| Ушел Лихас с плащом. После его ухода Деянирой овладело беспокойство. Пошла она во дворец и, к своему ужасу, видит, что та шерсть, которой она натирала плащ кровью Несса, истлела. Деянира бросила эту шерсть на пол. Луч солнца упал на шерсть и согрел отравленную ядом лернейской гидры кровь кентавра. Вместе с кровью нагрелся яд гидры и обратил в пепел шерсть, а на полу, где лежала шерсть, показалась ядовитая пена. В ужас пришла Деянира: она боится, что погибнет Геракл, надев отравленный плащ. Все сильней и сильней мучает жену Геракла предчувствие непоправимой беды. Немного прошло времени с тех пор, как ушел на Эвбею с отравленным плащом Лихас. Во дворец входит вернувшийся в Трахину Гилл. Он бледен, глаза его полны слез. Взглянув на мать, восклицает он: – О, как хотел бы я видеть одно из трех: или чтобы не было тебя в живых, или чтобы другой звал тебя матерью, а не я, или же, чтобы лучший разум был у тебя, чем теперь! Знай, ты погубила собственного мужа, моего отца! – О, горе! – в ужасе воскликнула Деянира. – Что говоришь ты, сын мой? Кто из людей сказал тебе это? Как можешь ты обвинять меня в таком злодеянии! – Я сам видел страдания отца, не от людей узнал я это! Рассказывает Гилл матери, что случилось на горе Канейоне, около города Ойхалии: Геракл, воздвигнув жертвенник, готовился уже принести жертвы богам, и прежде всего отцу своему Зевсу, как пришел Лихас с плащом. Сын Зевса надел плащ – дар жены – и приступил к жертвоприношению. В жертву Зевсу принес он двенадцать отборных быков, всего же принес герой сто жертв богам. Ярко вспыхнуло пламя на алтарях. Геракл стоял, благоговейно воздев руки к небу, и призывал богов. Огонь, жарко пылавший на жертвенниках, согрел тело Геракла, и выступил на его теле пот. Вдруг прилип к телу героя отравленный плащ. Судороги пробежали по телу Геракла. Почувствовал он страшную боль. Ужасно страдая, призвал герой Лихаса и спросил его, зачем принес он этот плащ. Что мог ответить ему Лихас? Он мог только сказать, что с плащом прислала его Деянира. Геракл же, не сознавая ничего от страшной боли, схватил Лихаса за ногу и ударил его о скалу, вокруг которой шумели морские волны. Насмерть разбился Лихас. Геракл же упал на землю. Он бился в невыразимых муках. Крик его разносился далеко по Эвбее. Геракл проклинал свой брак с Деянирой. Великий герой призвал сына и с тяжким стоном сказал ему: |
| — Каким богам прикажешь принести жертву? — Сначала Зевсу, — отвечал правитель, — а потом Аполлону и Посейдону — От каких же мудрецов, или бытописателей, или пророков слышали вы, что должно кланяться Зевсу и прочим мнимым богам? — От Платона, Аристотеля, Гермеса и других философов, — сказал правитель, — и если бы ты знал их, то чтил бы их память, Евстратий, как мужей боговдохновенных и дивных. — Мне не безызвестны их учения, — отвечал святой Евстратий, — так как я занимался ими с юных лет и хорошо изучил еллинские науки и искусства; и если прикажешь, то начнем сперва с Платона. Правитель стал ссылаться на сочинение Платона «Тимей» из которого будто бы ясно видно, что Платон усердно почитал языческих богов и богинь Евстратий, на основании того же сочинения премудрого Платона, доказал, что он явно и сильно осуждал самого Зевса, которого язычники считают властителем богов и людей, неба и земли, и утверждал, что Бог — источник и виновник всякого блага, каковым, по языческим басням, Зевс отнюдь не был; при этом, святой указывал на различные басни язычников, в подтверждение приводя также и слова знаменитейших языческих поэтов, как-то: Гомера и Эсхила — Я терплю твою дерзость, — сказал на это правитель, — только потому, что сам люблю рассуждать. Итак скажи мне, как можете вы признавать Богом Того, Которого ты чтишь, как Бога, когда Он был человек, который был осужден и пригвожден ко кресту? Святой отвечал: — Если ты согласен терпеливо выслушать меня, то я спрошу тебя сначала о некоторых предметах, о которых я собирался тебя спросить, а затем уже изложу тебе по порядку всё, о чем ты меня спрашивал. — Даю тебе право, — сказал правитель, — говорить решительно всё, чего бы только ты ни пожелал. — Всякий человек, — продолжал Евстратий, — обладающий здравым умом, должен представлять себе Бога, как праведного, непостижимого, неописанного и неисповедимого, неизменного и превышающего всё сущее Своими Божественными свойствами. Не так ли думаешь и ты, премудрый судия? — Да, думаю так, — ответил судия. |
| Наконец Мори вместе с некоторыми другими мифологами думает видеть в Кроне отличное от гомерического Зевса, пеласгийское божество (Зевса хтонического), признавая таким образом действительность культа Крона, предшествовавшего культу Зевса, но отрешаясь от воззрений идеалистической школы на последовательность в развитии поклонения Урану, Крону и Зевсу. Мнение это сближает Крона с малоазиатскими богами в роде Бэла или Ваала, и предполагает в культе Крону влияние на греков сиро-финикийской религии 1678 . В мифическом рассказе, составленном притом уже под влиянием стремлений к систематизации народных верований, каков рассказ Гезиода, искать точной и полной истории развития религиозного сознания с его моментами значило бы построить эту историю а priori. Тем более произвольно такое предположение, что оно стоит в непосредственной связи с чисто идеалистической теорией о фазисах в развитии религиозного сознания в человеке, – теорией, основанной на общих спекулятивных началах Шеллинговой философии. Но с другой стороны было бы так же произвольно и отрицать всякое историческое значение мифических богов, предшественников Зевса. Следы древнего поклонения одному из них, ближайшему к Зевсу, Крону, оставались и в историческое время Греции. По свидетельству Павзания, даже в Афинах было капище Крона и Реи близ Зевсова храма. А на островах Крите и Родосе культ Крону соединен был даже с приношением людей в жертву 1679 . Известен был праздник Кроний, учреждение которого приписывалось временам отдаленной древности 1680 . В виду этих свидетельств истории трудно совершенно отвергать историческое значение культа Крону. Но и сама в себе эта теория, совершенно отвергающая всякое историческое значение Урана и Крона, особенно в той крайней форме, в какой она высказана у Буттмана и отчасти у Велкера, не представляется удовлетворительно решающей спорный вопрос. Вопреки положению Буттмана, история древних религий свидетельствует, что хотя сущность воззрений на божество не изменялась, но имена богов разнообразились и прежние боги иногда уступали свое место богам с другим именем. |
| Создана прекрасная дева. Боги и богини наделили ее своими свойствами: Афродита сообщила ей свою прелесть, Афина свое искусство, Гермес свои порочные склонности; хариты украсили ее своими совершенствами. Гермес назвал ее Пандорой ( Πανδρα), потому что все боги Олимпа сообщили ей свои дары. Эту деву-богиню негодующий Зевс коварно посылает в дар Эпиметею. Эпиметей (что значит неразумный, μαρτνοος), брат Прометея, вопреки его совету, принимает деву, посланную Зевсом. Пандора, раскрыв сосуд, который она принесла с собой, рассыпала из него беды и горе земнородным. Только одна надежда осталась на дне ящика, не успев вылететь из него, так как этот сосуд Пандоры по повелению Зевса был снова закрыт покровом 1987 . В Теогонии Прометей «хитромысленный» вместе с Атлантом, осужденным стоять на пределах земли и поддерживать небо, и Менойтием, посланным в тартар, описывается страдающим от Зевса. Он привязан к столбу крепкими узами. Ширококрылый орел пожирает его бессмертную печень, которая впрочем каждую ночь вырастает ровно на столько, насколько она съедена бывает днем. Геракл убивает наконец орла и спасает Прометея от мучений. При этом поэт передает рассказ и о самом коварстве Прометея в отношении к Зевсу. Оно состояло в том, что Прометей в Меконе, где беседовали между собой боги и смертные люди, лучшие части мяса от жертвенного вола взял себе, предложив Зевсу покрытые жиром кости, которые и принял обманутый отец богов. За этот обман, продолжает Гезиод, повторяя сказанное в «Работах и Днях», Зевс отнял у людей огонь, который однако же похищен был у него Прометеем. Увидев похищенный Прометеем огонь, Зевс замыслил коварство людям. Оно заключалось в том же, о чем говорилось и прежде т. е. в создании девы-богини, но не через Гефеста, а чрез Амфигиея, – девы украшенной дарами богов, с венком на голове, на котором изображены звери – символ бед и страданий. От этого коварного творения пропроизошел род жен, которые принесли с собой зло смертным 1988 . По всей вероятности то и другое сказание составляют варианты одного и того же предания, излагаемые Гезиодом отдельно и вне всякой связи между ними. |
| Момент этот описывается в греческой мифологии, как победа Зевса над другими богами после упорной и жестокой битвы. Это известная титаномахия, борьба Зевса с титанами, воспоминание о которой сохранено у Гомера и которая подробно изображается у Гезиода всвязи с рассказами о победе Крона над Ураном и Зевса над Кроном. Мысль этого сказания, очень сложного и сбивчивого, та, что Зевс, свергнув иго отца своего Крона, должен был вести войну за свое полное господство с другими Уранидами, т. е., братьями его отца. Миф называет их общим именем «титаны», которое дано им великим Ураном «в укоризну за их злодейство», т. е., за сопротивление ему 1702 . Что значит это имя, решить трудно; по-видимому оно происходит от корня, – τιτανειν, простирать, стремиться и указывает на физические силы 1703 . Между ними упоминаются боги, или духи рек и подземной глубины, и солнце и луна. В борьбе этой помогают Зевсу, освобожденные им от тиранства его отца и скрывавшиеся дотоле в глубине подземных мраков, крониды и другие существа, названные в мифе одноглазыми циклопами, «сторукими» и имеющими по 50 голов. Самая битва описывается, как всеобщая катастрофа в природе: стенало небо от этого сражения богов, земля издавала треск, горы колебались в основаниях, удары мощных богов достигали до самого мрачного тартара. Когда битва кончилась, блаженные боги, по совету земли, убедили царствовать над ними «далеко зрящего и многосоветного» Зевса, который и низринул титанов в преисподнюю 1704 . Идеалистическая школа в этом мифе о титанах, как и в самих именах их, пыталась видеть чисто психологические понятия и найти в них указание на прожитые моменты религиозного сознания греков при переходе от поклонения Крону к поклонению Зевсу 1705 . Но не нужно прибегать ни к каким особым искусственным. толкованиям мифа, чтобы видеть значение его в отношении к вопросу об олимпийском Зевсе, как боге ином, новом, утвердившем свое господство в религиозном сознании греков. Имя всех вообще титанов и частные имена некоторых из них в отдельности указывают на силы физические, хотя точный смысл их и невозможно определить 1706 . |
| Греческое многобожие не только не уступало многобожию других народов, но, по-видимому, превосходило. По Гезиоду всех богов, подчинённых Зевсу, было три тьмы 93 . Кроме того, что вера во многих богов совершенно исключает представление о всемогуществе каждого из них в отдельности, и другие совершенства греческих богов являются сомнительными. В сущности, они отличались от людей главным образом своим бессмертием. Но и бессмертие их было по-видимому не безусловное, – они, как и люди, трепетали перед Аидом. Кроме того, они были в зависимости от «черного рока». Вообще из вышеприведенной истории греческих богов, а также из многочисленных сказаний об их дальнейшей жизни и поведении видно, что в представлениях греков об их богах господствовал самый крайний антропоморфизм. Это какие-то боги-люди, наделённые некоторыми преимуществами над людьми, но и страдающие многими недостатками их. Такие боги слишком слабы, чтобы сотворить мир; они только живут в видимом мире, который не только произошёл помимо их, но и самих их произвёл из себя. Это видно из греческой теогонии, в которой, между прочим заключаются и некоторые космогонические представления греков. «В начале всего был хаос, а потом земля, прочное навсегда жилище бессмертных, которые обладают вершиной снежного Олимпа и мрачным тартаром в глубине обширной земли; также (был) Эрос, прекраснейший между бессмертными богами, утоляющий печали, умиротворяющий сердце богов и людей и добрый советник. От хаоса произошли Эрев (мрак) и черная ночь. От ночи произошли Эфир и дни, которых она родила от соединения со мраком. Земля же прежде всего родила равное себе, украшенное звёздами, небо, чтобы оно всю её покрывало и чтобы ей навсегда быть надежным жилищем для блаженных богов. Кроме того она родила высокие горы, приятные жилища богинь Нимф, обитающих на лесистых горах. Также родила бесплодную, ярящуюся волнами морскую пучину, Понт; но (всё это) без полового союза. А затем, в соединении с небом, родила глубокопучинный океан и Кия, и Крия, и Геспериона, и Япета, и Фию, и Рию, и Фему (Фемиду), и Мнимосину, златовенценосную Фиву и любезную Тифу. |
| Современники признали его богом потому, что любили Адриана; а потомки последовали их примеру без всякой критики. В заключение Афинагор произносит строгий приговор языческим поэтам, которых он считает главными виновниками в распространении политеистических заблуждений. В пример он берет поэта Каллимаха, который назвал критян „лживыми» за то, что они устроили гробницу Зевсу: „ведь ты, Зевс, не умер», обращается он к верховному богу. Афинагор тотчас же уличает поэта. „Как ты, Каллимах, спрашивает он, веруя в рождение Зевса, не веришь его погребению и таким образом, с целию затемнить истину, возвещаешь умершаго неведущим? Когда ты видишь пещеру, ты вспоминаешь о рождении его Реею, а когда видишь гробницу, то стараешься скрыть его смерть. Разве не знаешь, что вечен только безначальный Бог ? Подлинно, или недостоверны мифы о богах, разсказываемые народом и поэтами, и потому излишне и почитание их: ибо те и не существуют, о которых ложны сказания; или, если несомненно их рождение, их любовные дела, человекоубийства, похищения, отсечения членов, молнии: то они уже не существуют и окончили жизнь, так как они получили начало бытия, а прежде не существовали. Какое же основание одним событиям верить, а другим не верить, когда поэты разсказывают о них для большаго прославления богов? Ибо не лгали же о страстях их те, которые считали их богами и прославляли их деяния» 205 ). 139 Они производили Ζες от ζν жить и отождествляли его со своим принципом – πρ τεχνικν (Cicer. De nat. d. II, 22). 140 Cic. De nat. d. II, 28: Deus pertinens per naturam cujusque rei per terras Ceres, per maria Neptunus. 142 Нужно заметить, что этот взгляд Афинагора нельзя признать совершенно правильным, в виду новейших изысканий в области истории религии. 157 Т τς θηνς, μλλον δε θηλς. Афина называется здесь Афилою вероятно потому, что изображена была с одною грудью, в виде Амазонки. 158 Supplic. с. 18. Подобное возражение делает Цельс в своем Λγος ληθς (Orig. Contra Cels. 7, 62). Он говорит: возражая против почитания статуй и изображений богов, христиане не говорят чего нибудь нового. Еще Гераклит говорил: «они (язычники) молятся статуям, не зная, каково существо богов и героев, и таким образом поступают так же, как если бы кто стал разговаривать со стенами своего дома». Но, говорит Цельс, Гераклит ясно возражает против тех невежд, которые, не зная существа богов и героев, молятся непосредственно статуям. Христиане же восстают именно против статуй и изображений. Если это они делают на том основании, что камень, дерево, золото и серебро, обработанные кем нибудь, не суть еще боги, то они проповедуют забавную мудрость. Ибо кто же, кроме разве глупых детей, считает статуи за самих богов, а не за изображения богов, посвященные им? |
| – Каким богам прикажешь принести жертву? – Сначала Зевсу, – отвечал правитель, – а потом Аполлону и Посейдону 8368 . – От каких же мудрецов, или бытописателей, или пророков слышали вы, что должно кланяться Зевсу и прочим мнимым богам? – От Платона, Аристотеля, Гермеса 8369 и других философов, – сказал правитель, – и если бы ты знал их, то чтил бы их память, Евстратий, как мужей боговдохновенных и дивных. – Мне не безызвестны их учения, – отвечал святой Евстратий, – так как я занимался ими с юных лет и хорошо изучил еллинские науки и искусства; и если прикажешь, то начнем сперва с Платона. Правитель стал ссылаться на сочинение Платона «Тимей» 8370 , из которого будто бы ясно видно, что Платон усердно почитал языческих богов и богинь 8371 . Евстратий, на основании того же сочинения премудрого Платона, доказал, что он явно и сильно осуждал самого Зевса, которого язычники считают властителем богов и людей, неба и земли, и утверждал, что Бог – источник и виновник всякого блага, каковым, по языческим басням, Зевс отнюдь не был; при этом, святой указывал на различные басни язычников, в подтверждение приводя также и слова знаменитейших языческих поэтов, как-то: Гомера и Эсхила 8372 . – Я терплю твою дерзость, – сказал на это правитель, – только потому, что сам люблю рассуждать. Итак, скажи мне, как можете вы признавать Богом Того, Которого ты чтишь, как Бога, когда Он был человек, который был осужден и пригвожден ко кресту? Святой отвечал: – Если ты согласен терпеливо выслушать меня, то я спрошу тебя сначала о некоторых предметах, о которых я собирался тебя спросить, а затем уже изложу тебе по порядку всё, о чем ты меня спрашивал. – Даю тебе право, – сказал правитель, – говорить решительно всё, чего бы только ты ни пожелал. – Всякий человек, – продолжал Евстратий, – обладающий здравым умом, должен представлять себе Бога, как праведного, непостижимого, неописанного и неисповедимого, неизменного и превышающего всё сущее Своими Божественными свойствами. Не так ли думаешь и ты, премудрый судия? |
| - Каким богам прикажешь принести жертву? - Сначала Зевсу, - отвечал правитель, - а потом Аполлону и Посейдону6. - От каких же мудрецов, или бытописателей, или пророков слышали вы, что должно кланяться Зевсу и прочим мнимым богам? " - От Платона, Аристотеля, Гермеса7 и других философов, - сказал правитель, - и если бы ты знал их, то чтил бы их память, Евстратий, как мужей боговдохновенных и дивных " . - Мне не безизвестны их учения, - отвечал святой Евстратий, - так как я занимался ими с юных лет и хорошо изучил еллинские науки и искусства; и если прикажешь, то начнем сперва с Платона. Правитель стал ссылаться на сочинение Платона " Тимей " 8, из которого будто бы ясно видно, что Платон усердно почитал языческих богов и богинь9. Евстратий, на основании того же сочинения премудрого Платона, доказал, что он явно и сильно осуждал самого Зевса, которого язычники считают властителем богов и людей, неба и земли, и утверждал, что Бог - источник и виновник всякого блага, каковым, по языческим басням, Зевс отнюдь не был; при этом, святой указывал на различные басни язычников, в подтверждение приводя также и слова знаменитейших языческих поэтов, как-то: Гомера и Эсхила10. - Я терплю твою дерзость, - сказал на это правитель, - только потому, что сам люблю рассуждать. Итак скажи мне, как можете вы признавать Богом Того, Которого ты чтишь, как Бога, когда Он был человек, который был осужден и пригвожден ко кресту? Святой отвечал: - Если ты согласен терпеливо выслушать меня, то я спрошу тебя сначала о некоторых предметах, о которых я собирался тебя спросить, а затем уже изложу тебе по порядку всё, о чем ты меня спрашивал. - Даю тебе право, - сказал правитель, - говорить решительно всё, чего бы только ты ни пожелал. - Всякий человек, - продолжал Евстратий, - обладающий здравым умом, должен представлять себе Бога, как праведного, непостижимого, неописанного и неисповедимого, неизменного и превышающего всё сущее Своими Божественными свойствами. Не так ли думаешь и ты, премудрый судия? |
| На второе собрание допускались и низшие боги, но только без права голоса. Рассуждать на этих собраниях предоставлялось только Зевсу, Посейдону, Афине и Аполлону; остальные боги могли лишь заявлять свои жалобы. Так, Гефест хлопотал на Олимпе об интересах своей матери; Гелиос обращался к совету богов по своим делам. Таким образом действительными членами олимпийских собраний были, собственно, только боги – аристократы. На этих собраниях были решаемы все дела как божеские, так и человеческие; здесь же, между прочим, решена была и участь Трои. С Олимпа боги смотрят вниз, что делается на земле, но большею частию они любят наблюдать события вблизи и потому часто сходят на землю, принимая человеческий образ; один Зевс только правит c Олимпа и почти никогда не сходит на землю. К своим родственникам, как и люди, боги стоят ближе и относятся симпатичнее, чем к богам не родственным. Лучшие области господства и управления перешли именно к богам – более близким родственникам Зевса. Жены Зевса, как и жены греков, занимают после мужа самое почетное место. Главная цель их жизни рождать и воспитывать детей. По временам боги устраивают довольно веселые пирушки, на которых однако же безразличие отношений не допускалось. При появлении Зевса и Геры все боги встают с своих мест и приветствуют их поклоном; сам Зевс, впрочем, никому не кланяется; но на поклоны отвечает только кивком головы. Далее, – каждому богу указано надлежащее место. Зевс, конечно, занимает самое почетное место; после него место занимает Гера, как царица Олимпа, потом следующие места принадлежат Афине, Аполлону и т. д. Кушанья и напитки подаются на стол не кем-нибудь и не как-нибудь, но и при этом соблюдается известный этикет: главным официантом на олимпийских пиршествах является, собственно, хромой и запачканный сажею Гефест; кушанья подаются сначала Зевсу, а потом уже и всем остальным богам, начиная с сидящих по правую сторону Зевса. Любимым кушаньем богов была амбросия, а любимым напитком их – нектар. Пообедав, олимпийские боги любили послушать музыку Аполлона и пение муз. |
|
|
