагерем оппозиционного боярства и направлена против монастырского землевладения, которое опустошало боярские вотчины. «А селами и волостями с крестьянами, читаем в этом памятнике, царям не подобает жаловать иноков, и непохвально делают так цари. Пишутся они в своих титулах самодержцами: таким царям никак не следует писаться самодержцами, потому что не сами собою держат они Богом данное им царство и мир и не с приятелями своими, князьями и боярами, а владеют им и советуются с непогребенными мертвецами. Лучше сложить с себя сан и венец царский, отставить царский жезл и не сидеть на царском престоле, чем отвращать иноков от душевного спасения мирскими суетами». Но это были усилия мысли отдельных публицистов, к числу которых принадлежал и Иван Грозный. |
|
|
