| Макарий любил учить и беседовать просто и с простыми людьми. Простая искренняя и сердечная беседа с простым человеком была всегда приятна для него, – такую беседу он называл обыкновенно «сладостнейшею для сердца». Никогда и нигде не любил о. Макарий выставлять себя вперед, не подавлял превосходством своей нравственной силы и учености. Он был образец смиренномудрия и любви к ближним, которым он охотно раздавал свое и вещественное и духовное богатство. Служение другим было потребностью его души, он боялся остаться в этом случае «в одном кружении и суетности самолюбия, или в рабском труде одной внешней необходимости и обязанности». – «Ах! сказать ли вам? – пишет он в другом письме, – я примечаю, что сам безутешен бываю, когда другим не творю утешения, и что те – мои благодетели приснопамятные, которым промысел Божий повелевает мне прислужиться каким-нибудь образом». Обыкновенно кроткий и смиренный в других случаях, о. Макарий никогда не оставлял в своих письмах без замечаний, и довольно резких, тех похвал, которые иногда высказывали ему люди близкие и знакомые. «Советую, убеждаю, прошу, умоляю вас: той прохлады, которую письма ваши приносят душе моей, не приправляйте, не отравляйте сладостями не приличных похвал. – Не надлежало вам говорить мне так много похвальных слов, которые – как толстые и длинные колоды на пути общения нашего... Вперед не говорите и не пишите таким образом»... пишет о. Макарий в своих письмах. Истинно-христианскою любовию проникнуты также и все его отношение к его к сослуживцам и подчиненным; для них, да и для всех знавших его, он был не Архимандрит, не начальник, а батюшка о. Макарий, – отец в полном смысле слова. Собираясь в первые раз на дело миссии в Сибири, о. Макарий избрал себе в сотрудники двух Тобольских семинаристов, еще очень молодых юношей (одному 22, а другому 17 л.), и совместно с ними и с общего согласия он составил правила, которыми определялись их будущие отношения. В этих правилах, несмотря на разность лет, отношений и образования, он является только старшим братом их, более опытным в жизни, отцом, руководителем, но отнюдь не начальником 4 . |
| Сперва он жил там в мазанке, а после того выстроил себе сторожку и благополучно жил в ней до 1834 года, когда его постиг несчастный случай, который он сам впоследствии времени нам рассказывал и который, насколько упомню, здесь передаю, как весьма назидательный для монаха вообще, а для людей самочинных и стяжательных в особенности поучительный. Отец Макарий почитал себя учеником отца Самуила, но в сущности, как доказали впоследствии обстоятельства, он жил более по своей воле; а так как всякое самочиние не согласно с духом истинного монашества, то и уклонился он от истинного пути, впал в самомнение и заразился любостяжательностью, которая побуждала его общаться с мирянами и преимущественно с богатыми гражданами города Коломны, приносившими посильные лепты этому пустынножителю. Разошлась молва, без сомнения, преувеличенная о стяжаниях его, а приманила к его уединенной отшельнической келье людей неблагонамеренных, решившихся его ограбить. Это было в начале апреля 1834 года; ночь была темная и везде лежал снег. Отец Макарий и два его ученика, послушник Филимон, из коломенских мещан, лет 30, и брат его, Левушка (мальчик лет 10), давно уже легли спать; в келии было темно. Вдруг под окнами послышался шум, топот лошадей, много голосов и стук в сенях. Макарий вскочил, выбежал и спрашивает: «Кто там?» – «Мы из Рязани, – отвечали голоса, – едем в Одессу, а к тебе заехали попросить хлеба». И при этом вошли в сени и в келью и стали просить огня. Макарий совсем растерялся и говорит: «Я оторопел, ничего не найду, не знаю, где что взять!» Неизвестные люди высекли огонь кремнем из огнива... «Давай свечей!» – кричали они. Макарий дал восковых свечей... Было шесть человек, с ружьями, с саблями и с преужасным кистенем, и у всех лица были обвязаны. «Подавай сейчас деньги! Где твои деньги? – кричали они. – Не то пришибем тебя сейчас, и дух вон!» «Какие деньги? – бормотал Макарий. – Откуда деньги; у нас денег нет, родные мои!!!» Разбойники всех перевязали. Филимона и брата его посадили на лежанку, а Макария повалили на пол и стали жечь на нем сено, допрашивая его, где его сундуки? «У меня сундуков нет, а есть ларь с бельем; что там есть, все берите!» Несчастного потащили, все повышвыряли из ящика; нашлось одно белье. |
| «Имел старец Болховского (Троицкого Оптина) монастыря Архимандрит Макарий прозорливость. Я несколько раз был у него в келии и принимал от него благословение и наставление. Он угощал меня чаем и хлебом наравне с прочими посетителями. Я упросил его (дозволить мне) быть у него на духу, исповедаться. О.Макарий принял меня, исповедывал и преподал мне наставления, который я до сего времени исполняю и его прозорливыми молитвами живу. Бывало, приходилось мне идти к нему за каким-нибудь советом и получить от него (совет), и думаешь, как ему передать об этом: у него бывает много посетителей, а я нуждаюсь (без стеснения от других) получить от него совет и наставление. О Макарий, по своей прозорливости, начинает при мне с другим лицом говорить о том предмете, относительно которого мне нужно получить от него совет и наставление. А я слушаю и получаю совет и наставление, хотя он со мною и не занимался, а с другим лицом, – Боже мой! Какая была у него прозорливость! – и выхожу от него довольным. Так и прочие получали от него советы и наставления. Удивлялися мы, какого Бог послал нам старца прозорливого. Кто бы ни пришел из посетителей с какою-либо нуждою, за советом и наставлением, всегда получал их в беседе старца, даже не передавши ему об этом. Кому нужно было получить от него совет, с тем лицом он не занимался, а с другим по своей прозорливости, и тот выходил от него довольным, получивши совет и наставление. Однажды я был у о. Макария принят в гостиной. Посетителей было много, дворян, купечества и монахинь, и все они были посажены им; в числе их был посажен и я. Только я подумал, что вот-де и меня посадил молодого в числе посетителей почетных и старых, о. Макарий, по своей прозорливости, приказал мне встать с места, на мое место посадил нищего, а меня поставил постоять. Я сперва хотел было уйти, мне было стыдно от публики, я краснел, но вытерпел. О. Макарий заметил и это по своей прозорливости. В то же время была там Орловская монахиня почетная. О. Макарий приказал этой монахине подняться с места, а меня посадил. В одно время он угощал присутствовавших хлебом с малиновым вареньем. Мне желалось получить так же хлеба с вареньем, о чем я и подумал про себя. О. Макарий, по своей прозорливости (зная об этом), выбрал кусок хлеба без варенья и дал мне. |
| Конечно, на удовлетворение многочисленных нужд новокрещенных не могло хватать ни миссионерской казны, ни пенсии Макария. Тогда архимандрит писал об их нуждах и просил пособий у своих знакомых и других благотворителей в Петербурге, Москве, Костроме, Екатеринославе и Тобольске. Пожертвования собирались и приходили на Алтай иногда в значительном количестве – деньгами и вещами. Мало-помалу отеческие заботы Макария об устроении и улучшении оседлого быта новокрещеных невольно втянули самого архимандрита в занятия сельским хозяйством. Научившись от старца Петра огородничеству, Макарий сам лично учил новокрещеных садить овощи и ухаживать за огородом. Женщинам о. архимандрит настойчиво советовал учиться прясть, заботиться о чистоплотности, учиться у русских вести домашнее хозяйство. Искореняя в них неряшество, он ежедневно обходил их жилища и, где находил беспорядок, при себе заставлял мыть, чистить и выметать. Видя самого начальника миссии, при болезненном расстройстве здоровья, усердно занимающегося огородом, алтайцы расставались с любимой ленью и старались подражать ему. Благодаря сему, селения Майма, Улала, Верхняя и Нижняя Карагужи, где преимущественно селились новокрещеные, зацвели начатками полного русского сельского хозяйства. С 1834 года завелось и вдали от стана миссии селение из одних крещеных инородцев, именно Мыюта, отстоящая от Улалы в 130 верстах к югу. Резко отделив крещеных от язычествующих сородичей самым образом жизни, начальник миссии старался также изъять их из ведения языческих зайсаков, предоставив им завести у себя особенное внутреннее управление. Ввиду этого он усиленно ходатайствовал пред начальством, хотя и безуспешно, чтобы новокрещеных Бийского округа не вводили в состав какой-нибудь языческой волости, но чтобы они пребывали в виде особой волости. Наряду с обособлением своей паствы от язычников и с хлопотами об обрусении ее чрез посредство русских, Макарий зорко в то же время оберегал ее от хищничества последних. При хозяйственно-бытовом перевоспитании новокрещеных о. Макарий озабочивался и о врачевании их телесных недугов. Заняться медициной побудило его страшное распространение среди алтайцев моровых поветрий, в частности, оспенного и горячки. Макарий выучился оспопрививанию, запасся «ботаникой хозяйственной и врачебной», под руководством которой собирал целебный травы, в изобилии растущие на Алтае. В последние годы своего благовестничества он имел при себе уже значительную аптечку из гомеопатических лекарств, наказывал всем – крещеным и некрещеным, чтобы не стеснялись в случае болезни приглашать его, хотя бы в полночь, для врачебного пособия. В 1838 году архимандрит завел в Майме больницу-богадельню для приюта бездомных и сильно опасных больных. При такой врачебной помощи язычники охотно шли к Макарию лечиться и затем креститься. |
| В заботах о религиозно-нравственном благе народа, архим. Макарий не оставлял и других нужд обращавшихся к нему. «Торопясь делать добро», он считал несчастным тот день, в который не мог доставить кому-либо утешения, и своими благодетелям называл тех, кто давал ему возможность оказать им ту или другую услугу (220; ср. 69). Помощь советом ли, деньгами ли и вещами или врачебную, всегда мог получить от него, кто только ни обращался к нему. Когда у него не было налицо своих средств, он располагал к оказанию помощи других, посылая к ним нуждающихся. Друзьям своим он советовал «ежедневно, по возможности, творить милостыню, своеручно, с молитвою сокрушенного сердца» (432). В 1829 г. на пути в Сибирь, в нижегородской губернии, архим. Макарий встретил одного помещичьего крестьянина, который «в чертах лица своего имел столь резкое и определенное выражение благородных правил и свойств души, что невольно восчувствовал к нему почтение», которое еще более увеличилось после беседы с ним. Прощаясь с ним и «поручив себя молитвам сего раба Божия», о. Макарий обещал посодействовать «его освобождению от горькой работы помещичьей», но долго не имел никакой возможности сделать это. Никогда, однако не располагая достаточными для того деньгами, он в 1837 г. просил о том Г. Т. Мизка, впрочем, успеха не имел (54, 55, 59). При помощи стекавшихся к нему пожертвований о. Макарий старался удовлетворить материальные нужды крещеных инородцев, как на них же расходовал суммы, ассигнованные на содержание миссии, сам же он всегда обходился своим магистерским окладом (350 р. асс.). В интересах же миссии он старался обеспечить своих сотрудников. Трогательна его заботливость особенно о Ландышеве и Нигрицким. Когда П. П. Глебова-Стрешнева положила в банк на его имя 2 т. р., о. Макарий просил ее прислать часть этой суммы для выплаты долгов миссии, а также для оказания помощи одному приходскому священнику и одной слепой майорше в Бийске, бедной вдовице. Но после рассудил и просил ее эти две тысячи положить на имя двух его сотрудников, Ландышева и Нигрицкого; «а они дадут честное слово и обещание, что проценты и самые капиталы только тогда будут тронуты, когда, почему бы то ни было, прекратилось бы их служение при церкви, и они, или, после кончины их, жены и дети их начали бы нуждаться» (394 – 396). В «Письмах» рассеяно много доказательств внимательности о. Макария к своим помощникам. |
| Впрочем, я постараюсь, если Господь поможет, поправить списки их, составляемые и назначаемые для кн. H. С. Меньшикова». 3 мая о. Макарий напоминает ему: «Время отъезда моего приближается, а я все еще не получаю от вас библейских рукописей, кн. прор. Иеремии с Плачем и кн. прор. Иезекииля» («Письма», 473–475). Отсюда видно, что он готовился взять с собой беловые, проверенные копии. В этом можно видеть подтверждение предположения, что он успел издать свои переводы за границей. Предположение это высказал в беседе с ним Д. Д. Филимонов. Как-то во время совместных занятий с архим. Макарием в 1844 г. он собирался спросить его о цели его работ. О. Макарий, как бы угадав его мысль, объяснил, что собирается издать свой перевод при первой возможности. «Заявив ему мое сомнение в этой возможности, по крайней мере обычным путем, после истории с переводом Павского, я прибавил – рассказывает Д. Филимонов, – что издание его перевода возможно только разве за границей. О. Макарий взглянул на меня как-то особенно пристально, но ничего не сказал по поводу этого, а только попросил меня навещать его в свободные минуты и продолжать помогать ему в сличении некоторых мест из книг св. писания» (174). Когда в другой раз Филимонов опять сказал, что ему не остается ничего больше, как получить разрешение на предполагавшуюся им поездку в Иерусалим, напечатать русскую Библию за границей, что легко осуществить с помощью Английского библейского общества, о. Макарий улыбнулся и заметил только, что вообще о занятиях их не следует говорить посторонним (176, 177). Вероятно, у о. Макария была именно такая мысль: из одного письма к нему Д. И. Попова видим, что кн. Юрий Долгорукий хотел познакомить его с корреспондентом великобританского библейского общества в Одессе. Но представляется неправдоподобным сообщение прот. Остромысленского, будто архим. Макарий намеревался ехать в Иерусалим чрез Германию, чтобы в Лейпциге устроить печатание своего перевода 175 . Из переписки его с разными лицами в конце 1846 г. и в 1847 г. |
| В Болховском монастыре о. Макарий по ночам просматривал и проверял свой перевод ветхозаветных книг с еврейского, сделанный ещё на Алтае. Приезжая по временам в Москву, он в покоях митрополита Филарета, тайно от других, с одним знакомым молодым человеком сверял свой перевод с английским, немецким и французским переводами, рылся в разных лексиконах и комментариях, сличал его с рукописным переводом Г.П. Павского, который он достал в 1840 году в Петербурге. Друзья советовали ему напечатать свой перевод за границей при помощи Английского Библейского Общества, которое, за неимением хорошего русского перевода, довольствуется изданием плохого. Макарий под конец жизни и сам почти склонился к этой мысли: в 1846 году испросил себе у Святейшего Синода позволение отправиться в Иерусалим, где предполагал в Вифлеемской пещере блаженного Иеронима или в другом каком-нибудь Иерусалимском месте заняться на свободе пересмотром своего перевода Ветхого завета с еврейского языка на русский и, может быть, даже издать его. Но перед самым отъездом, когда все сборы в путь были кончены и Макарий распростился с болховитянами, он вдруг простудился и смертельно заболел. Тотчас дали знать митрополиту Филарету, он прислал своего доктора, пригласили и болховских врачей, но все медицинские пособия были напрасны. Совершенно истощённый трудами организм разом поддался недугу: болезнь началась воспалением лёгких, печени и желудка и перешла в состояние тифозное. Спинные кости сильно ныли, но Макарий с удивительным смирением переносил жестокие страдания. С благоговейным настроением готовился он к смерти. За день до кончины в келью его принесли Святые Дары, чтобы причастить его. Макарий попросил приподнять себя, стал на колени и медленно, полагая на себе крестное знамение, трижды поклонился до земли. Потом подняли его, передаёт о. Остромысленский, и посадили в кресла. Он потребовал себе полотенце, омыл лицо своё, взял требник и, прочитав молитвы, с такой любовью к Господу Иисусу принял Святые Тайны, что предстоявшие тогда не могут и до ныне вспомнить без слёз те благодатные минуты таинственного общения его с Господом. |
| Что касается, далее, отношений архим. Макария к своему непосредственному начальству в лице ректора Академии, то они не всегда были одинаковы. За время инспекторства и профессорства архим. Макария в С.-Петербургской духовной академии переменилось два ректора: преосв. Афанасий Дроздов и преосв. Евсевий Орлинский . При первом из них Макарий, как мы знаем, поступил на службу в С.-Петербургскую духовную академию. Мы знаем также и то, что преосв. Афанасий сначала много покровительствовал своему избраннику Макарию и потому отношения между ними тогда были самые наилучшие. В первый год своей службы в Петербургской академии Макарий был положительно в восторге от своего начальника и весьма доволен им, о чем и писал своему Киевскому другу 485 . В последующее время, приблизительно до 1846 года, отношения между ректором преосв. Афанасием и молодым профессором архим. Макарием также оставались самыми лучшими. Из дел С.-Петербургского академического архива за это время можно ясно видеть, что архим. Макарий был весьма много обязан в своем необыкновенно быстром повышении по службе, между прочим, и преосв. Афанасию 486 . Так, звание соборного иеромонаха Александро-Невской лавры, должность экстра-ординарного профессора, инспектора и ординарного профессора Академии, ровно как и сан архимандрита были получены Макарием по особым ходатайствам преосв. Афанасия. Каждый раз при этом преосв. Афанасий входил в Конференцию или Правление Академии с записками, в которых подробно исчислял заслуги и выдающиеся достоинства Макария. Для примера мы приведем здесь одну из этих записок. «Поскольку», писал преосв. Афанасий 19 сентября 1844 г. «магистр иеромонах Макарий в двухгодичное служение при здешней Академии, сперва, бакалавром, потом экстра-ординарным профессором богословских наук, также помощником инспектора и членом академической Конференции, представил довольно опытов, как основательных познаний в богословских науках и искусстве преподавания оных, так и благоразумии в надзоре за воспитанниками по должности помощника инспектора, то я нахожу его вполне способным и достойным занять вакансию инспектора и профессора богословских наук в Академии; бакалавром же богословских наук вместо иером. |
| Переводы на таких началах делались очень тщательно и обдуманно. Отец Макарий, чтобы найти и ввести в употребление новый термин, нередко специально отправлялся на несколько недель или месяцев в глухие места Алтая и после многих бесед с местными жителями, убедившись, что для выражения того или иного христианского понятия подходит, а для алтайцев понятно то, а не другое слово или выражение, принимал его к употреблению. Отец Макарий пришел к тем же мыслям и принципам перевода русской речи на язык инородцев, к каким в то же время пришел в Казани Н.И.Ильминский . Важным событием в просветительской деятельности Алтайской миссии было составление в 1868 году совместно с Михаилом Чевалковым 30 алтайской азбуки. «Составлена она применительно к звуковому способу, и притом так, что по ней обучение начинается чтением на алтайском языке, затем делается переход к русскому, и потом текст идет совместно на двух языках. К азбуке приложены главнейшие молитвы и книжка для чтения из мест Священного Писания , составляющих в общем краткое, но цельное изложение догматического и нравственного учения» 31 . Переводческая деятельность отца Макария была весьма многоплодной: он перевел на алтайский язык сначала Евангелие от Матфея, а позже Четвероевангелие, из богослужебных книг: всенощное бдение, пение на всенощном бдении и литургии, учебный Часослов, Требник с дополнениями, правило для готовящихся к святому причащению, полный Служебник на алтайском языке со славянским текстом. Проповедь и крещение обратившихся язычников были лишь первым этапом утверждения православия. Дальнейшая работа требовала просвещения и обучения началам христианства новообращенных. Нужно было организовать на Алтае школьное дело, чтобы, просвещенные Христовой истиной, алтайцы стали сознательными чадами Православной Церкви. В 1865 году начальником Алтайской миссии был назначен архимандрит Владимир (Петров) 32 . Будучи в Казани проездом, он познакомился с организацией крещено-татарских школ по системе Н.И.Ильминского и решил использовать этот опыт на Алтае. Он направил иеромонаха Макария в Казань для изучения школьного дела. Отец Макарий знакомился с методами обучения крещеных татар полтора года (с июня 1868 года по декабрь 1869 года). Он не только подробно знакомился с просветительской деятельностью профессора Н.И.Ильминского , но и сам участвовал в жизни крещено-татарских школ. Будучи знатоком церковного пения и имея тонкий вкус, отец Макарий начал приучать мальчиков и девочек исполнять хором на родном языке молитвы «Царю Небесный», «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», а потом и другие песнопения. Этот добрый почин способствовал тому, что в казанской школе все богослужения упрочились на татарском языке, и их охотно стали посещать взрослые крещеные татары, на которых церковные службы производили неотразимое впечатление 33 . В 1868 году иеромонах Макарий совершил впервые литургию на татарском языке. |
| Настоятель Оптиной пустыни архимандрит Моисей однажды попросил старца иеросхимонаха Макария принять под свое духовное руководство новопостриженных монахов. Отец Макарий просьбу начальника воспринял как приказание и ответил на нее поклоном. После этого он пришел к своему старцу иеросхимонаху Льву, как всегда окруженному множеством духовных чад, и кратко поведал ему о своей беседе с настоятелем. - Что ж и ты согласился? - с нарочитой строгостью спросил его отец Лев. - Да, почти согласился или, лучше сказать, не смел отказаться, - ответил отец Макарий. - Да, это свойственно твоей гордости, - сказал иеросхимонах Лев, а затем, приняв грозный вид, начал громко прилюдно укорять своего знаменитого духовного сына. Отец Макарий стоял с поникшей головой, смиренно кланялся и периодически повторял: - Виноват, простите Бога ради, батюшка! Все присутствовавшие с благоговейным удивлением некоторое время наблюдали, как один великий старец уничижает другого, не менее великого, старца. Когда же отец Лев умолк, старец Макарий, поклонившись ему в ноги, кротко промолвил: - Простите, батюшка! Благословите отказаться? - Как отказаться? Сам напросился, да и отказаться? Нет, теперь уж нельзя отказываться, дело сделано, - сказал отец Лев, который и не собирался лишать молодых монахов опытного наставника, а только воспользовался случаем, чтобы показать своим духовным чадам пример истинного смирения. Как принимать уничижения от младших и подчиненных? Воспитывая смирение в других, святые для собственного совершенствования не упускали случая и сами принять уничижение от своих же послушников и учеников. Как-то раз в Зосимовой пустыни иеросхимонах Алексий, известный всей России духовник, беседовал с приезжим студентом Духовной Академии. Келейник старца отец Макарий, вычистив самовар, налил его, разжег и сказал: - Я пойду за водой в часовню, а вы, батюшка, смотрите, чтобы самовар не ушел. Старец Алексий во время разговора со студентом забыл про самовар, и тот от сильного кипения весь залился водой. Отец Макарий, вернувшись из часовни, с укором произнес: |
|
|
